Души, созданные из огня

      Когда Саске подошёл к дому Наруто, уже наступила ночь. Пустые безлюдные улицы, освещённые фонарями, заливало дождём. Дороги размыло, но людская река всё шла и шла к дому Хокаге, оставляя в грязи мокрые следы. Учиха с трудом продрался через толпу, Нара без слов освободил ему проход к дому, и он проскользнул внутрь, захлопывая дверь за собой и ограждая внутренний мир дома от всех остальных.       На пороге его встретила зарёванная Сакура и с первых же секунд бросилась на шею, дрожа от нескончаемых рыданий. Она всё что-то пыталась сказать, ревела и ревела на ухо, размазывая слёзы по вороту плаща, но Саске не слушал. Его мысли были не здесь, как минимум, рядом с Наруто, но жена не давала возможности приблизиться к нему, и это начало понемногу его раздражать. Конечно, он знал, что всё примерно так и будет, и поэтому испортил себе настроение ещё задолго до того, как его ноги коснулись земли Конохи. Больше всех раздражал Узумаки — беспомощный и неспособный справиться с собственными проблемами в голове, пока Саске не появится на горизонте.       Когда на последней ступеньке показался Боруто, он уцепился за него взглядом, словно за спасательный круг. Старший сын Хокаге был непоколебим, просто стоял и смотрел, будто ничего не произошло, и только глаза выдавали его эмоции. На их дне плескалось что-то неуловимо опасное, кричащее, огромное. Готовое в любую секунду вырваться наружу и сожрать всех целиком, накрыть своими длинными лапами и зареветь что есть мочи. Но Боруто терпел и молчал, только продолжал смотреть в глаза своего учителя, кусая без того кровоточащие губы. И Саске раздражался ещё больше, видя в нём идиота Наруто, потому что, действительно, как будто больше ничего своему сыну, кроме своего железного упрямства, он не мог передать.       Когда Сакура отревелась и смогла наконец нормально сформулировать мысль, Саске перевёл на неё взгляд.       — Поговори с ним, пожалуйста, иначе я просто больше так не могу. Это длится уже неделю. Ты знаешь, как с ним разговаривать, пожалуйста, — Сакура умоляла жалобно и как-то неестественно. Видимо, сегодня все сговорились его выбесить.       Саске медленно опустил руку на тонкую талию и жёстко отодвинул жену от себя. Сакура всхлипнула, улавливая знакомое настроение, и сделала шаг назад, вытирая слёзы руками. Её губы всё ещё дрожали, но присутствие того единственного, кто может хоть как-то изменить ситуацию, успокаивало. Пусть даже ценой его настроения, обрушившегося на её плечи. Ей было страшно сейчас находиться рядом с мужем, но она понимала, что он — единственное их спасение.       Она устала, она больше не может это терпеть.       — Где он? — Сакура в ответ обняла себя руками и кивнула в сторону гостиной, потирая предплечья.       В гостиной было непривычно пусто и тихо, и только шепот, раздающийся в полумраке, выдавал её обитателей. Саске закрыл за собой дверь и сделал шаг в сторону дивана, на котором сидел Наруто, но тот отчаянно замахал рукой и зашипел, заставляя Учиху остановиться. Саске хмыкнул в ответ и прислонился к дверному косяку, выжидая. Узумаки тихо вздохнул и опустил руку на щёку дочери, лежащей на его коленях, мягко поглаживая.       — Утром обязательно взойдёт солнце, Химавари, и дождик прекратится. Тётя Сакура отведёт тебя в парк, и вы соберёте много-много разноцветных листочков, составите букет и обязательно принесёте мне. Обещаю, будет здорово.       Химавари всхлипнула и поджала ноги, сворачиваясь в клубок.       — Я хочу пойти в парк собирать листочки с мамочкой.       Судорожный вздох эхом прокатился по тёмному помещению. За окном барабанил дождь, гул толпы стих. Саске мельком глянул в окно, замечая, что огней стало меньше: видимо, Шикамару и Киба начали всех разгонять. И дом погрузился в вакуум без начала и конца. Чёрный, густой, засасывающий в себя всё и не выпускающий ничто обратно: ни жизнь, ни воздух, ни эмоции. Только смерть. Саске было знакомо это чувство, оно было родом из детства, когда он потерял всех, кого только мог.       — Я знаю, милая. Я знаю, но тётя Сакура… тоже неплохо разбирается в листве.       Саске закатил глаза. Наруто всегда великолепно умел подбирать именно те выражения, которые не нужно было говорить. Но он говорил, и Саске с каждой секундой хотелось всё больше и больше встряхнуть этого идиота, чтобы тот замолчал.       