Как хорошо уметь читать

Вскоре Дубельт появился в гостиной в темно-сером, прекрасно сшитом костюме, который дополняли шелковый шейный платок и цилиндр, что был у него в руке. — Анатолий Иванович, да Вы такой же франт как Павел Александрович, — беззлобно поддел Дубельта Штольман. — Куда мне до Его Сиятельства. Мне портные, которые обшивают Великих князей, недоступны, — улыбнулся Дубельт. — Как и многое другое. — А у меня костюмы еще с Петербурга. В Затонске новым гардеробом так и не обзавелся, — не только не обзавелся, но и докатился до того, что белье уже было изношенным. — Куда тут особо ходить? — Разве что в Дворянское собрание да на званый вечер какой-нибудь… Конечно, здесь не столица, чтоб за последними веяниями моды следовать… Вернетесь туда, справите новый гардероб у тех портных, где Павел Александрович заказывает себе костюмы. — Мне это недоступно, — повторил Штольман фразу Дубельта. — Да полно Вам, Яков Платонович. Неужели Вы еще не настолько хорошо узнали своего дядю, чтоб не понимать, что своего племянника он захочет представить в свете в наилучшем виде? И советую Вам даже не пытаться этому противиться, все равно в итоге Вы сдадитесь на милость Его Сиятельства. Он умеет добиваться своего, — хихикнул Дубельт. — Уговорил же он Вас носить этот перстень. Кстати, я могу на него взглянуть? — полковник положил цилиндр. По этому жесту Штольман понял, что Дубельт считал, что задал вопрос скорее из вежливости, не предполагая, что племянник князя Ливена мог отказать ему в такой ничтожной просьбе. Но ему было неловко, и он замялся: — Я, я ношу перстень по праву… — Я в этом нисколько не сомневаюсь. Я предполагаю, как он выглядит, но мне бы хотелось убедиться, что я прав. К сожалению, у меня сейчас не такое острое зрение, как было раньше, чтоб видеть мелкие детали. Яков Платонович снял с руки перстень: — Прошу Вас. Дубельт внимательно изучил кольцо: — Перстень бастарда, как я и думал. Очень тонкая, филигранная работа. Практически не заметно, особенно на первый взгляд, но если присмотреться, то увидеть можно. Это перстень Вашего отца? — Да, Дмитрия Александровича. Он оставил его мне, а не своему законному сыну Александру Дмитриевичу. — Значит, Вам, а не своему законному наследнику. — Вы удивлены? Дубельт понимал, почему Дмитрий Александрович сделал это — потому что законный сын был не его собственным ребенком, а его брата Павла. Во время Турецкой войны в госпитале Ливен бредил и постоянно повторял два имени — Лиза и Саша. Позже, когда он пришел в себя, а затем пошел на поправку, они говорили обо всем, в том числе и о своих семьях. Дубельт рассказал про родителей и младшего брата Леонтия, который также был на той войне, но где точно, он не знал. Про любимую жену Елену Михайловну, сына Андрея, уже являвшегося кадетом, и дочь Юленьку. Ливен упомянул, что был из большой семьи, у него было четверо старших братьев, но речь вел только о самом старшем, воспитавшем его Дмитрии Александровиче, к которому несомненно относился с любовью и уважением. Дмитрий Александрович был вдовцом, его покойную жену звали Елизавета Алексеевна, а маленького сына Саша. Все бы ничего, вот только в бреду Павел Ливен называл Лизу любимая, а Сашу сынок. Получается, он был любовником жены брата и настоящим отцом его наследника. Он бы ни за что не поверил, что из желания обладать красивой женщиной Ливен соблазнил невестку да еще наградил ее ребенком. Ливен был одним из самых порядочных людей, каких он только знал. Если он решился на столь, казалось бы, безнравственные отношения, то на это были основания, веские основания. И только Господь ему в этом судья. Он никогда даже не намекнул Павлу о том, какую тайну Ливенов он узнал тогда на войне. Годы спустя он как-то встретил Павла Саныча с юным Александром — как же мальчик был на него похож. Хорошо, что иной раз дети бывают больше похожи на родственников, чем