Исцеленный воздухом

— Чонгук… Ты спишь? — стучась в дверь, нерешительно входит Тэхен. Он проворочался всю ночь в кровати, но так и не смог заснуть. Чувство тревоги никак не покидало его. Каждый шорох, каждый малейший звук вызывал в нем панику и оставаться одному было жутко. — а? Что? — сонно отвечает младший, узнав голос Тэ, он тут же вскочил с подушки, приподнимаясь на локтях. — нет, нет, не сплю. Что случилось? Что-то болит? Старший засмущался от такого беспокойства о нем и опустил глаза, скрывая мимолетную улыбку благодарности. — нее... Нет.... Я просто… Я боюсь… Один. Боюсь отставаться один, не могу заснуть. Я посплю тут, можно? На кресле… Чтобы не мешать… Тебе. —Тэхен говорил очень тихо, боясь собственного голоса. Он чувствовал себя спокойно только рядом с Чоном. Но не хотел навязываться ему, ведь он и так из-за него рисковал и не один раз. Чонгук смотрит на старшего и любуется его детской застенчивостью. Он стоит в проходе с опущенной головой, в каких-то огромных штанах, явно неподходящих по размеру и такой же большой мешковатой футболке, а выглядел все равно так чарующе. — что за глупости, — поднимает Чон край одеяла и хлопает по месту рядом с собой. — иди, иди ко мне. Всё хорошо. Тэхен медленными шагами направляется в сторону кровати, опасаясь сделать что-то не так, за что младший прогонит его. А Чонгук ему был ближе всех, защищал его, оберегал каждую секунду с того момента, как ворвался в ту, полную ужасов, комнату и забрал его. Тэ всегда держался обособленно, даже с друзьями по несчастью общался очень редко, да и общением это назвать нельзя, так кивок головой в знак приветствия или сочувствия. Он не искал друзей или общения, поддержки или сочувствия, ему просто хотелось пережить этот день, в надежде, что завтра все измениться и он вырвется на свободу и никогда не познает больше боли и слез. И все изменилось, изменилось в тот день, когда Чонгук, такой красивый Чонгук, присел под его дерево и стал интересоваться им, его делами и жизнью, а потом просто взял и изменил её. И столько внимания к себе, доброты и тепла он никогда не получал. Тэ тихонько садиться на кровать, согнув ноги под себя. — я просто очень боюсь... — шепчет он. — что закрою глаза и вновь окажусь там… Я так боюсь, что это сон или очередные галлюцинации… Я… Просто… Я не выдержу большее… — и паника накрыла его, вспоминая все, что он пережил. Постоянные издевательства в детдоме, совсем маленького ребёнка никто не любил, лишь шпыняли и толкали, а за то, что он маму звал его просто в чулане закрывали. Потом эта психушка, ни дня без побоев. Он закрыл лицо руками, тряся головой, пытаясь выкинуть это из головы. Слезы сами полились и остановить их было невозможно, как будто дамба, сдерживающая накопленную за всю жизнь соленую жидкость, просто треснула под напором возможности наконец выпустить весь этот груз на сердце, возможности дать себе слабину, возможности дать себе наконец порадоваться, что ты больше не в ловушке. И радоваться страшно, страшно, что это все закончиться так же неожиданно, как и началось. Мысли спутались, а слезы не прекращались. — эй, эй Тэтэ, — вырвалось вдруг у Чона. Тэтэ? Ты серьёзно Чон? И он мысленно влепил себе по лбу. Он же старше. Но сейчас, старший больше напоминал маленького ребёнка, не знавшего ничего кроме страха. Сердце кольнуло от вида слез и тихих всхлипов. Кольнуло? Да сердце как будто само себе харакири сделоло. Дважды. Старший выглядел таким беззащитным и Чонгук просто плюнул на все и протянул к нему свои руки, убирая с лица чужие. Он осторожно одной рукой приподнял его голову, положив её на щеку, стирая большим пальцем крупные горошины влаги, а второй крепко сжимал ладошки Тэ, влажные от слез. Он смотрел прямо в глаза напротив, полные невинности и чистоты. — не бойся, ладно? Этого никогда больше не произойдёт. Чон притянул его к себе, вместе повалившись на кровать, использовав свою левую руку, как подушку для Тэ. Ким свернулся клубочком, поджимая колени к своей груди, лбом