Латте для Фрица

Следующий месяц был самым тяжелым в жизни Нойза. Он никогда в жизни не чувствовал себя так одиноко, даже после того как родители и брат вернулись в Германию. Или когда его совсем ребенком запирали в комнате, не позволяя выходить на улицу. Потому что раньше он не имел ничего, с чем бы мог сравнивать, но теперь те пять месяцев, проведенные с Аобой, просто рассмеялись ему в лицо. И это был совсем невеселый смех. Если бы какой-нибудь психиатр сказал ему, что он начал проходить через стадии переживания утраты, то Нойз послал бы его в места не столь отдаленные. Но на деле так оно и было. Первой стадией стало отрицание: он долго убеждал себя, что это временно и что скоро Аоба все вспомнит и заявится к нему на порог квартиры с пакетом домашних пончиков — как он делал, когда они только начали встречаться. Но один за другим проходили дни, в течение которых ничего не менялось, и надежда Нойза угасала. На смену отрицанию пришла ярость, и Нойз начал расспрашивать членов своей команды — кто-то должен был знать, что произошло той ночью. Он хотел найти виновного в амнезии Аобы и выбить из него дух или даже убить его. Ребята из «Рафф Рэббита» понимали его и пытались подбодрить, но Нойз знал: среди раймеров уже ходят слухи о случившемся, и никто просто не осмеливается сказать ему правду. Райм был единственной отдушиной, местом, где он мог выплеснуть свою ярость, а друзья с радостью принимали от него очередной вызов на поединок. Не проходило и ночи без двух-трех раундов в Райм. И, возможно, благодаря этому, приходя домой, он падал на кровать и спал как убитый — без снов, без сожалений. Когда прошла пара недель и его гнев поутих, ребята из «Рафф Рэббита» позвали его позависать вместе. С Нойзом поделились травкой и пивом, и он наконец услышал историю о том, что случилось той роковой ночью. Это была просто более длинная версия уже знакомой ему легенды (Аоба перебрал с наркотиками, потом играл в Райм, а после его избили какие-то парни в переулке), однако к ней добавился еще один факт — парень, пострадавший от способностей Аобы в Райм и теперь лежащий в коме. Что и стало для его команды поводом разобраться с Аобой и преподать ему урок. — Да какого хрена? — раздраженно спросил Нойз. — В Райм невозможно по-настоящему ранить или убить. Урон-то виртуальный. Остальные пожали плечами. Никто так и не понял, что произошло, но все как один были уверены: какой-то раймер впал в кому из-за Аобы. И, что хуже всего, подобное уже случалось раньше. Нойз не знал, что делать. Он начал думать, как бы все обернулось, будь он в тот момент рядом. Смог бы он предотвратить инцидент, или его присутствие ни на что бы не повлияло? Он так и не узнает. Нойз каждую ночь вспоминал слова Таэ: «Ты не сможешь позаботиться об Аобе». И каждый день впадал в депрессию все больше и больше. Он начал ходить в гости к одноклассникам после школы, чтобы делать домашнее задание вместе, а вечером оставался с командой допоздна, до последнего раунда в Райм. Потому что находиться в квартире одному было невыносимо. Таэ зашла туда за вещами Аобы за день до его выписки из больницы, но Нойз все равно спрятал кое-что. А даже если бы не спрятал, каждый угол его квартиры хранил воспоминания о бывшем бойфренде. Тяжелее всего было заснуть одному. Первую неделю подушка Аобы хранила его запах. Нойз не стирал наволочку и все время переворачивал подушку, пытаясь удержать этот запах, пока от него не остался лишь слабый след, а потом просто обнимал подушку — так, как обнимал раньше Аобу, представляя, как его обнаженная грудь соприкасается с его телом, и даже дрочил, оставаясь в этих фантазиях, а потом исчезло все, и запах окончательно выветрился — и Нойз, совершенно отчаявшись, пытался угнаться за запахом, но его больше не было. И он продолжал прижимать к себе подушку и утыкаться в нее носом — каждую ночь. Необходимость увидеть Аобу стала настолько сильной, что в один день, направляясь к месту проведения Райм, он решил пройти мимо дома Таэ. Нойз не знал, какое из окон на втором этаже выходит из комнаты его бывшего, и наугад выбрал окно сбоку, прячущееся в полумраке узенького переулка. Он снова прошел под этим окном, когда возвращался домой, и сделал так же на следующий день. И во второй вечер, на пути обратно, ему повезло. Аоба стоял на небольшом балкончике, облокотившись