Когда Химавари заснула, Наруто осторожно поднял её на руки и молча подошёл к двери, кидая на него короткий взгляд. Саске толкнул створку в сторону, и Наруто вышел в коридор, относя дочь наверх. Саске долбанул по выключателю, щурясь от ослепляющего света: за те несколько минут темноты его глаза уже успели к ней привыкнуть.       — Наконец уснула, я уж думал, что мне придётся уговаривать её всю ночь.       Саске поднял на него взгляд, методично рассматривая каждый сантиметр его тела. Удивительно, как мало человеку надо для того, чтобы полностью измениться до неузнаваемости. Наруто потребовалась всего неделя, чтобы превратиться из того, кого Саске знал годы, в того, кого он видел всего пару раз и думал, что этого достаточно, чтобы выбить из него всё это дерьмо. Поэтому, когда он поднялся с дивана и схватил идиота за ворот футболки, тот холодно хмыкнул и медленно произнёс:       — Отпусти.       — От тебя несёт, как от пьяницы с подворотни. Приведи себя в порядок.       Наруто раздражённо фыркнул и вцепился пальцами в запястье Саске, пытаясь убрать его руку.       — Да отвали ты от меня. Пришёл и не сказал ни слов сочувствия, ни сожаления, ни того, как ты скорбишь вместе со мной. Ты даже, чёрт побери, не поцеловал и не обнял меня, как делал всегда.       Саске, не желая это больше терпеть, разжал пальцы и со всего маха ударил кулаком в скулу. Наруто пошатнулся от удара и исподлобья кинул взгляд на него, сузив глаза. Саске сжал снова пальцы и холодно уставился на него. То, что он видел, его не устраивало, но с таким Наруто по-хорошему не получится, а по-плохому им не привыкать. Откинув плащ на кресло, он снял с себя ножны с катаной и отложил их в сторону. Наруто ухмыльнулся, поглядывая морозного цвета синими глазами на оружие.       — Не боишься, что я могу ею воспользоваться?       Саске завязал левый рукав в узел и ледяным тоном произнёс:       — Я не дам тебе её коснуться.       Наруто выглядел отвратительно. Наруто говорил отвратительные вещи и вёл себя так, будто ничего не произошло. Когда Сакура произнесла слова о том, что больше так не может, Саске ожидал увидеть угнетённого, расстроенного, потерянного, опустившего руки, не способного ни на какие эмоции Наруто, какого угодно Наруто, только не улыбающегося, язвительного, не думающего о собственных словах, запущенного идиота, который не то, что с порядком в доме — с порядком в собственной голове справиться не может. И к чёрту такого Хокаге, который не способен даже на это.       И Саске, к сожалению, знал, что ему нужно. Не только он один видел и понимал, что этот балбес пытается скрывать свои истинные эмоции, но единственный из всех понимал, как их из него вытянуть. Наруто в очередной раз предстал перед ним трусливым котёнком, забившим на себя и остальных, беспросветным придурком, тупицей, болваном, чёрт подери, беспомощным настолько, что Саске хотелось завыть самому.       — Бей.       Кровь на скуле проступила на третьем ударе, на костяшках — на пятом, но Саске не замечал собственной боли: он видел только чужую. Он ощущал её в воздухе, в каждом замахе, в играющих желваках на непривычно бледном осунувшемся лице, в дрожащих пальцах, с усилием сжатых в кулак, в каждой капле крови, которая миллионами брызг оставалась на его собственных щеках. Боль вырывалась во вздохах, в неправильно выставленной ноге и осечке, которую словил Узумаки, в рычании и налитых кровью от неконтролируемой ярости глазах. В избитых губах, в синяке, расплывающемся на его руке, в порезе, во вспышке чакры, окутавшей на мгновение помещение. Боль выплескивалась наружу по крупицам, но этого Саске было мало. Саске хотел, чтобы она вырвалась вся разом.       Наруто дёрнулся и присел ненадолго, проводя большим пальцем по губам: потрескавшимся, разбитым, алым от смешения его и чужой крови. Саске выпрямился и хмыкнул, наблюдая за тем, как на них расцветает язвительная улыбка, а глаза вновь загораются огнём. Дурацким огнём соперничества и нежеланием уступать чёртовому-ублюдку-Учихе, вечному сопернику и лучшему другу. Человеку, которого он так страстно и яростно любил. Саске умел различать этот огонь, знал каждую вспышку, каждую искру, знал наперечёт все-все угольки, которые могли его вновь зажечь.       