Томные воды

      Свод каурых коней остановился около ворот. Ветер взвился и, ударившись об ажурные прутья, засвистел. Бесконечное цоканье копыт вскоре наконец-то утихло: экипаж, едва подоспевший в срок, был последним.       Хрипло выдыхая скопившееся в груди отягощение вместе с воздухом, Лукас свесил ногу с подоконника и недоумённо проморгался.       Ох, этого ещё не хватало!..       Ошеломленный собственной невнимательностью, он лихорадочно отряхнул собравшийся на тканях штанины налёт, серый и пахучий. Что ж, одной бедой меньше, одной больше — какая уж разница? Всё равно оставалась самая малость: дождаться, пока последняя гостья, похожая на лавашный рулет дама, придерживая свой неудобный наряд, доберётся до дворца.       Щенок с детским любопытством следил за нервно дёргающейся стопой временного хозяина.       Пока тяжёлая леди доползла до позолоченных дверей, прошла, должно быть, целая вечность. Маг к тому моменту уже успел трижды эту леди проклясть и столько же раз отказаться от запретных заклятий. Всё-таки толстая леди не была виновата в его плохом настроении.       Горящий царским златом и обильным людским весельем, дворец весь преобразился — и в худшую, как считал Лукас, сторону. Балы он терпеть не мог; шёл он туда исключительно для того, чтобы обезопасить ввязавшуюся в очередную беду принцессу. Ну и, может, ещё для того, чтобы позлить бесячего Альфиуса, который, очевидно, ни за что на свете не упустил бы возможности поприставать к принцессе в этой его занудной манере. Ох какое этого наглеца будет ждать разочарование…       Вспомнив, чем закончился недавний диалог с императором, чародей лукаво ухмыльнулся. Да, вечер сегодня планировался занимательный…       Когда медлительная незнакомка окончательно пересекла выдраенный до блеска порог, Лукас порывисто соскочил на пол. Не готовый к столь резким переменам, щенок шуганулся и, оцарапав коготками рельефную плитку, бросился спасаться бегством. Тогда маг схватил упирающееся животное за ленту, повязанную на его пушистую шею, и, возвратив, притянул к себе.       — Слушай, — обратился он к волчонку так, словно тот по-настоящему его понимал. — Ты мне сегодня ночью понадобишься. Так что не порть свой внешний вид: не бегай, не валяйся…       Питомец бездумно тявкнул. Лукас же понял, что занимался ерундой, — и немедленно это прекратил. Куда более целесообразно было решить проблему магией.       По щелчку его пальцев щенок уснул; разлохмаченная шерсть мгновенно пригладилась — прилипла так крепко, что никакой ураган отныне был этой непоседливой зверюге не страшен.       Удовлетворённый проделанной работой, Лукас поднялся. Теперь, когда все незначительные мелочи были улажены, пришла пора переходить к серьёзным действиям — к тому, чего он ожидал и чего боялся. Хотя признаться себе в этом он пока и не мог.       Размяв кисти, затрещавшие в предвкушении скорых творений, он вскинул локти. Пол поглотила алая печать. Пространство пронзило молниями колдовства.       Лукас открыл глаза.       Пустота башни, способная зачаровать своей доступностью даже ребёнка, и звенящая тишина отныне остались позади. Ныне вокруг него, сбившись в компании по интересам, запестрели говорливые гости. Водоворот цветов завертелся с несказанным безумием, и Лукас с трудом сдержал тошноту.       Это всего-то начало, стойко напоминал он себе о неизбежном. Будет очень некстати, если он расклеится уже на этом этапе.       Чёрт… И какой это уже был бал на его счету?..       Связав свою жизнь с имперским двором, Лукас буквально подписал себе приговор на светскую деятельность, а потому не единожды был вынужден посещать мерзопакостные рауты. В конце концов, долг был долг. Но пусть раньше его, небезызвестного придворного мага, можно было заметить в списке приглашённых чаще обычного… благо, танцующим его не видели: изменять своим принципам он не думал. Любой леди, вознамерившейся стрясти с него приглашение на танец, он и сегодня незамедлительно бы отказал. Да, так он решил. Но до этой минуты он всё-таки должен был привнести в своё скучное существование одну крохотную перемену…       Перемену, несомненно, к лучшему.       Лукас лениво опёрся на колонну, отдалившись от кучкующихся лордов и леди. Невольно он отметил, что за столь продолжительный промежуток времени, который он сам провёл в забвенном сне, в мире людей практически ничего не изменилось. Что дворец, что наполнившее его общество… всё было едино. Чопорные аристократишки, кружащие подле них дамы… Те дамы, что были помладше, стыдливо приседали в поклоне, аккуратно приподнимая ластящиеся к полу юбки и сгибая лебединые шеи так низко, что их можно было спутать с взошедшим на небосвод полумесяцем. Старшие же, скабрёзно очерчивая подобранные корсетом фигуры, зазывающе льнули к тем, кого сочли для себя приличной — и, что важнее, выгодной — пассией. Всё это в итоге превращалось в отвратительный парад продажности и великой пошлости.       Лукас знал: к концу вечера не останется ни одного угла, который не пропитался бы вездесущими нотками похабства и лжи.       — Ну и пусть, — глухо вздыхал он.       Всё это было неважно. Нет, уж точно не сегодня ему стоило об этом волноваться — и не завтра. Этот приём должен был принести ему ценные плоды: ответы на вопросы, которые теперь тревожили не только их с принцессой, но и императора.       Когда тревога дошла до императора, дело приняло серьёзный оборот.       Лукас прищурился. Исподлобья наблюдая за ведущими бурную беседу мужчинами, он пытался увидеть в них — в их речи, в их мимике, в их жестикуляции — хотя бы один туманный намёк на предательство, однако его подозрения снова оказались напрасными. Как он и ожидал, никто из потенциальных подозреваемых, о которых ему сообщили Их Величество, не собирался заниматься проведением переговоров до официального начала раута.       