При взгляде на тебя бросает в дрожь

- Тим, мне, правда, жаль. Наверное, я вчера вел себя, как полный мудак. Расскажи, пожалуйста, что я натворил. Потому что, я совсем ничего не помню, - Арми сидит рядом с Тимми на диване, придерживает его за голову и выглядит таким несчастным. Тимми жадно отпивает половину воды из предложенной Арми бутылки. - Вчера ты заявился ко мне в квартиру и сказал, что Лиз беременна, - Тимми изо всех сил пытается скрыть свои реальные чувства по поводу этих новостей, потому что сам не может толком разобраться, как к ним относиться. Поначалу он был потрясен, ошеломлен, но сейчас из-за собственного эгоизма внутри разрастается чувство вины – ведь у Арми будет ребенок, нужно порадоваться за него. Только вот, похоже, что Арми и сам не очень-то счастлив… - Да, это я вроде как помню…, - в голосе Арми сквозит смущение. У Тимми сжимаются кулаки: - Мы же договорились, что я сам тебе позвоню, а ты играючи вплыл в мой дом и озвучил эти фантастические новости. Это уже слишком, - Тимми таращится на свои голые ступни, избегая смотреть на Арми. - Прости, видимо, я перегнул палку. Ну Лиз… черт, мне не стоило взваливать все это на тебя. Но ты вчера днем так быстро сбежал…. Прости, Тим, я не хотел тебя обидеть…. Блядь, но ведь ты же знал, что я женат. Что я должен отвечать на ее звонки. Вдруг что-то случилось с Хопс. Тимми едва заметно кивает, наклоняется и поднимает с пола сигареты и пепельницу, прикуривает и глубоко затягивается. - Конечно, я все понимаю. Ты тоже прости, просто я…. Может, и хорошо, что мне об этом напомнили… просто… мы и наш фильм…. Все ощущается… не знаю. Я совершенно не хочу и не собираюсь досаждать тебе или липнуть, как банный лист. Но мне нравится быть с тобой, - Тимми делает очередную затяжку и наблюдает за струящимся облаком дыма. Он слышит, как Арми тяжело вздыхает, но не смеет посмотреть на него. - Мне тоже нравится быть с тобой. Но я не могу игнорировать свои обязанности. - Вы хотели завести еще одного ребенка? – Тимми не может скрыть любопытства, он должен знать. Арми издает невеселый смешок: - Я и Хопс-то не очень хотел. Не пойми меня неправильно, я обожаю свою малышку, но честно говоря, я никогда не мечтал о детях. Мой отец не особо участвовал в воспитании, а мать была… не важно. А спустя четыре года Лиз все-таки решилась. Ей было уже тридцать и ждать больше не хотелось. Тимми понимает, что должен быть очень осторожен в выражениях: - Мне она фанатичной матерью не показалась. - О нет, она очень преданная мать. Мечтает, чтобы у Хопс было все самое лучшее, - и что-то такое проскальзывает в интонациях Арми, отчего хочется узнать, что именно он имеет в виду, но никого не касается, как Хаммеры воспитывают своего ребенка. Точнее уже детей. - Вот и второй на подходе, - Тимми старается говорить бодро. Арми какое-то время молчит. - Знаешь, думаю неплохо, если у Харпер появится братик или сестренка. Я, правда, так думаю. Но…. Мы с Лиз никогда это не обсуждали. Я считал, что она принимает таблетки, - он как-то беспомощно пожимает плечами, и Тимми преисполняется сочувствием. - Как младший брат могу сказать, что старшая сестра это круто, - он улыбается, вспоминая о Паулине, и как она поколотила мерзкого соседского парнишку, когда он обзывался. - Да, думаю, детям идет на пользу, когда их окружают не только взрослые. И все же, хотелось, чтобы Лиз обсудила это со мной, прежде чем…. Но она сказала, что меня никогда нет дома…,- с болью в голосе говорит Арми. -Я считаю, что ты прекрасный отец, во всяком случае в те моменты, что мне довелось увидеть, - улыбается Тимми. - Ага, прекрасный отец, изменяющей матери своих детей. Тимми сглатывает комок в горле: - Например, со мной. - Черт… да, прости… это ебучее похмелье никак не отпускает. Не принимай на свой счет, - Арми тоже делает глоток из бутылки с водой. Тимми и так смущен, а уж после таких прозрачных намеков тем более. - Слушай, с появлением нового ребенка на горизонте, нам и, правда, стоит все это прекратить. Все было здорово… но я не уверен, что справлюсь с этим, - Тимми