Томные воды

      — Иезекииль?       Дженнет ступила за порог. Жар бала выветрился из её груди и расплёлся, будто тугой клубок, брошенный разгневавшейся вязальщицей в порыве неудач. С плеч, как ливень, стекли духота и скованность, пленившие её хрупкое тельце. Ей было плохо. Так плохо она переносила только городские переулки, переполненные стёклами, за которыми, кланяясь многочисленным покупателям, трепетали суетливые торговцы. А суету Дженнет не любила.       Иезекииль, видно, тоже. Иначе зачем ещё ему здесь быть?..       Упершись руками в белую балюстраду, он одиноко глядел на покрытые мраком облака. Звёзды отражались в серебре его макушки так ясно, что Дженнет даже на мгновение померещилось, точно он и сам был одной из тех звёзд, до которых ей, рождённой от властителей небес и низринутой коварной судьбой к тем, кому велено виться у ног великих, было не дотянуться.       Она не ожидала увидеть названого брата здесь в самый разгар бала. Может, Киль и не был в восторге от обилия неотвязного внимания, но неужто оно так его утомило?       Даже издалека он казался подавленным — таким, каким Дженнет не видела его никогда.       Услышав посторонние звуки, он вздрогнул. Когда он наконец чуть обернулся и воззрился на неё, Дженнет почувствовала, как у неё скрутило живот. Иезекииль уже не стоял к ней спиной, и она могла заметить неспокойный омут, захвативший его горчичный взор.       — Дженнет? — заговорил он. Волнение забрызгало его эмоции. — Почему ты ушла? Всё в порядке?       Леди не могла ему ответить — терялась, будучи не в состоянии составить ни единого разборчивого предложения. Лунный свет, сочившийся сквозь омрачённую ночью хмарь, лился на Иезекииля, позволял ей всласть рассмотреть его и, возможно, приметить то, что он отчаянно силился спрятать от неё, от других, посторонних, — и от себя. Как в последний раз, она изучала его выразительное лицо, старалась увековечить в памяти каждый изгиб, каждую малейшую деталь, каждую чёрточку своеобразности — всё то, что делало его самим собой: его белокурые волосы, укрывающие высокий лоб, блестящие ресницы, окаймляющие широко раскрытые веки, суховатые губы…       Дженнет испытала невесомое головокружение и спешно оторвалась от начатого действа. Метко и быстро покосившись на Иезекииля, она в последний раз убедилась, что он не посчитал её затянувшееся молчание странным. Но нет, всё было ладно — он был невозмутим.       Осмелев, она приблизилась и встала рядом.       — Ах, не переживай, — принялась успокаивать его она, пусть и знала, что это ему отнюдь не требовалось. Однако по-другому она разговаривать не умела. — Мне просто стало немного душно. Всё-таки внутри так много людей… — девушка помахала на себя, разгоняя застоявшийся воздух, который стал вдвое тяжелее, чем раньше. — Все они пришли поздравить принцессу с её шестнадцатилетием.       «А меня так никто не поздравлял», — едва не проговорилась она, но вовремя осеклась и прикрыла свой говорливый рот маленькими ручками.       Если Иезекииль узнает, что она разрешает себе так эгоистично мыслить, то наверняка разозлится. Разозлится, сочтёт её недостойной — и перестанет ей дорожить. Перестанет поддерживать, успокаивать, потакать. Он оттолкнёт её, окончательно выгонит из своего сердца.       Врата Рая навсегда захлопнутся пред ней.       — На таких крупных приёмах я ещё не бывала, — непроизвольно поделилась она, разрывая нить тревожных дум. Умозаключив, что хватит уже ей трепаться о себе, она спросила: — А ты почему тут?       Наследник рода Альфиус откликнулся не сразу. Отчасти потерянный, меланхоличный и печальный, он мечтательно хранил безмолвие.       — По той же причине, — помедлив, сообщил он.       Объяснение прозвучало неохотно.       — А…       Закусив губу, Дженнет бросила взгляд на болезненно дёргающиеся пальцы Иезекииля. Шелест гладких перчаток, трущихся о неровную поверхность перил, походил на шёпот делящихся тайнами друзей, свидетелем которого Дженнет стала поневоле. Когда дело доходило до брата или же — пока недоступной ей — семьи, она всегда занимала позицию случайного наблюдателя, о котором все знали, но намеренно не обращали на него внимание, ведь от него не было никакого толку.       Всё должно было измениться.       Она больше не будет стоять в стороне, решила она. Она пропадала вдалеке от дома, вдалеке от семьи, вдалеке даже от тех, кто взрастил её, плотно усадив, как крохотное семечко, в свою прочную и непоколебимую почву, оберегавшую её долгие годы. Там она копила силы, напитывалась чужой заботой, набиралась ума. Теперь же ей было пора поделиться отнятым у Альфиусов попечением. Может, если уж не для своей кровной семьи, то хотя бы для них ей удастся сделать что-то…       Расхрабрившись, Дженнет кратко посмотрела на собеседника. Он безропотно и неподвижно стоял, ничуть не меняя положения и не колеблясь. Лишь его грудь размеренно вздымалась, отличая его от мёртвой статуи героя, навеки замершего в победоносной позе.       «Всего на секундочку», — пообещала себе леди.       Не встретив опасности, она осторожно тронула юношескую ладонь, мазнув мягкими подушечками по выступающим костяшкам. Будто она была прокажённой, Иезекииль тотчас вырвал кисть из-под её касаний и резко повернулся.       На снежной поверхности балюстрады, промокнувшись, отпечатались рваные очертания прожжённых перчаток.       Дженнет ахнула:       — Что же это такое? — схватилась за грудь она. — Иезекииль, ты ранен?       — Всего лишь царапина, — отозвался тот и вмиг сомкнул руки за спиной.       Девушка ему ничуть не поверила.       Какая же это была царапина? Разве бывает от «всего лишь царапины» столько крови? Нет, не бывает! Дженнет была в этом убеждена.       Бесспорно, она была не мужчина; она не видела ран страшнее тонких ссадин, покрывавших вечно замызганные коленки несносных детишек, а самой большой болью для неё стал прокол уха. Стоило, правда, отметить, что совсем скоро после этого она серьёзно заболела и с месяц пролежала в постели с жутчайшими симптомами: жаром и пульсирующей мигренью, — с тем, что труднее всего было перенести лёжа и что мешало бы любому хворому уснуть. А из-за того, что спать Дженнет привыкла на боку, болезнь была ей совершенно невмоготу.       А Иезекииль…       Да, такой он был — выносливый, терпеливый, стойкий… В ту пору он тоже заразился — возможно, от самой же Дженнет, — но своё недомогание переносил проще. Дни он проводил подле мучающейся сестры, читал ей сказки и отвлекал от колотящих спазмов, выжимающих с её глаз слёзы. Раньше Дженнет никогда не приходило это в голову, и только теперь она задумалась: а что, если тогда ему было так же плохо, как и ей? Что, если он молча страдал, обращая свои последние силы не в собственное выздоровление, а в поддержку и соболезнования ей, мающейся слабачке?..       — Как же так… — бормотала Дженнет.       И как она могла? Как она позволила себе принимать его доброту, не допустив и мысли о том, что он сам мог нуждаться в чужой опеке?.. Конечно, открыто он ей не сказал бы — воспитание не поощряло подобных выходок… Но Дженнет же была далеко не дурочка! Как она сразу не догадалась?       А что теперь? Разве она не стала старше? Не стала опытнее, не стала рассудительнее — не стала мудрее?..       Да, всё верно! Час настал — детство ушло… Детство ушло, а вместе с ним ушла и инфантильная вседозволенность.       — Где ты… — начала расспрос она, уже надеясь окружить одного из самых близких ей людей своей чарующей женской заботой…       Однако закончить предложение так и не успела.       Иезекииль перебил её:       — Всё хорошо, — выпалил он, чуть повысив голос.       Леди Маргарита тут же замолчала. Должно быть, он не хотел говорить. Вновь решил держать её поодаль.       «Ну подпусти меня к себе, подпусти», — мечтала взмолиться она, но не находила в себе мужества.       Не подпустит ведь, не подпустит, твердил разум.       Иезекииль не выглядел возмущённым или рассерженным. Скорее, его лицо было истёрто измором. Погрустневший, где-то отчасти поникший, он смотрел вперёд себя и не видел ничего, кроме той, на кого был обращён его взор.       — Не беспокойся обо мне. Возвращайся внутрь, — продолжал он. Его тон принял привычную умиротворённую форму и зазвучал расслабленно. — До конца бала ещё несколько танцев, не трать это время впустую.       Дженнет возжелала вцепиться ему в рукав, притянуть к себе и крикнуть так громко, как только позволяла дарованная богами мощь: «Пошли же со мной! Позови меня на танец! Хотя бы на один…»       Но она не могла — нельзя.       Повернув голову, она утомлённо оперлась на балюстраду. И лишь тогда заметила, что внизу, крутясь около дутых цветников, гуляла прекрасная принцесса. По правую руку от неё расхаживал придворный маг, и тьма тянулась за ним бархатным обсидиановым шлейфом.       На них-то Иезекииль и смотрел.