Только вот огонь — не стихия Наруто.       — Ты придурок, Саске, знаешь? Я в порядке, не надо из меня выбивать всю эту, как говорит Сакура, «дурь». Я смирился с её уходом, я знаю, что…       — Заткнись, добе.       Наруто скрипнул зубами и громко выдохнул, сжимая до боли пальцы в кулаки. Ему порядком надоело что-то доказывать Саске, хотелось просто пойти и лечь в постель. В планы самого Саске это, очевидно, не входило.       — Да что ты от меня хочешь? Вы можете все просто отстать от меня и оставить в покое, в конце концов?! — Наруто повысил голос. — Сакура сказала то, Киба сказал сё, ты пришел и избил мою морду, что потом? Что потом, Саске? Каждый день будешь драться? Я смирился с тем, что Хината мертва! Её нет больше в моей жизни, её нет больше ни в чьей жизни, потому что она, блять, мертва! Я это прекрасно знаю, вижу и слышу каждый день, потому что её нет! Нет!       — Нет, ты не смирился.        Треснутый голос Наруто замолк, и Саске наконец разжал пальцы. Он спокойно взял конец левого рукава и развязал его, оставляя смятой ткани свободно болтаться, а затем привычным движением тряхнул головой, откидывая мешающуюся чёлку.       — Она умерла.       Наруто вскинул голову, и Саске увидел, как в его пустых глазах наконец появились эмоции. Шиноби привыкли скрывать собственные чувства, это издержки их профессии. Отточенные выверенные движения, правильно поставленные ноги во время стойки, руки, в любой момент готовые схватить из сумки кунай, и холодный, непоколебимый, таящий опасность взгляд, за которым сокрыты тайны от всех врагов мира. Наруто никогда не умел прятать себя от других, но именно сейчас, именно в этот момент его глаза закрылись, и Саске не видел в них ничего, кроме стены, непробиваемого барьера, за которым так старательно запер себя Узумаки. Издержки их профессии, проявившиеся у самого эмоционально открытого шиноби, Саске ненавидел больше всего, и он был готов пойти на многое, чтобы заставить его открыть глаза.       — Сакура попросила меня с тобой поговорить. Если ты знаешь, что это значит, ты прекратишь вести себя по-свински хотя бы с ней.       — Ты просто набил мне рожу, — огрызнулся Наруто.       — Что, неожиданно стало больно? — Саске не хотел этого говорить, но намеренно сделал, надеясь, что Узумаки наконец очнётся.       — Иди нахер, ублюдок.       Саске тихо подошёл к дрожащему от злости Наруто.       — Ты посылаешь нахер не меня, а Хинату. И пока ты не примешь эту правду, я не буду тебе помогать.       Наруто вздрогнул. Капля крови с пальца с почти что бесшумным плеском упала на паркет, разбавляя солёные брызги, стекающие по его лицу. Саске почти что слышал, как рушится стена, ограждающая его от всех эмоций, которые он так старательно прятал в себе, но этот звук заглушали всхлипы. Тяжелые, сдавленные, тихие и такие фальшивые.       — Саске…       Наруто притянул его к себе и вцепился пальцами в рубашку, пряча лицо в плече. Саске, не колеблясь, его обнял и прикрыл веки, откидывая голову назад. Принимая все его чувства и эмоции и позволяя наконец открыть глаза. И Наруто, чувствуя эту самую близость, завыл.       Боль выплеснулась фонтаном, затапливая всё вокруг разом. Боль стекала по щекам, разбрызгивалась из дрожащих плеч и пальцев, смешивалась вместе с кровью и слезами, размазываясь грязными пятнами по ткани, которую так тщательно выглаживал Саске два дня назад. Боль выла так громко, что дрожали тонкие стены, боль хрипела в надломленном голосе, боль кричала о том, как страшно было потерять ту, которую он так сильно любил. Особенной любовью, ни с чем не сравнимой, заботливой, ласковой, оберегающей, важной сердцу. Любовью, которая подарила им двоих детей, которая смогла быть с ним рядом, когда Саске уходил из деревни надолго. Боль выла о том, как сложно теперь ему будет без опоры и поддержки, как трудно теперь будет вести дела деревни, ведь именно Хината помогала ему тогда, когда рядом не было Учихи. И их чувства никогда не были похожи на те, которые испытывал он к нему, никогда не могли даже рядом встать, но это были нужные ему чувства. И боль громко выла о том, что он их потерял.       