уткнувшись в чужую. Брюнет осторожно гладил старшего по щеке двумя пальцами правой руки, нежно и неторопливо, начиная от уголка губ к мочке уха, оставляя невисомый поцелуй на лбу. — ты больше ни за что там не окажешься, слышишь? Я не допущу этого, никогда. Я обещаю тебе, ты забудешь, что такое боль навсегда. Я помогу, ты веришь мне? — ты обещаешь? — поднимая голову переспрашивает Тэ, и их взгляды встретились и губы в такой манящей близости, что сопротивление тут бесполезно. Глаза старшего отражают надежду, он верит брюнету, всецело и навсегда поглощенный его уверенностью и внутренней силой. — обещаю… — шепчет младший в чужие губы, задевая их своими, и обоих прошибает ток. Потеряв связь с реальностью, Тэхен просто скомкал футболку Чона в кулак, и накрывает чужие губы, растворяясь в нежности, прижимаясь ближе, выпремляя ноги, переплётая их с ногами младшего. Чонгук не напирает, неспешно сминает сладкие губы напротив, смакуя каждый миллиметр наслаждения, со вкусом хрупкости. Он медленно проводит рукой по волосам, не отрываясь от важного и терпкого поцелуя, спускаясь по шеи, вдоль позвоночника, осыпая Тэ табуном мурашек, останавливаясь меж лопаток, плавными размашистыми движениями поглаживая, переворачиваясь на спину, увлекая за собой старшего. — я не оставлю тебя Тэтэ, я всегда буду рядом, хорошо, верь мне. — запыхавшись шепчет Чон, обхватывая его лицо, серьёзно смотрит в глаза, что бы он понял всю важность его слов. Он и сам боится, боится, что старший пропадёт, исчезнет, и Чон не сможет прижимает его к себе, чувствуя дрожь по телу, не сможет касаться его мягких губ, вызывающих тахикардию, не сможет наслаждаться его руками на своей груди, что ему снова будут делать больно, боится больше всего, что потеряет его. — я верю… — опустив голову на грудь младшему, говорит Тэ, оставляя лёгкий поцелуй в уголок губ, слушая убаюкивающее сердцебиение, засыпает в объятиях всепоглащающей безмятежности и в безопасности. Юнги все сидел в главном зале, наблюдая, как лазурное небо окрашивалось в разнообразные оттенки, становясь то оранжевым, искрившимся нежно розовыми переливами, темнея со временем добавляя более холодные синие краски, а затем вспыхнуло темнотой, разбавленной россыпью белоснежных жемчужин, отражающихся в таких же чёрных глазах. Его заметил Намджун, когда спускался в свою комнату, после разговора с братом. Они просидели почти всю ночь, сидя на полу у стола в библиотеке, болтая обо всем на свете. О мечтах, целях, надеждах. О том, как они жили, рассказывая друг другу все самое сокровенное. Строили планы на будущее вместе. Смеялись, что их любовные предпочтения это семейное. Радовались и плакали, потому что жизнь все-таки сжалилась над ними. А после седьмого одновременного зевка, решили, что пора бы валить спать, как сказал Хосок. Юнги просидел тут так долго? Судя по тому, что он до сих пор в больничной одежде, да. Он выглядел так необычно, но так подходяще для этого места. Его светлая кожа мерцала в свете луны, переливаясь, словно сияла. Он был весь в своих мыслях, даже не заметил, как Ким подошёл к нему. — почему не спишь? — спрашивает Джун, стоя рядом, почесывая затылок. — не хочется… Слишком много мыслей… — тихо говорит он, как будто боится спугнуть умиротворение этого места. Почему Ким так боится говорить с ним? Он словно влюблённая школьница мнется, стесняется перед объектом своей любви, не в состоянии собрать свои мысли в кучу, сформулировав предложение. — поделишься? — несмело спрашивает он. А хочется столько сказать, спросить… Просто поговорить с ним. Но Мин кажется не хочет разговаривать, ну подумаешь жизнь спас, что ж теперь из-за этого на шею бросаться сразу. А Юнги удар пропустил, когда услышал Кима, прям в самое сердце удар, прям такой мощный, что мозг задело. Он моментально забыл о чем думал, там вроде другая жизнь, что с ней делать, потом голос младшего и розовые пони. Пони? Единороги идиот! Единороги? Сука, долбаный же ж ты шизофреник. Соберись и отвечай