***

      — Нет её тут.       — Как это? Ищи лучше!       — Говорю тебе: её здесь нет, — ворчал Лукас, вороша шипастые кусты, обвешенные распустившимися бутонами цветов, название которых он не знал.       Должно быть, пока он спал, император велел завести в империю побольше иноземных семян. Лукас также слышал, что одна наложница из Сидонии имела над императором огромную власть — власть такую, что одна жалкая девица сумела не только вынудить Клода де Эльджео Обелия отказаться от привычного уклада жизни, но и поспособствовала изменению его вкусов.       Цветы, колючие, как клыки чертей, верно, были одной из переходящих ноток того самого вкуса.       Лукас скривился. «Жаль, вкус был не совсем изящный», — безмолвно сокрушался он.       — Ты сам сказал, что видел, куда она упала! — Атанасия неусидчиво завозилась. Скамья заскрипела под её весом. — Давай быстрее, у меня пальцы замёрзли.       Вертя окоченевшей ногой, она размышляла, куда ту можно было приткнуть, чтобы немного согреться… но так ничего и не сообразила. Мороз уходящего вечера жалил, оставляя на выгнутой дугой ступне расползающиеся белые укусы, и гиацинтовая паутинка сосудов всё отчётливее прочерчивалась под прозрачными покровами кожи. Казалось, ещё немного — и обнажённая конечность одеревенеет. Или и вовсе отвалится.       Ати чихнула.       Да уж, Лукас в очередной раз поразил её. И не в лучшем смысле. Значительно одарённый в плане чародейств, он отчего-то был феерически обделён вниманием к деталям. Стало быть, проблема заключалась именно в этом. Но… как такое было возможно? Ати всю жизнь — ну, как минимум, одну из них — думала, что магия требовала особой бдительности. Ведь даже малейшая неточность могла напрочь уничтожить всё заклинание; или, что ещё хуже, обратить его в нечто иное — в нечто опасное. Разве дозволено колдунам игнорировать мелочи?       Она тяжко вздохнула.       Быть может, это происшествие, издалека напоминавшее трагикомедию, написанную беспробудным пьяницей, было карой Немезиды? И обрушилось оно на невежду-принцессу за все проступки, которые она по глупости — или по неопытности — имела неосторожность совершить?.. Но за что? О какие грехи она измаралась, что небеса наградили её такими наказаниями?.. Хотя и в этой трагикомедии , несомненно, имелись плюсы: теперь Атанасия убедилась, что воздух не был её стихией, а высоты она, как оказалось, боялась вполне себе натурально.       — Да зачем она тебе нужна-то?       Лукас с рыком вылез из-под кустов, в которых просидел последние несколько минут, точно мелкий грызун, затаившийся от хищника. Только вот он не был грызуном, а его принцесса, дьявол бы её побрал, была кем угодно, но явно не хищником! Ну и какого тогда, спрашивается, он ковырялся в этих колючих дебрях по её прихоти?       Представив, что его, великого мага, в подобном положении — согнувшимся в три погибели, на карачках, усердно роющимся в клумбе, как какой-то огородник, — мог застать любой слуга, даже здешний чокнутый садовник, маг решил непременно закончить заниматься ерундой. Сначала следовало подняться и хорошенько отряхнуться, чтоб хотя бы не выглядеть полнейшим олухом, если вдруг всё-таки кто-то его увидит. А в том, что вероятность того была велика, он не сомневался: сад у императора был хорош, — как раз такой, какой любили удушенные корсетами дамы.       — Ты в самом деле спрашиваешь, зачем мне вторая туфля? — поинтересовалась принцесса.       Её лицо приняло подозрительное выражение, будто она постепенно теряла веру — и не в своего компаньона, а сразу во всё человечество.       Колдун почувствовал, как заскрипели его зубы.       Он возжаждал тотчас же высказать избалованной, на его взгляд, девице всё, что вертелось на его языке, но после, открыв рот, не преуспел — не смог сыскать ни одного подходящего слова. Все ядовитые речи, что грызли его изнутри, внезапно застыли в его горле и почудились ему излишни сухими, ненадёжными — неподходящими, чтобы достоверно объяснить его точку зрения. Уяснение огрело его по голове, словно медным тазом.       Всё это было его виной.       Эту избалованную принцессу разбаловал именно он.       Ну, может, её отец ещё немного приложил к тому руку, но так — самую малость. Во всех потаённых желаниях сопутствовал принцессе именно он, Лукас. Прикрывал, лечил, успокаивал, учил её он — только он один.       Да, вот она — правда. Если уж ему и пристало кому-то высказывать, то лишь самому себе. А как самому себе высказывать недовольства? Лукас бы высказал — да не мог.       — Нет, — он закатил глаза. — Почему я вообще с тобой нянчусь? — гаркнул он, с шумом выдыхая скопившийся в лёгких кислород.       Но… а как было иначе? Кому ещё он мог доверить такого проблемного ребёнка?       «Да какой же это ребёнок!» — вразумляя, шлёпнул себя по лбу он.       Да и не в том был вопрос — ребёнок иль нет. То, что малолетняя принцесса понемногу переставала быть малолетней, всё ещё не превращало её из принцессы в императрицу. С чего это он тогда необдуманно кинулся исполнять её просьбу? Ещё и столь тупую? Всё ведь можно было решить гораздо быстрее и легче — магией! Так почему он медлил?..       Ты больше не всемогущий, укалывая его тщеславие, коварно шептал подлый голосок гордыни.       И Лукас не мог с ней спорить.       Это что, получается, он был ничем не лучше императора? И принцесса влияла на него так же пагубно, как та известная наложница — на правителя? Как он такое допустил?       Злой то ли на подругу, то ли на самого себя, чародей на миг сосредоточился. Беззвучное заклинание изъело его сознание и озарило мир красками новых творений. По щелчку его пальцев девичью ногу оплели плавные потоки маны. Сложившись в фигуру, они приобрели упругую форму и оцепили тонкую стопу. С другой ноги принцессы туфля ссыпалась в песок и растаяла, едва коснувшись земли.       — О-о… — изумилась Атанасия. — Ещё и тёплые…       — Всё для Вас, Ваше Высочество.       Последнее обращение Лукас буквально процедил сквозь зубы, за что справедливо и вполне оправданно был обруган. Но мысленно — вслух Ати не осмелилась вымолвить ничего, кроме слов благодарности. Всё же несправедливо бы получилось: обувь-то вышла на удивление красивой. А то, что Лукас не постеснялся внять нытью и нагрел её до приятной температуры, моментально подняло его в глазах Атанасии до былых высот — и нет, не до тех, до которых он довёл её некоторым временем ранее, параллельно чуть не доведя ещё и до первого в жизнях инфаркта.       Вскочив со скамьи, она продефилировала, тестируя на качество новый элемент гардероба. Восторг захлестнул её.       «А Лукас-то не так плох!» — сделала вывод она, оставшись довольной как дизайном, так и удобством обновки. Теперь про болтающуюся обувь, норовящую соскочить прочь при любом подъёме или спуске с лестницы, можно было позабыть.       Неужели конец вечера, который, как мнилось Атанасии, был бесповоротно испорчен, всё же пройдёт без сучка, без задоринки?       — Лукас, да ты волшебник!       Не удержавшись, она горячо поделилась своими эмоциями и одарила компаньона самой благодарной улыбкой, на какую только была способна после всего произошедшего.       Смысл произнесённого дошёл до неё секундой после. Но исправить выданного она уже не могла… Да и не больно-то хотела.       — Ну да. Благодарю, что заметила, — фыркнул Лукас. В его тоне не мелькнуло ни намёка на искреннее недовольство. Смешок больше походил на сдавленный кашель, какой срывался с уст наивных юнцов, заслышавших комплимент от предмета их воздыханий. — Хотя «маг» звучит привычнее.       