на родителей, иначе бы князьям Ливенам не избежать пересудов… Интересно, посвятили ли Ливены в тайну семьи Штольмана? — Удивлен? Нет. Его Сиятельство мог оставить свой перстень как своему законному наследнику, так и внебрачному сыну — по своему усмотрению, это его право. Яков Платонович повторил про себя обе фразы Дубельта про наследника и решил проверить, правильно ли он ее понял: — Вы дважды сказали, законному наследнику, а не законному сыну. — Да, я так сказал, — не стал отрицать Анатолий Иванович. — А разве это имеет значение? — Если Вы вложили в это… определенный смысл, то имеет. «Посвятили-таки… Вот уж точно сыскарь, сразу ухватил суть, пытается выяснить, знаю ли я что-то или просто так сказал». — Да какой определенный смысл? Я никакой разницы не вижу, — попробовал сыграть в наивность Дубельт, проклиная себя за то, что так неосторожно ранее выразился. — Анатолий Иванович, откуда Вам это известно? — Штольман пронзил полковника взглядом насквозь. Хоть вопрос Штольмана и был неконкретным, Дубельт прекрасно понял, что он был про Александра Ливена. Но продолжил изображать неосведомленность: — Известно что? — Откуда это Вам известно? — голос Якова Платоновича стал более жестким, а взгляд еще более пронзительным. — Вы ведь это знаете наверняка, а не просто догадались. Дубельт вздохнул, он знал что означало такое выражение знакомых зелено-голубых глаз — племянник Ливена вцепился в него мертвой хваткой, как сам Павел Александрович и не выпустит, так или иначе постарается вытянуть из него правду. — Случайно узнал, во время Турецкой войны в госпитале, мы лежали на соседних койках. Ранение у Павла Александровича было не столь серьезным, но он потерял много крови, и у него была горячка, в первую ночь он бредил и в бреду проговорился… Я никогда не говорил ему, о чем я тогда узнал. И никому другому тоже. Слово дворянина и офицера. — Кто еще мог это слышать? — поинтересовался Штольман. «Человек чести. Беспокоится за репутацию и благополучие семьи, к которой он даже не имеет законного отношения. Да, не совсем законный наследник это не то что просто внебрачный сын, как он сам». — Разве что сестра милосердия, которая к нему подходила, Лариса, кажется. Но раненых было столько много, что ей было не до того, чтоб разбирать, что там бормочет в бреду один из них… И Вы не говорите Павлу Александровичу о том, что я знаю. Не нужно этого. Павел Александрович — прекраснейший и порядочнейший человек… но счастливым его не назовешь… Хорошо, что у него было хоть такое… тайное счастье, раз уж свою личную жизнь не было возможности устроить… должным образом… хотя он этого достоин… более, чем многие другие… особенно те, кто совершенно не ценит подобного… — Дубельт теперь очень осторожно подбирал слова, чтоб не сказать лишнего, и чтоб Штольман в то же время понял, что он имел в виду, не говоря об этом прямо. — Я очень рад, что у Павла Александровича в Вашем лице есть знакомый, который так хорошо к нему расположен… — Знаете, я никогда не был… святошей. А когда стоял лицом перед смертью, понял, что многие… условности кажутся такими… надуманными… Если человек любит, счастлив сам от этой любви и делает ей счастливым другого… хоть и не так, как заведено… пусть Бог ему будет судьей, но не люди… Я сейчас в общем рассуждаю, а не только о Павле Александровиче… А про Вашего отца Дмитрия Александровича скажу, что он не был обвенчан с Вашей матерью, но любил ее и Вас тоже, иначе бы Вам своего княжеского перстня не оставил… — Согласен с Вами. Он еще оставил кольцо Анне Викторовне — без переделки, с надеждой, что мы поженимся. Он не знал, что мы тогда уже были женаты. Этот перстень в свое время он подарил моей матушке… в их единственную ночь, — чуть смутившись, закончил предложение Штольман. — Он подарил тогда Вашей матери перстень княгини? — уточнил полковник. Яков Платонович кивнул. — Мне не хотелось бы