Саске ненавидел ощущения, возникающие внутри самого себя, когда на его глазах ломался Наруто. Мерзопакостное скручивающее чувство, спёртое дыхание и желание прекратить этот кошмар сию же секунду накрывали его с головой. Саске не умел чувствовать меньше, чем хочется, он вовлекался в эту боль вместе с ним и пропускал через себя, впитывая как губка слёзы, дрожь и вой, вырывающийся из груди.       — Как мне теперь жить без неё?       Если бы Саске мог, возможно, он бы сказал, что у Наруто всё ещё есть он.       А Наруто продолжал спрашивать. Он задавал один вопрос, выжидал несколько секунд и, не дожидаясь ответа, тут же выдавал другой. Третий, пятый, седьмой, одиннадцатый — Саске сбился со счёта. Ему не нужно было на них отвечать, ведь Наруто и так знал все ответы. И Саске оставалось лишь слушать.       А потом он замолк. Тихие хриплые вдохи растворялись в шуме дождя, барабанящего по черепице и деревянному настилу. Боль стихла и исчезла, оставив после себя тянущую пустоту. Саске поднял руку и запустил пальцы в светлые волосы, заполняя её хоть какими-то звуками, жестами, эмоциями и неозвученными словами. Наруто в пустоте оставлять ни в коем случае было нельзя, потому что уж если он будет пустым, то кто тогда заполнит пустоту Саске? Нет-нет, ни при каких обстоятельствах этого нельзя было допускать.       — Ты должен это принять.       Наруто надрывно, с присвистом выдохнул и отстранился на несколько сантиметров, тупо смотря на расплывчатые пятна на ткани. Глаза так и не поднял. Саске надеялся, что он не закроется от него. Дурак.       — Твоя жизнь ещё не закончена.       Саске и сам не верил, что говорил это. Всё, на что он обычно был способен, так это на язвительные комментарии, железные доводы и жёсткие аргументы без права на спор. Наруто умел находить на них правильные слова, но сейчас бы не нашёл, как ни проси. Неделю назад от него оторвали кусок души и выкинули к чертям в солёное буйное море, где её уже было не сыскать. Наруто пытался это делать каждый день, отчаянно цепляясь за те обрывки воспоминаний, которые у него были, но волны раз за разом обрывали паруса, и ему приходилось начинать каждый день заново. Так каково это переживать одну и ту же бурю раз за разом, если твоя собственная душа грохочет молниями над тобой, разверзая небеса и разрывая по тонким невидимым швам тело, залатанное бесчисленное множество раз? Наруто проживал это каждый день.       До тех пор, пока Саске не заставил урагану пройтись в его душе. Страшному, жестокому, сметающему все барьеры и опустошающему до ужаса ветру, который навёл там порядок. Саске всегда знал, что нужно Наруто. И Саске знает, что будь на месте Хинаты он, Хьюга не смогла бы даже на шаг приблизить его к тому состоянию, в которое погрузился Узумаки сейчас.       — Если ты уйдёшь, я…       — Я не уйду.       Когда Наруто впервые за долгое время посмотрел ему в глаза, Саске наконец увидел в них штиль.

***

      В ту ночь Наруто плакал много, потому что так хотел Саске. Он не сказал этого вслух, и Наруто догадался сам, чувствуя, как самому становится легче. Положив голову на его колени, как несколько часов назад делала его дочь, он кутался в плед и ловил каждое прикосновение тёплых пальцев единственной руки на его щеках, скулах, руках и плечах. Саске почти не разговаривал с ним, только лишь изредка отвечал на особо цепляющие их обоих фразы колкими замечаниями. Наруто замолкал и складывал ладони под голову, вновь смотря куда-то вперёд. И думал, и думал, и думал о том, как было ужасающе больно потерять её.       Когда на кухне в тени появилась маленькая фигура, Наруто уже спал. Саске вспомнил написанные корявым почерком на смятом клочке бумаги иероглифы «Спасите отца», который принёс ему сокол, и почему-то подумал о том, чтобы в следующий раз Боруто обязательно научился технике призыва. А ещё стоило бы его натаскать в метании сюрикенов и прочесть лекцию о том, как важно скрывать собственные эмоции на глазах у врага. Боруто, стоя в тени на кухне, смотрел на Саске так, как смотрел на него его болван-отец четыре часа назад: упёрто, гордо, притворно непоколебимо и фальшиво спокойно. У Саске не было сил ещё раз проделывать то же самое с его сыном.       — Сенсей, я хочу, чтобы вы применили на мне гендзюцу и стёрли этот кошмар из моей головы.       — Нет, — жестко отрезал Саске.       Боруто сглотнул и сжал кулаки, настойчиво шипя:       — Старику вы помогли, а мне нет? Почему вы делаете для него всё?!       — Я не применял на нём никакое гендзюцу.       — Тогда что?! Что вы ему такое сказали, что он спит так крепко, как будто ничего не произошло?!       Саске поднял на него спокойный взгляд.       — Я сказал ему, что её больше нет.       Для шиноби любого возраста удары по психике делают их только сильнее, и чем жёстче правда, тем лучше она укрепляется в подсознании. Возможно, Боруто ещё не был готов к этой правде, но жизнь каждый день подкидывает новые повороты, любой из которых может привести не туда, и ему нужно было заранее к ним подготовиться. Саске испытал это на собственной шкуре и прекрасно понимал, кого из него сделала правда жизни. Только вот Боруто этого не заслуживал. Никто не заслуживал.       Когда топот босых ног исчез в коридоре, Саске опустил голову. Наруто хмуро смотрел на то место, где только что стоял его сын, но ничего не говорил. Саске стал ждать.       — Из тебя вышел отвратительный учитель.       Саске запрокинул голову назад и прикрыл глаза, громко выдыхая через рот. Сквозь закрытые глаза он ощущал на себе этот взгляд: осуждающе-ласковый, настороженный, ожидающий чего-то ещё. Наруто перевернулся на спину и приподнялся на локтях, прожигая глазами закрытые веки, но Саске не реагировал.       Часы тихо оповестили о начале четвёртого, когда на его губы легли тёплые пальцы.       — Пять часов назад ты истерически рыдал на весь дом.       Наруто скрипнул зубами и впился ногтями в губу, оттягивая её. Саске вздрогнул от неожиданных ощущений и лениво открыл глаза, не желая обращать внимание на очередные психи этого идиота. Наруто рывком сел и перекинул ногу через его колени, вставая перед ним, и навис над лицом, уставившись прямо в глаза. Задетые чувства вскипели в вечном подростке, словно они снова были мальчишками, и Саске в очередной раз назвал его «трусливым котёнком», только чтобы подразнить.       У Наруто зачесались кулаки вновь начистить ему рожу, чтоб неповадно было, но вся злость внезапно куда-то испарилась. Саске не был виноват в том, что он не контролирует собственное тело, хотя на него вину хотелось свалить ух как. Саске не был виноват в том, что он не уберёг жену, хотя если бы он был рядом, возможно, болезнь можно было бы предотвратить. Саске не был виноват в том, что его дети потеряли мать, деревня — любящую и заботливую красавицу-помощницу, а одноклассники — верного друга. Саске был виноват только в одном: в том, что был связан с ним многовековыми незримыми узами и являлся реинкарнацией одного из величайших людей. И Наруто считался его грёбанной половиной.       Саске читал это в его тёмных глазах, обрамлённых глубокими синяками и отёками. Курама, кажется, даже не пытался ему помочь и возложил эту миссию на Учиху, зная, что тот ну уж наверняка да справится. С синяками он точно поделать ничего не мог, а вот мозги на место поставить всегда способен. Кому, как не ему.       — Я пообещал ей, что верну тебя, — тихо произнёс он, лениво скользя взглядом по мелким изломам на тонких губах.       Саске скептически хмыкнул и запустил пальцы в спутанные ото сна светлые волосы. Он задолбался годами слушать одну и ту же историю.       — Мы уже закрыли этот вопрос.       Наруто наклонился и, едва касаясь своими губами его, продолжил:       — В мою жизнь ты ещё не вернулся.       Поцелуй остался на губах лишь прикосновением: на большее Наруто не был способен. Пока что не был. Саске вновь хмыкнул и прижал дрожащего Узумаки к себе, заставляя снова уткнуться носом в плечо.       За окном по-прежнему барабанил дождь, а в комнате было всё так же пусто и тихо. За дверью его ждала Сакура, на втором этаже — Боруто, а дома — Сарада. Коноха приняла его в свои объятия так же, как принял Наруто в свои, ведь Коноха и есть Наруто. Его идеалы, его мировоззрение, его семья, дом, работа, мысли, чувства, слова резонировали в сердце Саске, будто он никуда и не уходил, будто так всё и должно быть. И он подумал о том, что ему надо ненадолго задержаться в Конохе, потому что, кроме как в жизнь Наруто, ему больше не хотелось никуда возвращаться.