Как хорошо уметь читать

Вскоре после того как Коробейников ушел по делу о взломе столярной мастерской, у начальника сыскного отделения появился еще один посетитель. — Карелин Алексей Александрович, — представился дорого одетый мужчина лет сорока пяти. — У меня поместье в десяти верстах от Затонска, в городе я бываю редко, только по необходимости, но вот в пятницу вечером я был в ресторане Дворянского Собрания, когда Вы там были со своей семьей, а сегодня мне снова пришлось ехать в город по делам. Я мало интересуюсь новостями, а вот сегодня купил газету, и там написано про Вас… Я не знал, что Вы были полицейским чином в Петербурге и что сейчас женаты на дочери адвоката Миронова, которая, как говорят, с духами разговаривает… Я подумал, может, это провидение, ведь все сошлось — как в раскладе… Штольман не мог понять из путанной речи Карелина, по какому вопросу он к нему пришел. — Присаживайтесь, господин Карелин. Чем могу быть Вам полезен? — Господин Штольман, мое дело, оно не касается Затонска, я пришел к Вам не столько как к начальнику здешнего следственного отделения, сколько… как к полицейскому чину, некогда служившему в Петербурге… и даже, скорее всего… просто как к человеку… за советом… Извините, я спрошу Вас о личном. От этого зависит, смогу ли я рассказать Вам то, с чем пришел. — Извольте. — Если я правильно понял из статьи, Вы — незаконный сын князя, а Ваша мать была замужем за господином Штольманом, который и дал Вам фамилию? — Да, все так и есть. — Значит, предубеждения насчет детей, рожденных женщиной не от мужа, у Вас нет? — У меня никогда не было подобного предубеждения, независимо от моего рождения. — Очень хорошо. Господин Штольман, скажу Вам честно, если б я не узнал из газеты о Вашем происхождении, я бы к Вам не пошел… Не отважился бы… из-за возможного презрения, осуждения… и боязни возможных сплетен… — Да, сплетен при таком раскладе не избежать… как, впрочем, и… презрения тоже… Так что у вас? — Понимаете, в Затонске никто не знает, что я женат, точнее уже был женат, да еще… подобным образом… И я пока хотел сохранить обстоятельства моего брака в секрете… от общественности… Но, насколько я могу судить, дальше Вас то, что я Вам скажу, не пойдет… Несколько лет назад моя жена… завела себе любовника, ротмистра, служившего в полку в том городе, где мы тогда жили. Родила от него девочку, а потом, когда ротмистра перевели в другой полк, уехала с ним, а дочь забрала с собой. А потом погибла… говорят, от несчастной любви… — Под поезд бросилась? — Почему под поезд? — Ну так Вы мне, вроде как, сюжет «Анны Карениной» с вариациями рассказываете… — не смог сдержаться Штольман, так как к уже имевшемуся раздражению, вызванному тем, что ранее в участке была толпа пришедших к нему с вымышленными кражами, прибавилось то, что этот человек, похоже, тоже решил придумать какую-то небылицу, чтоб прийти на него посмотреть… И эмоции на мгновение вышли из-под контроля, и затмили разум, а главное — профессионализм. «Господин коллежский советник, держите себя в руках! Как Вам не совестно?! Мало того, что Вы не дали человеку договорить, так еще и хамите ему в лицо…» Карелин или сделал вид, что не заметил издевки, или действительно не воспринял слова Штольмана как нечто оскорбительное. — Сюжет «Анны Карениной»? Нет, это, возможно, так кажется, пока я еще не рассказал подробностей. — Прошу покорнейше простить меня, господин Карелин. У меня сегодня был очень суматошный день, как никогда… Очень много посетителей… и все в основном… с делами, которые не имеют никакого касательства к компетенции следственного отделения… — На племянника князя приходили посмотреть? — напрямую спросил Карелин. — Да, — не стал скрывать Яков Платонович. — Мне следовало об этом подумать прежде, чем беспокоить Вас сегодня… Тем более что у меня ведь тоже дело к Вам не совсем как к следователю… но совершенно точно не как к племяннику князя… Но это не