При взгляде на тебя бросает в дрожь

Первое, что усвоил Тимми, поступив в Ла Гуардию - шоу должно продолжаться – несмотря ни на что. Это девиз их профессии. У него есть обязательства по контракту. И все же – он мечтает навечно остаться в кровати и чтобы утро понедельника никогда не наступало. Для его все еще мрачного настроения солнце светит слишком ярко, отражаясь в бусинках подаренного Арми браслета, лежащего на ночном столике. И бликующего, словно потемневшая радуга. Тимми берет его в руки и пропускает холодные, гладкие бусинки между пальцами. Он, пиздец, какой дорогой, наверное. Нужно его вернуть. Не хочется вспоминать какой смысл таит в себе браслет. Доверие. Связь. Любовь? Думать об этом сейчас Тимми не в состоянии. Слишком больно. Больнее, чем порезы. Слова, так небрежно слетевшие с губ Арми, только для того, чтобы затащить его в постель…. Нет! Он не хочет возвращаться в этот мрак. Там его ждет только печаль и боль. Он сделал то, что должен был, чтобы избавиться от своих глупых чувств. Теперь он спокоен. Все осталось позади. Он это пережил, заплатив фунт собственной плоти и крови – и теперь он свободен. Жертвы неизбежны. Он должен был это понимать. Мысли об Арми нервируют. По практическим соображениям. Должен ли Тимми извиниться за сказанное? Он не чувствует себя виноватым в ссоре, и все же, вдруг от него ждут извинений? В конце концов, он младше. А Арми тут играет первую скрипку. Иерархия ясна. Интересно, как все пройдет на съемочной площадке. Арми сделает вид, что ничего не произошло или размажет его по земле? Тимми пытается продумать стратегию и переворачивается на бок… блядь, как болят раны! Он приходит к выводу, что посмотрит, как пойдут дела на съемочной площадке, а потом примет решение, и в конце концов, поднимается с кровати, и спотыкаясь бредет в душ. Достаточно сложно наклеить новые пластыри так, чтобы они не топорщились и не виднелись из-под плавок, которые ему придется сегодня весь день носить, но в итоге он справляется. И делает себе мысленную пометку найти аптеку и закупиться всем необходимым. Они снова снимают на Вилле Альберджони. Лука решил, пока устоялась погода, снять максимум уличных сцен. Поначалу Тимми кажется, что после всего, что между ними произошло, будет как-то унизительно находится рядом с Арми. Но когда он приезжает Арми уже на площадке, сидит за обеденным столом под деревьями, курит и что-то отмечает в своем сценарии. Он не поднимает головы, чтобы поздороваться с Тимми, глубоко о чем-то задумавшись и полностью сосредоточившись на своих репликах. Хотя от Тимми не ускользает, что он крепче сжимает карандаш, так что его появление не осталось без внимания. Получив это невербальное сообщение, Тимми отворачивается и идет искать режиссера или администратора. Пальцы его играют с браслетом, который он засунул в карман джинсов. Все, что Тимми может – это оставаться профи столько сколько потребуется. Ему и раньше приходилось работать с мудаками. Правда, тогда он с ними не спал. Когда Лука собирает вокруг себя съемочную группу, раздает указания и вызывные листы, Тимми старается держаться как можно дальше от Арми. Закадровый обмен мнениями выглядит совсем неловко и некомфортно, и спустя несколько часов они оба решают прекратить это дерьмо, и полностью перестают общаться вне съемок и репетиций. Но напряжение никуда не исчезает, потому что весь понедельник они вынуждены провести в холодной воде бассейна в саду виллы, снимая по несколько дублей сцен Элио и Оливера. Порезы чертовски болят. Но слава Богу, Тимми позволяют переодевать плавки в одиночестве, без помощи костюмера. И порезы остаются никем незамеченными. А когда он шипит от саднящей боли, погружаясь в бассейн, то это можно легко списать на ледяную воду. Тимми полностью погружается в Элио, страдающего по Оливеру. Оливеру. Не Арми. - Так, ты мне не скажешь? - Так, я тебе не скажу. Оливер опасен, он не из робкого десятка. Но за этой напускной бравадой скрывается доброта и любовь. А Арми? Тимми не может решить, да и вряд ли теперь это имеет какое-то значение. Ради фильма Тимми вынужден наступить на горло собственной песне. Проглотить гордость. Ледяная вода очень