При взгляде на тебя бросает в дрожь

Тимми спит под тонким пледом в одной футболке и трусах, поэтому просыпается от холода и с затекшей шеей. Его передергивает, когда он вспоминает о своих штанах. Вчера он был слишком измотан, вытирая и укладывая Арми, чтобы их постирать. Наверное, они уже воняют рвотой и затхлостью. Прекрасно. Еще рано, едва рассвело, но он все равно встает, достает из холодильника бутылку воды и тихо пробирается в спальню, где храпит Арми. Ночью он сбросил одеяло и свернулся калачиком вокруг подушки. Выглядит таким молодым. Правда, волосы в полном беспорядке, под глазами виднеются темные синяки, а на щеках и шее проступает золотистая щетина, и все равно он выглядит моложе двадцати девяти, каким-то умиротворенным. Может, и не таким уж молодым, но открытым, ранимым и безмятежным что ли. Тимми глубоко вдыхает, и в нос врезается мерзкий запах, в комнате воняет застоявшимся перегаром вперемешку с сигаретами и мужским потом. Тимми идет к окну, откидывает шторы и распахивает его. Поток свежего воздуха бьет в лицо, и он просто стоит и смотрит на терракотовые крыши Кремы. Открыточный вид. «Cor Cordium» думает он, прежде чем повернуться. Он осторожно накрывает Арми одеялом и отправляется в ванную -рыскать по ящикам. У него уходит не мало времени, чтобы найти парацетамол среди арминых залежей таблеток. Что-то ему знакомо, типа Ксанакса и Ативана. Однажды ему прописали первое, но лекарство не только заглушило его страхи, но и вообще все чувства, что для актера просто неприемлемо. Он тут же вспоминает фильм, в котором снимался в прошлом году. Как тогда все было легко. Да, были времена. Когда он двумя пальцами осторожно берет штаны, чтобы бросить их в стиралку, то с трудом сдерживает рвотные позывы. Затем возвращается с таблетками в спальню и кладет их на ночной столик рядом с бутылкой воды. Арми все еще крепко спит. Тогда Тимми уходит на кухню и открывает холодильник. Яйца, куриная грудка, салат. Ни хлеба, ни хлопьев, даже молока нет. Он вздыхает. Кофеварка его пугает, так что он решает отказаться от мысли о кофе. Что же делать? Хочется съесть чего-нибудь сладенького и со сливками, крепкого, вкусного кофе. Хочется чистой одежды. Почистить зубы, принять душ. Он хочет оказаться как можно дальше от Арми и того разговора, который им предстоит, когда он проснется. И все же Тимми остается, играет в телефон, отправляет смс-ки маме, агенту, Паулине. Ничего особенного, просто здоровается, узнает как дела. - Эй…, - утробный глубокий стон заставляет его вскинуть голову. Арми стоит, привалившись к дверному косяку, и кажется, что ему и правда нужна подпорка, чтобы стоять прямо, иначе он рухнет. - Во рту, будто кошки насрали, - кривится он, откашливается и ковыляет в ванную, откуда тут же раздаются звуки льющейся воды и очередные мучительные стоны. - Я положил парацетамол на столик рядом с кроватью, - кричит Тимми. - Ты просто ангел, мой спаситель. Господи, моя башка…. Сейчас сдохну, - Арми спотыкаясь проходит мимо и валится обратно в постель. Тимми идет за ним. Поскольку сесть больше некуда он опускается на самый край матраса. - Нам нужно поговорить, - внезапно он чувствует себя таким взрослым. Арми лишь хмыкает, качает головой и что-то бормочет. - Не могу, - и зарывается головой в подушки. Тимми тут же закипает от гнева. - Блядь, я вчера вытирал твою рвоту, корячился всю ночь на твоем ебучем диване, пока ты тут храпел без задних ног. Так что давай, глотай свои вонючие таблетки, натягивай шмотки и тащи свою жалкую задницу в гостиную, потому что НАМ НАДО ПОГОВОРИТЬ, - Тимми швыряет в Арми пузырек с таблетками, не заботясь о том, что попадает ему прямо в лицо, и выскакивает из комнаты, напоследок громко хлопнув дверью. Он прикуривает одну из арминых сигарет, не потрудившись даже открыть окно, прикончив ее до самого фильтра. В тот момент, когда он вытряхивает из пачки очередную сигарету, дверь спальни распахивается. Выглядит Арми все еще дерьмово, но он хотя бы одет в пижамные штаны и толстовку. Когда Арми опускается рядом с ним, Тимми откладывает сигареты. На его взгляд это слишком близко, и он отсаживается подальше, накрыв голые ноги пледом. На что Арми хмурится. - Все в порядке? – хриплым со сна и от выкуренных сигарет голосом спрашивает он. - Нет! – шипит в ответ Тимми, и Арми тяжело вздыхает. - Ну это вроде как ты хотел поговорить? – он проводит