Like a drug

Лекарства и слова следователя положительно повлияли на писателя. Вскоре он погрузился в сон. В этот раз никакие кошмары ему не снились, его тело отдыхало. В комнате воцарилась умиротворенная тишина. Гуро закрыл книгу, встал с кресла и подошел к кровати. Эти несколько дней оказались перенасыщены различными эмоциями, требовалось незамедлительно действовать, так что только сейчас ему выдалось время для размышлений. Как этого мальчишку угораздило вляпаться в такую сложную проблему, за что должен так страдать? Как он оказался совершенно один в таком огромном доме? Где были слуги? Очевидно насколько сильно Николай был напуган, и какую безысходность чувствовал. Яков отчетливо запомнил его обезумевшие от страха и боли глаза, полные слез, от такого взгляда даже сейчас пробегали мурашки, а если вспомнить, как он кричал, то можно почувствовать укол в самое сердце. И ведь надо было ему вести только пришедшего в себя, слабого больного вечером на улицу! Почему он не отказал ему? Как ни кори себя, а ничем это не поможет… Остается лишь еще осторожнее и бережнее относиться к столь беззащитному Гоголю. В подтверждение своим мыслям Яков Петрович нежно коснулся его щеки, плавно провел вниз по шее и, убрав выбившиеся пряди за ухо, отстранился, чтобы каким-нибудь образом не навредить, вернулся в кресло. Спящий Николай — настоящее произведение искусства, такой же хрупкий и прекрасный. Эти черные как смоль, вечно слегка растрепанные волосы распластались по подушке, такие же черные густые ресницы, словно пером писаны на умиротворенно прикрытых глазах, все это контрастирует с чересчур бледным лицом, напоминающим Гуро о первом снеге, и тонкими обветрившимися искусанными губами, чуть приоткрытыми для поступления воздуха. Теперь следователь яснее чем когда-либо понял, что и почему сказал писателю некоторое время назад. Он наконец понял смысл тех самых слов неосознанно, но так уверенно произнесенных… Да… Ему нравился этот человек, со всеми его недостатками. Почему-то его совсем не волновало, что тот тоже мужчина, причем гораздо моложе, и возможный отказ совершенно не пугал. Ему достаточно было быть рядом и открывать новое в этом юноше. Самым главным для него стало избавление Гоголя от пагубной зависимости и возвращение ему здоровья. Это долгий и сложный процесс, но он чувствовал — по какой-то причине все получится. Гуро конечно совершил ошибку, но теперь он знает, что яд еще в организме, симптомы возвращаются, а значит лучше находиться в комнате на случай, если ухудшится самочувствие. К счастью доктор сказал, что осталось не долго, процедура займет, буквально, пару дней и они смогут выходить на прогулку хоть каждый день. Дальше — сложнее, предстоит работа над мыслями и чувствами, поскольку зависимость идет из головы. Размышления о будущем Яков решил таки оставить на потом, ведь за окном уже рассветает, а он так и не смыкал глаз… Уже за полдень, следователь и писарь только проснулись. Первым встал Гоголь, попытавшись взять чашку с водой с тумбы не открывая глаз, но потерпел неудачу — чашка разбита, Гуро разбужен. — Столь опрометчево с вашей стороны спросонья хвататься за вещи, вы не ранены? — сна уже ни в одном глазу, там беспокойство и что-то еще, но писатель не понял, что именно. — Простите-с великодушно...— трет глаза, прогоняя остатки сна. — Нахожусь я де ради вас, нежели что потребуется-говорите, чем бы я ни был занят-помогу. Вам еще трудно даются многие вещи - лучше делать все под моим присмотром. — Так и быть-с… — почему-то Николай только сейчас вспомнил вчерашний разговор перед сном, отчего несколько смутился. Приятно осознавать, что кому-то нужен, для кого-то важен… — Дрожайший мой, как ваши руки, еще трясутся? — задал вопрос следователь, беря его руку в свою. — Ныне не…- Яков нежно поцеловал его запястье, что совершенно выбило из колеи Николая, в этот момент стало заметно насколько ничтожно расстояние между ними. Тут же он инстинктивно отвел взгляд, а щеки покрылись румянцем, который на белоснежной коже выглядел так неестественно, будто был нарисован. — Николай, вы не простудились случаем? Как-то у вас лицо покраснело… — Н-не стоит-с беспокоиться! — Так и быть, но в случае чего не молчите. Который час? Да, нам следует уже позавтракать… или пообедать.