этому способствует, и держит в тонусе. - Так он признается? – спрашивает Арми. - Нет, он лжет, - отвечает Тимми, и невероятно рад тому, что может скрыться за очками. Элио и Оливер сейчас в той стадии отношений, когда притворяются, что игнорируют друг друга, Элио даже немного ненавидит очаровательного Американца, желая тому смерти, так что нет никакой проблемы в том, что между ними сейчас не летают искры, как в первую неделю. Но Лука недоволен. - Нет. Где ваша связь? – спрашивает он обоих. Тимми смотрит вдаль, поверх правого плеча Арми. И в следующем дубле он импровизирует, отпуская себя и выпуская свою обиду – безжалостно передразнивая акцент Оливера. Арми это не удивляет, а вот Луке очень даже нравится. - Ты видишь в этом какой-то смысл? Я вот не вижу. Тимми просто смотрит на Арми сверху вниз, и пропускает реплику, так как в голове гудит сплошной белый шум. - Прости, - бормочет он. Теперь Арми прячется за солнечными очками. К вечеру они расходятся в разные стороны. Тимми эмоционально вымотан, но все равно рад, что он справился с задачей. День за днем, говорит он себе. Если он справился сегодня, то, скорее всего, завтра справится еще лучше. Когда Тимми переодевается и выходит из костюмерной, Арми уже нет. Компания сегодня совсем ни к чему. Тимми и так пришлось весь день держать лицо. Он лежит голым в постели и снова балуется с браслетом, глядя на отблески, отбрасываемые ночником на стены и потолок. Так красиво. Интересно, сколько он стоил. Почему Арми…? НЕТ! ХВАТИТ! После целого дня в воде раны жутко ноют. И прохладный воздух немного снимает боль. Одна надежда, что он не занес себе инфекцию. У Тимми есть антисептик, но флакон уже почти пуст. Жалко, что нет травки. У Арми всегда есть. Но сейчас это не вариант. Засыпая, Тимми вспоминает, что забыл зайти в аптеку. Черт. Но сейчас уже слишком поздно, и он очень уставший. Значит, завтра. Во вторник, наконец, им выдают хоть какую-то одежду, они снимаются в саду с Майклом, Амирой, Вандой и Антонио. Но между собой во время перерывов все еще не разговаривают. Тимми в основном скрывается внутри дома, чтобы не обгореть, в то время, как Арми курит, сидя под деревьями. И Тимми благодарен тому, что у него есть собственное пространство. Их взаимодействие перед началом каждой сцены сводится к минимуму. Лука объясняет задачу, они пробуют несколько раз, корректируют позу, взгляд и снимают. Все это очень странно, но на удивление хорошо работает. Тимми все больше и больше привыкает к установившейся между ними дистанции. Заканчивают они рано. Лука приглашает их к себе, но Арми вежливо отказывается. Говорит, что нужно поговорить с женой. Все кивают и улыбаются, похлопывая его по спине. Кроме Тимми, который занят тем, что убирает гитару Элио. Он почему-то задерживается у Луки дольше всех, гости расходятся, а он продолжает тянуть свое вино. Лука наблюдает за ним, пока Фердинандо ставит какую-то медленную музыку, что-то из классики. Тимми не знает композицию, но она очень красивая. Они долго сидят так в тишине, пока музыка наполняет комнату. Когда Тимми хочет добавить в бокал вина, Лука забирает у него бутылку. - Иди спать, tesoro. Завтра ты мне нужен в наилучшей форме. Потому что они снимают ту самую грандиозную сцену соблазнения за пианино. Вернувшись домой Тимми дотрагивается до корочки на заживающих ранах, и гордится собой, что больше ему пока не требуется. А если он завтра наденет боксеры, то во время переодевания никто ничего не заметит. И все же он волнуется и почти не спит, всю ночь ворочаясь с боку на бок. Ему снятся кошмары, которые утром он не может вспомнить, но оставляющие неприятное послевкусие. Приехав на площадку он тут же направляется к пианино, чтобы разогреться. Но у него плохо выходит. Арми за ним наблюдает, а Тимми притворяется, что не замечает этого. И снова фальшивит, ругая самого себя. Но когда он оглядывается, то Арми уже нет, и Тимми с удивлением смотрит на свои трясущиеся руки. Когда Лука говорит, что хочет снять сцену с первого дубля, то Тимми приходит в еще больший ужас. Он должен убедительно флиртовать с Арми, несмотря на свои собственные чувства. И в то же время играть Баха. Так