показаться бесцеремонным, но не спросить я не могу. Если он подарил ей перстень, предназначенный его законной супруге, считая, что сделал любимую своей женой, почему же он не обвенчался с ней? — Он не мог этого сделать. Она уже была замужем, ее родные насильно выдали ее за Штольмана, когда отец запретил Дмитрию Александровичу жениться на ней. Он не поступил с ней… бесчестно… — Не поступил бесчестно? — Дубельт понял, что князь не соблазнял барышни. — Значит, он хотел на ней жениться, но ему не позволили. Ее поскорее выдали замуж, чтоб не дошло до греха… до бесчестия, как Вы выразились… Навязанный родственниками муж был ей не мил, и она бросилась в объятья все еще любимого ей мужчины, с которым ей не дали возможности вступить в законный брак… История отнюдь не исключительная… А вот то, что, разделив блаженство плотской любви с возлюбленной, к тому времени являвшейся женой другого мужчины, он отдал ей перстень, который должен был вручить своей собственной, это… довольно примечательный случай. А как потом этот перстень попал обратно к князю? — После смерти жены Штольман отдал его Его Сиятельству. А тот сберег его для моей будущей жены. Он очень хотел, чтоб в отличии от него самого я женился по любви… — По любви, а не, например, из чувства долга как он сам. Старший сын, который должен был унаследовать большую часть состояния семьи, нуждался в наследнике, поскольку его собственный внебрачный сын наследовать не мог… Ваш отец далеко не единственный, кто решил жениться по этой причине… — Да не сам он женился, его заставил отец… — внес уточнение Штольман, — но как Вы правильно сказали, из-за наследника… — Вот ведь старый хрыч! По любви жениться сыну не дал, когда бы и так мог иметь внука. А когда стало понятно, что наследника ему не видать как собственных ушей, поскольку ни на ком другом кроме своей бывшей пассии сын по своей воле никогда не женится, принудил к браку… Вы уж простите, Яков Платонович, что выскажусь — ненавижу таких людей… которые своим близким жизнь калечат в угоду своим амбициям… и из-за своей дрянной натуры… — Что-то личное, Анатолий Иванович? Судя по всему, Вы-то сами женились по любви. Или против воли родителей пошли? Или жена Ваша? — Нет, сам я женился по любви, родителям моим невеста приглянулась, и союз наш они благословили, хотя, по их мнению, мне все же было рано обзаводиться семьей — мне было всего двадцать четыре. И Елена за меня замуж по любви вышла и с согласия родителей. Снизошел отец отдать младшую дочь за офицера, поскольку тот был родственником, хоть и дальним, того самого Дубельта, даже не посмотрел на то, что старшая дочь была не замужем. А вот Марии не повезло, когда мы с Еленой уже были женаты, у нее случилась любовь — взаимная, кавалер сделал ей предложение, а отец ее избраннику дал от ворот поворот, поскольку у него было только небольшое именьице, а этого ему было недостаточно. Но не просто отказал ему, а оскорбил, унизил как мог. И не наедине, а нарочно дверь из кабинета открыл, чтоб Мария слышала. Он видите ли хорошее приданое за дочерью дает и рассчитывает, что у будущего зятя не клочок земли с хибарой, около которой он сам свиней пасет. Со свинопасом он родниться не желает. Жених тот после такого оскорбления больше не появился. Не пожелал родниться с жадным хамом, даже если его дочь любил. — Любил ли? — усомнился Штольман. — Если б любил, предложил бы ей замуж за него без приданого выйти. Имение же какое-никакое было, было куда жену привести. — Было. Да, видно, гордость для него была важнее любви. Не смог снести, что невеста слышала, как ее отец его оскорбил. Гордость, конечно, хорошо иметь, но… в меру, и показывать не тогда, когда, например, судьба решается и твоя собственная, и любимого человека. Пересилил бы себя жених Марии, внушил себе, что ничего и не было, женился, как Вы говорите, без приданого и увез любимую жену в свою маленькую