Как хорошо уметь читать

Проснувшись утром, Яков не обнаружил Анны рядом с собой. Уже встала, чтоб проводить его на службу? Нет, вздохнул он, сегодня и еще несколько дней его некому провожать, Анна уехала в Царское Село к Павлу… На службу он собрался быстро, решив, что попить чаю он может и в управлении. Он взял с собой трость с вензелем Ливенов и новый саквояж, который был очень удобным и, конечно, подходил к этой трости гораздо лучше, чем видавший виды старый. Чего уж… прибедняться… если про его родство с князьями Ливенами и так уже знает весь Затонск. После утреннего чая Коробейников продолжил заполнять бумаги, то и дело беря в руки новенькую записную книжку, доставшуюся ему от Его Сиятельства. Штольман улыбнулся про себя — подарок князя Ливена определенно пришелся по душе Антону Андреевичу. Он со вздохом отложил ее в сторону, когда в участок пришел свидетель по делу о взломе столярной мастерской, и он стал записывать показания сразу в протокол. Свидетель сказал, что два раза подряд поздним вечером возвращался от родственников, у которых остановился его двоюродный брат, и оба раза недалеко от мастерской видел человека. Человек сам никуда не торопился — как он к жене, которая к его родне не ходила, а просто стоял там. Тогда это не показалось ему подозрительным, мало ли кто где стоит, но когда он узнал, что рядом с этим местом была совершена кража, решил сообщить об этом в полицию. Не то чтобы он был таким сознательным гражданином, но у него самого год назад сильно избили брата и подозреваемых нашли только благодаря неравнодушным свидетелям. Подозреваемый оказался одним из ходоков к Трегубову, требовавших убрать Штольмана подальше от Затонска. Павел, по-видимому, был прав — таким как он Штольман был как бельмо в глазу, но вовсе не из-за своего происхождения, а из-за своих профессиональных качеств, которые делали их ремесло еще более рискованным. У подозреваемого дома был произведен обыск и были найдены некоторые инструменты столяра. В середине дня в участок зашел Виктор Иванович и принес половину пирога с мясом и картошкой, как он сказал, Мария Тимофеевна даже не хотела выпускать его из дома, пока он не согласится взять пирог с собой. Пирог Яков Платонович поделил с Коробейниковым. Он был сыт, но ему вдруг захотелось пойти в ресторан при гостинице, где он как-то сказал Анне Викторовне, что она его ангел-хранитель, и куда они с Анной иногда ходили пить кофе, когда у него было немного свободного времени в обед. Он сел за их стол у окна, заказал чашечку кофе и представил, что Анна сидит напротив него. Сидит, улыбается, крутит пальцем завиток у себя на виске… как юная «барышня на колесиках», которая когда-то пыталась разузнать о его жизни в Петербурге… и его отношениях с… одной женщиной и… в то же время старается быть… взрослой дамой… чтоб понравиться ему… Да, Анна повзрослела еще до своего замужества — из-за событий, произошедших и с ней самой, и особенно с ним… тех, что он предпочел бы, чтоб никогда не было… и от которых он, к своему огромному сожалению, не всегда мог оградить ее… да и себя самого тоже… Теперь он должен, нет обязан, оберегать Анну во что бы то ни стало и от явных, и от возможных бед и неприятностей… Да, он скучает по Анне, очень скучает, и тем не менее хорошо, что она уехала — пошел второй день с того времени как князь Ливен отбыл из Затонска вместе с ней, но мало ли какие гадости могут прийти в голову людям… с замедленными мыслительными процессами… Возвращаясь в участок, он встретил председателя Дворянского Собрания, который в очередной раз пригласил его присоединиться к ним. Вторая половина дня выдалась на удивление тихой — только бумажная работа, и он собрался-таки сходить в Дворянское Собрание, ведь он дал Анне слово — если она поедет к Павлу, то он посетит Собрание. Дома он надел свой лучший костюм, к нему галстук и шляпу, подаренные Павлом. И дополнил образ сына князя фамильным перстнем и тростью с вензелем Ливенов. Перед выходом из дома посмотрел в зеркало и снова не увидел в нем Штольмана. На него как и в выходные, когда приезжал Павел, смотрел один из Ливенов… В Дворянском Собрании он был принят, можно сказать, с распростертыми объятьями. Председатель Собрания Никитин бросил игру в карты, чтоб самому заняться