что если он попадет мимо нот, то придется начинать эту пытку сначала. Ему нужно как следует сосредоточиться. Но проще сказать, чем сделать. Арми уже одет соответствующим образом – распахнутая рубашка и эти короткие желтые плавки. Это…. Отвлекает. А еще то, что Арми скользит взглядом по съемочной группе. Не только Тимми избегает визуального контакта. Сегодняшний флирт будет совсем нелегким. К тому же Тимми некомфортно. На нем свободные джинсовые шорты, поверх его собственных голубых боксеров, которые при каждом движении грозят свалиться. Лука просит его быть соблазнительным, а Тимми чувствует себя очень юным, уязвимым и нелепым. Он совсем не в том состоянии, чтобы снимать эту сцену, но что тут поделаешь? Ему не хочется создавать трудности и просить перерыв. Оказывается, пока устанавливают оборудование: камеру, свет, звук, им нужно ждать снаружи. Еще только одиннадцать утра, но уже жарко, солнце для мая печет невыносимо. Над Тимми нависает гримерша, поправляя макияж, протирая лоб и возясь с его волосами, чтобы они не были слишком влажными и вьющимися по сравнению с предыдущим кадром. Тимми чувствует на себе взгляд курящего неподалеку Арми. И запах дыма приносит с собой ненужные воспоминания. Когда Арми хочет сесть на один из кованных стульев, расставленных повсюду, прибегает костюмер и выдает нецензурную тираду на итальянском, отчаянно жестикулируя в сторону кухни Мафальды, где установлена гладильная доска. До Арми, похоже, доходит. Не садиться, иначе одежда помнется. Тимми ухмыляется. Но что касается Арми, то же касается и Тимми. От кованных стульев и на его голой коже могут остаться следы. И его ухмылка гаснет, когда они вынуждены ждать и ждать на улице под палящим солнцем, потому что внутри что-то идет не так. Все начинают волноваться. В суматохе не разберешь в чем проблема, то ли со светом, то ли с электричеством. Даже Лука выходит из себя и орет в мегафон. Обычно на площадке работают люди с зонтиками, но сегодня и они, похоже, заняты чем-то другим, пытаясь решить проблему. И вся эта обстановка совершенно не помогает Тимми восстановить спокойствие, особенно, когда Арми так близко. И они парятся вдвоем в полной тишине. Плитка нагревается под полуденным итальянским солнцем и Тимми начинает прыгать с ноги на ногу. Блядь, где же его эспадрильи? - Перестань дергаться, - просит гримерша. – От прыжков только сильнее потеешь. - Но плитка жжется! Мои ноги… блядь! – он наступает на что-то острое и морщится, поднимая теперь только одну ступню, удерживая ее рукой и пытаясь разглядеть, есть ли там ранка. А потом он теряет равновесие, готовый рухнуть на твердую землю. И дальше все происходит, как в замедленной съемке – он уже видит себя лежащим в грязи, с кровью на локтях и коленях, которые потом никак не спрячешь…. …. И тут, на полпути к земле, его подхватывает сильные руки. Знакомые руки. Вот черт. - Осторожнее, приятель, - губы Арми прижимаются к уху так близко, что Тимми чувствует как его дыхание скользит по горящей коже. Он улавливает запах кофе и сигарет… Арми. Он пытается вывернуться, но перед ним на корточки садится гримерша. - Дай посмотреть ногу. Она берет ногу в свои руки, а Арми держит его своими, прижимая Тимми к груди. И Тимми замирает, словно пойманное в западню животное. - Крови нет, - говорит гримерша, отпуская его ступню. И когда Тимми ставит ее на пол, то тут же шипит. - Давай, поставь ноги на мои, - голос Арми звучит так дружелюбно, скорее даже весело. Ни намека на двусмысленность. Тимми так взвинчен и взволнован, что без каких-либо вопросов не мешкая двигается назад, ставя ноги почти в первую позицию, и осторожно ступает Арми на ноги. Ступни у него такие же гигантские, как и все остальное. И вся эта ситуация более, чем пугающая. Но Арми продолжает спокойно держать его. Его руки незаметно обвиваются вокруг талии Тимми и скрещиваются на груди. Тимми чувствует, как подбородок упирается ему в макушку. - Я иногда проделываю такое с Хопс, - бормочет Арми, и Тимми чувствует, как вздымается его грудь. - Я не твой ребенок, - выплевывает он, но вынужден признать, что чувствует себя в безопасности. - Ох, в этом нет никаких сомнений. Тимми