срочно, я могу зайти как-нибудь в другой раз, если Вы, конечно, позволите, — Карелин поднялся со стула. — Вы меня еще раз извините, Алексей Александрович. Не уходите, я Вас выслушаю… Я Вас перебил на том месте, когда Вы сказали, что жена Ваша погибла, от несчастной любви… — Да, но это было не самоубийство как в романе. Говорят, несчастный случай. — Несчастный случай? В этом есть сомнения? — Нет, в этом сомнений нет. Ее лошадь задавила. Она шла очень подавленная, вся в себе, по сторонам не смотрела и попала под лошадь… Там свидетелей было много, все сказали, что она под нее специально не бросалась, и никто ее под нее не толкал, она сама по рассеянности попала… Но я к Вам пришел не по поводу смерти моей жены. Ее дочка пропала, Таня. Как сквозь землю провалилась. — Где? Как давно? При каких обстоятельствах? — В Петербурге, около месяца назад. Как раз когда Ульяна погибла. Я хотел девочку забрать к себе, а когда до Петербурга доехал, оказалось, что она пропала, и никто не знает, где она… — Заявление в полицию подавали? Взяли его у Вас? Или отказали? — Почему же отказали? Взяли. Она же записана как моя дочь, Карелина Татьяна Алексеевна, десяти лет от роду. — Вы что же ребенка жены от любовника как своего признали? — спросил Яков Платонович. — А как иначе? Кто бы еще девочку признал? Ротмистр, кот блудливый что ли?.. Я Ульяну ни в чем не виню. И Вы, господин Штольман, не судите мою жену строго… Я Вам расскажу, как было. Жена моя была хорошей, доброй, но… женщиной страстной, влюбчивой и любила общество. А сам я человек домашний и… слабого темперамента… Поженились мы по любви, но за пять лет брака у нас так и не получилось обзавестись ребенком, два раза Ульяна была в положении, но не смогла выносить… И вот на одном балу она познакомилась с ротмистром, он вскружил ей голову, а она влюбилась в него без памяти. Ну о последствиях их романа Вы Сами могли догадаться — она от него забеременела, а потом родила девочку. — Дочь точно не Ваша? — Определенно не моя. Но, знаете, я тогда подумал, какая разница, чья она, раз своих детей не получилось, пусть будет наша общая, раз, как говорится, Бог послал… В общем, жили мы с Ульяной под одной крышей. Как соседи. А она все к своему ротмистру бегала. Дочерью он, кстати, вообще не интересовался. А потом, когда Тане два с половиной года было, он получил назначение в другой полк. И моя жена решила с ним поехать. Я ее отговаривал, говорил, что он повеса, бабник и без царя в голове, ему только развлечения подавай, а не семью. А она, мол, люблю и все тут. Я ее просил хоть ребенка оставить, не увозить, пока у них ничего не устроилось. Но она не послушала, уехала с ним, ну и надоела она ему в скорости, только полгода он и смог вынести. Раньше-то она только к нему на рандеву приходила, а тут жить с ней постоянно, да еще ребенок маленький… В общем, прошла у него страсть, и он, похоже, ее уже еле терпел. Я звал Ульяну домой, а она ни в какую. И тут из Петербурга приехал по делам своей мануфактуры один знакомый ротмистра, он их и познакомил. Ну и влюбилась Ульяна уже в него, и у него чувства к ней вспыхнули, и увез он ее с дочкой в Петербург… Человек он очень хороший, приличный, он на меня произвел положительное впечатление… Не то что этот повеса ротмистр… — Вы знакомы с любовником жены? — Да, мы встречались несколько раз, когда я бывал в Петербурге… Вы, наверное, думаете, что я идиот, раз я такого мнения о любовнике своей жены… — Ну, я бы Вас так не назвал… А что Вы о нем такого мнения — так, по-видимому, у Вас были основания так считать… — Он человек добрый, относился всегда и к Ульяне, и к Тане хорошо. Иначе бы Ульяна с ним столько лет в отношениях не была. Отношения у них были прекрасные… Человек он денежный, но не жадный, снял ей с дочерью квартиру, какую я бы сам тогда не осилил, счета их оплачивал, заботился об обеих, потом Таню в гимназию устроил… Я всегда посылал Ульяне деньги — сколько