делает широкий жест рукой, обводит дугой Арми, его квартиру, Крему. - Что ты имеешь в виду? Что он имеет в виду? Он попытается объяснить: - С чувством вины. Со всеми эмоциями. Я не хочу воровать тебя у твоей семьи. Сейчас ты нужен Лиз. Ты нужен Хопс. На какое-то время я мог забыть об их существовании, но сейчас… это уже слишком. Слишком реально. Вовлекаются ни в чем не повинные люди, - «а еще я не справляюсь с ревностью», добавляет про себя Тимми, но он никогда не сможет произнести этого вслух. Арми молчит очень долго. Понять, о чем он думает - невозможно. Лицо нечитаемое. В этот момент кажется, что привычный Арми ускользает, и Тимми это ненавистно. И когда тот наконец заговаривает, то голос его звучит предельно откровенно, таким Тимми его еще не слышал: - Я так долго живу с чувством вины, со стыдом, с отвращением к самому себе, что все эти ощущения уже притупились. А потом я встретил тебя. И сейчас ты единственное действительно что-то хорошее, что есть в моей жизни. Понимаешь, появление ребенка между нами ничего не изменит? Тимми не хочет слышать подобных вещей. Не в тот момент, когда он рвет на части собственное сердце, пытаясь поступить правильно. Он отчаянно трясет головой: - Приятель, не говори так. У тебя чудесная дочь. А скоро появится еще один чудесный малыш, который будет в тебе нуждаться. Да и к тому же, рано или поздно это должно было закончиться. Арми тянется за сигаретами: - Мне пиздец, как страшно. Это кино, ты, новый ребенок…. Господи, я с этим не справлюсь. Ты мне нужен! - Тебе нужно поговорить с женой,- огрызается Тимми. - Как-будто мне это поможет! – в голосе Арми столько горечи, что у Тимми скручивает желудок. – «Привет, женушка, я вроде как люблю громадных мужиков. Ты же не против?" - А, может, она и не против. - Ты ее не знаешь, - Арми качает головой, прикуривая сигарету, закашливается и почти тут же ее тушит, скорчившись от отвращения. И Тимми уверен, что дело не только в едком дыме. - Если она по-настоящему тебя любит, то поймет. И захочет для тебя только лучшего, - как и я, добавляет он про себя. Вот почему я тебя отпускаю. – Вместе вы с этим справитесь. - Господи, ты такой романтик, - Арми смотрит на него и тяжко вздыхает. – Брак работает не так, понимаешь? Большую часть времени мы просто корректируем и согласовываем наши графики – я снимаюсь, а Лиз работает или посещает какие-то благотворительные и важные мероприятия. Мы уже давно отдалились друг от друга. И едва видимся. - Ну, вы видитесь достаточно для того, чтобы зачать ребенка, - слова вылетают сами собой, и Тимми тут же жалеет об этом. – Блядь, прости. Взгляд Арми в этот момент становится острее бритвы. Он хмурится: - Ты что, ревнуешь? С чего бы тебе ревновать? Это ты заявился ко мне с идеей друзей с привилегиями. Ты сказал, что не ищешь ничего серьезного…. Тим, что происходит, а? Вот дерьмо! - Арми, прости. Думаю, мне пора. Все это ни к чему не приведет. Мы просто причиняем друг другу боль, и думаю, что с нас обоих уже хватит, - он встает и озирается в поисках брошенных штанов. - Ты не ответил на вопрос, - Арми тянется к нему, но Тимми отходит назад. Арми ,склонив голову, смотрит на него снизу вверх. И от его взгляда у Тимми бегут мурашки. Нужно срочно выбраться отсюда. Так что он переходит в нападение: - Как и ты на мой. Зачем ты вчера сказал, что любишь меня? И не вешай мне лапшу на уши про алкоголь. Готов спорить, что ты этого даже не помнишь. А ты помнишь, что пытался трахнуть меня, хотя едва держался на ногах? Давай, Арми признайся, ты просто играющий со мной засранец. А я… я не могу… это не…, - блядь, он снова говорит лишнее. – Мне нужно идти. Он натягивает штаны, хватает телефон и все это под немигающим взглядом Арми, который на этот раз не пытается его остановить. От слов Тимми он краснеет, но сохраняет молчание. И лишь когда Тимми делает шаг к двери с него, похоже, слетает оцепенение. - Тим, ты влюблен в меня? – спрашивает он. Тимми резко поворачивается и внезапно бледнеет. Зачем Арми делает ему больно? Почему не может прекратить свои игры и