Сборник зарисовок с челленджей

Когда-то Сонхва слышал, что адские гончие — это грешные души тех, кто всю жизнь гонялся по чьему-то следу. Эту байку он слышал давно, ещё при жизни. И может с уверенностью сказать, что это чистая правда. Сонхва толком не помнил, как жил. Он даже не был уверен, что Сонхва — это его имя. Но он знал наверняка, что был полицейским при жизни, и много лет потратил на выслеживание преступников. Он умер во время очередной «охоты». Те последние мгновения — единственное, что парень чётко помнил из своей жизни. Он не успел даже обернуться, лишь краем глаза заметил движение на периферии. Рука дёрнулась к пистолету, так неосмотрительно оставшемуся в портупее, но поздно. Звук выстрела был оглушительным. Сперва висок обожгло горячим, а затем болью от врывающейся в плоть пули, прокладывающей себе дорогу сквозь голову навылет. Сонхва казалось, что раскалённый кусочек железа выжигает вместе с клетками мозга его воспоминания. Нежные руки мамы, скупые улыбки отца, колыбельные бабушки, шутки друзей-одноклассников, первый поцелуй, первый секс, вступительные экзамены в полицейскую академию. Всё сгорало в огне предсмертной агонии, в последний раз промелькнув перед глазами. И лишь один образ, одно имя не желали сдаваться творящемуся в голове аду. — Юта… — выдохнули губы, когда пуля в сопровождении брызг крови вылетела через другой висок. Сердце ещё судорожно сжалось пару раз прежде, чем затихнуть. И только тогда колени подогнулись. Тело тяжело рухнуло вниз и завалилось на бок. Голова с глухим неприятным звуком ударилась о каменный пол, вырывая смешок с губ убийцы. Раздались глухие звуки шагов, и в остекленевших глазах отразились чужие ноги в щёгольских туфлях. Подошедший тронул мыском побледневшее до серости лицо, надавил носком на щёку и, довольно хмыкнув, толкнул голову, заставляя её откинуться и обнажить чужую шею, на которой на серебряной цепочке висел небольшой медальон с фотографией внутри. Убийца присел на корточки, протянул обтянутую кожаной перчаткой руку к чужой шее, провёл будто бы даже ласково по теряющей тепло коже самыми кончиками пальцев, прослеживая обёрнутую вокруг шеи цепочку, поддевая её и срывая, оставляя быстро бледнеющий след. Жнец пришёл за душой Сонхва, когда тот уже остался один. Вытащил душу из безучастного тела, черкнул что-то пером в длинном списке, который держал в руках, и потащил по пресловутому тоннелю. Света в конце, правда, не было. Лишь вечная тьма и всполохи огня. Сонхва почти не запомнил, как его отконвоировали в Преисподнюю, как обратили псом. Помнил только мрачного вида паренька, смуглого, с холодными чёрными глазами, который представился Чонхо и проинструктировал о новых обязанностях, мало чем отличающихся от тех, что Сонхва выполнял при жизни: ловить опасных преступников, чтобы отправить их в ад. С тех пор прошло около пяти лет, и Сонхва только и делал, что ловил ублюдков, умудряющихся уходить от смерти и сеющих её вокруг себя. А ещё он думал. Много думал и, безрезультатно правда, вспоминал свою жизнь. Чонхо сказал, что вспомнить — практически нереально. Но если Сонхва сможет, то станет таким, как он, способным вновь принимать человеческий облик. Сонхва было немного интересно, что такого сохранилось в памяти Чонхо после его смерти, из-за чего тот старался вспомнить всё, и однажды он даже уже почти осмелился спросить, когда поймал наставника за задумчивым поглаживанием белоснежного ангельского пера. Но всё же сдержал своё любопытство, вдруг вспомнив, что при жизни был тактичным и в личное к чужим людям лез только по долгу службы. В редкие минуты отдыха Сонхва спал, надеясь, что воспоминания дадут о себе знать через сны. Он видел лишь Юту, того, кого смерть не смогла полностью стереть из его памяти. Сперва он видел только тот момент, что показала ему память в последний миг жизни: Юта смеялся, запрокинув голову и оголяя красивую сильную шею, которую обнимала цепочка с точно таким же медальоном, что был у Сонхва, потом вытирал выступившие в уголках глаз слезинки, улыбался счастливо и нежно и тянул руки к Сонхва, приглашая к себе на диван. Этот момент прокручивался перед глазами на повторе, заставляя сердце гончей сжиматься от желания рухнуть в эти объятия и никогда не отпускать. Потом начали приходить иные образы. Сонхва не знал, воспоминания это или просто фантазии, но позволял картинкам заполнять свои редкие сны. Он видел их с Ютой ссоры. Особенно часто они ругались из-за Сычена, лучшего друга Юты. Сонхва ревновал страшно, ведь видел, как тот смотрит на его парня: преданно, жадно, с