- произнес он с легкой улыбкой. После Яков рассказал о том, как проходит лечение, что дальше ждет Гоголя. — Уважаемый, не изволите рассказать все-таки о себе? Мы пытаемся решить возникшую проблему, а вы столь кратки. Так дело не пойдет, вы всетаки писатель и должны обладать большим запасом слов. — А что обо мне говорить-с… — Ну хоть о том,как вы нажили себе данную проблему… Я ведь даже этого не знаю. Кто вам так подсобил, где, почему вы воспользовались этим, почему решили испробовать? — Признаться честно…я уже и не помню когда точно это началось… Кажется все случилось на одном закрытом балу… Помню, устав от толпы и светских бесед, вышел из зала в коридор…там было темно и тихо…я присел в кресло, стоявшее там… Некто проследовал за мной, и тут же оказался рядом… Завязался небольшой разговор, он спросил почему я пришел на этот бал. Ради девушки, да… Она была прекрасна, но я явно ее не интересовал.. Ей были по душе лишь деньги, которых у меня не было… Собственно у меня ничего не было, ни вдохновения, ни сил что-либо делать, даже самое последнее желание изо дня в день угасало…Внутри как будто бы была пустота, которую я тщетно старался заполнить алкоголем… Этот человек предложил мне целебное снадобье, поднимающее настроение… Прежде сего я отказался, но он настоял, сказал, что не простит, если не возьму, это же подарок… Дома, стало еще паршивее, тогда я вспомнил про подаренный пузырек… —  Извините, но куда смотрели ваши слуги? Почему вы оказались одни в день нашей встречи? — Они, Яков Петрович, быстро заметили во мне изменения. Пытались вернуть меня прежнего, но я не видел что делаю с собой и с ними… Так что вскоре они отчаялись и ушли… Все до единого… Знаете сначала ожидаешь, что это поможет успокиться, расслабиться, почувствовать себя лучше… И ведь поначалу так оно и есть, но вскоре уже пользуешь просто потому, что не можешь без этого жить, становится очень больно, а ощущения далеко не те, что в первый раз и приходится использовать больше… Но это не заполняет пустоту в душе… В тот день я безумно устал от этого и хотел все закончить. Но теперь я правда рад, что вы меня тогда спасли… Примите мою искреннюю благодарность. Яков Петрович ничего не говоря, заключил Николая в свои объятия. От неожиданности у того расширились зрачки, но руками он вцепился в рубашку следователя. — Ныне все будет хорошо… Вы больше не один… Вы нужны этому миру, вы еще столько всего увидите, услышите и почувствуете… Все будет хорошо… Слезы опять полились из глаз писателя, он готов поклясться, что однажды все выплакает, но это были слезы радости. Сейчас он хотел бы отдать всё, чтобы этот миг не кончался. Впервые после смерти матери, кто-то говорит ему настолько теплые слова. Он кому-то нужен, его поддерживают, принимают таким какой есть и не требуют ничего взамен… Гуро не жалуется, что он преувеличивает, беспрестанно плачет и говорит о своей боли и своих проблемах, а просто поддерживает. Это то, что ему действительно было нужно, он хотел чтобы его поняли, приняли, пожалели. Когда Гоголь более или менее успокоился, Яков слегка отстранился, легонько касаясь его щеки большим пальцем, смахивая слезы. — Милейший, почему бы нам не почитать? Хотите я почитаю вам, как родители читают сказки на ночь своим детям? — писарь лишь кивнул в ответ. Служанка принесла горячий чай, они пили его, следователь читал вслух в кресле, а Николай сидел в кровати все под тем же одеялом, окруженный кучей подушек. В камине потрескивали дрова, а на улице уже была темная ночь. Так тепло и уютно писателю давно не было, у него даже появились некоторые мысли насчет нового произведения, однако он не успел перенести их на бумагу… Теплота его сморила, и он уснул.