пальцами по взъерошенным светлым волосам и закрывает налившиеся кровью глаза. А когда снова их открывает, то сморит на Тимми в упор полным смирения взглядом. – Ладно, что я натворил? Тимми не может в это поверить: - Ты не помнишь? Арми лишь дергает плечом и качает головой, пытаясь изобразить жалкое подобие улыбки. Тимми же смешным все это не кажется. - Ребенок? Интересно наблюдать за тем, как Арми меняется в лице и на глазах разваливается на части. Такое ощущение, что его только что переехал автобус. - Ага, отрадно видеть, что память возвращается… - Тим, прости, но я правда не в состоянии сейчас все это с тобой обсуждать. - Ты не в состоянии! Ты не…, - тут Тимми осознает, что начинает орать в голос, но не может остановиться. Это уже слишком. – Нахуй тебя Арми! Просто нахуй! Тимми сбрасывает плед и вскакивает на ноги, по дороге от души врезав по кофейному столику, отчего полная окурков пепельница и телефон падают на пол, но ему все равно. - Ты был в отличном состоянии вчера вечером, чтобы заявиться ко мне и обрушить на меня эти новости. И тебе было по хую на мое «состояние» в тот момент. Потом ты попиздовал гульбанить со своими новыми приятелями, как сказал Фердинандо – праздновать! Пока я был… не важно. Все это не важно! Не бери в голову. Ты никогда…. Никогда! – кофейный столик получает очередной удар. Боже, Тимми так зол. Ему так хочется что-нибудь разбить, даже если в этом нет никакого смысла. Просто нужно выплеснуть свою ярость. И он орет во всю глотку, и до Арми, наконец-то, доходит, что его реально распирает от гнева. – Просто отъебись от меня! Оставь нахуй в покое! - Ты же в курсе, что это моя квартира? – Арми до тошноты спокоен, лицо его не выражает никаких эмоций, пока Тимми тут рассыпается в обвинениях и оскорблениях. И ему кажется, что голова в любую секунду взорвется от жгучей, кипящей ярости, рвущейся наружу. Тимми сжимает руки в кулаки. Ему хочется встряхнуть Арми, вывести его из себя, причинить ему физическую боль, а не просто пинать неодушевленные предметы. И тут в пределах досягаемости оказывается фотография Харпер. Он хватает ее и поворачивает так, что смеющееся личико смотрит прямо на Арми. - Пошел ты, Арми Хаммер, - он бьет Арми деревянной рамкой прямо по груди. – Ты мне больше не нужен. Тимми задыхается и понимает, что вот-вот расплачется. Но ему все равно. Рамка падает на пол и стекло разбивается. Арми не встает, чтобы обнять его, утешить. Арми даже не говорит, что сожалеет. Он просто аккуратно поднимает с пола фотографию дочери и кладет ее на теперь пустующий кофейный столик. И все что он говорит: - Окей. И тут до Тимми доходит смысл выражения «получить удар в спину». Его начинает трясти: - Окей? Все, что ты можешь мне сказать? Арми смотрит на него уставшими глазами: - А что тут еще скажешь? Ты этого больше не хочешь, ты сам сказал. Просто одевайся и уходи. Не нужно драмы. Тимми качает головой, закусив губу. Жгучая, кипящая ярость сменяется черным холодным презрением, поселившимся глубоко в сердце. - Я бы с радостью, только вот ты вчера заблевал мои штаны, помнишь? Тебе было так хуево, что ты ползал на карачках, почти утыкаясь мордой в собственную блевотину… Арми встает, пока Тимми продолжает говорить, и возвращается в спальню. И появляется оттуда спустя секунду, бросая Тимми пару спортивных штанов, тех самых, в которых он бегал в прошлое воскресенье. Всего неделю назад. - Ты сказал, что любишь меня, - Тимми так крепко сжимает ткань, что костяшки пальцев белеют. Арми остается невозмутим: - Я был пьян. Становлюсь сентиментальным. Его равнодушие ранит сильнее, чем пьяные признания: - Ты такой лицемер, Арми Хаммер, - шепчет Тимми. Арми в ответ лишь пожимает плечами: - Тим, чего ты от меня хочешь? - Реакции, нормальной человеческой реакции на то, что происходит между нами! - Что это значит? Я даже не понимаю почему мы сейчас ссоримся. Ты просто орешь на меня, совершенно бессмысленно. Хочешь уйти, но все еще здесь. Пришло время подрасти… детка! Так ведут себя взрослые. Они весело проводят вместе время, а когда все заканчивается, то расходятся в стороны, без лишних слез и истерик. Кровь в жилах Тимми холодеет. Руки и ноги резко тяжелеют, словно наливаются свинцом. Он не может двинуться. А потом ноги подкашиваются, и он падает на пол, вытянув вперед руки, все еще сжимающие спортивные штаны. Тело прошивает иголками. Он начинает