болезненной любовью. Но Юта считал Сычена пусть лучшим, но всё же только другом, и старался откомфортить его по максимуму, что иногда выходило за рамки терпения и понимания Сонхва, и они ссорились. А потом мирились. Страстно, горячо. Сонхва брал его долго и сильно, заставляя задыхаться от ощущений, ставил метки на нежной коже, более светлой, чем его собственная. А после они могли лежать разнеженные часами в объятиях друг друга и целоваться, пока губы не начинали болеть. Кого теперь целует Юта? Сычена? К кому теперь он бросается в объятия после приснившегося кошмара? К Сычену? Сонхва резко проснулся от очередного сна-воспоминания, ловя за хвост мысль, что уже видел такие же щёгольские туфли, что были на его убийце. Дома у Сычена… Додумать мысль Сонхва не дали. Чонхо вырос тёмной тенью прямо перед его лежаком и велел отправляться на поиски очередного мудака, который уже много лет бегает от смерти, да только разрешение на его отлов дали лишь сейчас. Место, где открылись выпустившие Сонхва в мир живых врата, было чем-то знакомо. Заброшка на самом краю города с потрёпанными ветром и обстоятельствами обрывками полицейской ленты. Пахло кровью. Старой, очень старой. Сонхва влетел на один из последних этажей в поисках источника запаха. Тёмный закуток всё ещё хранил засохшие пятна крови. Сонхва втянул воздух, принюхиваясь. Глаза его налились алым, и он увидел призрачные образы прошлого. Жертва бежала, испуганно рыдая, пока не оказалась в тупике. Она вжалась спиной в угол, сползла на пол, сжалась в комок, полными слёз и ужаса глазами глядя на надвигающийся тёмный силуэт. — Я не потерплю предательства, детка, — сказал подошедший. — Прости, прости, прости! — на одной ноте рыдала девушка, но тщетно. Громкий хлопок выстрела, и последнее воспоминание оборвалось. Это была первая жертва. В тот же день этот парень должен был умереть сам. В свитке смертей у жнецов было написано «самоубийство, выстрел в висок». Но парень либо передумал, либо… А что либо, Сонхва не мог понять. Он встряхнулся, отгоняя собственные воспоминания смерти, призванные звуком выстрела из видения. Пора было идти дальше. Следующая жертва последние минуты своей жизни провела в постели с любовником в лав-отеле, где обоих нашла смерть. Затем была ещё одна в закутке за ночным клубом. А следующим был парень в общественном туалете в парке. Как раз на этой жертве Сонхва и понял, что все эти места ему хорошо знакомы, как и убиенные. Это одно из его так и не закрытых дел. Просматривая последние мгновения жизни жертв, Сонхва осознал, что следствие изначально двигалось в неправильном направлении. Бойфренда первой девушки, который и подал заявление о пропаже возлюбленной, никто даже проверять не стал. Тот чуть сам не умер на месте, когда узнал о смерти любимой. Отличный актёр, достойный оваций, или Сонхва всё ещё чего-то не понял? В случае с остальными жертвами парень даже в знакомых не мелькал, иначе его бы проработали. Вспомнить бы, как он выглядел, или хотя бы его имя… Следующие жертвы только подтвердили, что это то самое дело, которым Сонхва активно занимался до самой смерти. Он даже довольно рыкнул, осознавая, что всё-таки поймает ублюдка и не посадит, как мог при жизни, а отправит прямо в ад. Вот только всё удовлетворение от происходящего стёрлось в один миг, когда Сонхва оказался на месте собственной смерти. Как жаль, что гончая может увидеть только то, что видела в последние минуты сама жертва, услышать только то, что слышала она. Ни у кого из погибших образ убийцы чётким не был. То темнота мешала, то слёзы, то угол обзора. Вот только эти проклятые туфли… Сонхва вновь подумал о том, что видел похожие дома у Сычена, и, наплевав на шлейф запаха убийцы, тянущийся к следующему месту преступления, помчался туда, где по обрывкам воспоминаний должен был жить друг его парня. В квартиру он влетел вместе со звуком выстрела и громким отчаянным криком. Таким знакомым… Пазл жизни яркими вспышками сложился в голове в цельную картину, стоило Сонхва только увидеть происходящее в этом доме. Тело стало каким-то вялым, не своим, сдвинуться с места стало совершенно невозможно. Рыдающий Юта прижимал к себе тело Сычена, видимо, закрывшего его собой. А перед ними с пистолетом в руках стоял Он. Ким Доён. Тот самый парень, которого отпаивали успокоительным после известия о смерти его девушки, почти невесты. Тот самый новый коллега Сычена, которого накануне своей смерти Сонхва встретил в этом самом доме, когда приехал забрать задержавшегося допоздна Юту после работы. — Какая неожиданная встреча, мистер Ким! — проговорил