мог, я ранее был чиновником среднего ранга, но по сути она жила на его содержании… Штольман внимательно слушал, видимо, выражение его лица было слишком красноречивым, поскольку Карелин спросил: — Вы шокированы? — Господин Карелин, не мое дело судить о моральной стороне этой ситуации… — ушел он от ответа. — Давайте продолжим. — Ну вот жила она на его содержании семь лет, и тут Илья Анатольевич надумал жениться, как говорится, время подошло, надо и своей собственной семьей обзаводиться в трицать семь лет-то… Честно сказал Ульяне, что после помолвки с ней у него ничего больше не будет, что это непорядочно по отношению к его будущей жене. Квартиру он до конца года оплатил, а вот остальное — это уже как она сама сумеет уладить, но деньги он ей давал, да еще я посылал, так что она не бедствовала, и на какое-то время накоплений хватило бы. Но я ей предлагал ехать с дочерью ко мне. Я ведь три года назад получил в наследство имение — это, под Затонском. А она отказалась, мол, никто там не знает, что у меня есть жена, да еще и с чужой дочерью, так что не поедет, останется в Петербурге. Я все же надеялся, что она одумается, говорил, что имение можно продать, купить что-нибудь в другом месте, переехать туда как семья, если она боится, что в Затонске люди будут судачить… Она сказала, что подождет, когда состоится помолвка, а после все решит… Она ведь его до последнего дня любила… Ну вот, в тот день как раз и была его помолвка, она шла по улице вся в расстроенных чувствах, ничего вокруг не видя, и попала под лошадь… Мне, кстати, он и сообщил, что она погибла, телеграмму прямо сразу же отправил… А когда я приехал, Тани нигде не было… Пропала… И никто помочь не смог… Вот я и надумал сегодня Вам это рассказать… неофициально… И совета хотел спросить, может, стоит Вашу супругу попросить дух Ульяны вызвать и спросить, знает ли она, где Таня… А потом уже смотреть, что дальше делать… — Карелин! Вы о чем думаете? То, о чем Вы говорите, надо досконально проверять, а не у духов спрашивать. Да и в любом случае, Анна Викторовна уехала с князем под Петербург, и у нее ее способности… на какое-то время… пропали… — Какая жалость… — Вы мне фамилии-то все-таки назовете? Или так и будете загадками говорить? Мне нужно знать всех действующих лиц этой… драмы. — Жена моя — Карелина Ульяна Ивановна. Ротмистр — сейчас, конечно, он уже не ротмистр, но в каком чине он, я не знаю — Каверин Алексей Андреевич. Да, тоже Алексей, и фамилия созвучная с моей. Вот такие совпадения в жизни бывают… Последний любовник жены — Полянский Илья Анатольевич. Как я сказал, он человек хороший, мы вместе с ним много где ходили Таню искали — в больницах рядом спрашивали… — Думали, не повредилась ли она умом от известия от смерти матери? Или не попала ли сама в какое-то происшествие? — Да, были такие мысли. Мы с Полянским в той части Петербурга все больницы обошли, не было там ее… — А полиция что же? Вы же сказали, что заявление подали. — В полиции заявление приняли, правда, там нам не особо были рады. Когда мы с Ильей Анатольевичем ходили туда, я сказал, что мы с женой жили раздельно много лет, я в провинции, а она с дочерью в столице, и что Полянский был ее близким знакомым, и что это он мне сообщил, что Таня пропала. Так сначала следователь на нас вообще как на сумасшедших посмотрел, что мы вместе пришли, разве что в лицо не сказал. А потом и вовсе заявил, что, мол, это из-за моего попустительства ребенок пропал, что с женой и дочерью самому надо было жить и следить за ними, а не на любовника жены надеяться. Что меня столько лет это устраивало, а тут я вдруг спохватился, что у меня дочь есть… Сказал, что в Петербург — огромный город, найти будет трудно, если вообще возможно. Мол, ждите, если появится информация, сообщим, и не ходите, не надоедайте… Ну я с таким отношением того следователя даже не стал говорить, что Таня мне не родная дочь, а то бы еще что-нибудь