Рассвет

Через несколько дней Сехун почувствовал себя лучше. Живот болел уже не так сильно, жар спал, и он уже не так резко реагировал на голос Ханя, когда тот просто интересовался его состоянием, по-прежнему оставаясь за закрытой дверью. Таблетки, купленные в первый же день, оказались достаточно действенными. Сехун шумно выдыхает, переводя взгляд к открытому настежь окну. В комнате прохладно, но свежий воздух сейчас был ему куда важнее. Стрелки часов приближаются к полдню, а значит, пусть он и проспал завтрак, но на обед точно успеет. Омега чувствует острую необходимость покинуть сегодня комнату и сделать это как можно скорее. В теле все еще чувствуется слабость, и Сехун с трудом заставляет себя подняться с постели и дойти до ванной комнаты. Горячая вода в душе заставляет проснуться окончательно и разогреть мышцы. Собрать мысли в кучу оказывается намного проще. Сехун заворачивается в теплое махровое полотенце и с босыми ногами проходит в комнату, ежась от холода покрытия на полу, но довольно выдыхая, когда ступает на мягкий ковер с длинным ворсом. Омега надевает брюки, рубашку и зачесывает мокрые волосы назад, оставаясь перед зеркалом немного дольше, чем делает это обычно. Он разглядывает себя, думая, что что-то в нем изменилось, но, не понимая, в чем именно дело. В конце концов, в нем нет ничего особенного. Ничего такого, что могло бы заставить взрослого альфу, Ханя, подумать о возможности их отношений. Сехун приходит немного позже, чем нужно. Стол, во главе которого сидит альфа, уже накрыт на две персоны. Сехун привычно садится по правую руку от него, но взгляд поднять не решается. По тому, что еда в тарелке Ханя еще не тронута, становится понятно, что он ждал его. — Ты в порядке? — Хань первый нарушает тишину, когда видит, что омеге неуютно. Сехун ведет плечом и кивает. — Все хорошо, хен, — Сехун отзывается и берется за столовые приборы, пресекая тем самым дальнейшие вопросы. Ему неловко смотреть на альфу после всего, что между ними произошло несколько дней назад. Он изо всех сил старался забыть это, думать о чем-то другом, но не мог. Но почему же сам Лу такой спокойный? Мужчина действительно не считает, что произошло что-то необычное? Или он также решил отпустить эту ситуацию? Сехун хотел поговорить об этом, но в то же время ему было страшно. Они обедают молча. Сехун впервые думает, что его раздражает тихий звук движения маятника напольных часов в столовой. Аппетита нет. Он заставляет себя проглатывать еду лишь потому, что не ел уже больше суток и живот неприятно крутит от голода. — Через полчаса жду тебя в холле, Сехун. Одевайся. И... высуши волосы. Ты можешь простудиться, — Хань откладывает столовые приборы, заканчивая с обедом, в то время как Сехун продолжает ковыряться в почти полной тарелке. Он не объясняет ничего, выглядит задумчивым, но Сехун съеживается, когда теплая ладонь альфы касается его макушки. Сехун поджимает губы, провожая Ханя взглядом, и отодвигает от себя тарелку, почти полностью потеряв аппетит. Они не поговорили нормально, и ему все еще было странно находиться рядом с альфой, но не послушать его просьбу повода не нашлось. Омега действительно возвращается в комнату, сушит волосы, а затем надевает пальто и ботинки. Он немного медлит, но, кидая взгляд на часы, понимает, что его уже ждут. Хань без слов открывает заднюю дверцу автомобиля, и Сехун спешит спрятаться в теплом салоне, чтобы не мерзнуть на пороге, ожидая, пока старший поговорит по телефону. К удивлению, разговор альфа заканчивает действительно быстро и садится за руль сам. Это было достаточно редко, но Сехун ничего не мог сделать с легким восторгом, который испытывал, когда наблюдал за тем, как уверенно Хань ведет машину. — Куда мы едем? — Сехун все же решается спросить спустя несколько минут после того, как они отъехали от дома. Хань включает радио, но делает так тихо, что едва можно разобрать слова в новостях, которые зачитывает диктор. Альфа кидает взгляд в зеркало заднего вида всего на пару секунд, смотрит на омегу, а затем