нормально, а не как мямля-аутист. Он единственный человек, кто не боится, даже после реального ожога не боится. Вернулся и спас, спас из этого кошмара, да ты на него молиться должен Мин Юнги. Он сам тянется, хочет говорить, слушать, а ты чёртов трусливый еблан, боящийся подпустить к себе человека, доброго, искреннего и милого. Он сейчас уйдёт если ты что-нибудь не сделаешь, он уйдёт, а ты всю жизнь жалеть будешь, что испугался. — ну ладно, спокойной ночи… — вяло проговаривает Ким, разворачиваясь в сторону комнат. — нет… — хватает его за руку Мин. — не уходи… Ты можешь… просто посидеть… Со мной…? — еле слышно произносит он, поднимая глаза, полные мольбы, полные страха наступающего вновь одиночества. И Намджун тихонько присаживается рядом, скрещивая ноги, продолжая держать Юнги за руку, и тот просто тает от милости этой ситуации. Взрослый мужик млеет от прикосновения рук. — давай оставим разговоры на потом… Я правда не хочу говорить сейчас… — предлагает Мин, прислоняясь спиной к плечу Кима, откидывая голову на него, все так же продолжая держать его за руку. Кажется так и должно быть, кажется его рука идеально подходит руке Намджуна. — спасибо тебе… За все… И… Прости, что сделал больно… — шепчет брюнет, вспоминая его глаза в первую их встречу, полные тревоги, прекрасные глаза, пленившие его. Ким улыбается, опуская голову, смотря на него из-под чёлки, вытаскивая свою руку из чужой, нежно хватает за талию и сажает к себе на колени. Он обнимает его двумя руками, сильно прижимая спиной к груди, ложа голову на плечо. Ладно, пусть… Пусть Мин остановил его, потому что не хочет оставаться один, пусть не хочет говорить с ним, пусть это всего лишь благодарность, пусть, пусть он для него только спасательный желает. Ким так счастлив сейчас, просто обнимая его, просто чувствуя биение сердца. Он готов быть просто островком утешения для него, лишь бы хоть иногда вот так просто чувствовать его рядом, его дыхание, его запах. — ты не должен извиняться, это то, благодаря чему, вы все теперь в безопасности… - смотря на свою руку говорит он, вспоминая ту мелодию, очаровавшую его, как и сам Мин. Юнги вздрагивает от шопота возле своей шеи. И прикрывая глаза от нежности, просто откидывает голову на плечо, прижимаясь к Кимовой, не задумываясь о правильности действий, о последствиях. Ладно пусть... Пусть он остался просто потому, что Мин его попросил, пусть он лишь жалеет его, пусть он просто сочувствует ему, пусть. Всё пусть. Просто так спокойно сейчас, так приятно чувствовать его добрые объятия, его тепло, каждый выдох на коже, разгоняющий дрожь внутри. Мин готов вечно изображать из себя жертву, лишь бы он вот так вот оберегал его, лишь бы чувствовать его руки, такие сильные и крепкие на собственном хрупкое теле. Два идиота так и не поняли, что нуждаются друг в друге не просто из за чувства благодарности или жалости, а потому что рука Намджуна идеально подходит руке Мина. Эти несколько дней, были самыми сложными для всех. Блокаторы прекращали действие, и парни мучались от кошмаров, образов, вскрикивая по несколько раз за ночь, просыпаясь в холодном поту, задыхаясь, и никакие советы старшего не помогали. Их подсознание не справлялся, а постоянный недосып лишь усугублял ситуацию. Чонгук после первых же в криков переехал в комнату к Тэхену, чтобы не тратить время на беготню по коридору, а Юнги переехал в комнату Гука, из тех же соображений. Всё чувствовали усталость, но никто не жаловался, терпеливо помогая друг другу. Все эти муки ничто в сравнении с тем, что им уже пришлось пережить. Они начали забывать о плохом, чувствуя поддержку, защиту и заботу со всех сторон, от каждого. Они стали чаще собираться в столовой за едой, смеясь и шутя друг над другом. Семеро парней, оставшихся одинокими в этом мире, нашли семью в лице друг друга. А невесту старший отправил к своему хорошему другу в другую страну, конечно же ради её безопасности, ведь сейчас важнее здоровье его любимой женщины, что скоро подарит ему малыша.