нелестное про себя и Ульяну услышал… — Вы в какой участок обращались? Карелин назвал отделение полиции, куда ходил вместе с Полянским. — Следователь, к которому Вы попали — Бежин? — Да, он. Вы его знаете? — Да, приходилось сталкиваться. Могу только посочувствовать. Не усердствует человек на службе… Вряд ли искал Вашу девочку в поте лица. Сходил для протокола в пару мест, и все… — Ну он соседей опросил, в гимназию сходил, никто ничего не знает… В больницах рядом тоже… В приюты поблизости она тоже не попадала… — И никаких предположений, куда она могла исчезнуть? — Когда уже домой из Петербурга вернулся, через неделю безрезультатных поисков, кое-что в голову пришло… Понимаете, Таня ведь не знала, что я ее приемный отец. — А кого она тогда отцом считала? — удивился Штольман. — Каверина. Ульяна ей не говорила, что мы жили вместе, когда она родилась, меня она, конечно, во младенчестве не помнила. А Каверин после их расставания приезжал в Петербург раза два три. И приходил к ним так, по старой памяти, без всяких обязательств. Но Ульяна сказала дочери, что он ее отец, но служит в далеком гарнизоне, куда не может их забрать. И что поэтому они живут в столице на попечении его дальнего родственника Ильи Анатольевича. А я — тоже их дальний родственник, но из провинции… Ну вот дома я подумал, а что если Таня нашла у матери адрес Каверина и решила его найти? — Где он служит? — Я не знаю, но точно не в Петербурге. Если я сейчас правильно помню, его куда-то снова перевели по службе, а вот куда — без понятия. — И что же Вы думаете, что ребенок в десять лет сам отправился за тридевять земель на поиски какого-то призрачного отца? — Как вариант… Но до него она точно не добралась, иначе бы Каверин хотя бы Полянскому об этом сообщил. А он никак о себе знать не давал. Полянский даже его нового места службы не знал… Может, по дороге ее подобрал кто-то… Ей хоть и десять всего, но выглядит она намного старше, лет на тринадцать, не как ребенок, как маленькая барышня. А уж красавица какая! Ульяна очень красивая была, Таня на ее похожа, но еще краше. Ротмистр хоть и повеса, но очень привлекательной внешности, этого у него не отнять, Таня у них как картинка получилась… — Запрос в любом случае надо делать, где сейчас Каверин служит. И сообщить ему, что дочь пропала… Ох, господин Карелин, наделала Ваша жена дел… наворотила… — покачал головой Штольман. — Больше никаких предположений нет? — Знаете, есть одно… Оно как бы беспочвенное… просто странным кое-что показалось… Но опять же это мне в голову только недавно пришло. — И что же? — Я после Бежина еще раз сам многие места обходил. Знаете, не в обиду Вам будет сказано, но не все люди будут с полицейским откровенничать. А с родственником, да еще тем, кто заплатить за сведения готов, могут… Вот я и решил после следователя сам по тем же самым местам пройтись. В гимназии и с преподавателями, и с девочками разговаривал. Тоже сказал, что родственник и Таню ищу. Опять же никто ничего по поводу ее исчезновения сказать не мог. Девочки мне очень много всего тогда наговорили, и я на одну деталь не обратил внимания. Одна девочка сказала, что один добрый господин подарил Тане какую-то безделушку — то ли кулончик, то ли брошку — золотую, с камешками. Я тогда подумал, что это она про Полянского рассказывала. И уже дома вспомнил, что Ульяна во время моего последнего визита к ним жаловалась, что Таня просила купить ей какое-то украшение, что видела в ювелирной лавке недалеко от гимназии, но Полянский покупать отказался и Ульяне запретил. Сказал, что Таня еще мала для украшений, что всему свое время. То есть сам он ей точно не покупал, значит, купил кто-то другой… какой-то другой мужчина… — Другой мужчина? — насторожился Штольман. — Скажите, у Вашей жены помимо Полянского в Петербурге любовники были? — Нет, не было. Это точно. Она не была распутной, если Вы так могли подумать. Полянского она любила, до