на перила, и да, Нойз не ошибся с окном его комнаты. Однако он не курил, а просто вышел подышать свежим воздухом вместе со своим псом-Напарником, разговаривая с ним о чем-то и гладя его по загривку. Нойз остановился, улыбаясь, и прислонился к стене здания напротив, смотря снизу вверх на Аобу. На улице было темно, но словно какое-то шестое чувство подсказало Аобе, что за ним наблюдают — не прошло и минуты, как он перевел взгляд на Нойза. Тогда тот быстро отвернулся и продолжил свой путь. Но, конечно, он стал проходить под окном дома Аобы снова и снова, и его сердце билось сумасшедше быстро каждый раз, когда он ловил взглядом лишь его силуэт. В один день он увидел, как Аоба, хлопнув дверью, выбежал из дома, а потом привалился к стене и сполз вниз, сев на корточки и уткнувшись лицом в колени. Нойз так и смотрел на него, пока не обратил внимание на то, как дрожат его плечи. «Вот дерьмо…» — подумал он, вздохнув, все-таки вошел в небольшой садик перед домом и приблизился к Аобе, присев рядом. Он сделал это настолько бесшумно, что тот не заметил чужого присутствия и не сдвинулся с места, продолжая тихо всхлипывать. Нойз хотел было положить ладонь ему на плечо, но не посмел, вместо того окликнув Аобу: — Эй. Аоба замер, а затем начал рьяно вытирать рукавом лицо. Только убедившись, что выглядит более или менее лучше, он поднял голову и посмотрел на Нойза. «Отличие номер один нового Аобы: его глаза больше не золотистые. Теперь они орехового цвета», — отметил для себя Нойз. И, даже несмотря на то, что лицо его парня было перед ним и что ничем, кроме более темного оттенка глаз, он не отличался от прежнего себя, Аобу в нем Нойз больше не видел. Мимика, взгляд — такой открытый, такой честный — все это принадлежало другому человеку, и вдруг он почувствовал острую боль в груди. — Я знаю тебя, — прошептал неуверенно Аоба. Нойз кивнул. Он должен быть осторожным: одно неверное движение или слово может напугать нового Аобу. Этот юноша перед ним выглядел таким хрупким. — Я навещал тебя в больнице. Меня зовут Нойз. Лицо Аобы озарилось — он узнал его и робко улыбнулся. — А, теперь вспомнил! Ты был еще в школьной форме. — Да-да, это был я. Ну, как дела? Аоба отвел взгляд, нахмурившись. И без слов было ясно, что дела у него шли хреново. — Так себе. Я… я бесполезен. Бабуля говорит, что это нормально после того, что случилось, но иногда просто невыносимо, когда ты не можешь сделать… хоть что-нибудь! Я не помню, где что находится в доме, и продолжаю спотыкаться обо все подряд снова и снова… Черт возьми, я даже не помню, как использовать рисоварку! «Возможно, потому, что ты давно не жил в этом доме и уж тем более не использовал рисоварку», — подумал Нойз, но промолчал. Он все еще не мог принять то, с каким открытым и доверчивым лицом Аоба смотрел на человека, которого не знал. Потому что так нечестно. Потому что это лицо, этот голос — все принадлежало только Нойзу, их поздним ночным разговорам в кровати, их ленивым воскресным утрам, когда они занимались сексом, и смеялись, и готовили завтрак из странной комбинации еды, которую находили в холодильнике. Все это касалось только их двоих. Аоба не имел права просто так держать свое сердце открытым и предлагать его всем подряд. Нойз хотел вцепиться в него и никогда не отпускать. Но Аоба больше не принадлежал ему. Из мыслей его вырвал вопросительный взгляд Аобы, и он вспомнил его слова: он никогда не мог прочитать эмоции по его лицу. Ну, за последние месяцы его бойфренд стал преуспевать в этом, но теперь, конечно, его прогресс не имел значения — он ничего не помнил. Нойз попытался ободряюще улыбнуться ему. — Ты… не ответил мне тогда в больнице. Как мы с тобой познакомились? — спросил Аоба после долгой паузы. — Я был твоим парнем, — прошептал Нойз. Аоба вскинул бровь, усмехнувшись. — О, так теперь я встречаюсь со школьниками? Прости, но уж как-то с трудом верится. Нойз прекрасно понимал, что Аоба думает об их «отношениях»: наверняка Нойз — какой-нибудь его малолетний знакомый, который страдает от неразделенной любви к нему. Вдруг он почувствовал себя ужасно устало от этого разговора и поднялся. — Уже уходишь? Аоба выглядел расстроенным, но Нойз действительно должен был установить дистанцию между ними. Прямо сейчас. — Да. Увидимся. Впервые он начал думать, что, возможно, было бы