Сонхва, разглядывая сидящего в чужой кухне Доёна. — Инспектор Пак?! Действительно, неожиданная. Рад вас видеть! — Ким смущённо улыбнулся в ответ. Сычен тогда попросил отвезти его нового друга домой, всё равно по пути. Доён отрубился практически сразу, как только оказался в тепле салона. Поэтому Сонхва позволил себе разговор с любимым о работе. — Завтра я буду поздно, — проговорил Сонхва и продолжил в ответ на вопросительно поднятую бровь Юты: — Поеду проверить одно место ближе к вечеру. Мне кажется, я знаю, где этот ублюдок периодически ошивается. — Что тебя навело на эту мысль? — Юта благоразумно не стал спрашивать, куда он собирается ехать. — Розы. Эти проклятые дикие розы, лепестки которых он рассыпает на телах жертв. Я вспомнил одно заброшенное место, где раньше росло много розовых кустов этого сорта. Получается, Пак сам рассказал убийце, где и когда он будет. Сам подставился, не догадываясь, что в его машине тот, кого он столько времени искал, не зная, что он не спит, а просто притворяется спящим. Злость на самого себя заставила сердце биться резче, разгоняя кровь по телу гончей, потихоньку возвращая чувствительность и ощущение реальности. — Знаешь, это даже хорошо, что он умер первым. — Доён подошёл к сжавшемуся на полу Юте ближе. — Сычен всё же успел стать мне другом за эти годы. Не мне, а той моей личности, что как и он, только и может, что сопли жевать. Знал бы ты, сколько раз тот другой Доён хватался за пистолет, мечтая пустить себе пулю в висок. И если бы не я, вы бы не встретились. Юта прижимал к себе тело друга и молча плакал, во все глаза рассматривая того, кого, как он думал, хорошо знал, который, как и Сычен, помогал ему пережить потерю любимого человека. — Сычен так много страдал из-за тебя, не способный самостоятельно избавиться от соперника. Я помог ему, — Доён замолчал, вытаскивая из кармана цепочку со знакомым медальоном, — но он так и не смог взять своё. А ты, Юта, вместо того, чтобы обратить внимание на того, кто рядом, снова начал глядеть на сторону. Ненавижу таких, как ты. Доён швырнул украшение ещё более растерянному Юте, до которого медленно начало доходить, кто именно сейчас перед ним. — Сонхва… — Юта сжал медальон в ладони. — Это ты. Ты его… — Я, — Доён ломано улыбнулся, направляя на него пистолет. — И сейчас ты отправишься за ним следом. Новый выстрел был заглушен двумя болезненными вскриками и утробным рычанием. Сонхва заставил своё тело двигаться в самый последний момент. Прыгнул и вцепился зубами в чужое запястье, разрывая плоть и дробя кости. Пуля попала Юте не в голову, а в плечо, рядом с ключицей благодаря тому, что рука стрелявшего сместилась во время выстрела. Доён упал на спину под весом непонятно откуда взявшейся псины. Он лупил кулаком между собачьими ушами, но пёс не отпустил, пока не разодрал чужое запястье, отделяя кисть с зажатым в ней пистолетом от руки. А затем гончая вгрызлась в незащищённое горло, прерывая чужой крик. Сонхва дождался, пока тело под ним обмякнет, прежде чем ринуться к Юте, незаметно для себя принимая человеческий облик. Он схватил первую попавшуюся под руку тряпку, прижимая её к обильно кровящей ране, вглядываясь в бледное лицо любимого. — Сонхва… — Юта улыбнулся окровавленными губами. — Ты пришёл за мной? — Не за тобой. Я… Сонхва замолчал, глядя на появившегося в комнате жнеца. — Я за двумя, — послышалось из-под капюшона в ответ на невысказанный вопрос. — Внизу скорая и полиция. Соседи вызвали. Прощайся и уходи. Сонхва коротко кивнул, облегчённо выдыхая. — Сонхва, прости меня! — Юта плакал, поглаживая чужие смуглые пальцы своими, испачканными в крови. — Я… — Я люблю тебя, Юта! — Сонхва склонился к самым губам возлюбленного. — Живи и будь счастлив с тем, кого выбрал. Я отпускаю тебя. И ты меня отпусти. — Но… — Обещай! — Обещаю, — выдохнул Юта в чужие губы, закрывая глаза. Сонхва легко коснулся его поцелуем и обратился гончей, скрываясь в тенях в тот самый момент, когда в квартиру влетели полицейские.

***

Сонхва устало опустился рядом с Чонхо на ступени перед входом в их обитель. — Ты ведь тоже отпустил его? — Да, Ёсан теперь ангел-хранитель, — Чонхо грустно улыбнулся уголком губ, — негоже такому светлому созданию иметь в знакомых такого, как я. — Ты ведь не справился с этим? — Нет. И ты не сможешь. Сонхва замер, погружаясь в уютную тишину. Перед глазами проносились кадры его жизни, яркие, полные чувств. Сейчас он невольно завидовал тем своим «коллегам», кто так и не смог вспомнить. Ведь ему теперь предстоит целую вечность нести на себе груз собственных воспоминаний.