усадебку, и старого хмыря никогда бы более не видел. Но обида от унижения оказалась для него значимее счастья с любимой женщиной… Ладно бы только себе плохо сделал, а то ведь Марии жизнь сломал… С того времени я к людям, которые свою гордость высоко ставят, отношусь… настороженно… — Поэтому и меня… испытывали? — Не стану этого отрицать. Вы — Ливен, значит, человек гордый. — На основании общения с Павлом Александровичем такой вывод сделали? — У Павла Александровича гордость несомненно имеется, только он умеет усмирить ее, когда нужно. Никогда не позволит ей превалировать над чем-то более… важным, существенным, и уж тем паче над тем, что касается его службы. Мне хотелось посмотреть, такого же ли Вы склада как и он… Не держите на меня зла. — Я действительно не держу на Вас зла… А что Ваша невестка? — Мария тогда очень переживала, в мужчинах разочаровалась, перестала им доверять. Больше так никого и не полюбила и даже не влюблялась. Поклонники у нее были, и сватались к ней не раз, но всем отказывала, говорила, что не может без сердечных чувств замуж выходить. Так старой девой и осталась, с родителями жила. Отец постоянно ей выговаривал, какая она дура, ведь могла бы сделать блестящую партию… К нам часто приходила, с Еленой они были близки, между ними разница всего два года, да и племянников она любила, особенно Юленьку. Когда Елена умерла, я предложил Марии переехать к нам, чтоб Юлю воспитывала, и чтоб отец ее в покое оставил. Она с радостью согласилась, а отец ее просто ополоумел — заявил, что замуж за порядочных людей выйти нос воротила, а как деверь предложил с ним во блуде жить, так сразу понеслась. — Что?? Прямо так и сказал? — не поверил Штольман. — Нет, не так… Он слов вообще не выбирал… приличных, по крайней мере… Мария тогда прибежала вся в слезах. Я утешил как мог, Юля тоже. Когда она в себя пришла, я сказал, что после такого возвращаться ей к отцу не дам, иначе он ее и вовсе со свету сживет, а то и еще хуже — попытается насильно выдать замуж, раз она, по его мнению, решила себя опозорить. Если старому идиоту хочется думать, что мы будем жить во грехе, пусть себя этой мыслью тешит. А еще больше ей жизнь исковеркать, чем он уже это сделал, я не позволю. — А Вы решительный мужчина, Анатолий Иванович. — Да не в решимости было дело… а в злости… Я жену любимую потерял, Юля с Андреем маменьку, Мария сестру дорогую, а отец нет чтоб поддержать, еще и в грязи единственную оставшуюся дочь извалял. А потом и вовсе сказал, что эта б… бесстыдница ему больше не дочь… — А теща Ваша как к этому отнеслась? — А что она? Она никогда мужу слова поперек сказать не смела. Тайком приходила к нам по первости, дочь с внучкой навестить. Намекала, что в какой-то мере надеялась, что мы с Марией поженимся, чтоб «по-людски» было, и тогда Михаил Ильич смирится. А о какой женитьбе могла идти речь, если более пятнадцати лет Мария мне была как сестра, а я ей как брат? Я к ней, уж простите за откровенность, влечения никогда не испытывал, ни тем более она ко мне… Красивая женщина в моем доме, казалось бы, кровь должна заиграть, но ничего подобного… У нас прекраснейшие отношения, но только как у родственников и друзей… Если бы возникли обоюдные чувства — как между мужчиной и женщиной, подумали бы о женитьбе. А брак из удобства ни она, ни я не приемлем. Да и Андрей, сын мой, такого союза не одобрил бы, хотя Юля была бы только рада. — А почему не одобрил? Его родная тетка, не какая-то посторонняя женщина, с которой у него отношения могли вообще не сложиться. — Да дед Михаил Ильич его так настроил. Внушил ему, что между мной и Марией могла быть порочная связь. И если он будет поддерживать этот блуд, то он ему ничего не оставит, как и Марии, а он его единственный внук. Вот Андрей и… осторожничал… зато получил потом все. — Что значит все? — А то и значит. Все наследство после смерти Михаила Ильича