просто отпустить его? - Нет! Просто заткни нахуй свой рот, понял? Все, что тебе было нужно – это трахать меня. Окажи мне услугу и будь честен. Со мной ты точно можешь себе это позволить, ты же знаешь, - внутри все кипит, и теперь, если Арми скажет еще хоть слово, его вот-вот вырвет на пол. Тимми уже чувствует, как желчь подступает к горлу. Но Арми, видимо, его не слышит: - Тим, - шепчет он. Тимми от этого воротит. Интересно, откуда взялась эта внезапная ненависть? Это так на него не похоже, но он не может ничего с собой поделать: - Ты не узнаешь любовь, даже если помахать ею у тебя перед носом, Арми Хаммер. Избавь меня от этого дерьма, ладно? Я не собираюсь утопать в жалости к себе. Лицо Арми каменеет, взгляд становится жестким: - Ну конечно, расскажи-ка мне, почему ты себя режешь, словно жалкая тринадцатилетняя девчонка? Так отчаянно жаждешь внимания к себе? Тимми не отвечает, вместо этого он хлопает за собой дверью и убегает из квартиры Арми. Господи, как они докатились до такого? Вернувшись в квартиру Тимми идет прямиком к кухонному ящику. Слова Арми все еще отдаются в голове гулким эхом … жалкий… отчаянно жаждущий внимания… Да, он знает! ЗНАЕТ! Не нужно тыкать его в это носом. У него есть все: любовь семьи, до сих пор любящие друг друга родители, достаток, искренняя дружба с Паулиной, хорошие друзья, отличная школа за плечами и не менее прекрасный Колумбийский университет, комплименты в сторону его таланта, съемки…. Почему же он, блядь, так не счастлив? У него нет права, никакого права, страдать! Его никогда не обижали – ни морально, ни физически. Он никогда ни в чем не нуждался: ни в еде, ни в деньгах, ни в возможностях. Семья всегда его поддерживает. Даже если он скажет, что по мальчикам, то никакой трагедии в этом не будет. Он всегда сможет поговорить об этом с друзьями или Паулиной…. С хера ли тогда он сидит в своей ванной с ножом в руке, вспарывая кожу до крови? Зачем пытается заглушить болью печаль, которая очевидно никогда не исчезнет? Откуда берется это опустошение, граничащее с отчаянием, которое грозится поглотить его целиком? Ведь для него нет никаких причин. Любой другой на его месте был бы благодарен всему, что есть в его жизни… Да, видимо, он - ненасытная шлюха, которой все мало. Он знает, что любим, что дорог многим людям, но ему этого недостаточно. И поэтому он недостоин этой любви, этой поддержки и этого обожания. Если бы они только узнали, каков он на самом деле – жалкий мелкий позер, недостаточно красивый или талантливый, чтобы оправдать их ожидания. Разве это их не разочарует? Конечно разочарует. Он всем нравится лишь потому, что они считают его особенным. Но в конце концов, они все поймут. И презрение их будет безграничным. Он будет предан позору и осуждению… Такого не должно случиться. Лучше причинить боль себе, чем другим. Тимми и сам способен наказать себя, избавив остальных от этой участи. И пусть он станет разочарованием для самого себя, но не для семьи и друзей. А ведь он на время кончал с этим. И не занимался подобным со времен школы, хотя нет…. Однажды в колледже он тоже сорвался… но потом все же держал себя в узде. А лезвия в ящике. Да и к тому же в этом не было потребности, не то, что во времена школы, когда он резал себя почти каждый день. На самом деле, ему об этом рассказала Паулина, у нее был одноклассник, творивший с собой такое, она была шокирована, а вот Тимми это болезненно заинтересовало. Тогда он взял одну из отцовских бритв и попробовал. Маленький тонкий надрез на предплечье, чтобы можно было скрыть его под футболкой. В первые пару секунд ничего не происходило, и ему даже показалось, что он промахнулся, и собирался провести лезвием еще раз, как вдруг из раны проступил ручеек крови. И реальность превзошла ожидания. Чтобы остановить кровь, ему пришлось прижать к порезу не мало салфеток. Когда на следующее утром мама увидела в мусорке столько кровавых салфеток, то пришлось соврать, что у него пошла кровь из носа. Потому что порез оказался куда глубже и саднил потом несколько дней. И каждый раз