последнего своего дня любила. Не могла она ему изменить… — А вот это… плохо… — Я не понимаю Вас, господин Штольман. Что плохого в том, что она не имела других мужчин кроме Ильи Анатольевича? — Если б имела, а дочь видела его, он мог бы задобрить ее чем-то, той же недорогой безделушкой, чтоб она не рассказывала о нем Полянскому… Поймите Вы, просто так мужчина украшения чужой девочке дарить не будет… Она могла у незнакомого человека подарок взять? У того, что на улице к ней подошел? — Это вряд ли… — Уже лучше. Все же не весь Петербург опрашивать… Надо выяснить, кто из знакомых бывал в доме Вашей жены в последнее время, ведь девочка, скорее всего, дома этого человека и видела… — Я спрашивал у Полянского об этом. Он сказал, что все господа порядочные, уважаемые. Он приходил к Ульяне с Константиновым Степаном Петровичем и Зиминым Михаилом Никодимовичем, оба его приятели, из деловых людей, и еще со Стаднитским Владиславом Даниловичем, своим дальним родственником, он, насколько я понял, из графской семьи… До этого я и не знал, что Полянский в родстве с титулованными особами… Штольман был настолько поражен, услышав одно из имен, что крепкое ругательство вырвалось у него само собой… Когда начальник следственного отделения что-то зло пробурчал, Калерину показалось, что в стенах полицейского управления прозвучала нецензурная брань. Но, вероятно, он ослышался. Яков Платонович помолчал несколько секунд, а затем сказал мрачным тоном: — Алексей Александрович, Вам только… остается молить Бога, чтоб в Вашей девочкой ничего не случилось… Если она попала в руки Владека Садиста, одна надежда на Бога… — Владека Садиста? — Под этим именем известен в определенных кругах Владислав Стаднитский. — Мы с Вами про одного и того же Стаднитского говорим? Внука графа? — Про него. Графский внук — развратник, садист и растлитель малолетних. На нем несколько эпизодов, но пока еще ни разу не удавалось ничего доказать и прижать его к стенке. Жертвы насилия или подкупаются, или запугиваются. И все как один говорят, что было по обоюдному согласию, и им нравятся такие… развлечения… С детьми вообще сложно… Он использует их… для своих грязных игр… но сам не трогает их… С медицинской точки зрения — это недоказуемо… Вы понимаете, о чем я? Штольману показалось, что Карелин сейчас упадет со стула. — Карелин! Держитесь! Может, Вам воды? — Да, пожалуйста… Штольман подал Карелину стакан. Тот сделал несколько нервных глотков. — Я… настолько шокирован… что, правда, не совсем понимаю Вас… — Стаднитский не издевается над детьми, не насилует… Он растлевает их… по-другому… он учит их… доставлять себе удовольствие… Детские ручки — они такие нежные… Если до этого дойдет, то Ваша девочка узнает, как… устроен мужчина... и как ему… можно доставить радость… задолго до того, как ей предстоит разделить с мужем брачное ложе… Но я очень надеюсь, что он пока только приучает ее к себе, к своему обществу. Раньше он находил красивых бродяжек, а Ваша девочка из хорошей семьи, к ней нужен другой подход и, думаю, больше времени, чтоб она к нему привыкла и стала доверять… Смотря на Карелина, Штольман подумал, что сейчас стакан разлетится на куски, а из его раненой руки брызнет кровь. — Я убью эту мразь! — Понимаю Ваши чувства… Но сначала нужно проследить, где он прячет девочку — если, конечно, она у него. Он ведь не приводит детей к себе домой, он не такой дурак, он осторожный… А устраивать самосуд не надо, — Штольман чуть не добавил «пока». — Кроме того, Вам, скорее всего, нужно будет занять очередь за теми, кто уже планирует вендетту… Алексей Александрович, дайте мне слово, что сами ничего предпринимать не будете, а сделаете только то, что скажу Вам я. — Даю, — процедил Карелин. Яков Платонович подумал, что если Карелин и нарушит слово… и с Стаднитским вдруг что-то произойдет… он никогда никому не обмолвится, по какому вопросу к нему приходил Карелин… — Алексей Александрович, Вы