вновь возвращает внимание к дороге, сжимая руль немного крепче. — Я хочу показать тебе одно место. Сехун неуверенно кивает, переводя взгляд к быстро сменяющимся пейзажам за окном, и ловит себя на мысли, что они свернули на незнакомую ему дорогу. Впрочем, едут они недолго. Сехун не успевает задремать и читает несколько новостей в ленте, прежде чем автомобиль сворачивает с практически пустой трассы, а затем останавливается у обочины. Хань снова открывает дверь автомобиля, подавая Сехуну руку и помогая ему выбраться. Омега приподнимает воротник пальто, прячась от холодного ветра, и удивленно осматривается, понимая, что они находятся у небольшой рощи, а впереди виднеются больше кованые ворота. — Что мы здесь делаем? — Сехун выдыхает, поджимая губы. Ему здесь не нравится. Он хочет уехать, но Хань осторожно берет его под локоть и ведет вперед. Через ворота, вдоль каменных плит с выбитыми на них именами, и Сехун старается не читать ни одно из них, не смотреть на даты, указанные там же. Но он пропускает вдох, когда они останавливаются у могильных камней, находящихся немного в стороне от остальных. Их два, они абсолютно идентичны, и омега понимает, что его больше не держат, когда позволяет себе осесть на колени, прижав сжатые в кулаки ладони к груди. — Мама, папа... — Сехун сипло выдыхает, затем задушено всхлипывает, разглядывая небольшие черно-белые фотографии. До этого момента он мог лишь хранить в памяти их образы и старался не забывать то, как они выглядели. Но с каждым днем это становилось делать все сложнее. Хань делает шаг в сторону и отворачивается, оказываясь не в силах на это смотреть. Он будет лишним звеном в этой цепи сейчас, когда Сехун должен побыть с родителями наедине. В груди неприятно саднит, а на кончике языка оседает горечь. Альфа слишком явно чувствует свою вину в том, что омега остался одинок. Все, что он давал Сехуну, было ничтожно мало, по сравнению с родительской любовью, которую он мог бы получить. По сравнению со спокойной и беззаботной жизнью, которая могла бы быть у омеги. А ведь он был ему благодарен даже за эти крупицы тепла и внимания! Сехун не обращает внимания на холод, бормочет что-то тихо себе под нос и плачет. У Ханя сердце сжимается от каждого всхлипа омеги, но он не позволяет себе подойти ближе, обнять дрожащие плечи. Не позволяет себе прижать его к своей груди, согреть, сказать, что рядом. Мальчишке нужно выпустить наружу все, что он так долго копил в себе. Ему самому нужно успокоиться. Он принял верное решение, когда привез сюда Сехуна сам, а не поручил это дело Чонину. В своих мыслях они проводят слишком много времени. Сехун отказывается вставать с холодной земли даже тогда, когда начинает темнеть, а с неба падают первые капли дождя. Омега не обращает совершенно никакого внимания ни на то, что одежда и волосы намокают, ни на испачканные влажной землей брюки. Хань наконец позволяет себе посмотреть на Сехуна, хмурится, но молча направляется к выходу с кладбища. Омега не реагирует на тихие шаги старшего, когда он уходит в сторону, где они оставили автомобиль, так же, как и на то, что над его головой появляется большой зонт. Хань плюет на то, что сам промок насквозь, когда дождь лишь усилился, и поворачивает зонт так, чтобы вода не попадала на Сехуна. Он поклялся себе, что будет заботиться об этом омеге, но пока приносит в его жизнь только боль и страдания. Проходит еще полчаса, прежде чем Сехун тихо икает вперемешку со всхлипом и наконец поднимает голову, удивленно распахивая заплаканные глаза. Только сейчас он наконец понимает, сколько времени на самом деле прошло, и чувствует, что ему ужасно холодно. Но еще больше ему становится стыдно из-за того, что Хань все это время находился рядом с ним. Омега поднимается и, вытирая щеки ладошками, хватается за чужую руку, чтобы зонт оказался и над головой старшего. — Хен, ты весь промок... — Все хорошо, Сехун-а, — Хань отвечает тихо и качает головой, заглядывая в чужие, красные от слез глаза. Ему нужно знать, что все в порядке. Что омега не