Ати пропустила его насмешки-упрёки мимо ушей — что ей было до них? Лукас был Лукас. Скверный, высокомерный, но обаятельный и по-своему чуткий, он не был лишён недостатков, однако за долгие годы совместного проживания она не просто приняла их, эти его недостатки, но и даже начала считать их… милыми?       Взвешивая странного рода идеи, завладевшие её разумом, Атанасия ответила на забавное фырканье собеседника тихим прямодушным смехом. Обычно она бы набухтела на него в его же манере, но сегодня — теперь, когда приём утратил горький привкус, — она не желала тонуть в негативе, коего уже и так успела нахлебаться сполна.       Сколько, сколько ещё ей было тонуть? Сколько ей мучиться, сколько гадать? Нет, пора было пустить всё на самотёк — и насладиться представившимся мгновением. Вернуться в цепи она себе позволит исключительно после того, как вдоволь вкусит всю сласть доступного ей часа и осушит до дна кубок сахарной истомы.       Она откинула голову и вдохнула воздух — воздух слаще мёда и свежее кувшина воды, поданного после продолжительного сна.       Прогулявшись вдоль пестреющего ряда клумб, Атанасия остановилась около одной из них. На самой окраине, возвышаясь над остальными растениями, развесился элегантный куст. С его веток, ввинтившись меж пышных мётел зелени, горели, словно звёзды, ласковые бутоны неизвестных цветов.       — О, цветы…       Она примкнула к ним и, поднеся к себе один из прутиков, обёрнутых листьями, потянулась кончиком носа к белеющей грозди. Пряный аромат, не похожий ни на один другой, ударил ей в ноздри и заволок сознание. Благовония низвергли даже едкий запах нейтрализатора, который, походу, и поныне чуяла лишь она одна.       Лукас размял тело; все его мышцы жутко затекли от длительного пребывания в неудобной позе.       — Они здесь повсюду, — скептически возразил он.       То, что принцесса была неравнодушна к цветам, он понял уже давно. С самого детства она проводила освобождённые от бесконечной зубрёжки деньки в садах и рощах, под надзором мамок-нянек собирая пухлые букеты. Потом она стаскивала эти веники в свою спальню или в гостиную, раскидывала их по всем углам, и тогда они ещё долго воняли, нервируя стабильно посещающего её компаньона.       Лукас цветы не любил. И не любил не только из-за того, что они исцарапали ему все руки.       — Да нет же, — девушка совершенно не враждебно отмахнулась и, указав на густой куст, у которого она уютно пристроилась, уточнила: — Я про эти. Смотри, какие красивые, — её губы, раскрывшиеся бутоном столь же прекрасным, как и те, что нарядили живые убранства сада, озарило отрадной улыбкой. — Красивые же?       Лукас почесал подбородок, исподлобья разглядывая цветник, словно тот совершил особо опасное преступление.       «Вообще-то да, совершил», — напомнил он себе.       — Цветы как цветы. Обычные, — сообщил своё мнение он, но, припомнив неприятные детали, добавил: — Разве что более колючие.       Атанасия оставила без внимания его замечание, хотя оно и было обоснованным. Не боясь уколоться, она встала на носочки и потянулась к верхней ветке, с которой свисали самые крупные завязи. Светлые, завораживающе переливающиеся, они отлично подошли бы к её платью, потому принцесса и загорелась идеей подсунуть их под браслеты как дополнение к скучному аксессуару.       Когда её каблучки оторвались от каменной плитки, она застыла всего в миллиметре от цели, не достав до белеющих огоньков растения.       — Не дотягиваюсь… — скрипя от напряжения, пожаловалась она, после чего была вынуждена возвратиться в былое положение. Стук шпилек выдался громче, чем она ожидала. — Лукас, помоги сорвать, — попросила она, совершая повторную попытку.       Лукас, настойчиво — вернее сказать, упрямо — бойкотируя само понятие подчинения кому-либо, помимо императора, подал голос:       — Не. Давай сама.       Хватит с него на сегодня цветов, сделал вывод он. Его бедные колени до сих пор ныли от выпавшего на их долю свидания с кустом, которому пришлось предложить, конечно, не сердце, но руку — уж точно! К несчастью, в мнениях по определённому кругу вопросов, касающихся в основном туфелек капризных принцесс, они так и не сошлись, и гадкий куст отнюдь не скромно ответил на чистосердечную просьбу Лукас отказом. Лукас решил последовать тому же примеру.       «Ну и ладно», — Ати насупилась.       Понурив голову, она принялась уговаривать себя забыть о глупой задумке. Несмотря на то, что туфли добавили ей с десяток сантиметров роста, этого всё ещё было мало — без Лукаса она ни за что бы не справилась. Впрочем, как и всегда…       Пригорюнившись, она посмотрела себе под ноги. Вокруг были разбросаны жухлые листья, почему-то не убранные садовником, колючки, сбитые магом несколько минут назад, торчали колом, а плиты забрызгало почвой, выбившейся из утрамбованных рядов палисадников.       Теперь она осознала: ух и помотала она друга… Тогда понятно было, отчего он ей помогать не спешил! Нехорошо как-то вышло…       Опомнившись вдруг, она хлопнула себя по щекам. «Да что же это я! — без слов разразилась она, не находя объяснений своим чувствам. — Нечего его тут жалеть! Сам меня в небо понёс, а я ведь была против! Против!!! Надо было слушать меня!»       Да-да, всё так! Безусловно, он появился очень вовремя и был с ней мил… до поры до времени. Верно, всё однажды кончалось. Вот и мягкость Лукаса кончилась — видно, лимит благодеяний на сегодня он уже исчерпал. Жаль, как-то быстро…       Но неужели уже ничего нельзя было сделать? Может, не всё было потеряно? А что, если ей попытаться применить запрещённый приём? Ну, тот самый, что помогал ей не единожды?..       «Да, так и поступлю», — выбрала дальнейший шаг Атанасия.       В ход пошла лесть.        — Лукас, пожалуйста… — заканючила принцесса, нервно притоптывая и выдумывая новые подхалимства. — Ну ты же такой высокий-превысокий!.. — вся сжавшаяся, она начала расхваливать компаньона, пародируя детский тон, в каком привыкла изъясняться, когда ей требовалось чего-то получить от своих жертв.       Лукас лишь ухмыльнулся — ухмыльнулся самодовольно, как подлый заговорщик.       — И не пытайся, — отрёкся он, и несдержанный смешок выскользнул сквозь его сжатые зубы.       Отступаться он был не намерен.       Что, принцесса действительно думала, будто ей удастся повлиять на его несогласие столь глупым образом? Да за кого она его принимала? Он всё-таки был не какой-то там несмышлёный ребёнок — и даже не елейный аристократ, падкий на угодливый слог симпатизирующей ему леди! Он был Великий Волшебник и цену себе знал лучше кого-либо!       Девушка поморщила нос.       Ничего-ничего, она ещё не все способы испробовала!       — Что, боишься не дотянуться? — сведя брови, она из-под полуопущенных ресниц поглядела на него, силясь создать самую издевательскую физиономию, какая была ей доступна. Фыркнув, она откинула волосы с плеча и гордо задрала подбородок. — Пф, так и знала!       Лукас стиснул зубы. Что ж, манипулировать его принцесса умела — это да. Но все манипуляции работают лишь тогда, когда манипулируемый не осознаёт давления со стороны. Лукас же прекрасно понимал, на что его мелкий, но сообразительный манипулятор надеялся.       — Не неси чепухи, — окрысился он, стараясь не вестись на провокации. — Легко дотянусь, просто не хочу.       — И не надо! — Ати наиграно хмыкнула.       «Ага! — мысленно возрадовалась она. — Попался!»       Стрела была выпущена, и до поражения мишени, стойкой брони колдуна, оставались считаные секунды.       — Я Иезекииля попрошу! — прикрикнула Атанасия, готовясь наблюдать за своей гениальнейшей победой. — Уж он-то точно мне не откажет!       «Крак!» — в тот же миг фантомно услышала она и осталась собою крайне довольна.       Стрела не просто попала в цель — она пробила ту насквозь и разломила на две неровные части.       — А ну стой!       Схватив принцессу за локоть, маг дёрнул её, и та, словно кукла, послушно прильнула к нему, сама того не ожидая. Упершись в его грудь, она вскинула голову, встречаясь взглядом с его алеющими глазами. Что-то внутри неё оборвалось.       Пусть она почти и добилась желанного, радости почему-то не почувствовала.       — Ладно, не надо…       Она внезапно поспешила на попятную, по какой-то причине опасаясь наслать на себя проклятие — ответственность и последствия, — но было уже поздно. Лукас, нахмурившись, смотрел на неё с неприкрытым неодобрением.       Разгневанный, он сдался — и щёлкнул пальцами. Сверкнули окрашенные ягодно-красным разряды, пёстрые искры, рдеющие в пространстве, выстрелили и разлетелись в стороны крошечными осколками рубинов. Мир на миг замер.       С ветки отвалился цветок и шлёпнулся в раскрытую ладонь чародея.       — На… — буркнул тот, справляясь с навязчивым желанием передразнить девушку.       Чёрт с ней, с манипуляторшей. Они могли бы бодаться вечно, но какой в том был толк?       Ссориться с ней всегда было весело. Её Высочество росла гордой, упёртой и за колким словом в карман не лезла, а оттого их с Лукасом перепалки раз за разом получались всё насыщенней — интереснее. Да и обидчивостью девчонка никогда не славилась, то есть говорить ей можно было практически всё, как и давать ей чудные клички или подбивать на выходки, которые она сама совершать не смела, но в тайне очень бы хотела. Однако этим вечером с ней явно творилось что-то неладное.       Уж дюже она была плаксива.       — Спасибо… — едва слышно поблагодарила принцесса и стала проталкивать растение меж прутиков украшения, обрамлявшего её тонкое запястье.       Будучи правшой, левой рукой она владела не так уж умело.       Не намереваясь больше торчать здесь, в саду, Лукас не думал ждать, пока она преуспеет. Нетерпеливо впихнув бутон в браслет (причём получилось вполне сносно), он не дал удивлённой подруге опомниться. Она отчуждённо уставилась на свою руку, увенчанную живым аксессуаром, о котором так мечтала, и, туповато моргнув, потеряла голос.       Тем временем пора было выдвигаться: бал постепенно подходил к концу, а дел, к сожалению, меньше никак не становилось. Та незнакомка, напугавшая принцессу, могла засобираться домой в любую секунду, а этого допускать было нельзя. Узреть её и её особенность — вот их истинная цель. Ибо иных зацепок не было — даже половины от половины.       С другой стороны, коль не было зацепок… быть может, не было и беды?       Оставалось только гадать и надеяться. И если надежды ещё имели хоть какой-то вес в сердце Лукаса, то гадание — никак нет. Он предпочитал искать путь и действовать, а не заниматься самоистязанием, убиваясь о предположения, сменяющие друг друга, точно луна — солнце. К тому же имелось в его копилке и иное дело, которое он к делам, правда, толком и не относил, но долго и трепетно грел его в душе как настоящую обязанность… Как обещание, данное самому себе.       — Пошли.       Лукас переплёл их пальцы, сжимая холодную ладошку принцессы.       Вообще-то для успешного заклятия это не было необходимо… А несколько лет назад он, помнится, и сам наругался на подругу за то, что та в час прогулки бессовестно хваталась за него по поводу и без. Но с тех пор прошло много времени, многое страшно изменилось.       Тогда её прикосновения отталкивали.       Теперь же Лукас грезил о том, чтобы они никогда не прекращались.       Ну не чудо ли?..       Он покривил рот, удерживая хитрую улыбку, готовую вот-вот расползтись по лицу.       Когда он сделал следующий шаг, свежесть ночи покинула его лёгкие и навсегда осталась позади. Грудь вновь заполонило духотой.       Всё произошло настолько быстро, что принцесса никак не успела адаптироваться. Вдохнув студёный воздух сада, она будто оказалась посреди ледяного озера, охваченного по краям жаркими песками. Её оазис понемногу иссыхал.       — О!..       Слух пронзило острым окриком. Ати вздрогнула и, отступившись от спутника, порывисто обернулась.       Крик принадлежал человеку, которого она знала хорошо.       — Феликс!       Она дёрнулась вперёд, но отчего-то не сдвинулась с места. Тогда она заметила, что Лукас по-прежнему держался рядом, не отпуская её кисти. Его тёплые пальцы лежали на её коже, грея и ласкающе поглаживая взволнованно дрожащее запястье.       Рыцарь сократил дистанцию сам.       — Вот и Вы, принцесса! — воскликнул с пылающей чувственностью он, от души кланяясь госпоже чуть ли не в ноги. Его тёмный плащ скользнул на пятки. — Какое счастье, что Вы нашлись! Вы так внезапно пропали… Я очень за Вас переживал!       Когда он поднялся, на его приветливом лице, окаймлённом светлыми эмоциями, разгорелась сердечная улыбка.       Атанасии вмиг стало неуютно — неловко, стыдно. Наверное, Клод, как было принято, поручил Феликсу оберегать её. О том, как строг и ненасытен был император в вопросах охраны единственной дочери, знали все, а сама дочь — лучше всех.       И как её угораздило столь беспечно смыться, бросить беднягу Феликса посреди зала в окружении его обязанностей? В окружении обязанностей, с которыми справиться он, очевидно, не мог…       «Как подло с моей стороны!» — заругалась на себя Атанасия.       — Не стоило, Феликс, всё в порядке, — она поёжилась и сморщила лоб. — Да и не пропадала я… — тихонечко дополнила она, силясь звучать уверенно. Делиться информацией, не проверенной до конца, она находила лишним. — Всего лишь вышла в сад воздухом подышать. Здесь так душно, правда?       Она картинно обмахнулась свободной рукой, намереваясь перевести тему.       По изменяющейся в сторону умиротворения физиономии рыцаря стало видно, что он отчасти успокоился. Однако Атанасия этому удивилась и вразумить никак не могла: какой уж там был покой, когда речь шла о гневе Клода?       — Вам нехорошо, принцесса? — не оставляя зыбких тревог, продолжал он.       — Не беспокойся. Свежий воздух вернул мне мои силы.       Феликс приложил кулак к груди. Последние крупицы потрясения, подобно песчинкам, тянущимся к основанию песочных часов, сползли к земле и покинули пространство. Весть он счёл доброй.       — Ух, — он с облегчением выдохнул. — Но лучше в следующий раз предупредите, если соберётесь отойти. Его Величество очень за Вас волнуется, — напомнил он так, будто о таком можно было забыть. — Представляете, как он перепугается, если увидит, что Вы остались без охраны?       Девушка помялась.       Да тут и представлять было нечего — никакая фантазия не нужна, достаточно было лишь напрячь мозг и вычленить из памяти любой из светских приёмов, на которых ей случилось побывать. Хоть раз, но на каждом из них ей приходилось возвращать оскорблённого папеньку в чувства. Иногда она даже против воли задумывалась: а что, если она не станет его останавливать, а предпочтёт разок понаблюдать со стороны? Неужто он и впрямь бросится исполнять свои кровожадные обещания?..       — Она ни на секунду не оставалась без охраны.       Лукас неожиданно вклинился в диалог. Поравнявшись с подругой, он перекинулся с рыцарем приветствием — уважительными кивками.       Феликс на мгновение окинул взором руку мага, которой тот не стеснялся нежить пальчики принцессы в обществе… А ведь такой откровенный жест мог взрыть почву для слухов даже в безжизненной пустыне!       «Нет, не может быть, — унимал из ниоткуда явившееся любопытство Феликс. — Принцесса просто замёрзла…»       Спустя буквально секунду он вдруг вспомнил переживания Лилиан.       Как-то раз, когда дела были сделаны, а принцесса уложена спать, рыцарь и главная горничная остались наедине. Свободная минутка для людей, занимающих столь требовательную к времени должность, была на вес золота и обычно появлялась не ранее, чем после полуночи. Но чем могли заняться высоких нравов люди после полуночи? Ещё и во дворце? Сон был едва ли не единственным досугом, дозволенным слугам. А спать в ту ночь, как назло, совсем уж не хотелось. Беседа распалилась сама собой. Лилиан мирно вязала, когда непредсказуемый разговор, особо не нёсший смысловой нагрузки, ушёл от пустых тем — о погоде, о минувшем дне, о прочем и прочем — и плавно перетёк к проблемам принцессы, которые, правда, и прежде обсуждались меж прислугой чуть ли не ежедневно. Но то были насущные проблемы, привычные для тех, кто положил свою жизнь на чашу весов, погрузив на противоположную чашу массивный булыжник, составленный из веры и заботы, необходимых правящей династии. Однако то, что в тот вечер услышал Феликс, не относилось ни к вере, ни к заботе — и больше походило на типичную клевету иль сплетни. Но чтоб Лилиан сплетничала о принцессе… Нет, о таком и подумать было страшно!       