лучше вернуться в Германию. * * * В конце концов он решил зайти в тату-салон Мизуки, зная, что тот все еще поддерживает связь с Аобой. К тому же Мизуки действительно был рад снова с ним встретиться, и это обнадеживало. — Ну и как ты добился разрешения видеться с Аобой? — спросил Нойз. Он расположился в довольно удобном кресле с бутылкой пива, наблюдая, как Мизуки бьет тату на спине девушки. — Заверил его бабушку, что не имею ничего общего с Райм, и она мне разрешила. Плюс мне пришлось применить все свои навыки убеждения — не может же она вечно держать Аобу взаперти! Бедный парень от скуки на стенку лезет. А что насчет тебя? — Меня? — Да! Ты ведь заходил к нему? Нойз сжал губы и покачал головой. — Так ты… просто решил отступиться от него? Пф. Я разочарован в тебе, мелкий. — А что мне еще остается? Он меня совсем не помнит. Да он даже не верит, что мы с ним встречались! Мизуки на секунду задержал на нем взгляд и снова сосредоточился на работе. — Я знаю, что ты не можешь заставить его вспомнить тебя, но… я не знаю, чувак, он все-таки не рвал с тобой. Это был несчастный случай, он любил тебя, разве не так? Нойз пожал плечами. Они с Аобой не относились к тому типу людей, которые признаются друг другу в любви, но он был уверен, что Аоба дорожил им. — Знаешь, на твоем месте я бы не стал его так легко отпускать. Нойз почувствовал гнев и бессилие. — Я повторю: что мне еще остается? — Может, попытаться подружиться с ним для начала… Слушай, сегодня ночью у меня выходной, и Таэ разрешила вытащить Аобу в бар… Ей совсем необязательно знать, что ты тоже придешь, верно? Нойз улыбнулся. — Это звучит… здорово, правда. — Просто напомню, на всякий случай… Никакой Райм, никаких наркотиков и никакого алкоголя, за исключением пива. — …Во сколько встречаемся? * * * Нойз почувствовал облегчение, узнав, что Аоба не против его компании. Они встретились в баре и без проблем — был еще ранний вечер — умостились у барной стойки. Мизуки и Аоба уже сидели там и оживленно болтали, когда пришел Нойз, весь перенервничавший. После встречи с Мизуки он сомневался в эффективности их маленького плана все больше и больше, пока не сделал вывод, что идея собраться втроем — полный отстой. Однако спустя час от назначенного времени он выключил компьютер, переоделся и вышел из дома. Просто так, ни о чем не думая. И вот он увидел их вместе: Мизуки и своего бывшего бойфренда, который выглядел ужасно мило и зародил слабую надежду в груди Нойза, когда так тепло ему улыбнулся. А затем повернулся к Мизуки, и улыбка на его губах сменилась усмешкой. — Выходит, мой предполагаемый парень тоже здесь? Круто! Чем больше, тем веселей. Мизуки нахмурился и перевел взгляд с Аобы на Нойза, после чего снова посмотрел на Аобу. — Значит, это правда… Он не верит тебе. — А я говорил, — Нойз вздохнул и, забравшись на барный стул, заказал себе пива. — Аоба, я могу подтвердить, что вы действительно встречались… Даже жили вместе. Как долго, Нойз? Аоба разинул рот, шокированный услышанным, и уставился на Нойза. — Пять месяцев, — буркнул тот, отводя глаза. Горлышко пивной бутылки вдруг жутко заинтересовало его. Но в конце концов, после длинной неловкой паузы, он повернулся и взглянул на Аобу, который сжал губы в тонкую нитку и выглядел так, будто вот-вот заплачет. — Эй, не надо. Прошу. — Я… я ничего не помню! — почти закричал Аоба, тут же зажав рот ладонью и зажмурившись, словно пытаясь таким образом контролировать эмоции. — Это не твоя вина, Аоба, расслабься, — сказал Мизуки, печально улыбнувшись. — Тебе надо немного выпустить пар. Вот, выпей виски… Лучше? Неуклюже опрокинув в себя шот, Аоба вытер подбородок и кивнул. Он казался более уверенным, но изо всех сил избегал встречаться взглядом с Нойзом, особенно когда заговорил: — Я не понимаю, каким нужно быть человеком, чтобы встречаться с ребенком, но, чем больше я узнаю о своем прошлом, тем ужаснее себя чувствую… — Да ладно, ты был славным! — воскликнул Мизуки. — Ну, может, не совсем славным, но и не ужасным точно. У тебя были свои плюсы: ты умел отрываться, был даже слегка двинутым на голову, но в хорошем смысле. И нет ничего постыдного в ваших отношениях с Нойзом. Вы оба были счастливы вместе. Ты просто не парился по поводу его возраста. В груди Нойза кольнуло, и одной ногой он уже стоял за порогом этого бара, намереваясь