задыхаться. - Пакет…, - челюсть сводит и перед глазами все расплывается. Внезапно лицо чем-то накрывают и он начинает паниковать, но постепенно дыхание выравнивается. Его держит крепкая рука. И это… хорошо. - Эй, Тим! Тим! Ты тут? Тимми закашливается, голова плывет. - Может, начнем все сначала? – спрашивает Арми, коснувшись мягкими губами его уха. В ответ Тимми может лишь кивнуть. ~~~~ За спиной Арми не одно ужасное похмельное пробуждение, но это превосходит все былое – даже тот случай, когда он очнулся в российской больнице с загипсованным запястьем. Лиз тогда была в ярости, но не задыхалась от паники, как Тим. Во время ссоры все, о чем думает Арми – «Так и знал. Так и знал, что этим закончится. Посмотри на него. Посмотри, до чего ты его довел». Когда Тим бросает в него фото Хопс, стоящее на комоде, сердце замирает. Фантомная боль прошивает все тело, и она так сильна, что от нее холодеют внутренности, вызывая воспоминания о другой, уже застаревшей боли. Неотвратимость того, что он разрушает все, к чему прикасается, переполняет его и он едва ли в состоянии это контролировать. Но сейчас нельзя ломаться. Мужчины не плачут. Позволить себе истерить могут только юные мальчишки, вроде Тима, им это еще сойдет с рук. «Будь мужчиной!» - раздается в голове знакомый голос. «Ты сам виноват! Слезы не помогут! Пришло время отвечать за свои поступки!» Арми понимает, что отключается от реальности, но ничего поделать с этим не может, голос в голове слишком громкий. И он отвечает Тиму на автопилоте, пока улетает мыслями куда-то далеко, в прошлое… Ему было тринадцать. Они только переехали в Лос-Анджелес. Новая школа, никаких друзей, а он чудак-новичок со странными волосами и музыкальными предпочтениями. Так что он начал приторговывать в своей христианской школе «Плейбоем», чтобы набрать очков среди одноклассников. Журналы разлетались, как горячие пирожки, пока его не поймал на этом учитель. Последующая выволочка от матери стала поистине эпичной. Она вызвала его в кабинет отца, где продемонстрировала стопку журналов, о которых шла речь, показывая отцу страницу за страницей, периодически читая непристойные тексты вслух. Пока Арми стоял и выслушивал это, отчаянно краснея и мечтая провалиться сквозь землю. - Арманд, зачем? – все что она потом спросила. Он пожал плечами: - У меня нет друзей, я хотел понравиться одноклассникам. - Мы отправили тебя в христианскую школу, а ты надеялся найти друзей продавая эти сатанистские, порнографические произведения? «Если бы ты только знала» - подумал он тогда, но придержал рот на замке. К тому моменту он уже многому научился. Его родители не знали, что с ним происходит. - Тебе должно быть стыдно, и ты должен попросить прощения, не думаешь? - Прости, - Арми не знал, что еще они хотят услышать. Его отец лишь вздохнул: - Мы лишаем тебя развлечений. Никаких книг, кроме Библии. Никакого телевизора. Кино. Никаких прогулок. После школы сразу домой. И выходные ты тоже остаешься дома, если не считать церкви. И отдай матери свой музыкальный центр. - Что? – и так куцый мир Арми только что сжался до минимальных размеров. Они не могли с ним так поступить! - Ты слышал. А теперь – помолимся. Арми стоял посреди кабинета, на глаза наворачивались злые слезы. В тот момент он ненавидел своих родителей и ненавидел себя за то, что ненавидел их. - Хватит плакать. Мальчики не плачут. Это все твоя вина. Потом еще спасибо скажешь. Он не сказал. Просто ожесточился и выстроил вокруг себя такие стены, что никому туда не удавалось не пробраться, а сам он начал вести двойную жизнь. Позже, когда они с отцом выпотрошили всю его комнату – забрав все книги и диски, мать просила поблагодарить ее за то, что она спасает его душу. До конца года они после обеда вместе читали Библию, а Арми ежедневно просил вернуть его вещи, и вынужден был раз за разом детально рассказывать, за что его их лишили, и почему его гнусное поведение требовало подобных мер, за которые он потом обязательно должен был благодарить родителей. Так как у него не было друзей, то и в выходные не с кем было гулять. Издевательства в школе продолжались. И не ограничивались одними обзывательствами – ему устраивали «темную», воровали ручки, рвали тетрадки. Все было очень жестоко. Но когда он возвращался домой в рваной рубашке, с окровавленным носом и синяками на ногах, то получал от матери очередной нагоняй. - Я