сможете в ближайшее время выехать в Петербург? — Сегодня вечером могу. — Вам нужно будет пойти в Департамент полиции к чиновнику по особым поручениям Белоцерковскому Всеволоду Владимировичу, я с ним служил… пока не получил перевод в Затонск… Он — профессионал высочайшего уровня, честный и порядочный человек, ему можно доверять абсолютно во всем. Вы расскажете ему все, что рассказали мне, ответите на все его вопросы, откровенно, без утайки, о чем бы он Вас не спрашивал, и какими бы странными, неуместными или даже… неприличными они могли бы Вам показаться… Передадите ему от меня письмо. Вам придется немного подождать, пока я его напишу. Если Белоцерковского нет в Петербурге, а такое может случиться, не ходите ни к кому другому, немедленно пошлите мне телеграмму. Я подумаю, к кому еще Вы сможете обратиться. Понимаете, дело очень… непростое… и я не хотел бы посвящать в него тех, в ком у меня есть хоть малейшая толика сомнения… Так же ни в коем случае не встречайтесь с Полянским. — Он… он может быть замешан? — Не думаю. Но он может сообщить Стаднитскому, что Вы в Петербурге, а тот что-то заподозрить и скрыться… И тогда девочку найти будет практически невозможно… И еще, то, что девочка может быть у Стаднитского, это только мое предположение, не более того. Так что пока не стоит обнадеживаться. И если ее не найдут у Стаднитского, Белоцерковский будет продолжать искать ее в любом случае. Именно искать, а не заполнять отписками протокол как Бежин. Штольман кратко описал Белоцерковскому ситуацию, рассказанную Карелиным, и добавил, что нужно будет опросить девочек в гимназии, видел ли кто из них Танино украшение, и, по-возможности, составить его описание. И узнать, не говорила ли Таня еще что-то про того доброго господина кроме того, что он сделал ей подарок. Кто знает, может, она хвасталась еще какими-то подарками. Или, о чем он даже боялся надеяться, рассказывала про мужчину. Нужно также обойти ювелирные лавки около гимназии и дома, где жила девочка, и узнать, кто покупал подобное изделие. Штольман надеялся, что в одной из лавок сначала дадут описание, а затем и опознают Стаднитского. И за это уже можно будет зацепиться… чтоб раскручивать дело дальше… И, естественно, установить слежку за самим Стаднитским — рано или поздно он должен будет привести филера в свое логово разврата. Ну вот, хоть какой-то прок от того, что он незаконный сын князя. Если бы не это, Карелин и не пришел бы к нему… Он очень надеялся, что девочку найдут, и что Владек Садист на этот раз не сможет избежать наказания и наконец будет признан виновным… Эпизод с детьми, о котором он упомянул Карелину, был года три-четыре назад — или Стаднитский смог обуздать свою извращенную похоть, в чем Штольман очень сомневался, или затаился, а сейчас, когда ему подвернулся случай, решил его не упускать… За все его годы службы в полиции Штольман сталкивался с насилием много раз. В основном, это было домашнее насилие в различных его проявлениях. Оглядываясь назад, он подумал, что Штольман был равнодушным к его матери и ему самому, но никогда не был груб и тем более жесток. Он ни разу не ударил его… Не так, как отец Павла и Дмитрия, который, по словам Павла, периодически избивал своих средних сыновей, и Павел считал себя самым счастливым из братьев, так как меньше всех из них видел своего отца. И тут Яков подумал, что старый князь ведь не только был отцом Дмитрия и Павла и их троих братьев, но и его собственным дедом… От которого и ему самому могло доставаться по полной, если б дед узнал про него… Значит, и он мог бы быть жертвой старого князя… Как в детстве два его дядьки, о которых он знал только понаслышке… Что касалось садистов, за годы его службы их было человек семь. Двоим из них удалось остаться безнаказанными: Стаднитскому — графскому внуку и еще одному ублюдку, который, как предполагал Штольман, дал взятку кому-то из начальства. Этот, второй, издевался