гостем. Тут же к ним присоединилось еще несколько господ. Штольман знал пару из них лично, человека три-четыре в лицо и столько же видел впервые несмотря на то, что в таком маленьком городке как Затонск за два года его пребывания он, как ему казалось, должен был встречаться почти со всеми, кто там проживал. Двое из этих незнакомцев были помещиками, чьи имения находились рядом с Затонском, еще двое были гостями одного из помещиков. Еще один его гость подошел к ним, закончив карточную партию. Яков Платонович был удивлен — этот человек был его знакомым по Петербургу, одним из тех, с кем он когда-то изредка встречался в обществе — за игрой в карты и рюмкой коньяка. Воронов служил чиновником в одном из многочисленных министерств, в каком именно, он не помнил. В Затонск он приехал к своему троюродному брату, у которого был юбилей и который в какой-то век собрал на торжество родню и друзей. Для Воронова также было неожиданностью встретить в Затонске Штольмана, еще больше его поразил тот факт, что Штольман оказался племянником князя Ливена. — Яков Платонович, очень, очень рад Вас встретить! Когда здесь говорили про племянника князя, я и не предполагал, что речь шла о Вас… Вы никогда не упоминали, что Вы — сын князя и племянник заместителя начальника охраны Императора… Стоявшие рядом дворяне все как один уставились на Штольмана. — Яков Платонович, Вы — племянник заместителя начальника охраны Государя? — переспросил председатель Собрания. Если это не известно даже председателю, значит, Трегубов сохранил этот факт в тайне. Но теперь скрывать это не было уже никакого смысла. — Да, это так. — А который из князей Ливенов? — Его Сиятельство Павел Александрович, которого Вы приглашали в выходные присоединиться к Вашему обществу. — Ч-что? — оторопел Никитин. — Так вот что означает фраза в статье Ребушинского, что он служит в Петербурге в большом чине… Как же Вас при таком-то дяде занесло в Затонск? — Ну так в той же статье вроде как написано, что я везде, что в столице, что в провинции отношусь к своим обязанностям должным образом. Вот меня и направили в Затонск, когда для этого была необходимость, — попытался выпутаться из неловкой ситуации коллежский советник. — Кроме того, Павел Александрович занимается своей службой — военной, а я своей — гражданской… — Я Вас понимаю… Ну раз Вы встретили своего давнего знакомого, не будем Вам мешать. Буду рад, если Вы почтите нас своим вниманием позже сегодня или в любой другой день. Штольман с Вороновым заняли столик в углу комнаты и попросили подать по рюмке коньяка. — За неожиданную, но приятную встречу? Штольман кивнул, они чокнулись. — Яков Платонович, я спрашивал о Вас у наших общих знакомых, но никто ничего определенного сказать не мог. Говорили только, что по службе Вы уехали куда-то в провинцию… — Да, сюда в Затонск. — Полицейский чин, который был чиновником по особым поручениям в столице, был направлен в… забытый Богом городок… Неужели не нашлось места хотя бы где-нибудь в губернском городе? — Как Вы видите, не нашлось. — Даже с теми связями, которые, как я полагаю, есть у Его Сиятельства князя Ливена при его должности? «Ну вот, началось! Как я и боялся, как только станет известно, что мой дядя — князь и заместитель начальника охраны Императора, сразу же последуют предположения, что он… приложил руку к моей службе», — недовольно подумал Штольман. — Господин Воронов, ни я, ни Павел Александрович никогда бы не стали прибегать к его связям… Это… не свойственно Ливенам, — сказал он, бессознательно крутя на пальце фамильный перстень. Почему он сказал именно так, Яков Платонович и сам не знал. Как, впрочем, и не имел представления, пользовались ли Ливены своими связями. — Извините. Для многих подобное в порядке вещей — помочь родственнику продвинуться по службе или подыскать ему достойное место. — По-видимому, Его Сиятельство князь Ливен не счел Затонск местом, недостойным его племянника. Девиз Ливенов — «Богу и Государю», — вспомнил незаконный сын князя то, что увидел в молитвеннике Ливенов на странице с фамильным древом, — а служба на благо Отечества почетна в любом месте Империи, — резко сказал он, снова касаясь перстня Ливенов. — Да, конечно… И все же Вы… полицейский чиновник такого ранга… княжеский родственник… и