Отвлекаясь на непринуждённые разговоры, все ждали появления великого императора Клода де Эльджео Обелия и его дочери, Атанасии де Эльджео Обелия.       — Господин маг…       Лукас, жестоко вырванный из пелены раздумий, не сразу сообразил, что слова, услышанные им, были обращены именно к нему. Хмурый, поражённый чужой наглостью, он экспансивно обернулся, чтобы выяснить, кем был тот ушибленный смельчак.       Пред ним предстали люди, иметь беседы с которыми он хотел меньше всего.       Подружка принцессы, противная химера, только-только осознав, что ей удалось привлечь его внимание, отцепилась от оттопыренной руки своего спутника и, выставив вперёд одну ногу, осторожно совершила реверанс — грациозный, изящный и умелый. По неуёмной дрожи её тела можно было сказать наверняка: она была возбуждена и чуточку напугана.       — Добрый вечер, — небрежно изрёк колдун, но не сдвинулся с места.       Кланяться кому-то, кроме императора и, конечно же, принцессы, он не намеревался. А отвечать на приторную-наигранную вежливость в схожем стиле он находил оскорбительным.       — А Её Высочество разве не с Вами?..       Позабыв о жеманной почтительности, обычно робкая и несмелая девушка вдруг шустро преодолела дистанцию. Она подобралась достаточно близко и, точно желая прочесть нелюдимого собеседника, как раскрытую книгу, заглянула чародею ровно в глаза, не смущаясь ни их диковинного цвета, ни знакомого холода, которым из раза в раз был полон его пристальный взор. Весь её облик полыхал поразительной самоуверенностью и… нахальством.       Их Величество как-то раз нелестно высказались по поводу семейки Альфиусов, попрекая их за нахальство и дерзость, и Лукас запомнил те слова, поскольку их с императором мнения совпадали. Правда, он не сомневался в химере, пусть и недолюбливал её по личным причинам: её, как бы там ни было, ценила принцесса. А принцесса в людях разбиралась неплохо. Но маг мог лишь гадать: была ли то пресловутая наивность, которой порой удивлялась даже безрассудная принцесса, делясь перед сном переживаниями о прошедшем дне, или же Альфиусовская девчонка за годы тренировок выбрала для себя удобную стратегию…       Сегодня под её маленькими ручками, сложенными ниже ключиц и изредка потряхивающимися в такт сердцу, будто при волнении, всё отчаяннее разгоралось мрачно-ежевичное пламя. От маны, парами изливаясь в воздух, исходили едко-терпкие нотки недобродившего вина…       Было совершенно очевидно: намеренно или нет, девица колдовала.       Лукас поморщился и, разорвав зрительный контакт, отвернулся. Он ясно осознавал только то, что таким образом она по обыкновению добивалась всего, чего крайне жаждала получить.       От него же она ничего не получит: ни её подхалимство, ни неумелая магия на него не действовали. Пускай обломится.       Время шло — и краткие секунды уже успели собраться в минуты, прежде чем до леди Маргариты наконец-то дошло: ответ на вопрос она из Лукаса не выудит.       Как от пощёчины, она отшатнулась прочь. Её брови опечаленно сдвинулись к переносице, и она стала совсем похожа на обиженного ребёнка.       Зловонная мана стихла.       Лукас впервые за последние несколько лет почувствовал себя очень старым.       Оттянув свою леди за локоть подальше от колдуна, явно не настроенного на дружескую болтовню, в диалог вмешался Иезекииль:       — Дженнет, не торопись. Его Величество и Её Высочество прибудут вместе, — спокойно пояснил ей он, кривя губы в обходительной полуулыбке. — Если принцесса Атанасия освободится, она удостоит нас своим вниманием после первого танца, танца дебютанток.       Закончив, он смиренно кивнул. Сестра отозвалась тем же жестом. Её былую печаль смыло довольно быстро. Опекающий её юноша весь переливался в свете зажжённых огней, как кованная драгоценными камнями статуэтка.       Как фианит, подметил маг, но значения своим мимолётным мыслям не придал.       Белый камзол гостя, кое-где вышитый золотом, сиял благородством, а обхваченные серебряной тесьмой рукава сверкали столь ярко и чисто, что издалека могло почудиться, словно лорд вот-вот сотворит чародейство.       Отчего-то подобная мелочь разозлила Лукаса. Не устояв, он решил было уже съязвить, но успел лишь вязко фыркнуть. В отличие от наследника Альфиуса, он, приспешник Их Величества, обладал некими сведениями, которыми пока не располагала даже принцесса. Более того, он, от рождения невероятно сообразительный, имел вполне чёткие и обоснованные предположения насчёт дальнейших действий приставучего Иезекииля, а потому позволил себе совершить некоторые выводы.       Один из таких выводов подсказывал ему: соперник сегодня в лучшем случае останется ни с чем. В худшем — своими же руками затянет на собственной шее петлю, прочную и непреклонную, как и сам император.       Прерванный на наиболее важном моменте, Лукас замер в поклоне.       С высоких ступеней послышался стук каблуков Их Величества.       Как и прежде, держась около отца, Атанасия взирала на собравшихся ради неё гостей свысока.       Мужчины, женщины, представители семей, приближенных к короне, и прочие мелкие чиновники — все они стояли не дыша, покорно опустив головы. Неровный ряд макушек, голых или же увешанных поблёскивающей бижутерией, был обращённый к правящей династии и отдалённо напоминал выпуклую карту, которая много лет украшала покои императора Обелии. Гости застыли, приняв единую позу, и ни один человек не осмеливался возвести к правителю своего пристыженного взгляда.       — Никак к этому не привыкну… — не то восхищённо, не то потрясённо вымолвила Ати, крепче прижимаясь к отцу, точно к щиту.       Мужчина, что удивительно, был вовсе не против близости напоказ. Он сам, наоборот, неосознанно держал дочь так тесно, как только позволяли рамки приличия, принятые в высшем обществе .       — Значит, они будут стоять так до тех пор, пока ты не привыкнешь, — с напускным равнодушием откликнулся он.       «Ты же шутишь, да?..» — Атанасия настороженно покосилась на него.       — Тогда я уже привыкла, папочка…       Она — так, на всякий случай — выдавила из себя пару незамысловатых смешков. Одному лишь богу да ей самой было известно, с какой тяжестью ей это удалось: едва сошедшееся в день торжества платье норовило, как минимум, разойтись, а как максимум, — с треском разорваться ко всем чертям.       Нервно просмеявшись, Ати задержала дыхание, отрешённо осязая, как со лба скатилась пара холодных капелек пота.       В следующий миг обширную залу обуяло зычным голосом. Атанасия с перепугу не поняла, что произошло, пока не увидела, как люди принялись неторопливо подниматься.       Вероятно, Клод отдал им соответствующий указ.       Обратившись к дочери, он смерил её одобрительным взглядом и, трепетно стискивая её пальчики, спустил вниз, к предвкушающей первый танец толпе.       Атанасия и сама предвкушала его не меньше других.       Устроившись подальше от толпы, они с отцом приготовились созерцать представления.       Юные дебютантки, пугливо озираясь по сторонам, ступили в образовавшийся круг. Обилие выразительных эмоций, охватывавшее молодых девушек всё сильнее с каждым мгновением, не могло не забавлять. Сосредоточенные, они то поджимали губы, то, перекидываясь с партнёрами ненавязчивыми взглядами, изображая подобие счастливых улыбок. Удавалось им это с напрягом.       Когда загремела до болезненного озноба знакомая музыка, принцесса непроизвольно сцепила руки в замок. Она вспомнила свой позор. Цепкое волнение проникло внутрь неё, сбивая дыхание.       Загудел бас, заплакала вольная скрипка. Дебютантки пустились в пляс. А Атанасия смотрела на них и прикладывала все имеющиеся в ней усилия, чтобы поскорее позабыть о том, сколько ног она отдавила несколько лет назад.       Поведя плечами, она неслышно прокашлялась. Клод по-прежнему находился возле неё, но танец, понаблюдать за которым сбежались практически все гости, совсем его не интересовал. Девушки двигались плавно, размеренно — красиво. Император же отвечал на их усердия серым безразличием. Он глядел сквозь них, оценивающе следя за перешептывающимися подданными.       Ати померещилось, что он старался отыскать кого-то определённого среди множества незнакомых лиц.       Навязчивая мелодия, навевающая дурные воспоминания, вскоре утихла. Протяжная трель последних звуков содрогнулась, взвыла и безбурно иссякла. Зал заглушили неистовые аплодисменты. Принцесса с превеликим облегчением вздохнула, ощутив, как грудь миновали невидимые тиски.       — Ты какая-то бледная.       Атанасия подпрыгнула. Обернувшись, она столкнулась с пронзительным взором отца. Он резко сдёрнул с правой кисти перчатку и коснулся её лба. Со лба он перешёл на щёки, бережно огладив форму скул, после чего нахмурился.       «Плохой знак! — запаниковала принцесса. — Что тебе опять не так?»       — Всё хорошо, папочка, — спешно заверила она отца, но тот пропустил её слова мимо ушей.       — И худая стала. Щёки все впали. Как бы чувств не лишилась, — не унимался он. — Тебя что, покормить забыли?       Ати визгливо икнула и вознамерилась прыснуть, но вовремя опомнилась — и остановилась. Фантомный треск платья вновь отозвался в её сознании эхом. Вспотев пуще прежнего, она выпрямила спину и шумно втянула живот.       «А папенька-то паразит», — мысленно ругалась она, прокручивая в мозгу его недавние предъявы к её лишнему весу.       Хотя, наверное, они были к лучшему. По крайней мере, он замотивировал её лишний раз оценить подготовленный наряд. Что бы она делала, если б добралась до него, уменьшившегося на пару размеров, только в день бала?..       — Я сыта и совершенно здорова, — игнорируя плохие думы, уверенно приукрасила она, чувствуя, как в лёгких скопился жар и уткнулся ей в рёбра, обхваченные корсетом.       Раздался громкий сигнал, предвещавший окончание перерыва и скорое начало второго танца — общего для дебютанток. Не отличающийся особой зрелищностью, публику он привлекал мало, а оттого заинтригованные предстоящими беседами люди постепенно стали разбредаться по всему этажу, приветствуя старых друзей и знакомясь с новыми.       Среди таких компаний Атанасия приметила одну и для себя.       — Можно я пойду с девочками поздороваюсь? — указывая на расхваливающих друг друга леди, сообщила она. — Раньше они ко мне часто на чаепития приходили. Помнишь?       Клод с недоверием осмотрел оживлённую группку расфранчённых девиц, с восторгом щупающих цветастые костюмы друг друга и хвастающихся собственными драгоценностями.       Принцесса не так уж сильно любила подобную болтовню — сама и вовсе брезговала принимать в таком участие, — но понаблюдать со стороны и похихикать над романтичными натурами приятельниц была не против. Пускай родители этих девочек и были серьёзными чиновниками да знаменитыми графами, строгих нравов и степенности молоденькие гостьи от них набраться пока не успели.       — Иди, — дал своё согласие император, признав в подружках дочери чьё-то дитя. Качнув головой в сторону убегающей принцессы, он тихо добавил: — Феликс…       — Слушаюсь, Ваше Величество.       