запоздало понимает, что напоминать о детях было не очень-то умно. - Прости…, - говорит он, ровно в тот же момент, как ему вторит Арми: - Прости. И оба взрываются невольным смешком. - Не размажь мне грим, - просит он Арми. - И не мечтай. Тимми улыбается, хотя внутри все еще трепыхается глхое раздражение. - Это все просто нелепо. Он чувствует, как Арми сглатывает: - А ты представь себе, как будешь потом рассказывать: «Ах да, земля была такой раскаленной, что Арми позволил мне стоять у него на ногах» - Это была твоя идея, - визжит Тимми. – Кто-нибудь найдите мои эспадрильи?! Но гримерша курит с костюмером под персиковыми деревьями и не слышит его. - Все нормально, - говорит Арми, чуть сильнее сжимая его. – Просто расслабься. И Тимми ничего другого больше не остается. Они стоят так какое-то время, просто дышат. Арми не шевелится, не делает ни одного движения в его сторону, и такая близость, после того, как шок от первого прикосновения Арми прошел, пугает Тимми уже не так сильно. - Ты в порядке? – в итоге спрашивает Арми. Тимми задумывается, но к удивлению вынужден признать, что да. - Я в порядке, - кивает он. А спустя мгновение терраса заполняется людьми. Внутри все готово. Нужно только поправить их костюмы, и они готовы к съемке. Им требуется лишь один дубль. И он выходит идеально. Сначала Лука крепко обнимает Тимми, а после направляется с объятьями к Арми. Тот выглядит совершенно ошеломленным, словно до сих пор не может выйти из образа Оливера. Он садится в зеленое кресло и вовсе глаза таращится на Тимми. - Ты великолепен. Разве он не великолепен, Лука? – прямо-таки вырывается у него, и Тимми даже кажется, что он неправильно расслышал. А Лука разворачивается и так тепло и искренне улыбается, что у Тимми подкашиваются ноги и он тоже вынужден, сгорбившись, присесть на сиденье для пианино. Его репетитор Роберто пришел бы в ярость, увидев сейчас его осанку. - Так и есть. Похоже, даже я сейчас в него влюбился. Разве Оливер сможет устоять? – Лука подливает масла. Арми не отводит от Тимми взгляд, пока Лука говорит это. И Тимми отчаянно краснеет. Внутри зарождается и пузырится нервное хихиканье. Он наклоняется вперед, упираясь локтями в колени, низко опустив голову, и страшно радуется тому, что все закончилось. Напряжение постепенно отпускает. Может они смогут вернуться назад, как коллеги, а может даже, как друзья. По дороге в Крему Тимми чувствует тяжесть браслета в кармане. И, внезапно, желание вернуть его - становится чуть меньше. ~~~~ Для Арми в понедельник и вторник съемки проходят, как в тумане. Он много курит – сигарет на площадке, травы по вечерам, чтобы успокоиться и заснуть – так что горло начинает саднить. Лиз настаивает на том, чтобы они каждый вечер созванивались по фейстайму, обсуждая беременность. Она назначает кесарево сечение на январь, так как он идеально вписывается в их расписание, договаривается о встречах с публицистами и организовывает кучу других важных вещей, без которых приход нового ребенка в этот бренный мир очевидно невозможен. Арми хочет попросить ее подождать, дать ему выдохнуть, напомнить, что она только в первом триместре и всякое может случиться, но во рту сохнет, а голова раскалывается, так что он просто слушает, кивает и мечтает о том, чтобы Харпер проснулась после дневного сна и прервала этот поток. - Ты в порядке? – спрашивает Лиз во вторник вечером. - Не знаю. Может, у меня аллергия. Горло побаливает. - Отдохни, муженек, - Лиз заканчивает их разговор воздушным поцелуем. Он же заставляет себя улыбаться до тех пор, пока экран не гаснет. Арми скручивает еще один косяк, да он знает – ему нужно отправляться в постель, спать, но он не двигается. Он совершенно вымотан, только вот заснуть не в состоянии. Эти пару дней Тим держится с ним очень холодно, хотя после их ссоры это ожидаемо. Господи, то что Арми наговорил. Он хочет взять свои слова обратно. Все слова. Но всякий раз, когда он хочет подойти к Тиму и спросить могут ли они поговорить, может ли он извиниться, в голове тут же просыпается хорошо знакомый голос, который спрашивает – "А так ли уж ты был не прав? Вспомни тех, кто хотел от тебя только денег. Твоего