От предавания воспоминаниям мужчину отвлёк звонкий голосок принцессы.       — Да-да, верно, — с согласием качнула головой она. — Лукас приглядывал за мной.       Её Высочество всем своим видом подтверждала опасения родной няни. И даже после того, как маг разжал хватку, между ими двумя всё ещё теплилась поразительная атмосфера, необычайно схожая с той, которую Кровавый Рыцарь порой наблюдал между ним самим и… Лилиан.       — Вы, придворный маг, как и всегда, верны службе, — подчеркнул он, после чего благодарственно улыбнулся: — Теперь я спокоен.       Принцесса вдруг потерялась.       — А где папа? — она озадаченно покрутилась.       Она была уверена, что Клод находился среди гостей — всё-таки это была его обязанность как главы империи. Куда же тогда он мог пропасть?       Феликс, словно ощутив её смятение, поторопился пояснить:       — Их Величество на втором этаже — вышли к послам, — заверил он принцессу, и та испытала тяжкий вес расслабления. Как минимум, она теперь знала, что папе никто не успел навредить. — Кажется, послы всё пытаются убедить Их Величество в выгодности предложения.       Феликс бесшумно рассмеялся. Видимо, те самые предложения были до того придурошные, что даже далёкий от политики страж понимал их абсурдность.       — Послы, значит?.. — одними губами пробормотала Ати, пробуя слова на вкус.       Да… Это всё объясняло. Послов, прилипчивых и очень часто надоедливых, папенька терпел даже меньше, чем собственных приближенных. Особенно, когда те начинали настойчиво втюхивать ему идеи и союзы, которые ему претили.       — Принцесса… — рыцарь вновь обратился к подопечной подозрительно серьёзным тоном.       Та подняла на него взгляд. Всего на миг она испугалась, что он вот-вот донесёт плохую новость, но вскоре была освобождена от волнений.       Строгие минорные нотки иссякли, отдав должное мажорным.       Феликс склонился, подавая ей раскрытую ладонь.       — Раз уж Вы здесь, не согласитесь ли Вы подарить мне всего один танец? — с явной надеждой поинтересовался он.       «Вот уж кто точно бесстрашный! — потрясённо размышляла Ати. — Ноги, что ли, давно не болели?»       — Ты… уверен? — недоверчиво переспросила она.       «Ещё не поздно отказаться, милый Феликс!» — хотела прокричать она, но предостережения остались лишь в её сознании, не покинув иссохшего горла.       — С моего дебюта мало что изменилось… — прокряхтела она нарочно тихо.       Лукас всё-таки её расслышал. Заинтригованный, он непременно бы задал вопрос: «А что было на дебюте?» — но он осознавал, что здесь, окружённая посторонними, она никогда не поведала бы ему правды.       Эх, стоило тогда прийти! Ну почему некоторым истинам было суждено добраться до человека так поздно?..       Мужчина не отступался:       — Для Вашего Высочества мне ног не жалко.       Атанасия растроганно сжала изгрызенные губы. Вряд ли ещё хоть один человек в мире сказал бы ей такое.       — Феликс… — умилённо вымолвила она и протянула руку.       Раздался привычный сигнал — громкий и тягучий. Музыка ненадолго стихла, предоставляя желающим шанс присоединиться к одному из последних танцев. Близилось официальное завершение бала, и неторопливые гости мало-помалу разбредались, готовясь к скорому отбытию. Компаний, сбившихся в кучки после разгоревшихся бесед, становилось всё больше, и всё меньше пар стремилось к середине — в танцевальную зону. Зрителей же поодаль не осталось и вовсе.       Предчувствуя предстоящий танец, принцесса уверенно вложила пальцы в мужскую пятерню, укрытую тканями перчатки. Как только их руки соприкоснулись, она ощутила знакомое жжение, которое не спутала бы ни с чем иным. Опешив, она даже не успела пискнуть — лишь широко распахнула сверкающие топазовые глаза, когда колючие заряды протянулись вверх, уходя вплоть до плеч.       Рыцарь, не ожидавший подобных метаморфоз, рефлекторно отдёрнул ужаленную магией конечность.       — Ох! — он воззрился на ту так, будто она могла рассказать ему, в чём была проблема.       Ати потупила взгляд. «Как же так… — не могла поверить в увиденное она. — Значит, и тогда, с Иезекиилем, виновата была я?.. С моей маной опять что-то не так?»       Но разве это было возможно? Активные занятия с Лукасом принесли ей немало пользы: она не только познала основы и научилась мелким трюкам, но и сама начала понимать и принимать себя как человека, владеющего внушительной силой. До уровня Лукаса или хотя бы Клода она, естественно, добраться не успела, но уже чаще стала замечать того, чего раньше её глазу читать было не дано.       Да и отчего тогда Лукас молчал и бездействовал, раз котёл с её маной вновь вскипел, изошёл пеной — и пролился через край?       Ати нервно подёргала носком. Когда Феликс снова потянулся к ней, она протестующе отмахнулась.       — Извини, Феликс, — пресекла его попытку она. Она и без того знала: танца у них не выйдет. — Такое уже случалось. Кажется, с моей маной что-то не то…       Всё это было так странно для неё.       Столько лет она прожила в этом теле, исполненном сочащимся соком чар, столько лет боролась со своей же маной, как хворые в стенах лечебниц боролись с убивающими их недугами, но так и не сумела приручить чудовища, таящегося в недрах её плоти. И по сей день этот монстр ютился под её рёбрами, напитывался мощью вместе с её взрослением. Однажды, когда занятия подняли её на несколько ступеней, он ей покорился, но что же теперь? Неужели опять придётся начинать сначала?       Выудив откуда-то пирожное, хотя столы с угощениями расположились много дальше, Лукас откусил сладкую верхушку и сгримасничал.       — С твоей маной всё в порядке, — кривляясь, уверял он Атанасию.       «Не нравится — не ешь», — возжелала упрекнуть его она, глядя на то, как он с недовольством уплетал одно из её любимых лакомств, но вместо этого всего-навсего безобидно уточнила:       — Уверен?       Маг догрыз приторный десерт.       — Абсолютно, — щурясь не то от удовольствия, не то от неаппетитности, утверждал он.       Уверенность окутывала весь его образ, и Ати, не без его помощи пережившая ужасные вещи, которые любого другого уже десять раз погубили бы, имела все основания довериться ему снова. Но что-то неведомое, чему она не могла найти достойного объяснения, никак не складывалось в чёткую картинку. Пазл с хрустом ложился меж недостающего отверстия, но сцепить с оставшимися детальками его совершенно не удавалось.       — Почему же тогда я весь вечер бью током людей? — пыталась сопоставить полученную информацию Атанасия. Вспомнив ещё один занимательный факт, она полюбопытствовала: — И почему на тебя не подействовало?       Да, как-то не сходилось, решила она. Всего полчаса назад она свободно обнимала — хоть и не хотела этого признавать — Лукаса, а до этого без каких-либо преград её держала за руки Дженнет. Разве Дженнет стала бы терпеть?       Ати нахмурилась.       Нет… Не настолько же та её любит…       Она внезапно одумалась.       Да ведь всё просто: дело-то не в ней, не в Дженнет, а в нём, в Лукасе! Она что, действительно этому удивлялась? После всего, что он показал ей? После того, как вспорхнул к облакам, подобно перелётной птице?..       Да он просто был не человек! И других доводов тут не нужно!       — Это небольшое заклятие, которое наложил на тебя отец, — сбросив на спину тяжёлую копну волос, Лукас ухмыльнулся. — Видимо, он очень не хотел, чтобы хоть один мужчина, кроме него самого, дотрагивался до тебя сегодня. Ну, а на меня такая ерунда не действует, — он пожал плечами.       — Это очень похоже на Его Величество, — по-доброму просмеялся Феликс.       Атанасия же так не считала.       «Вот засранец!» — мысленно ругалась она, сетуя то ли на отца (ведь столь уродская идея определённо принадлежала ему), то ли на компаньона, который не счёл нужным рассказать ей о таком важном происшествии… то ли на них обоих! Получается, эти двое сговорились у неё за спиной? Сговорились, накидали на неё своего колдовства, обвили чарами, точно колючей проволокой, сковали ей руки и ноги…       И не стыдно им было ? Нет, Клода она ещё могла понять — он был человек твёрдый и отнюдь не сентиментальный. Как император он не привык спрашивать у подданных разрешения, а как отец он был и того хуже — ревнивый, вспыльчивый и мнительный. Но… Лукас? Лукас-то куда полез?       