Рыцарь, которому днём ранее было всё разъяснено по слогам и на пальцах, без лишних намёков понял, чего от него хотел правитель. Шагнув вперёд, он по-солдатски хлёстко поклонился, проводил удаляющегося мужчину взглядом и энергично крутанулся на каблуках, собравшись последовать за принцессой.       Однако в решающий момент понял: её здесь уже не было.       Лавируя меж сотен лордов и их спутниц, девушка с привычным усердием рвалась вперёд. Многие из тех, с кем ей пришлось столкнуться, отчаянно силились остановить её, завладеть её интересом и утянуть в свои сети. Герцоги, маркизы и графы представлялись ей по второму, — а то и третьему — кругу; она же им льстиво кивала, улыбалась и обещала вернуться к их обществу позже. Но они, прожившие столько лет в пекле дворцовых интриг, заранее знали: не удержав её сейчас, то самое «позже» они получат отнюдь не скоро… Вернее, не получат совсем.       — Много времени мы у Вашего Высочества не отнимем! — клялся один из них, преградив принцессе единственный путь отступления.       Второй танец дебютанток уже был в самом разгаре, так что у принцессы, застрявшей в толпе, не было никакой возможности пересечь залу напрямик.       Нет, она, конечно, могла — всё-таки это её бал, кто ей запретит? Но врываться вот так в выступление, которое бедные девочки готовили месяцами, она не отважилась бы. Хоть принцесса, хоть нет — перетягивать на себя внимание, предназначенное для других, она не стала бы.       Нервно растерев ладони, Атанасия беззвучно выдохнула. До неё вдруг добралось уразумение некоторых истин, которые любой другой человек при её положении — и интеллекте — непременно постиг бы в первые же секунды происшествия… Уж слишком она была мила с надоедами! При Клоде они таких выкрутасов не допускали. Впрочем, оно и ясно… Когда рядом горела рыжая макушка Феликса, лорды также стеснялись проявить себя в полной мере, но сейчас, когда Ати осталась одна, они видели в ней лишь беззащитную девчонку, которая была дюже юна, чтобы понимать их истинные намерения, и одновременно дюже воспитанна, чтобы разговаривать с ними в откровенно неуважительной манере — в такой манере, какую мог себе позволить император.       «Может, пора и мне себя показать?» — спорила с собой принцесса, будучи не в состоянии справиться ни с боязнью публики, накатившей на неё столь некстати, ни с желанием высказать бородатому дядьке, скрывшим свою непочтительность под дорогим фраком, всё, что она о нём думала.       Это было тяжело. Отцовской спесью, под гнётом которой могла раскалиться и сталь, Атанасия не обладала, несмотря на то, что особенно недалёкие представители человеческого рода относили это качество к врождённым, когда речь заходила о представителях династии де Эльджео Обелия… Божьим одуванчиком принцесса, конечно, тоже себя не назвала бы — уж сколько гадостей она сделала за первые годы своей жизни, — но высокомерия и статной уверенности, сшибающей всех врагов с ног наповал, она от отца так и не набралась. Хотя, наверное, стоило бы.       «Уж лучше я ему скажу правду, — решила она, буравя взглядом мужичка, прилипшего к ней, как сухой репейник к заднице. — Чем он сам всё узнает, когда папа вздёрнет его у ворот дворца». Клоду ведь доносили всё: кто с кем враждовал, кто с кем дружил, кто что пил и что ел. А за ней, его отпрыском, следили с тройным усилием. Да так следили, что она и поныне могла ощущать дыру от чьих-то глаз, проедающих её затылок.       Скорее всего, Клоду от этого некто уже полетела весточка о неподобающем поведении одного из гостей…       Атанасия поёжилась, представив судьбу несчастного. Дядька хоть и был неприятный, но смерти всё же не заслуживал…       Она уже раскрыла рот, чтобы начать свою нелестную речь, но внезапно была перебита. Обрывки фраз, донесённых до её слуха, резанули по памяти, чувствам и достоинству.       Один из тех голосов, от которых у большинства девочек её возраста уже бы затряслись коленки, пожелал Обелии, как и всегда, долгой жизни и процветания.       От неожиданности принцесса прикусила губу. На коже зарделся малиновый след.       — Добрый вечер, — уважительно приседая, громче обычного произнесла она.       И она не врала. Вечер, действительно, стал для неё чуточку добрее.       Гул музыки приходилось перекрикивать.       — Я склоняю перед Вами голову, Ваше Высочество, и молю простить мне мою дерзость. Я не имел дурных намерений и ни в коем случае не собирался прерывать Вашей беседы.       Облитый неестественным свечением высокой люстры, Иезекииль мерцал, как сизый полумесяц, неловко протиснувшийся меж плотных облаков. Его медовые глаза предостережительно пылали. В его формальности не было ни капли грубости или развязности, но по-скотски невоспитанной эту формальность делало то, что обращена она была не непосредственно к принцессе, как предполагалось, а скорее к доставшему её лорду.       Бородатый мужчина вполголоса зафыркал и закашлялся, напоминая о своём присутствии. Ати не оценила его глупых потугов и обратилась к юноше, который, хоть и был куда моложе, уже занимал более значимое место в обществе, чем её предыдущий собеседник.       — Что Вы. Вы вовсе нас не отвлекаете.       Оттянув края юбки, она неумело приковыляла на неустойчивых каблуках к лорду Альфиусу, зацепившись за его присутствие, как за спасательную соломинку. Роджера не жаловал только император — и имел на это полное право, — остальные же относились к нему с почтением, коего заслуживал человек, добравшийся до тех вершин, что покорились ему. К его сыну отношение было соответствующее.       