не виноват, меня все ненавидят! – начинал он плакать, хотя понимал, что это бесполезно. - Не повышайте голос, молодой человек! Уверена, что ты сам виноват, что не вписался в коллектив. Перестань плакать. Давай за тебя помолимся. И Арми вынужден был садиться рядом с ней, слушая, как она жалуется на него Богу, описывая его недостатки, как сына, брата, ученика и человека в целом… «Ты сам виноват! Ты сам виноват!» потому что ты плохой, никчемный – сплошное разочарование… Арми медленно возвращается в настоящее и кладет сломанную рамку с фотографией дочери на маленький столик, который только что ударил Тим. Внутри царит холод и полное оцепенение. Прямо как в детстве, когда все что ему было нужно это немного сочувствия и поддержки, теплого слова и объятья… Но все что он получал, это упрек за упреком, пока не решил полностью закрыться и отгородиться ото всех. Не чувствовать ничего куда лучше, чем каждую секунду ощущать себя дерьмом. Тим продолжает полыхать от гнева и Арми не готов к этому. Все, на что его хватает, это дать какую-нибудь одежду и заставить уйти. Голова болит, все тело ломит. Он не в состоянии сейчас столкнуться лицом к лицу с Тимом, с его эмоциями, гневом, ненавистью, разочарованием – потому что и так прекрасно знает, что все это заслужил. И не может ничего с этим поделать, не может проявить сочувствия, потому что это ничего не изменит. Никогда не изменит. Ведь Арми настолько эмоционально искалечен, что его даже не радует рождение будущего ребенка. Тим просто должен смириться с этим, принять, как неизбежное. Арми не может дать то, что ему нужно, то чего он заслуживает. - Ты сказал, что любишь меня. Слова бьют похлеще, чем Тим может себе представить. Зачем мальчишка так безбожно врет? Арми конечно знает, что временами бывает тем еще мудаком, но даже он не настолько безжалостен по отношению к Тиму, чтобы притвориться, что любит его, и признаться в этом, пусть даже и в пьяном бреду. Так зачем же Тим так унижается и выдумывает такую грязную, неприкрытую ложь? Почему не свалит нахуй отсюда, как хотел? Зачем он проворачивает нож в ране, пользуясь эмоциональностью момента, и вызывая чувство вины, зная, что Арми ничего не помнит и вынужден будет поверить ему на слово? Тим хочет, чтобы ему стало еще хуже? Неужели он и правда мечтает услышать это от Арми? Потому что вся эта жалкая история вызывает у Арми только одно желание – плюнуть в это красивое лицо, что все это полная чушь. Арми мог как угодно облажаться, но он никогда бы не признался в чем-то настолько огромном, как любовь. И уж точно никакой любви Тиму не светит, если он попытается его эмоционально шантажировать. Ради блага Тима Арми пытается смягчить удар, не отрицая сказанного напрямую, а пытаясь оправдаться алкоголем, чтобы Тим мог сохранить лицо. Очевидно, что он очень расстроен. Не стоит унижать его еще больше, пытаясь уличить в попытке хитрого манипулирования. Ничего хорошего из этого не выйдет. Арми не понимает, почему Тим еще здесь. Чего он хочет? Арми совсем растерян. Да и какая разница, что он чувствует? Все равно этого не достаточно. Не будет достаточно. Не Тиму. Тим просто должен уйти, вернуться к себе, к своей жизни, свободе, семье, друзьям. Но вместо того, чтобы оставить Арми барахтаться в страданиях и отвращении к самому себе, мальчишка ломается сам, у Арми на глазах. Блядь! Арми хватает пакет с кухни раньше, чем об этом просит Тим, опускается рядом с ним на корточки и прижимает пакет ко рту, удерживая Тима вертикально, пока не чувствует, как восстанавливается чужое дыхание. Он такой хрупкий в руках Арми, буквально вот-вот рассыплется. Арми не может отпустить его в таком состоянии. Наверное, Тим прав, и нужно поговорить. Им сниматься еще долгих пять недель. Вместе. И то, что уже снято, стоит их усилий. - Может, начнем все сначала? – спрашивает Арми, не надеясь, что Тим даст ему второй шанс или простит. Но он должен узнать, что случилось прошлой ночью, и попытаться все исправить. Судя по реакции Тима, и его бессвязным обвинениям, он сильно облажался. Реально. Все что он хочет, это начать с чистого листа, чтобы спокойно закончить фильм. Теперь он понимает, что пустить Тима в свою жизнь, спать с ним, открыться перед ним – было большой ошибкой. И все же, он не на секунду об этом не жалеет. Арми помогает Тиму сесть на диван, дает воды, а потом спрашивает: -Теперь тебе лучше?