сломался сейчас внутри, что ему стало легче от того, что он оказался там, где должен был побывать уже очень давно. Сехун закусывает губу и словно не отдает себе отчет в действиях, когда тянется, убирает пальчиками мокрые волосы с лица альфы. Но шумный вздох мужчины заставляет его прийти в себя и отдернуть руку. — Нужно ехать домой. — Давай где-нибудь поужинаем? — Хань слабо улыбается, видя чужое замешательство. Он не хочет возвращаться в стены дома. Там, где Сехун снова спрячется в свою комнату. Он совсем забывает о том, как они оба сейчас выглядят. — Но тебе нужно переодеться, — Сехун неуверенно цепляется за лацкан чужого пиджака. Он не отказал бы Ханю в любой другой ситуации, совсем забыв о том, что еще утром ему было неловко смотреть старшему в глаза. Но сейчас он хочет лишь согреться и надеть сухую одежду. — Ты прав, — Хань кивает, вдруг понимая, что забыл о слабом здоровье омеги. Каждая секунда на улице сейчас может обернуться для Сехуна сильной простудой. Хань ведет омегу к машине, заставляя снять намокшее пальто, и заворачивает его в плед, лежащий на заднем сидении автомобиля специально для Сехуна, ведь тот часто засыпал в дороге. Он возвращается на место водителя и морщится в желании ударить себя кулаком по груди. Мальчишка смотрит в окно с такой тоской, что и дураку становится понятно, что он хочет сейчас выбежать из автомобиля и вернуться к могилам родителей. Что он не уходил бы оттуда, останься один. Не ел бы и не пил бы несколько дней, и выплакал бы все слезы. Но Хань ему не позволит. Альфа заводит машину, и они снова едут молча, каждый погруженный в свои мысли. Лу понимает, что спрашивать у Сехуна о его состоянии сейчас будет достаточно глупо. Он должен осознать то, что увидел. Снова смириться с той правдой, с которой учился жить годами. Страх того, что мальчишка узнает правду, сжирает Ханя сильнее, чем когда-либо, но он не мог скрывать от него это и дальше. Сехун имел право знать хотя бы то, где его родители похоронены. — Давай поужинаем вместе дома? — Сехун спрашивает неожиданно, когда автомобиль заворачивает к дому, и Хань облегченно выдыхает. Они давно не проводили время вместе, и напряжение, что повисло между ними за эти несколько дней, было необходимо как-то искоренить. Альфа вновь смотрит на омегу через зеркало заднего вида, но не успевает ответить. В салоне раздается звук входящего звонка, но Хань переводит его на наушник, не позволяя слышать Сехуну разговор. Он без труда узнает голос звонившего, и Чонин говорит достаточно быстро, чтобы он мог понять суть происходящего сразу. Но становится ясно, что дело неотложное. Это заставляет тихо выругаться себе под нос и остановить машину у порога дома. — Прости, мне нужно уехать, — Хань резко выдыхает в сторону Сехуна и хмурится, смотря в лобовое стекло перед собой. Как бы ему ни хотелось остаться сегодня с омегой, он не мог позволить себе пренебречь делами семьи. — Что-то случилось? — Сехун прикусывает губу и кутается в плед сильнее, наконец спуская ноги с сиденья и спешно обуваясь. Он редко видел Ханя настолько обеспокоенным чем-то, и сейчас это было слишком очевидно. — Хен, я... Сехун осторожно касается плеча альфы и задерживает дыхание, когда тот накрывает его ладонь своей. Хань оборачивается, сжимая холодные пальцы омеги. Их взгляды сталкиваются. Сехун забывает, как дышать. — Я постараюсь вернуться к тебе как можно скорее, — альфа мягко улыбается, а Сехун часто моргает, словно не понимая, почему в груди так неприятно тянет. Ему неспокойно, и он уже давно не верит так просто в то, что дела всегда идут хорошо. — Тебе нужно идти в дом и согреться, Сехун-а. Хань настойчиво кивает в сторону порога, где дворецкий уже привычно распахнул дверь. Сехун сводит брови к переносице, но позволяет себе поддаться чужой просьбе, нехотя отнимая руку от чужого касания. Кожа словно горит, и омега прижимает ладонь к груди, выбираясь из машины. Он поднимается на порог и позволяет себе еще раз обернуться, когда автомобиль альфы снова трогается с места и выезжает за ворота.