Рёв игривой мелодии унялся. Барабанные перепонки девушки пронзило острым звоном. Она поморщила носик и сощурилась, не зная, как отвлечься от неприятных ощущений. Собеседник помог ей:       — Танец дебютанток завершился.       Он ступил назад и повернулся к середине залы, обрамлённой рукоплещущими зрителями. Серебро его волос блеснуло в резком движении.       Атанасия едва удержала в горле восторженный писк и в который раз заметила, как же Иезекииль был похож на типичный любовный интерес главной героини из женского романа — эдакий заботливый принц, немного шаблонный, но всегда благородный и ослепительно красивый.       И как его, всего такого идеального, угораздило увлечься ею?       Принцесса тяжко вздохнула: «Как же мне всё это надоело…»       Намертво прибитая к проткнувшей её неразберихе, она загрустила, но после минутной слабости незамедлительно взяла себя в руки и приказала своему буйному нраву усмириться. Смятение давно одолевало её, но она не впускала его глубже, в своё сердце.       — Да, — кивнула она, и признание само слетело с её уст: — Время так быстро бежит. Два года назад я и сама так танцевала…       Задорная улыбка расползалась по светлому лицу Иезекииля. Он спрятал её в кулак, меж покрытых белой тканью костяшек. Но сдвинутые брови и смешливо сомкнутые веки выдали его истинное настроение.       — Что такое?       Девушка подскочила, как ужаленная.       «Это он надо мной?» — изумилась она, сбитая с толку. Её нарумяненные щёки лишились персиковых тонов и заалели более натуральными.       Иезекииль и до этого отпускал некоторые колкости, которые умело прятал за вуалью вежливой заботы. Открыто над ней прежде потешался лишь Лукас. Но Лукас — это Лукас… Ему, гаду, было простительно.       — Покорнейше извиняюсь. Я не имел злых помыслов и не хотел Вас оскорбить, — лорд Альфиус пожевал скошенные губы, борясь с новыми наплывами смеха. — Однако Вы выразились так, словно на Вас внезапно нашли воспоминания минувшей молодости.       Покряхтывая, принцесса изобразила жалкое подобие ответного смеха. Оправдания Иезекииля показались ей милыми, но смешно ей, на самом деле, не было. В мозгу она гоняла навязчивую мысль: «Знал бы ты, сколько мне лет, мальчик…»       — Вы правы.       Ати нервно потеребила тренькающие при соприкосновении камни, инкрустированные в её браслет. Странные идеи тренькали в её голове вместе с песней камней.       — Иногда я чувствую себя очень старой, — договорила она.       — Тогда позвольте мне развеять Вашу старость, — согнув руку в локте за спиной, юноша чуть опустился и протянул другую руку вперёд, раскрыв ладонь пред Атанасией. — Подарите мне всего один танец. И пусть он унесёт все Ваши невзгоды.       Та уставилась на поданную пятерню, как баран на новые ворота.       Несмотря на то, что Ати ожидала приглашения, по необъяснимым причинам она оказалась к нему совершенно не готова. Пускай ничего сверхъестественного в нём не было, нечто мрачное внутри мешало ей сделать выбор. А выбор ведь был очевиден!       К счастью, решать ей так ничего и не пришлось. Перерыв понемногу подходил к концу, и толпившиеся вокруг гости, заметив около принцессы лорда Альфиуса, расползлись по сторонам как тараканы. Узкая дорожка к танцевальной части зала опустела. Вокруг собралась внушительного количества публика. Эхо шёпота прокатилось по возбуждённому скопищу людей, и десятки сверкающих глаз, излишне выпуклых, как у кукол, уставились на принцессу, готовые любоваться чудным, по их мнению, зрелищем. Сама же принцесса трезво смотрела на подобного рода вещи, а потому прекрасно понимала: чудным это зрелище нисколечко не будет.       Приплюснутая ужесточившимся давлением, исходящим от окружающих, Ати недоверчиво, будто впервые, протянула ручку. Тогда Иезекииль одарил её благодарной улыбкой.       От одного вида этой улыбки у разволновавшейся Атанасии всё перевернулось и в груди, и в животе, и в голове… Хотя в голове у неё уже давно не осталось никакого порядка.       На протяжении всего вечера, начиная ещё со сборов, мнительную принцессу то и дело терзали неведомые опасения. Когда мысли о плохом достигали апогея, она против воли водила кончиками замёрзших пальцев по ключицам и горлу — по тем местам, куда перед выходом из дворца успела нанести нейтрализатор. Почерневшее небо и дворец, горящий в ночи, как зажжённая свеча, пугали её, но тёплые линии зелья подпитывали уверенностью. Теперь же её пальцы, вечно холодевшие по поводу и без, зажались в руке Иезекииля. А его хватка была куда горячее волшебных доспехов.       Что-то затрещало.       Ати не почувствовала и не увидела ничего, юноша же вдруг отшатнулся. Нахмурившись, он посмотрел на свою раскрытую ладонь. Замешательство исказило его лицо.       — Что такое?       Атанасия растерянно захлопала ресницами. Неужто она его током ударила?       — Ясно… — прошептал лорд, после чего громче добавил: — Всё в порядке. Прошу меня извинить, — про себя он усмехнулся, но вернул кисть в прежнее положение. — Кажется, я немного волнуюсь.       Ати робко понаблюдала за его действиями.       — Ого, Вы умеете волноваться…       Стараясь упрятать за дерзостью покорившую её боязливость, она вновь вложила пальчики в хватку Иезекииля; его кожа прогрелась больше прежнего. Снова раздался треск, но лорд никак на это не отреагировал.       Музыка ухнула с новой силой.       Кругом стали собираться остальные пары, нацеленные достойно провести ограниченное балом время. Вечер вмиг преобразился: повсюду зазвенел лёгкий кокетливый смех, а звучный стук каблуков покрыл весь этаж.       — Рядом с Вами любой мужчина заволновался бы, — молодой лорд тронул талию партнёрши, вынуждая ту принять положенную позу. — Вы сегодня очень красивы. В этом дворце нет никого, кто мог бы сравниться с Вами.       