Затонск… Это как два разных мира… — И тем не менее Его Сиятельство не посчитал поездку сюда ниже своего достоинства. — Да, это правда. Пока Вы не пришли, господа только и говорили о его визите в город. Какое неизгладимое впечатление он на всех произвел и какой он милейший человек. — О, он умеет произвести впечатление и быть милейшим тоже, — усмехнулся Штольман. — Не сомневаюсь в этом… Однако я видел его несколько другим… точнее, совершенно другим… Не сочтите это за дерзость… — Отчего же… А как получилось, что Вы знакомы с Павлом Александровичем? — Я с ним не знаком, в том смысле, что мы никогда не были представлены друг другу в обществе, мы… люди разного круга… Но я видел Его Сиятельство несколько раз на службе — я служу в Министерстве путей сообщения, если Вы помните. Как он мог забыть, что местом службы Воронова было именно это министерство? Ведь они с Вороновым как-то даже обсуждали перспективы развития железных дорог. — После крушения Императорского поезда он был у Посьета, который затем подал в отставку… потом бывал и у Паукера, и у Гюббенета… — То есть осенью восемьдесят восьмого Вы его увидели впервые? — Да. Возможно, он бывал в министерстве и раньше, но мне об этом не известно… Я тогда ожидал в приемной у Посьета — принес документы. Мне сказали, что их запросил заместитель начальника охраны Государя князь Ливен, который находился у Посьета в кабинете. Константин Николаевич сам вышел за папкой, он был белее мела… и сказал ждать, так как, возможно, Его Сиятельству понадобятся еще какие-то бумаги, а если так, то чтоб я заходил с ними без промедления. Я два раза ходил за документами и оба раза входил к Посьету, Константин Николаевич выглядел… как будто наступил его последний день… Притом Его Сиятельство не кричал, не ругался, а был совершенно спокоен, говорил таким тоном… ледяным что ли, что у меня был мороз по коже… А ведь Посьет адмирал, а Ливен только подполковник, и тем не менее у меня сложилось впечатление, что Посьет… боялся его до… обморока… Я его таким никогда не видел… Министр путей сообщения, адмирал до обморока боялся заместителя охраны Его Величества, подполковника?? Штольман знал Воронова несколько лет, не близко, но достаточно, чтоб иметь о нем представление как о человеке. Воронов был не из тех, кто будет что-то придумывать, выдавать желаемое за действительное или чрезмерно преувеличивать для красного словца. Если он считал, что Посьет боялся Ливена, значит, это так и было… Да и Яков сам видел Ливена таким, как описал его Воронов. Как-то из улыбавшегося, усмехавшегося, флиртовавшего повесы он в мгновение ока превратился в серьезного, даже сурового человека, с пронзительным холодным взглядом. У него самого от подобного взгляда и бесстрастного голоса мороз пошел по коже… И он бы не удивился, что кто-то мог бояться Ливена до обморока, даже министр… если на то были основания… Вопрос только, какие… Штольман так и не мог понять, чем именно занимался подполковник Ливен, но что не только физической охраной Императора, в этом у него не было никаких сомнений, да и сам Павел этого вроде как не отрицал… Насколько близок к Императору был Ливен? Не только благодаря своей официальной должности… но и тому… положению… что оставалось, судя по всему, тайной для большинства людей, включая и окружение Государя… Возможно, он был своеобразным доверенным лицом Императора в некоторых делах? И у него была бумага, в которой было написано что-то наподобие того, что «все, что делает предъявитель сего, делается по моему приказанию и на благо государства. Александр». Возможно, в тот раз Ливен по приказу Государя… тайно расследовал это дело? Или же по его распоряжению, опять же негласно, присматривал за комиссией, занимавшейся этим расследованием? — Князь Ливен не был в комиссии по расследованию причин катастрофы, не так ли? — на всякий случай задал вопрос Штольман, и так зная на него ответ. — Я спросил потому, что Павел Александрович очень не любит распространяться о своей службе, — добавил он, чтоб вопрос, заданный племянником Ливена, не показался Воронову странным. — Нет, не был… официально точно не был, я видел документы, его в списке комиссии не было… Но, видимо, у него были такие полномочия, что… Посьет должен был предоставить ему все