***

В гостиной достаточно темно — лишь пара ночников и всполохи огня в камине освещают часть комнаты, погружая пространство в приятный полумрак. Тихий треск дров убаюкивал, а сухая одежда и стакан горячего молока заставили омегу окончательно погрузиться в крепкий сон. — Сехун, — омега морщится, не желая открывать глаза, но все же делает это, натыкаясь непонимающим взглядом на дворецкого. — Мальчик мой, тебе лучше пойти спать в свою комнату... — Но я подожду хена, — Сехун качает головой и приподнимается, потирая заспанные глаза ладонями. Часы показывают далеко за полночь. — Тебе не стоит ждать. Господин не вернется, — мужчина выдыхает и ловит непонимающий взгляд, прежде чем качает головой. — Сехун, с ним произошел несчастный случай... Сехун распахивает глаза и чувствует, словно из груди выбили весь воздух резким ударом. В глазах мальчишки застывают слезы, и он пытается прийти в себя, прежде чем у него получается тихо вскрикнуть, а затем и вовсе почти проскулить. Так жалобно и протяжно, что дворецкому приходится поймать его над полом, когда он подскакивает с дивана и пошатывается. Омега хватается за чужие руки и мотает головой, не понимая, как с Ханем могло что-то случиться. Только не с ним! Сердце пропускает пару ударов, звуки доходят, словно через вату. Сехун вздрагивает, когда его достаточно сильно встряхивают за плечи. — Сехун, господин Лу жив. Он в больнице, — дворецкий пытается хоть немного успокоить мальчишку, и ему это почти удается. Омега замирает на несколько долгих мгновений, словно пытаясь осознать сказанное ему сейчас, а затем резко дергается, подрываясь, и бежит к прихожей. Он успевает только обуться и хватает с вешалки первое попавшееся пальто, выбегая на улицу. — Сехун, вернись! — Отвезите меня в больницу! Вы же знаете, где хен!? — Сехун распахивает дверь в домик дежурного охранника, не слушая криков дворецкого за своей спиной. Он думает, что мог бы спросить у него, но на это нет времени. Мужчина медлит, кидая взгляд на монитор с камерами, и нехотя кивает. Уже ночь, и им явно не поздоровится за то, что этот омега сейчас не находится в стенах дома. Но испуганный и потерянный взгляд Сехуна заставляет сдаться и взять со стола ключи от служебной машины. Сехун не ждет, когда автомобиль поставят на сигнализацию и последуют за ним. Он проносится мимо нескольких машин скорой помощи, едва не попадает под колеса одной из них, когда та заезжает в ворота, и залетает в просторный холл. Несмотря на позднее время, здесь достаточно много людей. Омега теряется, когда ловит на себе удивленные взгляды, но мотает головой и кидается к стойке регистратуры. — Лу Хань! Какая у него палата? Я должен его увидеть! — Молодой человек, не кричите, — пожилой омега морщится и тихо хмыкает, отодвигая от края стойки журнал, который Сехун смял локтями. — Вас не пустят в реанимацию. Приходите завтра, мы сообщим Вам... Стойте! Вам туда нельзя! Сехун плюет на охрану в больнице, на то, что его могут вывести под руки, и на то, какой шум поднимается за его спиной из-за криков этого медбрата. Он не слушает предупреждений и находит взглядом стрелку-указатель с надписью “реанимация”. Двери с матовым стеклом поддаются слишком легко, и он практически падает в руки удивленному врачу, вышедшему из своего кабинета. — Что Вы здесь делаете!? — Пожалуйста, я... Лу Хань... я должен к нему попасть, — Сехун бормочет, пытаясь отстраниться, но его достаточно крепко удерживают на месте. — Вам лучше покинуть это место, — доктор хмурится и подталкивает Сехуна обратно, но омега пытается вырваться из его рук так, что оказавшейся рядом