Ати не успела даже ничего сообразить, как Иезекииль приобнял её и уже закружил в танце, о котором она давно мечтала. Зал, огни и тысячи не известных ей лиц поплыли у неё перед глазами. В ушах, словно гулкий рёв гонга, отдавались его слова: «Вы очень красивы…» — и её всю обдало мурашками.       Отчего? Отчего эти чувства?       Она косилась по бокам, силясь избежать явного зрительного контакта. Казалось, что в следующий раз, когда Ати взглянет на него, Иезекииль поглотит её всю, без остатка.       Отчего эти чувства?       Откуда они взялись? И как ей с ними было совладать?..       Сначала она не могла поверить своему же зрению. К реальности её возвращали лишь неконтролируемые ощущения жжения в области рёбер и ладоней. Она не испытывала боли или иного дискомфорта, но инородные истязания держали её, не допуская до вожделенной расслабленности, которая выбила бы из неё всю сосредоточенность.       Отчего эти чувства?       Те, что изводили её сердце. Те, что разили её тело.       Настойчиво игнорируя ломоту, пробравшую и её разум, и плоть, Атанасия тщательно следила за тактом мелодии и темпом, который задал лорд Альфиус. Маниакально она повторяла себе одно и то же: «Не наступи ему на ногу, не наступи ему на ногу», — думала она…       Когда наступила ему на ногу.       — К сожалению, мне не удалось попасть на Ваш бал в прошлом году. Но, вижу, Вы оттачивали свои коронные приёмы?       Голос Иезекииля растёкся, качаясь на волнах танцевального мотива.       У Атанасии волосы встали дыбом.       «Кошмар! Кошмар!!! Опять!» — внутри она во весь голос заверещала, от ужаса слетая с привычных нот на противнейший фальцет. Снаружи же её лицо осталось прежним, сладко-дружелюбным, как того и требовал этикет.       Нет, так не пойдет, мысленно решала она. На дебюте жук Иезекииль тоже высказывался по поводу её… таланта. Правда, в тот раз она не нашла в себе сил ответить ему достойно, хотя была поражена его бестактностью и нахальством. На мгновение она даже согласилась с отцом и его нелюбовью к Альфиусам, но потом снова встретилась глазами с Иезекиилем и…       Нервно сглотнула.       Что с ней?       Нет, хватит, приказала она себе. Никто не станет с ней играться.       Музыка внезапно взлетела до невероятных высот. Совершив первый оборот, принцесса повела бёдрами и, занеся стопу выше, с размаху уронила вооружённую острым каблуком пятку на носок партнёра. На этот раз — специально.       Юноша даже не поморщился.       — Прошу прощения, если обидел Вас. Всему виной моё волнение.       Он лукаво вскинул брови. По нему было видно, что он наслаждался обществом своей принцессы и был готов терпеть любые неприятности. Впрочем, сама принцесса об этом уже догадалась, а потому поумерила свой пыл.       — Вы прощены, мой лорд, — сжалилась она.       Она мотнула головой. Золотые кудри взвились ввысь. Гладкие пряди, словно зеркало, отразили блеск свечей.       С каждой секундой девичьи пальцы раскалялись всё пышнее. Треск вскоре мутировал в натуральный хруст, хруст — в рокот, сравнимый с драконьим криком. Лёгкое покалывание превратилось в пламенные укусы, но боли Атанасия всё еще не ощущала. Это были противоестественные ощущения, не похожие ни на что.       Разве только на магию.       — Магия… — пробормотала Ати.       Её мысли заглушили заключительные ноты, изданные певчими инструментами на последнем дыхании.       Иезекииль ступил назад. Как и все остальные мужчины, он с уважением склонился, благодаря даму за танец. Прижав кисть запыхавшейся принцессы к губам, он запечатлел мягкий поцелуй и застыл. После он прикрыл веки и ещё некоторое время не отнимал руки любимой от своих уст.       Раскрасневшись, принцесса опустила взгляд ниже.       Она ждала, что вот-вот Иезекииль отпустит её и произнесет, как правило, что-нибудь смущающее… но он этого не сделал.       Когда он разжал её ладонь, она так и не смогла поднять на него глаз до тех пор, пока не узрела ужасное.       К её ногам, разбившись о выдраенную до блеска плитку, упали две капли крови.       Иезекииль наскоро попрощался, не позволив Атанасии вымолвить ни слова. А она и не задерживала его — знала, что просто не сможет остановиться, если вдруг начнёт закидывать его вопросами.       Вопросами, на которые он, скорее всего, не знал ответа.       Это была магия, размышляла она, когда он уже ушёл, и вспоминала ожоги — кровавые пятна, сочащиеся сквозь белые ткани его перчаток. Но чья это магия? И почему она сработала даже после того, как Атанасия вся обмазалась вонючим нейтрализатором?..       Скоро лорд затерялся в толпе, и Ати не смогла сыскать даже его спины.       Он шёл, укрыв руки таким образом, что никто не видел его ран. Рубцы жгли кожу, как жало ядовитой змеи, но Иезекииль ничуть не жалел — напротив, этими ссадинами он гордился сейчас и будет гордиться всю жизнь.       Кто бы ни был негодяй, осмелившийся принимать решения за принцессу, этот промах станет для Него уроком. Был ли то сам император или наглый придворный маг…       Покидая этаж, Иезекииль встретил множество знакомых. Среди вереницы дружеских лиц и возгласов он также заметил горящие гранатовые глаза, следящие за ним с особой пытливостью.       И ненавистью.