документы, что его интересовали. Какие, конечно, я Вам сказать не могу… — Павел Александрович был при том крушении… Как, впрочем, и Посьет, который был в свите Государя… как было написано в газетах… — Да, я знаю. Не исключаю, что у помощника начальника охраны Императора могли возникнуть вопросы… как и у самого Государя… Возможно, Государь хотел знать чье-то мнение, независимое… не члена комиссии… того, кто тоже был на месте крушения… и мог сделать какие-то выводы на основании картины происшествия и тех документов, что он мог изучить… Его Сиятельству самому, видимо, тоже тогда досталось — он хромал. Я хорошо видел это, когда шел за ним по коридору. Я вышел от Посьета чуть позже, но нагнал его, так как он шел медленно и прихрамывал. Что с ним было? — Он не хотел об этом говорить. До сих пор не хочет, — честно сказал Яков Платонович. — Это вполне понятно… А сами-то Вы как? В Петербург возвращаться не собираетесь? — Подал прошение, жду нового назначения, — сказал Штольман. — Но это процесс не быстрый, если, конечно, внезапно не образуется какая-нибудь вакансия… У меня была возможность получить одно место весной, но, это… не срослось… — как он мог думать о том, чтоб ехать куда-то кроме Затонска, если здесь была Анна, его Анна, к которой он и вернулся после… всех перепитий… — Не одиноко Вам тут? — Одиноко? — рассмеялся Яков Платонович. — Нет, сейчас совсем нет… У меня же здесь жена, ее родители… — Неужели Вы действительно женились? — А неужели Вы подумали, что буду носить обручальное кольцо… без причины? Для чего? Чтоб дамы не досаждали своим излишним вниманием? Или чтоб не рассчитывали, что я на ком-то из них решу жениться? — Ну женским вниманием Вы и правда никогда обделены не были… Но носить кольцо, чтоб дамы не видели в Вас потенциального супруга… Так вроде у Вас с дамами, которые бы рассчитывали на брак, отношений и не бывало… Хотя я, конечно, могу ошибаться… Я ведь Вас знаю не так хорошо… — Нет, таких дам у меня на самом деле не бывало… Брака я не искал… Но встретил барышню, которая… перевернула мои представления о том, какова может быть… семейная жизнь. — Рад за Вас, Яков Платонович… Не хотел бы показаться навязчивым, но Вы не могли бы представить меня Вашей супруге? Я в Затонске пробуду еще два дня. — Владимир Иванович, при всем моем желании этого не получится, Анна Викторовна уехала вместе с князем в его имение под Петербург. Но ее карточку я Вам показать могу, — он вынул новый бумажник, который получил вместе с саквояжем, и достал из него снимок жены, сделанный в день празднования начала их семейной жизни. — Ах как хороша! Яков Платонович, Вам очень повезло с супругой. — Совершенно согласен. — Я не теряю надежды быть представленным ей в Петербурге… Мне можно рассказать нашим общим знакомым о Вашей женитьбе? — От чего же нет? Я же женат не тайным браком, — сказал Штольман, добавив про себя «у нас было только тайное венчание». — Ну Ваш брак не тайна, а вот остальное… — ухмыльнулся Воронов. — Что же Вы никому из нас не написали за все свое время в Затонске? — Мне писанины и на службе хватает, к концу дня рука отваливается, даже вот жене не написал, хотя еще вчера собирался… Надо в самом деле пойти написать ей… — Что уже соскучились? — улыбнулся Петербургский знакомый. — Соскучился, — серьезно ответил Штольман. — Поэтому откланяюсь. Был рад увидеть Вас, Владимир Иванович. — Дайте мне знать, когда Вы вернетесь в столицу. Штольман попрощался с Вороновым и хотел тихо удалиться, но был остановлен Никитиным и приглашен на ужин. Он отказался, сославшись на усталость после тяжелого дня на службе. Но Никитин прямо-таки вытянул у него обещание отужинать с ним и парой других членов Собрания в выходные. Дома Яков Платонович мысленно возвратился к разговору с Вороновым. Два раза он ответил на его реплики так, будто сам был Ливеном… настоящим, законным Ливеном, носящим эту фамилию… Как это понимать? Что это с ним? Он не узнавал сам себя… Это не Штольман, это тот, кого он видел в зеркале перед уходом в Дворянское Собрание, тот, кто был на снимке рядом с Его Сиятельством князем Ливеном. Правой рукой, на которой был перстень Ливенов, он взял карточку в серебряной рамке, с нее на него смотрели Paul Fürst von Lieven и его племянник Jakob, несостоявшийся Fürst