медсестре приходится помочь его удержать. — Вы не понимаете! Я должен! — Сехун вскрикивает, а затем всхлипывает, когда понимает, что растерял почти все силы для сопротивления. Он делает еще одну попытку и оседает на пол, не позволяя поднять себя. В голове каша из мыслей. Ему страшно от происходящего, от неизвестности. Ему не позволяют даже увидеть Ханя. Почему!? — Пропустите его, — за спиной врача раздается знакомый голос, и Сехун резко вскидывает голову, не веря своим ушам. Руки, удерживающие его, пропадают, и Сехун резко подрывается с места, кидаясь к стоящему у одной из дверей человеку. — Чонин... — Иди к нему, — Ким кивает и приоткрывает дверь, пропуская мальчишку в палату интенсивной терапии. Сехун замирает, пытаясь осознать происходящее. Сейчас Хань выглядел совсем иначе. Не так, каким он привык его видеть. Кислородная маска на лице, провода, мониторы... Он видит перевязанный торс и то, как сквозь белые бинты местами просочилась кровь. Омега сглатывает, подходя ближе к кровати, и снова не сдерживает тихого всхлипа. Альфа с трудом открывает глаза и словно не узнает в первые мгновения, прежде чем его взгляд резко проясняется. Он делает над собой усилие, приподнимаясь и крепко хватаясь за ладошку омеги, прося его наклониться. Он должен сказать ему... Сехун послушно присаживается на край кровати, склоняется ближе и пытается сморгнуть слезы, из-за которых почти ничего не видит. Он дышит через раз вместе с тем, как грудь альфы вздымается все реже и тяжелее. — Сехун-а... — Хен, все будет хорошо, — Сехун заламывает брови, мотая головой. Он пытается улыбнуться, не зарыдать сейчас, но выходит плохо. Слезы катятся по щекам, падая на лицо альфы, и Хань закрывает глаза, прежде чем снова кинуть на него затуманенный болью взгляд. — Сехун-а, не верь... никому... — альфа делает над собой усилие, закашливается, но не пытается потянуться к маске, чтобы снять ее. — никому... кроме Чонина... Сехуна оглушает писк приборов. Хватка Ханя слабнет, и его рука выскальзывает из ладошки омеги. — Хен?... Хен! — Сехун кричит, словно пытаясь заглушить этот ужасный звук. Кричит, словно Хань и правда услышит его сейчас и откроет глаза. Сехуна оттаскивают в сторону. Он не понимает, как его выводят в коридор, сажают на диванчик и что-то спрашивают, не давая броситься к каталке, когда Ханя вывозят из палаты. Он не реагирует на голос Чонина, на протянутый ему стакан воды и сводит дрожащие ладони вместе, сцепляя пальцы в замок. Мысли исчезают из головы, а нервы натягиваются, словно струны. Еще немного, и они лопнут с таким же мерзким звоном! Хань просто не может его оставить. Не так просто. Он ведь единственный, кто у него есть. Он был для него родителями, старшим братом... первым и единственным человеком, которого он полюбил. — Пожалуйста, не уходи... Не бросай меня, — Сехун забирается на диванчик с ногами и утыкается в свои колени, пряча лицо. Чонин садится рядом и больше ничего не спрашивает. — О Сехун? Я хотел бы поговорить с Вами о Вашем опекуне, — омега вздрагивает, когда спустя час слышит незнакомый голос, однако, головы не поднимает. — Я не хочу ни о чем разговаривать. Оставьте меня в покое, — Сехун сипит едва слышно и охает, когда его берут под локоть, призывая поднять взгляд. Человек ему незнаком, но он выглядит таким настойчивым, что становится страшно. — Я тоже скорблю о потере, но нужно решить некоторые вопросы касательно... — О... О какой потере!? Он не...! — Сехун едва не задыхается, осекаясь на полуслове, когда на его плечо опускается чужая ладонь. — Закрой рот и убирайся! — Чонин рявкает, отходя от автомата