прикасаясь к нему Тимми ощущал непонятную гордость. Это был его маленький секрет. Грязная тайна. И он продолжал это делать. Ощущение, что он мог вытерпеть боль – окрыляло. Делало его по-настоящему особенным. Он справлялся с болью, вот в чем он был действительно хорош, пусть и причинял ее сам себе. Он мог видеть физические проявления своих страхов, и это как-то помогало признать их наличие. Он знал, что никто его не поймет, но все равно продолжал делать это с собой. Это был его ритуал, только его. Это помогало твердо стоять на земле – боль от тревоги и печали, трансформировавшаяся в порезы и раны, которые в итоге заживали, тоже должна была потом исчезнуть. И он должен был пробовать снова и снова, чтобы проверить случится это или нет… На этот раз он останавливается лишь тогда, когда желтое полотенце, на котором он сидит, становится кроваво-багровым, а оба бедра с внутренней стороны выглядят так, словно их пропустили через мясорубку. Он не плачет. Он и боли-то уже почти не чувствует. Он улыбается. Своей силе. Своей особенности. Может, он не стоит любви или не способен любить, но он способен вынести эту боль, способен причинить ее сам себе- отрывать от себя по кусочку. Ведь говорят, что любовь причиняет боль, разве то что делает он - не следующий шаг? Если ему не светит любовь, то боль он может себе обеспечить – яркая, острая, жгущая боль от порезов предпочтительнее темного, холодного страха, что одолевает его. Страха, что кто-то поймет, узнает, что он обманщик… Арми уже видел это. Арми знает. И все же трахает его. Может, это вся любовь, которая когда-либо ему достанется. Просто быть чей-то постельной игрушкой - его максимум и не стоит рассчитывать на большее. Пора привыкать. Когда Тимми встает на ноги, чтобы взять антисептик, то от боли накрывает не хуже, чем от наркотического прихода. И он даже жалеет, что не захватил у Арми таблеток. ~~~ Блядь! Что сейчас произошло? Очевидно похмелье, наверное, он все еще пьян. Вот и ослабил свою защиту. А Тим воспользовался и ударил по самому слабому месту, покрутив в нем ножом, изображая из себя ревнивца. Даже не постыдился разыграть влюбленность. Зачем? Арми шокирован внезапной тиминой атакой, особенно после того, как они впервые в жизни поговорили по душам. Это и есть настоящий Тим? Не чувствительный, интеллигентный, прекрасный мальчик, каким его считал Арми, а вот этот злобный, коварный, фальшивый змей, заползший в его постель? Что же происходит? Какую игру затеял Тим? Вот он пытается расстаться с Арми и напомнить ему о его обязанностях…. А уже в следующую минуту ревнует и заходится в оскорблениях? Ох! Ну это же хрестоматийный случай! Арми уже достаточно давно с Лиз, чтобы разгадать все эти дикие игрища. Сначала покажи свою уязвимость, а потом великодушно отступи назад, чтобы глупый романтичный дурак кинулся извиняться и бороться за тебя. Закинь удочку и жди улова. Господи, Тим, наверное, считает его таким идиотом! Ведь он был так слеп! Арми абсолютно уверен, что не признавался Тиму в любви. Мальчишка – маленький, хитрый засранец, что и доказывает эта ложь. Теперь Арми отчетливо видит. И не отчаяние или искренняя привязанность вынудили Тима солгать, нет. Он пытался манипулировать Арми, хотел заставить признаться в том, что потом использовал бы против него. Неужели он считал, что Арми на это купится? Если так, то он явно недооценивает его. Арми с пеленок чует «охочих до добычи» за версту. Хотя, в случае Тима, это скорее всего не деньги, а связи. Несмотря на провалы, Арми прочно обосновался в Голливуде, самое то для театрального мальчишки из Нью-Йорка, чтобы крепко встать на ноги. Он собирался пойти на эмоциональный шантаж или на откровенный? Поймать Арми на крючок этими своими манкими взглядами, невинными улыбками и ужасными порезами, или напрямую пригрозить разоблачить сексуальные наклонности Арми и его, назовем это, «ванные привычки»? Ну, однажды он чуть не сделал это, грозился поговорить с Лукой и Лиз, разве нет? А отправленное откровенное фото, когда Арми скитался по Милану, не было ли призывом