над дешевыми проститутками, которые искали клиентов на улице. Одна такая была еле живая, когда на нее наткнулись прохожие — она была исполосована ножом, ее тело было одним сплошным синяком, разбитое лицо было запекшейся кровавой коркой… Когда в Затонске объявился садист, кошмарная картина времен его молодости встала у него перед глазами… Тот, из столицы, может, тоже начинал, как ему казалось, с малого, а потом вошел во вкус и превратился в чудовище… которое получало наслаждение от того, что мучило других… Стаднистский не был садистом в прямом смысле этого слова. Он не измывался над своими жертвами специально, чтоб получить от этого удовольствие, на него, так сказать, периодически что-то находило, и его агрессия выплескивалась на тех, с кем он искал плотских утех. Он не резал ножом, не душил. Он иногда был очень груб, но если женщина начинала сопротивляться, у него появлялась неконтролируемая ярость, результатом которой помимо прочего были жестокие побои, доходившие до серьезных травм вроде разбитой головы, выбитых зубов, сломанной руки… С детьми, которых Стаднитский подобрал на улице, он не обращался жестоко, наоборот, холил и лелеял, и в обмен на его заботу они должны были демонстрировать любовь к своему благодетелю… тем способом, что он научил их… Дети, им было лет по двенадцать-тринадцать, тогда почти ничего не говорили, только по каким-то их оговоркам можно было составить примерную картину. Обоих детей, девочку и мальчика, тогда отправили в приют. Позже Штольман как-то видел мальчика на улице — то, какую услугу он предложил господину, которого не узнал в зимней одежде, повергло его в ступор — пока он переваривал то, что услышал, мальчишка уже убежал… видимо, искать более заинтересованных господ. То, чему его научил Стаднитский, дало ему… профессию… Девочка, возможно, последовала тем же путем… Дети, которых Стаднитский нашел на улице, были никому не нужными бродяжками, поэтому их участь не беспокоила никого. Штольман не понимал, как Стаднитский рискнул забрать девочку, у которой была если не семья, то хотя бы знакомые взрослые, причем не из деклассированных элементов, а из добропорядочных и к тому же отнюдь не бедных граждан… Яков Платонович подумал, что хорошо, что есть такие порядочные люди как Карелин. Хотя, правда, порядочность… и всепрощение в этом случае были… чрезмерными… если так, конечно, можно выразиться… Жена Карелину изменяла, а он ее еще и оправдывал — мол, она ни в чем не виновата, это он человек домашний с небольшим темпераментом, а жена видите ли влюбилась… Не сделал из этого трагедии, терпел ее похождения налево, признал ее ребенка от любовника, хотел оставить у себя, когда она хотела уехать с ним… Посылал ей деньги, приезжал навестить, в ее жизнь не лез, был хорошего мнения о ее сердечном друге… Даже не стал настаивать, чтоб она рассказала девочке, что он ее приемный отец… Этого Штольман понять не мог… Всему есть предел… а здесь предела он не видел… И все же если бы не добрый характер Карелина, он не стал бы беспокоиться о дочери жены… А он хотел найти и забрать себе чужого ребенка, которого, как он сказал, Бог послал… Добрый Самаритянин? В связи с историей Карелина, у него в голове возник вопрос о себе самом. Что было бы, если бы пропал он сам, например, сбежал из пансиона или Училища Правоведения? Нет, мыслей о побеге у него никогда не было. Но все-таки, а если бы… Мало ли что могло случиться, издевались бы над ним соученики больше, чем он мог бы вытерпеть, или попал бы в какую-нибудь передрягу и побоялся наказания… и сбежал… Искал бы Штольман своего приемного сына? Он не был в этом уверен. Может, и искал, а, может, и вздохнул бы с облегчением — ну пропал и пропал, такова, видно, его судьба… Искал бы Его Сиятельство своего незаконного маленького Ливена? Почему-то ему казалось, что князь сделал бы все, чтоб найти своего мальчика… По крайней мере, ему очень хотелось в это верить…