с кофе, и делает глоток горького напитка. Он на взводе, у него сдают нервы, и подобные индивиды сейчас лишь усугубляют ситуацию. — Или я вызову охрану. — Спасибо, Чонин, — Сехун поджимает губы, передергивая плечами, когда незнакомец отходит в конец коридора, а Ким все же набирает что-то в телефоне. — Сехун, подождешь немного здесь, хорошо? Я должен встретиться со свидетелем и спросить его о произошедшем лично, — альфа дожидается неуверенного кивка и поднимается, чтобы выйти в холл, где его уже ждут. Сегодня Лу совершил роковую ошибку, когда сел за руль самостоятельно и оказался без охраны. Сделка, на которую они приехали, прошла успешно, но стоило ей закончиться, а Ханю отъехать на пару метров, его автомобиль превратили в решето автоматной дробью. Он чудом дожил до того момента, как его доставили в больницу. Сехун действительно ждет, заламывает пальцы и упирается взглядом в часы, висящие на стене. Стрелки двигаются медленно, словно и вовсе стоят на месте. Ожидание его убивает, и он видит перед собой протянутый стакан с водой только тогда, когда его руки легко касаются. — Что это? — омега немного хмурится, когда медсестра снова пытается отдать ему стакан, но все же принимает его из чужих рук. — Это успокоительное. Выпейте, Вам станет легче. Сехун медлит. Он не уверен, что ему это поможет и стоит ли сейчас пить то, что дают ему незнакомые люди, но делает несколько глотков вопреки своим мыслям. — Постойте! — он окликает девушку, когда та отходит на несколько шагов, и тихо извиняется, читая имя на ее бейджике. — Есть какие-то новости? — Сейчас подойдет доктор и ответит на Ваши вопросы, — медсестра отводит взгляд и все же уходит, оставляя Сехуна в одиночестве, но ненадолго. Последняя дверь в коридоре отворяется, выпуская нескольких людей, и один из мужчин направляется в сторону омеги. Сехун поднимается на ноги, понимая, что это и есть нужный ему врач. — Доктор, как он? — Вы уверены, что не хотите поговорить в кабинете? — Просто ответьте мне! — голос дрожит, но Сехун просит настойчиво, и мужчина сдается. — Мы сделали все, что могли... У Сехуна темнеет перед глазами. В уши и легкие словно набивают ваты, и он чувствует, как его ведет в сторону, теряясь в пространстве. Ноги перестают держать омегу, и последнее, что он помнит, — обеспокоенное лицо врача. — Кто просил Вас!? — Сехун морщится. Голос Чонина над ухом раздается слишком резко и громко. По голове словно ударили чем-то тяжелым, и он распахивает глаза, дергаясь и стараясь уйти от мерзкого запаха, когда к носу подносят вату с остро пахнущим нашатырным спиртом. — Сехун, ты как? — Чонин, он... Хань... — Сехун бормочет, пытаясь осознать, связать слова в предложения, но не получается, и его перебивают. — Вы же меня не дослушали, — доктор тут же выдыхает и качает головой, когда ловит испуганный взгляд омеги. — Он в тяжелом состоянии, но он жив. — ...Жив, — Сехун глупо повторяет и шепчет одно слово еще несколько раз, прежде чем поднять на врача благодарный взгляд и прикрыть глаза. Сердце перестает стучать так быстро, словно испуганная птица в клетке, и он старается не думать о том, что ничего еще не закончилось. Главное, что Хань живой. Чонин приносит омеге пакет со льдом, ведь Сехун ударился затылком, когда потерял сознание и упал, а затем и стакан кофе. Он останется здесь столько, сколько будет нужно, ведь оставлять охрану палаты Ханя кому-то он не может. Точно так же, как и доверить защиту омеги лучшего друга. Принять эту новость однажды было сложно, но Сехун делал Ханя счастливым, и это единственное, что казалось правильным в этой ситуации.

