Сборник зарисовок с челленджей

Исин утёр запястьем пот со лба: роды он принимал впервые. И без того измученная последними событиями, Бэкхённи уже практически сутки не могла разродиться. А ведь совсем рядом, за занавеской, лежал впавший в тяжёлое забытьё Минсок, которому то и дело приходилось делать перевязи и менять компрессы. У знахаря уже голова шла кругом и силы были на исходе, но он не мог себе позволить хоть бы и на минуту отвлечься и лишить этих людей своей помощи. Было уже далеко за полночь, когда уже бывшая на сносях Бэкки приволокла своего окровавленного мужа к исинову дому. Спина мужчины была похожа на месиво, кое-где просвечивали осколками поломанные рёбра, а довершали картину разбитое лицо и стёртые верёвками запястья. Староста хоть и не винил Минсока в смерти его отца — своего старого проверенного товарища, но спокойно их маленькой семье выдохнуть не дал. Потребовал парня в деревенский совет вместо родителя. Вот только среди прогнивших стариков он был единственным, кто не разделял стремлений старосты. Минсок не мог переступить через себя, но и перечить во всём им не мог, старался делать это помягче и не каждый раз. Да всё без толку. Его слово для для совета веса не имело. И тогда решил он прекратить бороться с прогнившими деревенскими. Надумал дождаться, когда сын его родится, подождать немного, чтобы Бэкхённи окрепла, да уйти прочь из этого места. Вот только староста совсем уж дураком не был, понял, что не просто так парень противиться им перестал. Всё так же не было в его глазах ни смирения, ни согласия, а, значит, задумал он что-то. Подослал староста своих сыновей следить за Минсоком и женой его, и понял, что те уйти задумали. Не мог староста позволить им деревню покинуть. Ещё отец его к колдуну за помощью ходил, как власть над людьми заполучить выспрашивал. Дал ему колдун амулетов связку на разные случаи жизни и велел людям раздать. Так завоевал он доверие. А после колдун зелье волшебное велел по колодцам разлить. Должно было зелье это головы людям одурманить. Не кончалось зелье злое в колодцах — чем больше пили люди воду, тем сильнее их души и сердца скверне поддавались. Вот только не действовало варево на тех, в ком хоть капля волчьей крови была. Хотел было прошлый староста перебить тех, кто ворожбе не поддался, да предостерёг его колдун, сказав, что покуда кровь древняя волшебная на их земле не перевелась, будет спать дракон, схоронившийся в северных горах. Но стоит только последним носителям рода волчьего так или иначе покинуть эти земли, очнётся древний ящер ото сна и сожжёт всё живое в округе. Вот только и распространяться крови этой, ворожбе злой неподвластной, нельзя было позволить. Так и остались в итоге не одурманенными в деревне лишь Минсок с Бэкхённи, да ребёнок их нерождённый, ещё пара девиц на выданье, да знахарь Исин, что в селении раз в год и бывает всего. А остальных извели давно. Поэтому не мог староста позволить супругам уйти. Решил он извести молодого мужчину. А без него Бэкхённи никуда не денется: бабы более послушные и смиренные. Так и оказался Минсок у позорного столба, обвинённый в том, что волков диких на деревню натравил, чтобы избавиться от тех, кто мешает ему совет свергнуть и власти добиться. Приказал староста его кнутом пороть что есть мочи, а Бэкки в своём доме запер. Сумела Бэкхённи выбраться только к ночи, когда у столба позорного уже никого не осталось, а муж её пылал в горячке и еле дышал. С трудом отвязала она его, потащила к знахарю, пока её пропажу не обнаружили да вслед не кинулись. С трудом доволокла она любимого до стоящей далеко от других избушке. Стоило только Исину раны Минсока обработать, как у Бэкки отошли воды. Вот и метался знахарь от мужа к жене, страшась хоть одну из трёх жизней потерять. Сутки крутился как заведённый, пока на рассвете нового дня громкий детский плач не объявил на весь лес, что ещё одному человечку предстоит под этим небом жить. Укутал Исин малыша, коему Бэкки имя Чондэ даровала, и его уставшую мамочку в любимый зелёный плед, цветом своим луговую траву напоминающий. Проверил, что у Минсока спал жар, и он уже просто спит, глубоко дыша. Сел у окна, сложил голову на руки и задремал. И чудилось ему, что возле его околицы волки топчутся. И один из них тот самый, чёрный, которого Исин в самом начале весны из ручья полудохлого вытащил. Но сон окончательно сморил его, не дав увидеть, как волки обращаются людьми и, аккуратно ступая по влажной от талого снега тропке, движутся к крыльцу, принюхиваясь и тихонько переговариваясь. Когда дверь с лёгким скрипом отворилась, Исин уже сладко спал.