von Lieven… Что же Воронову отвечал не Штольман, а этот самый возможный князь Якоб фон Ливен? Так Штольман или Ливен? Ливен или Штольман? Или теперь в нем сосуществуют две личности — Яков Платонович Штольман и Яков Дмитриевич, сын князя Ливена? Он припомнил, что когда он соотносил себя с Ливенами, он… касался фамильного перстня. Что это? Мистический перстень Ливенов?? И когда он надевает его, он превращается в Ливена, а когда снимает, снова становится Штольманом?? Бред какой-то… Он снял кольцо и осмотрел его со всех сторон — ничего особенного за исключением того, что буква L изящно перечеркнута… Фамильное ювелирное украшение, дорогое, но обыкновенное — никакого чуда, никакой мистификации… Похоже, что у него, человека материалистического склада, от повышенного совершенно ненужного ему внимания к собственной персоне просто ум заходит за разум… Если так пойдет и дальше, придется поговорить на эту тему с доктором Милцем. Или лучше не откладывать и поговорить уже завтра, когда доктор придет к нему в управление? Возможно, все было проще — что ответы Воронову были результатом того, что накануне он изучал фамильное древо семьи. Ведь пришло же ему в голову назвать девиз Ливенов, хотя вроде бы он и не обратил на него особого внимания. А вышло, что девиз Für Gott und den Kaiser отложился у него в памяти и всплыл сам собой, как только представился случай его упомянуть… Что это, память предков? Или просто проявление его привычки запоминать содержание просмотренных документов в деталях, которые потом могли оказаться значимыми для следствия? Следователь Штольман снова надел фамильный перстень и открыл семейный молитвенник. Вчера среди своих не таких далеких предков он искал Якобов и нашел двух. Теперь ему почудилось, что когда он впервые мельком глянул на фамильное древо, там были еще мужчины, названные так же. Имена были написаны, естественно, разными почерками, и аккуратными, и почти совершенно неразборчивыми, буквами разных размеров, включая бисерные, с использованием различных разновидностей письма. Первые записи, а они были с начала 17 века, были сделаны преимущественно фрактурой*, что значительно затрудняло их прочтение. Это было одной из причин, почему ни в первый раз, ни накануне он не стал даже пытаться их прочесть. Сейчас же его одолело любопытство. Он взял лупу и стал вглядываться в имена на самой первой строчке Reinhold Friedrich Alexander Wilhelm Baron von Lieven, Anna Charlotta von der Osten. У него ушло несколько минут, чтоб разобрать, что его далеким предком был Рейнгольд Фридрих Александр Вильгельм барон фон Ливен, а его женой Анна Шарлотта фон дер Остен. На чтение имен всех их детей у него не хватило терпения. Он прочел только имя старшего сына, им был Дитрих Фридолин Якоб, уже граф фон Ливен, он был женат на Эрике Фрее Ингрид фон Мальмборг. Судя по имени, эта дама была шведкой. Яков припомнил, что, по словам Павла, у Ливенов была скандинавская кровь и со стороны Ридигеров. Трое средних сыновей его деда с бабкой получили нордическую внешность. Возможно, старший сын Дитриха и Эрики тоже больше походил на скандинава, но имя у него было определенно немецкое Якоб Дитмар Михаэль Фридрих. Это вызвало у него улыбку — почти что Яков Дмитриевич… И этот Яков Дмитриевич был законным сыном своего отца в отличии от него самого. Его женой была Аннелиза Матильда, и у них был только один сын Максимилиан Александр Пауль Вильфрид… Когда-нибудь у них с Анной наверное тоже будет сын. Возможно, Максимилиан, Александр или Павел, но точно не Вильфрид… Максимилиан был отцом Вильгельма Людвига Готтлиба Якоба, который носил титул фюрст фон Ливен. Он нем и о более близких предках он уже узнал накануне… Пора было остановиться… Глаза устали, а в голове была полнейшая сумятица… Как бы после изучения генеалогического древа Ливенов завтра в управлении он не представился как Якоб Деметриус Александр Николас фюрст фон Ливен… Он положил молитвенник рядом с собой на сидение дивана, прислонился к спинке и на минутку закрыл глаза, чтобы дать им чуть-чуть отдыха… и не заметил, как задремал… Ему приснился князь Дмитрий Александрович Ливен, который, будучи уже совсем слаб, просил брата Павла отнести свой перстень Фаберже, чтоб тот переделал его для его побочного сына Якова…