***

— Ты уверен, что хочешь изводить себя здесь? — медсестра качает головой, когда под вечер снова видит Сехуна. Этот мальчишка приходил сюда каждый день, на протяжении целой недели, и неизменно сидел в коридоре. Бывало так, что он засыпал на том же диване, отказываясь уходить, когда его хотели забрать домой. — Я не уйду. Останусь здесь, — Сехун выдыхает, качая головой. Чонин ругается на него за то, что он почти не ест и не спит, приезжая домой только для того, чтобы сходить в душ и сменить одежду. Но он не изменит своего решения. — Господин Лу не придет в себя еще несколько дней. Ты только вредишь себе. — Я хочу быть здесь, — Сехун повторяет и хмурится. Неужели так сложно понять? Ему все равно, где терять сон и нервные клетки. Дома будет только хуже, ведь альфа будет не за стеной, а через половину города. Он сойдет сума от неизвестности. — Меня ведь к нему не пустят, да? Женщина тяжело вздыхает. Омега упрямый, и его настойчивый взгляд в совокупности с наивным вопросом вызывают улыбку. Приходится поддаться. — Пойдем, горе, — она ворчит немного себе под нос и не видит благодарного восторга в чужих глазах, когда отворачивается, чтобы открыть нужную дверь. — Дам тебе пять минут. Только тихо! — Спасибо! Сехун кланяется, еще раз благодаря медсестру, и осторожно прикрывает за собой дверь и берет стул, стоящий у стены, чтобы сесть рядом с кроватью. Хань бледный, его глаза сейчас закрыты, и аппараты снова оповещают о том, что он жив, лишь громким прерывистым писком. У Сехуна сжимается сердце. Омега нерешительно касается прохладной ладони Ханя и чувствует, как неприятно щиплет в носу, а на глаза наворачиваются слезы. Его руку не сжимают в ответ. В детстве он всегда сжимал его ладошки, когда Сехуну было страшно или одиноко. Почему же он не делает этого сейчас? — Приходи в себя скорее... пожалуйста... — омега не сдерживает тихих всхлипов, склоняясь и утыкаясь лбом в кровать рядом с чужой рукой. Он сидит далеко не пять минут, и заглянувшая в палату медсестра лишь сочувственно вздыхает, решая его не тревожить и стараясь не слушать тихое бормотание мальчишки. Это не ее дело. Сехун говорит много. Говорит то, что вряд ли позволил бы себе произнести, будь альфа в сознании. Он не знает, слышит ли его Хань сейчас, но думает, что ему совсем не стыдно, если это так. Он слишком сильно любит его. — Ты ведь меня не оставишь? Ответом Сехуну служит молчание. Он закрывает глаза, не видя того, как подрагивают ресницы альфы. ㅤㅤ