вернуться домой. — Я не знаю, мне кажется, я просто использовал Нойза… К тому же совместная жизнь и все такое — непохоже на меня. Он наконец посмотрел на Нойза и все же робко улыбнулся ему. — Мне правда жаль, Нойз. Тебе, должно быть, еще хуже, а я просто не знал, что происходит. Бабушка не рассказывала про тебя. — Она считает, нам не стоит встречаться, — вздохнул Нойз. Аоба склонил голову набок, нахмурившись. — Почему? — Спроси ее сам, — буркнул Нойз, пожав плечами. Он тоже не понимал, почему Таэ считает его плохой партией для своего внука. Мизуки сменил тему разговора на музыку, и тяжелая атмосфера стала понемногу рассеиваться. Однако Аоба, казалось, больше витал в своих мыслях, нежели слушал Мизуки. После пары бутылок пива и еще одного шота виски Аоба наконец заговорил заплетающимся от количества выпитого языком: — Эй, я тут подумал… Если я жил у Нойза последние несколько месяцев… может, мне нужно вернуться туда, и тогда я что-нибудь вспомню? Сердце Нойза забилось быстрее. Мизуки рассмеялся и хлопнул друга по спине. — Нихера себе ты быстро надрался! Но вообще завалиться домой к Нойзу и поиграть на приставке — классная идея. Что скажешь, малыш? — Нойз кивнул, сдерживая себя, чтобы не оттолкнуть Мизуки и не обнять Аобу. — Тогда решено! У тебя дома есть алкоголь? Нет? Тогда прихватим пару бутылочек пива. Купив пива в баре, они направились к дому Нойза. И, пускай Нойз пытался не питать надежд на его счет, в груди все болезненно сжалось от реакции Аобы, когда тот воскликнул, какая у него современная и круто обставленная квартира и как ему удается поддерживать все в чистоте. — А ты думал, я в собачьей конуре живу? — безэмоционально спросил Нойз. Аоба покраснел. — Я такого не говорил! Но у тебя дома намного чище, чем в моей комнате, вот и все. Нойз равнодушно промычал что-то и принялся показывать остальную квартиру, ожидая… сам не зная чего. Он даже показал Аобе некоторые из вещей, которые хранили дорогие воспоминания о моментах, разделенных на двоих: маленькие подарки друг другу, любимая сине-оранжевая куртка Аобы — настолько заношенная, что с наступлением Рождества он купил новую, — и, конечно же, костюм Санты. Аоба смотрел на эти вещи, а потом на Нойза, бормоча под нос извинения и печально мотая головой. Каждый раз его сердце сжималось все сильнее. — Эй, спорю, у тебя на койле куча ваших фоток, — вдруг сказал Мизуки. — Может, покажешь ему? И Аоба уже сам потянулся к койлу Нойза, когда тот быстро отдернул руку. — Нет! — он заметил шок в глазах Аобы и попытался объяснить свою реакцию: — Они… они мои. Может, в другой день. Аоба покраснел, наверняка вообразив невесть что о содержании фотографий, но настаивать не стал и кивнул. После экскурсии по дому они сели играть в любимые видеоигры Аобы и Мизуки и даже повеселились все вместе, пока Аоба не начал зевать — тогда Мизуки сказал, что уже слишком поздно и что он проводит Аобу домой. Нойз не произнес ни слова в ответ. Он молча смотрел, как они одеваются, и на прощание только помахал им рукой. Оставшись один, Нойз прихватил остатки пива, сел на кровать и развернул экран койла. Если Аоба думал, что увидит интимные фото, то он был прав лишь отчасти. Большинство фотографий запечатлело обычные бытовые моменты двух людей, наслаждающихся совместной жизнью. Вот Аоба готовит, или хотя бы пытается, надев длинный черный фартук, и ухмыляется в камеру. Вот он и Нойз веселятся в баре Мизуки и корчат дурацкие рожи. Вот Аоба сидит у стены какого-то здания и хмурится, отдыхая после очередного поединка в Райм. Вот они, держась за руки, разговаривают с кем-то — очевидно, совсем забыв о камере… Их отношения были такими нормальными. И, пускай Нойз всегда осознавал, насколько счастлив он был, находясь рядом с Аобой, он не мог перестать думать о том, что ему следовало ценить каждую секунду того времени. Что, знай он, какая боль и одиночество последуют в будущем, он бы еще больше часов уделял Аобе. В конце концов он так и уснул — с высвеченным над рукой экраном койла и одной-единственной фотографией. На фото Аоба смотрел на него, оперевшись подбородком на ладонь, лениво растянувшись на кровати в то воскресное утро, и выглядел таким спокойным и счастливым — таким похожим на незнакомого ему Аобу, который смотрел на него открытым, чистым взглядом. На Аобу, который не помнил его.