статуса. Всех этих фальшивых друзей. За годы их набралось немало". И не доверять этому голосу он не может, потому что за жизнь у него образовался лишь очень узкий круг людей, которым он по-настоящему верит. По работе ему встречалось много разных людей, но почти все они при ближайшем рассмотрении оказывались непроходимыми тупицами. Арми усвоил урок. И все же, какая-то часть его хочет верить в искренность Тима, в его чувства, особенно после того, что он демонстрировал на площадке последние два дня. Профессионализм и дружелюбие. Никаких выходок, никаких капризов. Он не создавал сложностей. Не закатывал истерик и не грозился свалить, как Арми. Так и ему нечего терять, ведь так? Он просто молодой, неизвестный одиночка. Арми даже немного завидует. Хотел бы он снова обрести эту свободу… Но Тим подходит к ней ответственно, даже образцово. И все равно этого недостаточно, чтобы избавить Арми от сомнений. Он не может до конца решить. Он все еще не знает. С одной стороны, Тим ведет себя слишком отстранено и спокойно для человека, испытывающего настоящие, серьезные чувства. Мальчишка, как чумы, избегает любого контакта вне съемочной площадки. Он даже не смотрит на Арми. Арми точно знает, потому что наблюдает за ним. А если Арми что и выучил за последние пару недель, так это то, что Тим выдающийся актер. И у этой медали две стороны. Он может играть сейчас, изображая равнодушие, или же он играл все время, изображая друга… и даже больше. Арми прикуривает очередной косяк, зная, что он ему не поможет, но это лучше, чем совсем ничего не делать. Интересно, как там справляется Тим. Так же хандрит, не переставая думать, или он с Лукой… а может и Эстер…. смеется, делится шутками насчет Арми? Нет, он бы не стал так делать. Или стал? Чтобы впечатлить Эстер? Арми качает головой, отгоняя эти мысли. С минуту он даже размышляет, не съездить ли в Милан, чтобы выбросить все из головы. Но понимает, что он сейчас слишком накуренный для этого. И он, наконец, засыпает, а ему снится лежащий на животе, голый Тим, но когда Арми его касается, то к нему поворачивается и улыбается тот самый парень из Милана. Арми резко выбрасывает из сна, и ему приходится принять ледяной душ, чтобы утихомирить сердцебиение, а заодно избавиться от каменного стояка. На следующий день он наблюдает за тем, как Тим готовится к своей первой серьезной сцене. Очевидно, что он весь на нервах. Игра на пианино не задается. Когда Арми смотрит на него, он весь напрягается, и между выразительными бровями образуется глубокая складка. Арми хочет сказать ему, что не нужно бояться, что он будет блистать, но они не разговаривают. И если они заговорят прямо сейчас, то Тим занервничает еще больше. Так что Арми просто продолжает наблюдать. И это хорошо, потому что, когда Тим спотыкается и падает, Арми реагирует молниеносно. К тому же это так естественно для него – потянуться, дотронуться, обнять. Удивительно, как это успокаивает. Возможно, это стало привычным за те несколько дней близости, что были между ними. Да и мышечную память никто не отменял. Это объятье ощущается таким правильным. Тим не отшатывается. И позволяет Арми держать себя. Они даже смеются. Может, между ними еще не все разрушено? И когда они снимают сцену, то в ней появляется не слушающий Оливер, а все еще наблюдающий Арми. Тим, играющий на пианино, творит с Арми нечто такое, к чему он оказывается не готов. Что-то мистическое. Тим и Элио сливаются в единое целое, и Арми уже не в состоянии понять, где заканчивается один и начинается другой. Внутри происходит что-то такое, что невозможно описать словами. И в этот момент Арми понимает, в чем истинная сила настоящего искусства. И его переполняет благодарностью за то, что он все еще является частью этого проекта. Он не может отвести от Тима глаз. Этот мальчик – чудо, откровение. И Арми не имеет ни малейшего понятия, сможет ли он когда-нибудь эмоционально освободиться от него. Когда Лука говорит, что только что влюбился в Тима, Арми почти готов вслух согласиться с ним. Этой ночью он яростно дрочит, вспоминая Тима в своих руках, а когда он резко кончает, то выкрикивает его имя в темную пустоту своей спальни.