четыре года назад получил он. Мария ничего не получила. — А на какие средства, простите за любопытство, она живет? — Что значит, на какие? — удивился Дубельт. — На мое офицерское жалование и на доход от имения, что мне от родителей досталось. Как только она к нам с Юлей переехала, отец перестал ей вообще что-то давать. Сказал, есть… хахаль, пусть и содержит. — То есть все эти годы она живет… за Ваш счет? — Не за мой счет. А с нами — со своей семьей. Для меня в финансовом плане ничего не изменилось. Когда Андрей поступил в кадетский корпус, мы остались втроем — я, Елена и Юля. И после смерти Елены также втроем стали жить. У меня не семеро по лавкам, чтоб средств не хватало. Живем очень достойно. Елена была домашней женщиной, ко всяким светским развлечениям вроде балов и салонов, где постоянно требуются новые туалеты, была достаточно равнодушна. Мария такая же. Конечно, когда Юля подросла, стала ее сопровождать. Но и Юля у меня не пустоголовая, чтоб только о нарядах думать, а ведь на них довольно большая часть семейных трат и идет… Так что не только мне, но и Василию, зятю моему, с этим повезло. — Анна Викторовна тоже не из тех дам, что гоняются за модой. — Значит, Вы понимаете, о чем я веду речь. — Вы сказали, что когда у Вашей дочери появится ребенок, ее тетка, скорее всего, захочет жить с ними, и что Ваш зять это приветствует. — Да, приветствует. Что касается финансов — Вы ведь об этом хотели бы знать, но не решились спросить, Василий — единственный сын довольно состоятельных родителей, у них большое имение в Ярославской губернии, его отец — отставной полковник, получает пенсию. Оба уже в почтенном возрасте, очень хотели, чтобы сын наконец женился и жил с женой счастливо, как они сами. Юлю они очень полюбили — как дочку… нет, скорее как внучку, — улыбнулся Дубельт, — она по возрасту им как внучка будет. Мария тоже им пришлась по душе, они относятся к ней гораздо лучше, чем в свое время ее собственный отец. Они также были бы рады, чтоб она жила вместе с молодыми. О том, что она может быть обузой семье моего зятя, и речи быть не может. — В хорошую семью попала Ваша дочь. — Не могу с Вами не согласиться. Я очень рад этому, и Елена была бы счастлива за Юленьку. — Мне кажется, моя матушка была бы счастлива за меня, что я женился на Анне Викторовне, она бы ей понравилась, — неожиданно для себя самого сказал Штольман. — Яков Платонович, насколько я понимаю, Вы не из тех людей, которые бросаются в омут с головой. Вы женились осознанно, в довольно солидном возрасте, на женщине которую полюбили и которая стала смыслом Вашей жизни. Такая невестка несомненно пришлась бы по сердцу Вашей матушке. Печально, что она не смогла видеть Вашего счастливого брака, как и Ваш отец Дмитрий Александрович. Но хотя бы Ваш дядя Павел Александрович может порадоваться за Вас. — Да, Павел Александрович рад этому браку, — подтвердил Штольман. — Когда Вы привезете Анну Викторовну в Петербург, Павел Александрович введет ее в общество, а Вы представите ее своим знакомым. Мне не хотелось бы, чтоб Вы подумали, что я хочу навязать Вам компанию своих родственников, но все же скажу. Думаю, Юля была бы рада встретиться с Анной Викторовной, не потому что она — племянница того медиума, который посоветовал ей Василия в качестве мужа, точнее не только поэтому. Юля положительно относится к таким особенностям как у Анны Викторовны, но, к сожалению, не все люди могут принять их даже в таком казалось бы прогрессивном городе как Петербург. Мне представляется, что нашим девочкам могло бы понравиться общество друг друга. Да и Василий — человек широких взглядов, интересный и приятный собеседник. Он близок Вам по возрасту, кроме того знаком с Павлом Александровичем, по службе, как и я сам. Когда Вы будете в столице, я бы хотел пригласить Вас с Анной Викторовной на семейный обед, чтобы представить Вам мою дочь и зятя, ну