***

      — Такая красота! Просто настоящее чудо!       Длинноволосая леди, одетая в роскошное зелёное платье, разворачивавшееся пухлым бутоном к полу, присела и разобрала складки юбки подруги. Усыпанный чёткими рядами драгоценных камней, чернильно-синий подол второй леди мерцал, как неспокойные воды океана, окутанные мраком ночи.       Другая девушка смущённо кивнула, принимая похвалу, и поспешила откликнуться взаимностью:       — А мне больше Ваш наряд нравится, — теребя блондинистые локоны, возражала она, с интересом осматривая образ собеседницы. — Цвет Вам очень идёт! — заявила она, и салатовые материалы одеяния длинноволосой дамы качнулись в такт полученным комплиментам. — Да и фасон просто невероятный! Уверена, что сама принцесса бы могла в подобном появиться!       — Да-да! Вы выглядите потрясающе! — поддакивала другая госпожа, ранее не участвовавшая в диалоге.       Первая леди непроизвольно тронула капустный шлейф.       — Цвет… На нём матушка настояла… Мне кажется, он мне не к лицу, — призналась она.       Её щёки побледнели.       — Что Вы!..       Остальные тотчас бросили её успокаивать, ведь все знали: для юной леди, едва познавшей вкус балов, нет и никогда не будет ничего хуже, чем чувство собственной непривлекательности.       Дженнет расположилась неподалёку. Обменявшись такими же любезностями с несколькими восторженными девочками, она ныне молчала, будучи не в настроении поддерживать шумных разговоров. Оценивая своё положение как крайне абсурдное, она испытывала то прилив, то упадок сил — жуткий, резкий и неконтролируемый.       Она с нетерпением ждала третьего танца — первого в этот вечер для неё. Она ждала, что наконец-то, спустя почти два года, Иезекииль пригласит её, и весёлая музыка заполнит пустоту, образовавшуюся в её заблудшей душе. После она планировала отвлечься от всего и забыться в обществе любимой принцессы.       Ничего из её плана так и не случилось.       Танец Иезекииль отдал, конечно же, не ей, а принцессе. Она не винила его и не обижалась — на его месте она поступила бы точно так же, — но всё-таки внутри неё тлела искорка разочарования, которая зашипела ещё сильнее, когда после окончания танца принцесса бесследно исчезла, не перекинувшись с ней, своей сестрой, ни словечком.       Не о таком вечере грезила Дженнет.       — Леди Маргарита?..       Девушка вздрогнула. Обернувшись, она встретилась с фиалковыми глазами, которые узнала бы из тысячи.       — Леди Хиггинс? Добрый вечер.       Она подобрала юбки и приблизилась к знакомой. Леди Хиггинс последовала её примеру.       Когда Сесилия ступала, подолы её платья сверкали, как усеянный звёздами небосвод. Дженнет с трудом сдержала вздох восхищения — настолько Сесилия была прекрасна. Несмотря на то, что в высшем обществе было не принято скрываться под чёрными тканями вне траура, на ней они сидели, как родные. Играя на контрастах, её белые волосы и блёклая кожа идеально сочетались с мрачными тонами одежд и придавали ей краски благородства.       — Добрый вечер, — вторила леди Хиггинс. — Видеть Вас сегодня — большая радость. Надеюсь, Вы хорошо проводите время?       Дженнет поёжилась.       — Да, бал просто замечательный, выше всяких похвал, — заявила она и не соврала. Ей и впрямь всё нравилось.       — Согласна, — Сесилия улыбнулась. — Но, если честно, я немного огорчена. Я надеялась встретиться с Её Высочеством. В последний раз я видела её два года назад, на одном из её чудных чаепитий — больше мы не пересекались. Ох… — она расстроенно поджала губы. — Должно быть, она уже и не вспомнит меня…       Дженнет хотела ей возразить, но в переломный момент умолкала. В памяти возлюбленной сестры она не сомневалась, но и утверждать обратное тоже не могла.       Да и не хотела.       Леди Хиггинс неожиданно продолжила:       — Ох… А вот и она, — сторонясь, тихо проговорила она и встала в одну линию с Дженнет. — Принцесса Атанасия, — она опустилась в почтительном поклоне. — Долгих лет жизни и процветания Обелийской империи.       Леди Маргарита повернулась — и небеса, прожжённые золотом солнца, в одно мгновение обрушились на неё, придавив её хрупкое тельце насмерть. Нечеловеческая красота ослепила её, и девушка с трудом заставила себя проморгаться. Она всегда считала свою сестру одной из самых красивых женщин во всём мире, но сегодня принцесса была способна затмить даже луну. Словно волшебница, сошедшая со страниц зачитанных до дыр сказок, принцесса плыла сквозь толпу, обёрнутая в серовато-лазурные ткани, лёгкие, как крылья фей, а по полу, зеркалом следуя за ней, переливался воздушный шлейф. Возложенная на её голова тиара, бурунами тянувшая лиловые камни к потолку, лоснилась так же ясно, как гладкие сосульки лоснились в свету зимнего утра.       Когда окружающие замечали Атанасию, они теряли дар речи и цепенели. Время замирало, стоило ей сделать шаг.       Едва добравшись до шумных девочек, принцесса тут же оказалась окружена. Всё внимание было немедленно даровано ей. Одобрительные оклики опрокинулись на неё, как лавина, и она не успевала всем отвечать. И неудивительно — даже такой образованный и начитанный человек, каким была Её Высочество, не смог бы за раз выдумать столько оригинальных синонимов к слову спасибо.       Дженнет не могла больше ждать.       — Принцесса!..       Вскрикнув, она отвлекла дорогую сестру от собравшейся вокруг неё компании. Девочки отпрянули, расступившись перед леди Маргаритой. Все знали о том, как близка она была с императорской дочерью.       — Этим вечером Вы выглядите невероятно, принцесса.       Атанасия тепло улыбнулась ей.       — Как и Вы, леди Маргарита.       Их связь, кровные узы, которые Дженнет ощутила ещё в первую их встречу, вспыхнули вновь и налились. В последний раз такое происходило во время их ночного разговора, когда принцесса великодушно пустила гостей переночевать под крышей её дворца. Как же тогда было хорошо! Неужели когда-то такое войдёт в привычку?       