прислать фото своего члена в ответ? И тогда оно стало бы главным рычагом давления? Сейчас Арми очень рад, что нашел в ту ночь проститутку. А то мог бы сыграть Тиму на руку. Как же он был слеп и наивен в этом своем гормональном возбуждении! Арми смеется над собой, когда вспоминает, как наслаждался близостью с Тимом, разбирая его на части, веря в то, что это действительно имеет значение. Что это что-то серьезное. Особенное. Что Тиму нравилось то, чем они занимались так же сильно, как и Арми. А оказывается, все это был хорошо разыгранным спектаклем. Ложью. Даже тщательно скрываемая ревность была фарсом, чтобы заманить Арми в расставленные сети. Тим пообещал ему то, чего Арми так отчаянно жаждал- настоящую близость –помахал ею перед носом и Арми попался. Он решил поиграть с ним. Все, наконец-то, встало на свои места и обрело кристально чистые очертания. Но слава Богу, что Арми достаточно умен, и понял к чему все идет до того, как совершил самую большую ошибку в жизни. Он никогда не признался бы Тиму в любви!? Просто… никогда. Арми еще долго сидит, вспоминая все, что было между ним и Тимом, раскладывает на составляющие. Тим сидит у него на коленях во время первой репетиции – обман. Тим привязан к кровати – обман. Тим стоит на коленях – обман. Тим сам – сплошной обман. И теперь этот маленький ублюдок пожнет то, что посеял. Арми заставляет себя подняться с дивана и заварить кофе. А потом звонит своему агенту. - Слушай, ты же в курсе, что я сомневался по поводу этого проекта. Как продвигается финансирование фильма? Это надежно? Ага, я так и думал. Нет, я поговорю с Лукой. Да, и с Джеймсом, и с Говардом. Спасибо, приятель. Спустя полчаса он уже едет к Луке. Его режиссер очевидно удивлен появлением своего главного актера воскресным утром. - Арми, caro mio, что такое? Ты как? Фердинандо сказал, что прошлой ночью ты праздновал. И кстати, сongratulazioni с будущим малышом. Арми обнимает Луку в ответ и позволяет увести себя на кухню. На столе уже накрыт завтрак, и Арми принимает протянутую чашку эспрессо. Фердинандо забирает газеты, кивает Арми и оставляет их наедине. - Он все еще злится на меня? - Ему пришлось побегать за тобой по городу. Тимоти был очень расстроен. - Да ну? - горечь в голосе скрыть сложно. Лука удивленно вскидывает бровь. - Что это значит? Он волновался. - Ага, конечно. Как угодно. Лука бросает на него странный взгляд. - Арми, когда он пришел, то был очень смущен. Расстроен. Говорил, что вы поссорились. Мы решили, что вам стоит поговорить здесь вместе со мной, так что Фердинандо отправился за тобой, но у Тимоти тебя не оказалось, как и у тебя дома, так что он искал тебя весь вечер, пока Тимоти караулил твою квартиру на случай, если ты там объявишься. Фердинандо сказал, что нашел тебя прилично пьяным и отвел домой, где передал на руки Тимоти. Так вы поговорили? Арми недоверчиво смотрит на Луку и качает головой: - Ты же в курсе, что я не ребенок, и если я хочу повеселиться в свой законный выходной, то имею на это полное право, и к тому же, это никого не касается. Лука вздыхает, и Арми тут же чувствует себя нашкодившим пацаном: - Ты же понимаешь, что весь фильм строится на вашей связи с Тимоти. И, похоже, эта связь была оборвана. Очень серьезно. Так что я взял дело в свои руки. Чтобы спасти свой фильм. Наш фильм. - Что тебе сказал Тим? – Арми прищуривается, пытаясь понять, как много известно Луке. - Арми, ему не нужно было ничего рассказывать, я же не слепой. Арми пытается сохранять невозмутимое лицо: - В каком смысле? - В том смысле, что вы очевидно нравитесь друг другу. Но это касается только тебя и Тимоти. Просто помните, что вы не на каникулах. Это работа. Наша работа. - Да, собственно я поэтому и пришел. Агент сказал, что фильм не до конца профинансирован. Лука смотрит ему прямо в лицо: - В каком смысле? – повторяет он слова самого Арми. Ладно, Лука хочет все усложнить, пожалуйста: - Я не занимаюсь благотворительностью. Мне нужно содержать семью. Растущую семью. У меня есть другое предложение. Компания Вайнштейна, проект с Девом