Второй апокалипсис

— Ты умеешь играть с ножом? — Да. 10 тысяч не слышит своего голоса, а руки начинают выполнять невербальную команду Альвина. Прямо сейчас Томас не чувствует ничего, кроме ненависти. Мерфи знает его имя, и от этого 10к хочется взять этот нож и вонзить ему прямо в мозг, только вот он этого не сделает. Рука не поднимется. Томас понимает все его действия, знает, почему Мерфи себя так ведет, и от этого страшно. Великая формула стокгольмского синдрома в действии: преступник и жертва, страх, понимание жертвой действий преступника. Испытывать что-то хорошее к Мерфи запрещено. У 10 тысяч внутри тоже есть свой хозяин, Рациональность. Только в борьбе за разум и мысли Томаса не всегда свой хозяин побеждает. Удары ножа становятся еле различимыми из-за скорости, у Томаса дрожат руки, и он делает ошибку за ошибкой. На столе появляются пятна крови. Мерфи усмехается и требует остановиться. У Томаса на каждом пальце по багровой засечке. Он чувствует свои кандалы, спутывающие все тело, пальцы болят, а Мерфи заставляет его замереть, видимо, откровенно наслаждаясь слезами парня, застывшими на каменном лице с пустыми глазами. — Что я сделал не так? — Альвин обходит стол и приближается к 10к, картинно бережно касаясь его руки и заматывая царапины своим платком. Томас молчит и смотрит прямо. Мерфи ведь просто жалкая пародия на правителя, трус, который прячется за спинами полукровок, преступник, которого тюрьма не исправила, а перевела на новый уровень. — Отвечай. Мерфи дает ему свободу и приказывает, но не влезает в голову. Томас пользуется свободой и плюет прямо ему под ноги. Альвин смеется громко, как будто озвучивает злодея из мультиков, только ему далеко даже до них. — Поднимись. На этот раз в голосе, резко ставшим спокойным, слышится явный приказ и Мерфи паразитирует в сознании Томаса. Тот пытается бороться до последнего, пока с подавленной злобой не понимает, что он уже давно на ногах. — Ну что с тобой не так, а? Что тебе не нравится? Я даю тебе все. Альвин касается его руки вновь, и у Томаса сносит крышу. Когда они только познакомились и сидели на крыше какой-то машины, а Томас съедал печенье наперегонки, лишь бы не делиться, казалось, что он что-то увидел. Что-то, что всем запрещено было видеть. Робкий зародыш интереса, соревновательного, грозившего в конце концов уничтожить и Томаса, и Альвина, ведь могли бы стать лишь той парой, которая действует во имя эгоистических желаний, а не ради друг друга. Но Томас видел этот взгляд и не мог ничего сделать. Когда они пили, когда Мерфи чуть не укусил его, когда 10к спасал эту напуганную задницу от зомби, ведь когда-то и Альвин их боялся — Томас всегда все замечал. У них был когда-то шанс. А сейчас Альвин нагло вторгается в личное пространство 10 тысяч и даже не думает о том, чтобы надавить на его волю. Безрассудно. Яркая боль от удара в скулу перекрывается вскриком Альвина от ножа, который Томас успел вогнать в плечо. Нож вошел рвано, разрывая кожу и докасаясь до мышц, а Мерфи не успел и дернуться. Все эти долгие месяцы, когда они всей командой боролись и умирали за сохранность Мерфи, этот подонок отсиживался в уголке, нисколько не тренируя силу удара или скорость реакции. Все это время Томас совершенствовался, и «покушение» на Короля это доказывает и напоминает Мерфи об их прошлом. 10к стал сильнее. И от этого каждое следующее поражение бьет напролом. Альвин вытягивает руку, и Томас под его властью вынимает нож сам. И все равно изворачивается, не желая прогибаться, выдергивает не сразу и задевает близко расположенные ткани. Мерфи не сильно успел измениться. Недостаточно сильно, чтобы сохранять свой царский вид при боли. Как только 10к вытаскивает нож, Мерфи зажимает плечо и покрывает все вокруг трехступенчатым матом. Томас смотрит на него ясными глазами и хочет чувствовать радость от такого простого возмездия. Но чувства смешиваются, не давая себя различить. — Да ты совсем охренел что ли? Мерфи выглядит как недовольный подросток, и усмешка Томаса все же не заставляет себя ждать. Это и правда забавно. Мерфи выгибает бровь и, все еще кривясь, смотрит на своего подопечного. Глаза стекленеют, и Томас медленно опускается на колени. Усмешка с предвкушенным удовлетворением тут же исчезают. — Ты действуешь мне на нервы. Томас молчит, пытаясь подняться против чужой воли, но результат в виде дрожи конечностей не обнадеживает ни на каплю. — Если я не ошибаюсь, то ты сам хотел избавиться от меня и стать свободным. Тебе не кажется, что стоило бить сразу в сердце? А то я, черт возьми, выжил и продолжу тебя учить. Это такая сложная мысль, Томас? — Альвин ухмыляется через ноющую боль и зло смотрит прямо на парня. Томаса передергивает. Мерфи умеет давить. Томас мог бы ударить прямо в сердце, а лучше в голову и не видеть этого недобога больше никогда. Мерфи не контролировал его. Это было целиком решение 10к. — Я преподам тебе очень важный урок, глупый маленький Томас, — чеканит Альвин, морщась от боли. У 10 тысяч бежит холодок по спине, и он насильно поднимается и вновь берется за ненавистную швабру. Своеобразная унизительная традиция, которую Мерфи придумал в самом начале заключения в Спокане. В кабинет влетают укушенные — видно, Мерфи успел позвать, пока Томас стоял на коленях. Альвин опускается в кресло, и его потерянные люди начинают с опаской обрабатывать рану, пока 10 тысяч позорно смахивает пыль прямо в центре кабинета. Это не дыба и не четвертование, не внушенное убийство друзей, это просто смахивание пыли. Это всего лишь маленький урок.