Неужели когда-то Дженнет позволят открыто называть сестру — сестрой? ..       Она понурила голову, пряча до неприличия довольную ухмылку от чужих взглядов. «Поскорей бы», — молилась она.       Из вольных мечтаний её вырвал приторный говор леди Хиггинс:       — Это честь для меня — быть приглашённой на празднование шестнадцатилетия Вашего Высочества, — она в очередной раз поклонилась. Дымчатые пряди её волос соскользнули с плеч и укрыли глубокое декольте. — Шестнадцать лет… Такой важный возраст — самый рассвет. И дальше будет только лучше. Желаю Вам счастья во взрослой жизни.       — От всего сердца благодарю Вас.       Выслушав гостью, принцесса хотела ответить ей в известной манере, придерживаясь всех правил вежливости, но вдруг осознала, что не знает имени той, кто к ней обращалась. Приглашения она рассылала не сама, и большая часть господ, присутствующих на балу, оставались для неё тайной.       Заметив замешательство госпожи, леди и сама обо всё догадалась. Вперив в ту роковой ярко-винный взгляд, она скосила дугу рта и стала совсем похожа на лисицу.       — Меня зовут Сесилия Хиггинс, Ваше Высочество. Мы уже дважды встречались с Вами на Ваших приёмах, — напомнила она.       Атанасию всю передёрнуло.       — Да-да… — одними губами, еле слышно, сказала она.       Но она была уверена: ранее эту девушку она среди гостей никогда не видела.       Такую гостью она бы непременно запомнила.       На сердце стало неспокойно — тревожно до того, что у неё затряслись поджилки. Колкая дрожь пронзила тело и вытеснила из груди Ати последние доли кислорода, которых из-за узкого корсета было и без того мало. Когда же ей удалось продохнуть, она до беления костяшек стиснула вспотевшие ладошки в кулаки и, потеряв над собой контроль, живо выпрямилась. Неизвестный испуг, закравшийся ей в душу, резко стал красочным и острым — таким, какой она не испытывала уже много лет.       Подобный страх уже накатывал на неё когда-то. Но лишь пред отцом.       Это был страх скорой смерти.       Ощутив прикосновение в районе локтя, принцесса с трудом удержалась на ногах. Чудом не расставшись с равновесием, она отстранилась. На неё с присущей ей обеспокоенностью смотрела Дженнет.       — Принцесса?.. — спросила она.       Синяя радужка её глаз пестрела нотками искреннего смятения.       — Извините…       Атанасия зажмурилась и зашипела, на выдохе притворно прося прощения. Её собственное дыхание почудилось ей неестественным, холодным. Сознание, словно у нервнобольного, таяло, как первый снег — еще столь хрупкий и невесомый, — и она не совсем понимала, что с ней случилось и что конкретно она почувствовала.       — Леди Маргарита, — она перевела взор на вторую даму, от одного вида которой ей хотелось бежать прочь. За спиной той вились пурпурные корни. — Леди Хиггинс… — натужно выдавила Ати, не желая держать на своих устах её ядовитого имени. При разговоре с ней аметистовые излишки, выросшие из её лопаток, шевелились, как черви. — Мне нужно вернуться к отцу, прошу прощения. Надеюсь, закончим беседу позже.       Все девочки, немного удивлённые, опять собрались в группку и приготовились славить Обелийскую империю.       Принцесса же быстро удалилась, намереваясь покинуть этаж и подышать свежим воздухом, который так был ей необходим. Духота сцепилась шершавым тросом у неё на шее и с каждым мгновением, которое она проводила внутри поместья, затягивалась всё туже в крепкий узел.       Свободу она испытала исключительно после того, как прохладные дуновения ночного ветерка обволокли её и утихомирили её ужас.       Облокотившись на белую балюстраду, поддерживающую объёмные просторы балкона, Ати развела руки и пригнулась, очищая свои лёгкие от зловоний маны. Кислые ароматы щемили не меньше корсета.       Кто была эта Сесилия? И что за мана обволакивала её?..       Атанасия вжала голову в плечи. Неизвестность пугала её.       Едва не сошедшая с ума, она ныне жаждала одного: сыскать защиты. Но зачем? Да и у кого? Ни Клода, ни Феликса рядом не было. Даже Иезекииль, на защиту которого она никогда не осмелилась бы рассчитывать, затерялся где-то вдали.       Ей снова стало больно.       Лихорадочно хватая ртом воздух, обжигающий холодом горло, она невольно заметила: навернувшиеся на глаза слёзы, так и не успевшие выступить, пропали — испарились. Но всё же её лицо по-прежнему было влажным: и скулы, и круглый лоб, и даже подбородок, изрезанный отпечатавшимися на косметике струйками, пропитались потом.       Атанасия сипло ахнула.       Она не знала, сколько простояла так, но ей уже было пора возвращаться. А она всё никак не могла унять тремор, тронувший её замёрзшие пальцы.       Одиночество вдруг прервал знакомый голос:       — Зачем ты удрала? Ты же не забыла, что ещё должна мне танец?       Принцесса оглянулась. На пороге, обрамлённый светом луны и звёзд, стоял Лукас.       Возрадовавшись, Ати постаралась ему ответить, но не преуспела. Не потому, что не хотела, а потому, что не смогла: её глотка, не видавшая за последние часы ни капли воды, вся высохла и слиплась. Звуки превратились в скрипящий хрип.       Не справившись с потоком эмоций, нахлынувшим на неё, низвергнувшим её, беззащитную, в кромешную тьму, Атанасия внезапно увидела гаснущий свет — и наконец-то поверила в лучшее.       Из тьмы, от которой не было спасения, она более не желала сбегать.       Пусть эта тьма и будет её спасением, решила она.       Подобрав подолы, она стремглав понеслась вперёд, спотыкаясь и чуть не падая.       Передохнуть она себе позволила только тогда, когда жар объятий мага потушил неохватную стужу страха, змеившуюся у неё глубоко внутри.