Пателем. Они ждут ответа, как можно скорее. - Так ты хочешь уйти? – мягко и без тени смущения спрашивает Лука. Лучше бы он орал. - Лука, послушай, я же с самого начала говорил, что не уверен насчет этого фильма. Это так…. Интимно. Тут требуется актер посерьезнее меня. И все только началось, ты запросто можешь переснять отснятые сцены. К тому же, новый фильм Вайнштейна это реально хороший шанс, то к чему я привык, и где меня хотят видеть зрители. А у нашего фильма… даже дистрибьютора еще нет и денег…,- он умолкает и понимает, что все это звучит бредово. Лука же продолжает дружелюбно и как-то по-доброму, что ли, на него смотреть, с улыбкой на лице. - Неужели так сильно поскандалили, что ты решил просто сбежать? Так ты поступаешь? Арми чувствует себя обезоруженным, во рту сохнет, а все слова пропадают. - Ты мой Оливер, - продолжает Лука. – Конечно, я не могу удерживать тебя против воли. И это правда – я не могу заплатить тебе сейчас. Ни тебе, ни Тимоти. Но ты здесь не из-за денег. Ты здесь потому, что это возможность показать себя в чем-то новом, непривычном. Ты здесь – чтобы играть. Я понимаю, что это пугает. Но поверь мне, caro mio, я в первую же неделю увидел это, мы все увидели. Ты и есть Оливер. Арми отворачивается и беспомощно качает головой. -Я не прошу рассказать, что произошло между вами с Тимоти. Вы взрослые, и сами разберетесь. Но думаю, что как актеру, тебе необходим этот фильм – чтобы расти, чтобы учиться, чтобы побороть свой страх. Не знаю, что творится с Тимоти. Может, вы притираетесь и временами перебарщиваете. Но подожди, всего пару дней, присмотрись, как пройдут завтрашние съемки. Я не верю, что ты хочешь уйти. Арми тяжело вздыхает. Черт, Лука уже слишком хорошо его знает. Нет, он совсем не хочет уходить. Но. - Лука, мы наговорили друг другу ужасных вещей. Не знаю, как мы сможем дальше работать вместе , - он прячет лицо в ладонях и удивляется, когда Лука тянет его к себе и обнимает. - Знаешь, во время съемок «Фицкарральдо» Вернер Херцог угрожал своему ведущему актеру, Клаусу Кински, заряженным дробовиком. А когда они закончили этот фильм, то сняли вместе еще один гениальный фильм. Так что, поведай-ка мне, вы скандалили с Тимоти с участием дробовика? Нет? Ну, тогда не вижу причин, мешающих вам работать вместе. Арми хочет что-то сказать, но Лука лишь крепче обнимает его. - Нет, не спорь со мной. Мы творческие люди. Вспыльчивые. Ты переживаешь очень глубокие эмоции. Новый опыт. Так следуй за ним. Не сдерживай себя. Ты играешь золотого мальчика, но мы оба знаем, что Оливер не такой. И ты не такой. Внутри тебя есть темнота. Так прими это. Используй. А теперь, иди домой, позвони своей обожаемой жене, поешь, выпей, выспись. Увидимся завтра на площадке. Когда Арми уходит, у него кружится голова. Он удивляется той легкости, с которой Лука его уговорил. Арми все еще не понимает, как встретится завтра на площадке с Тимом. Но все равно звонит агенту и говорит, что не свободен для фильма с Девом Пателем до середины июня, пока они не закончат здесь. Агент ворчит, но обещает сделать все возможное. Так что становится очевидным,что он застрял здесь еще на пять недель. Арми решает прокатиться на велосипеде до Виа Вай, и насладиться там обильным обедом, больше смахивающим на обжорство. И позже вечером в своей ванной полностью избавляется от него. Но, блядь, он того стоит– пожирая все это изобилие, Арми удалось на время выкинуть из головы Тима. А потом, он чувствует себя таким обессиленным от того, что страх и ненависть заглушаются полным истощением, что просто валится спать. Ему снится Элио, бросающий на Оливера, то есть на него, странные взгляды. Арми не может разобраться – лукавые ли они, или восхищенные. Но потом Элио прыгает в бассейн и не всплывает на поверхность, а Арми ныряет за ним, ныряет снова и снова, но не может достать, хватает ртом воздух, и легкие горят, пока он не просыпается потным, задыхающимся, со свернувшимся в ногах одеялом, все еще пахнущим Тимом. И несмотря на то, что Арми известно– он все равно до боли скучает по нему.