и невестку. Это Вас совершенно ни к чему не обязывает. Штольман подумал, что князь Ливен несомненно введет Анну в светское общество. Однако среди знати не все такие как графиня Потоцкая, которая, как сказал Его Сиятельство о своей любовнице, дама без предрассудков и снобизма и с радостью примет в свой круг жену бастарда князя. Но вот будет ли она так же благосклонна к Анне Викторовне, когда узнает про ее способности к духовидению… Что касается его знакомых, среди них было мало тех, с кем бы он хотел познакомить Анну, тем более что некоторые из них были общими знакомыми его самого и Нежинской. Не хватало еще, чтоб в присутствии Анны кто-то из них заговорил о его бывшей любовнице. Пожалуй, предложение о новых знакомствах лучше не отклонять, хотя бы поначалу. — Анатолий Иванович, благодарю Вас. Мы с Анной Викторовной почтем за честь как-нибудь отобедать с Вашей семьей. — Вот и славно! А теперь не отправиться ли нам все же в ресторан? Не возражаете, если мы пройдемся? — Не возражаю, тут совсем недалеко. По дороге Дубельт поинтересовался: — Яков Платонович, трость — это подарок Павла Александровича? — Да, его. — Я у него как-то видел очень похожую. Трость с секретом, внутри клинок? Штольман кивнул. — У меня самого такая же, только, конечно, попроще. Павел Александрович не стал бы дарить никчемную дорогую вещь, которую бы Вы, вероятно, посчитали невозможным принять. Но он знал, какой подарок преподнести, чтоб не было возможности отказаться от него — тот, который может быть весьма полезен при Вашей опасной службе, — улыбнулся полковник. — Вы сказали, что не являетесь близкими знакомыми, однако Вам известны такие особенности его натуры. — Таких знакомых как я у Его Сиятельства пол-Петербурга. Мы поддерживаем отношения в основном по службе. Встретившись в городе, можем, к примеру, вместе посидеть в ресторане — вот как собираемся мы с Вами сейчас, но не более того. К числу его близких знакомых и приятелей я не принадлежу, а друзей тем более. Павел Александрович очень избирателен относительно персон, которых допускает в этот узкий круг. Он не из тех людей, которые клянутся в вечной дружбе, а на следующий день не могуг даже вспомнить ваше имя. И это мне в нем очень импонирует. Мне кажется, что в этом Вы с ним похожи. — Пожалуй, — односложно ответил Штольман. — Яков Платонович, когда я сказал, что обед с моей семьей ни к чему Вас не обязывает, именно это я и имел ввиду. Да, скажу честно, мне было бы приятно, если ли бы Вы с женой побывали у нас. Но ни я, ни мои родные не относятся к тем людям, кто будет ждать ответного приглашения, а тем более каких-то других проявлений благодарности за то, что накрыли для Вас стол… Если вопреки моим представлениям наше семейство покажется Вам… неподходящим для дальнейшего знакомства, прошу Вас, не заставляйте себя следовать совершенно ненужным в этом случае светским приличиям. Штольман подумал, что Дубельт пытается познакомить его со своим зятем, который ближе ему по возрасту. Но он сам, если честно, был бы непрочь продолжить знакомство с самим полковником, несмотря на то, что разница в возрасте у них лет десять, а то и более. Дубельт ему приглянулся. Без сомнения человек порядочный, благородный и честный, таких людей нельзя не уважать. К другим качествам, которые ему понравились, относились сердечность, отзывчивость, остроумие, а также отсутствие высокомерия. Он предполагал, что Павел также был высокого мнения о Дубельте, хоть и не приятельствовал с ним. Дубельт, как признался себе Яков, в чем-то даже напоминал ему Павла. — Анатолий Иванович, я буду рад встретиться с Вами в Петербурге и познакомиться с Вашими родственниками. И уверен, Анна Викторовна тоже. И благодарю Вас еще раз за приглашение. — Я оставлю Вам свой адрес. Можете также послать мне записку в Главный штаб, мне ее непременно передадут. Яков Платонович пообещал, что так и сделает.