Принцесса яростно замотала головой. Если окажется, что он полез в эту отвратительную авантюру только из-за того, что ему был не по душе Иезекииль, она своими же руками его, гада ошалевшего, придушит!       Очухавшись, она вдруг озадачилась: вообще, а как же так получилось? Она что, зря мучилась днём, во время сбора, и тратила драгоценные минуты на танцы с бубном вокруг пованивающего нейтрализатора? Эта противная сыворотка должна была защитить носителя от любых чар!       — Но как он мог это сделать? — негодовала Атанасия, злобно зыркая на мага и требуя обоснований — желательно тех, что могли удовлетворить её. — Ты же сам говорил, что нейтрализатор защитит меня от чужой магии, — предвидя вопрос, который собеседник не побрезгует задать, чтобы в очередной раз подтрунить над ней, она поспешила уточнить: — И на этот раз я нанесла его правильно!       — Я вижу, — Лукас живописно закатил глаза. Он выглядел так, словно его опять заставили поучать несообразительное дитя основам жизни. — Это заклятие другого рода. Оно не ложится непосредственно на тебя, а…       Он на мгновение умолк, подбирая подходящие слова. Окружающие часто упрекали его, якобы в этом деле он был не силён, но он с ними никогда не соглашался. Лукас был убеждён, что словом он, напротив, владел очень даже умело — даже получше некоторых заядлых книгочеев! То, что некоторые этого не понимали, было проблемой тех самых «некоторых». Атанасия же к «некоторым» не относилась, а потому с ней можно было разговаривать не напрягаясь.       Но отчего-то Лукас не мог не напрягаться.       Чем больше они разговаривали, чем больше она внимала каждому его слогу, тем сильнее ему хотелось стараться, чтобы донести до неё мысль — вложить в её неокрепший разум постулаты, которые были известны далеко не каждому магу.       Хотелось стараться для неё.       — Это заклинание парит вокруг, как обычный магический щит, — неторопливо описывал действие магии он. — Поскольку влияет оно не на тебя, а на окружающих, то и нейтрализовывать там нечего.       Девушка сдвинула брови.       Кажется, она сообразила. Друг в кои-то веки объяснил всё нормально, а не его глупыми урывистыми фразочками, над которыми можно было лишь посмеяться, но никак не внимать им.       Что ж, теперь она хотя бы знала правду. От этого, конечно, ей было вовсе не легче: всё-таки отец своей выходкой изрядно подпортил ей настроение. То, что Иезекииль стойко вытерпел кару императора, поражало её — поражало до боли, до дрожи в коленках. Ради какого-то танца, ради её — или же своей? — прихоти он обжёгся, как подлетевшая к солнцу птица, но продолжал лететь дальше, опаляя белоснежные перья и постепенно теряя равновесие. Соколом он взмыл в небеса и даже после поражения сумел выдержать все невзгоды и не утратил собственного достоинства.       Да… Это было чудно. Но требовать от кого-либо ещё подобной преданности она не смела. Тем более, от Феликса.       Ведь их с Иезекиилем преданность имела разную природу.       Из пучины размышлений её вырвал Лукас.       — А теперь, если Вы не против…       Он хитро покосился на неё, будто ждал, что она вот-вот подхватит его шальную мысль. Но принцесса отчего-то не отвечала ему с тем же рвением.       Тогда Лукас заволновался: уж не забыла ли она о самом главном?       — Господин рыцарь, это у Вас камни памяти? — отказавшись от намёков, он решил перейти к прямым действиям. — Будьте добры, воспользуйтесь ими.       Кровавый Рыцарь, не ожидавший, что о нём столь неожиданно вспомнят во время беседы двух магов о — удивительно! — магии, растерялся. Нить разговора он давно посеял, перестав перерабатывать информацию, доходящую до его ушей. Догадавшись, о чём его просил колдун из Башни, он порылся в кармане и выудил оттуда несколько сияющих самоцветов, отозвавшихся на его приказ ясным отблеском и чародейским теплом.       Жаль, что всего два из них пригодились, размышлял он. Но, видно, таково было пожелание императора. Раз Клоду де Эльджео Обелия было так угодно, то так тому и быть.       — Желаю Вам приятно провести время, принцесса! — улыбнулся Феликс и махнул госпоже, удаляющейся вдаль залы.       Атанасия повисла на партнёре примерно так, как висла на отце в беззаботные годы детства. Как объятия отца, больше похожие на незаконное вторжение в личное пространство, пугали её тогда, так и излишне близкие объятия Лукаса настораживали её сейчас. Вытворять такое на глазах у благородных лордов было низостью и бесчестием! Быть может, юные леди, в головах которых ещё свистел ветер — и они, стоит отметить, его ничуть не стеснялись, — и приняли бы подобное зрелище за нечто, имеющие право на жизнь (вероятно, некоторые из них даже позавидовали бы принцессе, утащившей в танец уже второго за вечер красавчика), однако их родители уж точно не стали бы придерживаться этой позиции. Атанасия так-то тоже была не кисейная барышня, но и о правилах бонтона забывать себе не позволяла.       А если Клоду сообщат об этом позоре?..       Она запищала. На секунду она загорелась желанием строго окликнуть Феликса и отдать ему, как и подобает особе её положения, чёткий приказ: «Спасай!»       Но было уже поздно.       — Лукас, что ты делаешь? — забрыкалась она, когда компаньон окончательно преодолел расстояние и поставил её, недоумевающую, на ноги ровно в центре залы. — Все же смотрят! — она обвела поредевшую танцевальную зону неспокойным взором. — А если папа увидит?       — Пусть видит. Ты задолжала мне кое-что, помнишь?       Лукас поклонился, отвешивая принцессе уже третье за бал приглашение. Ати невольно позеленела.       — Ах, наш уговор… — жуя губы, поделилась догадкой она.       — Именно, — довольный, маг сощурился, принимая девичью ручку, белую, как облака.       Раздался треск, и Атанасия непроизвольно поёжилась, готовая в любой миг отскочить от поражённого немилостью отца кавалера. И только потом до неё дошло, что кавалер был отнюдь не кавалер, а треск — отнюдь не немилость отца, а обычный рокот музыкальных инструментов, за которые с привычным усердием взялись музыканты, отвечающие за звуковое сопровождение вечера. Мелодия разлилась по помещению, жадно и яростно затапливая его страстными мотивами.       Душный, спёртый воздух раскалился пуще прежнего. Когда Ати встала в положенную позу, её тут же бросило в жар. Как будто ей было мало естественного зноя, проникшего на мероприятие…       Лукас положил свободную ладонь на её грациозную спину, выгнутую гордой дугой. Горячая кожа, обыкновенно отличавшаяся крайне низкими температурами, внезапно обожгла мягкие изгибы её талии, пуская внутрь податливого тельца дрожь, аналогичную болезненному ознобу. Кровь с рёвом ринулась к голове и заколотилась в висках, перебивая темп дребезжащей музыки. Ати повела бедром. Вскидывая в такт задорному наигрышу то одно плечо, то другое, она качнулась в сторону, волоча за собою партнёра, гнущегося в совершенно противоположное направление.       Не повиновавшись, тот задержался на месте, как вкопанный, и в замешательстве уставился на чокнувшуюся подругу.       Что она творила? Неужто она настолько разозлилась на него, что даже разучилась нормально танцевать?..       Лукас внимательно осмотрел физиономию принцессы: хмурые брови, трепещущие веки, остро вытянувшийся подбородок… А щёки-то, щёки!.. Ух!       Он чуть не хрюкнул от негодования, когда красное лицо принцессы промелькнуло у него перед глазами. Если она была так уж против, то зачем вообще дала согласие на эту сделку? Всё равно камни памяти почти не использовались — всего один, а вещи в единичном наличии имели забавное свойство теряться. Какой был смысл сейчас корчить рожи и портить свой же последний танец?       — Ну не злитесь, Ваше Высочество, — учтиво, как при общении с вежливым ребёнком, постарался убедить её он, возвращая её, обронившую холод рассудка, в реальность: — Посмотрите, в каком выгодном положении мы оказались.       — Как по мне, так совсем наоборот, — запротестовала та, гоняя в мозгу тысячи мыслей о бессовестном поступке отца.       Своё положение она уж точно не назвала бы выгодным.       Неимоверным усилием воли обратив возникший из ниоткуда ужас вспять, она поборола желание посильнее стукнуть чем-то крайне тяжёлым и отца, и Лукаса, укравшего её конечный танец. Пожалуй, она даже не побоялась бы преступить черту закона — ведь о каком законе могла идти речь, когда в дело врывался каприз принцессы? А если же и был закон, который запрещал принцессам мстить ревнивым отцам да стоеросовым дубинам, владеющим магией, то этот закон, определённо, был несправедлив!       Ати невесомой поступью проплыла вперёд и пригнулась вправо, вверяя в крепкую хватку компаньона кнут, которым ему было дозволено вести её в том русле, в каком он двигался сам.       Лукас танцевал сдержанно — прилично. Поначалу Атанасия опасалась, что он примется вытворять то же, что не стеснялся делать во время их тренировок, поскольку чаще обычного после таких занятий она доползала до спальни вся потная, взъерошенная и на подкашивающихся ногах. Безусловно, в ту пору это было как нельзя кстати: по-другому вернуться в прежнюю форму, под которую было подогнано платье, ей бы не удалось. Теперь же это было ни к чему.       — Разве? — Лукас отдалился, стискивая ладони девушки и вышагивая назад. Когда она последовала за ним, он добавил: — А Вы получше приглядитесь: вокруг нас не так много людей.       Принцесса обернулась.       Неожиданно для себя она обнаружила, что Лукас был прав. Помимо них, в пляс пустились ещё четыре пары. Вернее было сказать, всего четыре пары, тогда как в начале вечера танцевальная зона была богата танцующими, как поля были богаты пестреющими под солнцем цветами. Толпы же, кольцом обиравшего дебютанток и Атанасию, когда она удостоила своим вниманием юного лорда Альфиуса, более не наблюдалось. Ряды зевак значительно прохудились — растаяли, будто лёд, брошенный в остужающий летний напиток.       — Да, не так много людей, — кивнула Атанасия. — И это облегчит ношу папы: рядом со мной он сразу тебя увидит.       Чародей вспыльчиво прищёлкнул языком.       — Я же сказал, что мне всё равно — пусть видит, — повторил он с неким раздражением.       Ати аж подавилась.       «Как это — тебе всё равно? — пыхтела про себя она, отставая от заданного ритма. — А стоило бы поволноваться! Или ты ещё и бессмертный?!»       Лукас продолжал:       — Ведь это также облегчит и нашу ношу. Смотри…       Резко схватив подругу под подмышки, он чуть присел и при следующем повороте осторожно подбросил ту ввысь на манер тому, как он делал это в минуты их тайных встреч. Пылающие золотом кудри взвились к потолку и засверкали так же ярко, как имперский трон. Пышные подолы платья принцессы замерцали, скромной радугой покрыли дышащую юбку и потянулись за ней хвостом. Всего на мгновение у Атанасии пережало дыхание, в венах сосульками застыла кровь — и закрутились пред её носом сотни лиц: молодых, объятых светом улыбок, и престарелых, изрезанных кривыми чёрточками морщин… красивых, полных жизни да счастья, и уродливых, разящих жадностью и желчью — лиц, знакомых и совсем чужих.       Лишь на одну секунду Ати почувствовала себя смельчаком, взобравшимся на самую великую гору. И будто бы весь мир лёг к её ногам.       Когда Лукас поставил её на ноги, она с трудом сдержала восторженный визг, застрявший в её глотке. Всё это было похоже на сон — по-волшебному прекрасный, необъятный, не подвластный никому, кроме неё одной.       Маг сгорбился и, припав к покрасневшему уху принцессы, заговорил:       — Видишь? Мы в самом центре, и весь этаж у нас как на ладони.       Голос его, тихий и низкий, покинул его уста с драконьим рокотанием. Но как бы глух и краток он ни был, как бы ни шелестели в его веянии безмятежность и покой, ничто не было способно заглушить искрящихся ноток жара, проевших его до зияющих дыр — и из этих дыр сквозил громоподобный свист, перебивающий даже отдающийся в барабанных перепонках плач скрипок.       Ати шумно втянула в себя воздух. Мурашки, словно разошедшийся зимою ливень, колкой россыпью разбились о её спину, но она старалась не обращать внимание на то, как её непослушное тело, понимать которое она перестала уже давно, реагировало на близость с по-плутовски ухмылявшимся компаньном.       Он был прав, понимала она.       Не сбавляя темпа, Лукас вновь пригнулся и опалил оттянутую острой серьгой мочку теплом собственного дыхания.       — А теперь покажи мне эту девку, — зашептал он.       — С-странно… — борясь с заиканием, одолевшим её против её же воли, процедила Атанасия.       Сердце её билось так, что потерявший меру в дистанции Лукас вот-вот мог ощутить сумасшедший темп, установленный им.       «Тщ-щ, — в душе шипела на него она. — Тише, тише…»       Совладав с собой, она мерно договорила:       — Совсем не вижу её.       Повертев головой, Атанасия снова оглядела всех присутствующих. Среди битком разбросанных по этажу группок она не наткнулась ни на одну белую макушку — такую не заметить было невозможно.       Ну и где она тогда?..       — Не могла же она уйти… — вслух размышляла Ати.       Музыка постепенно замедлялась. Ритм также замирал, что предзнаменовало скорое окончание танца.       — Ну и чёрт с ней, — фыркнул Лукас грубее положенного. — Если она не хочет, чтоб мы шли к ней, тогда мы заставим её самой прийти к нам.       — Что ты имеешь в виду? — Ати с не присущим ей недоверием покосилась на него.       Странные чувства, обуявшие её ослабший организм, не позволяли ей сосредоточиться на словах, доходивших до её слуха. Вокруг же всё больше собиралось гостей, очнувшихся ото сна: как же так! Принцесса танцевала — да без них!..       Любопытные взоры изо всех углов пронзили окружённую зону. По собравшейся толпе от начала до конца изогнутого ряда катался пытливый шепоток. Раздувшиеся от чрезмерного интереса лорды и леди будто пытались понять, кто же он был — тот таинственный незнакомец, которого сама принцесса подпустила к себе после долгого пути воздержания?.. Кто же осмелился вторгнуться в покой любимой дочери Клода де Эльджео Обелия?       Принцесса отчаянно старалась игнорировать свалившийся на неё груз внимания. В светском обществе она уже умела держаться уверенно, пусть робость ещё и не покинула её.       — Ты спросила, не видел ли я её у тебя на чаепитиях, — напомнил Лукас. — А ты пригласи её вновь — там и погляжу.       — Лукас… — она замолчала, обдумывая услышанное. — Да это же отличная идея! — ахнула она, сложив цветастые клочки чужих фраз в общую картину. А ведь картина действительно была чудесной.       — Впрочем, как и все мои идеи, — парировал тот.       Атанасия отрицать не стала.       Звонкий лязг музыкальных инструментов на пьяной ноте оборвался.       Танец кончился.       Сделка свершилась.       Лукас отступил и, повторяя за другими мужчинами, галантно склонился в уважительном поклоне, благодарящем любезную леди за танец. Вообще-то раньше он никогда бы подобного не сделал, но ныне, когда у партнёрши и без того шалили нервишки, он был не против наступить своей гордости на хвост. Нечего позорить и, тем более, злить её, эту неугомонную принцессу. Лукас хоть и мало смыслил в женской психологии, но принцессу уже знал достаточно, чтобы чётко заявить: разгневанная принцесса была так же невыносима, как и голодная.       Гости с искренним — это было большой редкостью для них — одобрением разразились бурными аплодисментами.       Распрямившись, чародей зыркнул на шуршащую толпу с напускной неприязнью и высказался:       — Как много зевак собралось.       Те бедолаги, кому не посчастливилось стоять ближе всего, расслышали его. Некоторые, не особо привыкшие к прямым замечаниям, оскорбились — и наскоро отвернулись.       — А одной-единственной, которая нужна, нет… — немного расстроенно произнесла Ати.       Это была её вина: она слишком ослабела, слишком расслабилась. Это она допустила оплошность. Если что-то серьёзное случится, то прегрешение запятнает и её душу тоже — да побольше, чем душу самой виновницы.       Маг, которому изрядно надоела эта тема, поморщился. Взяв подругу за локоть, он отвёл её прочь с вездесущих глаз некультурных зрителей.       — Забудь уже о ней, — точно отдавая приказ, повелел он. — С ней разберёмся после. А сейчас есть дела поважнее.       — Например?       Атанасия озадаченно прищурилась, шагая вслед за ним. Чем это таким он спешил заняться? Ей казалось, что дел важнее не было — и быть не могло.       Лукас отвёл взгляд. Лихорадочно шкрябая затылок, он остановился и, как-то помявшись, признался:       — Я не собирался говорить тебе об этом раньше времени… Но, думаю, и сейчас сойдёт.       — Что ты задумал, Лукас? — насторожилась Ати.       Если он опять рассчитывал потащить её на свершение экстремальных подвигов, то ему стоило знать заранее: второй полёт она вряд ли переживёт! А жить ей ещё хотелось!       — Ну, хоть и с опозданием… это всё-таки твой День Рождения, — начал он.       — Да, я помню, Лукас, — содрогнулась девушка. — И мне бы не хотелось, чтобы он стал последним.       Собеседник посмотрел на неё так, словно она ущемила его достоинство. Ну-ну, как будто у неё не было причины так думать!       Ответить — вернее, нагрубить в ответ — он уже не сумел: как только парочка вышла из специализированной зоны, им пришлось оставить свою интимную беседу позади. Лукаса, как если бы он сел голым задом на муравейник, обдало странными ощущениями, и он едва удержался от того, чтоб не начать лихорадочно чесаться. Выкрикивая имя принцессы и с притворным доброхотством обращаясь с к нему самому, его и Атанасию стали настойчиво окружать требующие особого внимания к своей персоне господы. Как насекомые, они бездумно пёрлись вперёд, спотыкаясь об свои же ноги и иногда наступая друг другу на подолы.       «Кошмар какой! Кошмар!» — паниковала принцесса. Подёргав компаньона за рукав, она воззрилась на него с такой надеждой, что у того чуть не отказало сердце. Впрочем, он бы и без этого нашёл выход — ситуация, в какую они оба угодили волей-неволей, не нравилась ему ничуть не меньше её. Именно поэтому, вспомнил он, долгие годы он пропускал балы даже тогда, когда ему следовало бы их посетить.       — Принцесса Атанасия, — сгибаясь чуть ли не к ногам представительницы правящей династии, прохрипела незнакомая леди в возрасте. — Долгих лет жизни и процветания Обелийской империи, — отчеканила она. Заученные с детства слова выскочили из её сухого рта скороговоркой. — А к Вам как обращаться, господин?       Низкорослая, отчасти сутулая, она возвела глаза выше, ища зрительного контакта с приглянувшимся ей человеком и натянуто вздёргивая подбородок.       — Прошу прощения, моя леди. Боюсь, сейчас не лучшее время для знакомств. Надеюсь, мы встретимся позже, — солгал Лукас, но его слова звучали так убедительно, что даже знакомая с его уловками Атанасия не сразу догадалась, по какой же причине её ехидный друг вдруг превратился из плута в добронравного рыцаря.       Старая леди не успела откликнуться. А Атанасия — очухаться.       Базарный говор внезапно стих.       Когда она открыла глаза, светлая душная зала, переполненная возбуждёнными людьми, обернулась холодной камерой. Отвыкшую от резких перемещений принцессу хватило.       «Зачем ты доставил нас в казематы?» — вознамерилась разразиться гневной тирадой она, но вовремя промолчала. Зрение немного приспособилось — и в последний момент, когда её вольный язык уже приготовился тараторить, изливаясь нелестными речами, она увидела ряд узких стеллажей с плотно прилегающими друг к другу книгами.       Откуда в казематах взяться книгам?       — Мы в Башне, — умозаключила девушка и оказалась права. — Но зачем?       Здесь она бывала нечасто по одной лишь причине: в Башне не было ничего, что могло иметь хоть какое-то отношение к благородной дочери императора. Кроме, конечно же, самого мага — он к ней отношение имел ещё как! Но отчего-то и он не больно жаловал её, когда она приходила его навестить. Видимо, своими визитами, пусть и нечастыми, она отвлекала его от работы. Потому Ати и перестала сюда наведываться.       — Жди здесь, — кинул Лукас и принялся удаляться, однако, добравшись до дверного проёма, задержался и добавил: — Ничего не трогай. Слышишь?       — Я-то слышу! — возмутилась принцесса. — А ты? Что происходит, Лукас? Ответь же!       — Просто стой здесь, — отмахнулся тот и покинул комнату.       Ати осталась совсем одна.       — Ни-ти-во ни тро-хай, — бурча себе под нос, передразнила его она. — Это не делай, туда не ходи…       Да она и не собиралась здесь ничего лапать! Она так-то и приходить сюда не рвалась! В фолиантах этих, что наверняка повидали не одно поколение династии де Эльджео Обелия, она всё равно не разобралась бы без чужой помощи, а других занятий здесь найти не удастся. Чего тогда он опасался так?       Она тихо фыркнула. Он продолжал обращаться с ней, как с ребёнком! Притащил не пойми куда, невзирая на её отказ. Ну да, разве стоили чего-то слова ребёнка? Нет! Вот только он упускал важную деталь: она хоть и оставалась принцессой, но ребёнком больше не была!..       Обняв себя руками, она вжала голову в плечи и поёжилась. В здании было зябко — ни единого факела, у которого можно было бы хоть немножко погреться, не освещало погребённое во тьме помещение. Потирая локти в попытке разогнать кровь, Атанасия нетерпеливо стала вышагивать по грубой гостиной. Или…       Она нахмурилась.       Нет, вряд ли это была гостиная, мыслила она. Недалеко от входа, размыкая круг бесконечных полок, расположился свод рабочих столов. Самый крупный из них, основной, был завален объёмными стопками бумаг, которые не оставили на нём ни одного свободного местечка, а более мелкие были уставлены лабораторной посудой: закреплёнными пробирками, внутри коих всё ещё держалась подозрительно бурлящая жидкость, мерными цилиндрами и колбами…       Приблизившись, Ати тут же пожалела: в нос ударили букеты ядерных ароматов, к которым она, естественно, была не готова. Утерев выступившие слёзы, она сжала крылья носа.       «Наверное, маги тут зелья готовят, — рассуждала она. — В масках — иначе никак».       Тут она подзависла. Получается, Лукас тоже в маске работал?..       Представив друга в маске, завязывающейся на макушке и из-за выпуклых петелек торчащей как кроличьи уши, Атанасия глупо захихикала.       Нет, не могло такого быть! На маску такой горделивый павлин точно бы не согласился! Может, его деятельность заключалась в корпении над бумажками? А остальные воплощали его гениальные задумки в реальность?       «Да, это имеет смысл», — принцесса кивнула своим же идеям.       Обведя взглядом огромный стол, она всмотрелась в содержимое стопок. На верхнем листе, не то изорванном, не то покусанном кем-то очень маленьким, вычерчивалась извилистая печать, увенчанная десятками узорчатых символов. Атанасия печатями всегда интересовалась, хотя никто не мог — или банально не считал важным — толково объяснить ей, как они работали. Так что и эта печать, даже пусть с дырками в самых загадочных местах, заинтриговала её быстро.       Ничего же страшного не случится, если она поглядит немного, правда? Трогать же она ничего не будет — так, только понаблюдает с минутку…       Осторожно подкравшись к привлекающей её вещичке, она одним глазком заглянула в чью-то умело выполненную — и кем-то умело испорченную — работу. Печать была живописной, но, пожёванная, немного поплыла и сместилась влево. А из-за этого подметить все мелочи было трудно — практически невозможно.       Принцесса испустила обречённый вздох.       Ладно, если она всего лишь расправит листок, ничего же не изменится, правильно? Ну да, верно, всё так! А что может произойти из-за какого-то слюнявого листа? И кто, вообще, его обслюнявил-то?..       Атанасия неловко присела и подобрала волочащиеся подолы. Задрав одну руку к носу, а другой сведя тяжёлые юбки в точку над коленом, она на цыпочках, чтобы цокот каблуков не сотрясал всю лабораторию, проскользнула к столу. Дело шло отлично: пол был гладкий, и вытянутые кончики девичьих туфелек, точно на льду, катились вперёд, не цепляя каблуками плиток. Правда, несколько из них, каменных плиток, отчего-то потрескались и кое-где в углах даже обзавелись значительными проплешинами.       «Нужно будет сказать папе, что Башня по швам трещит, — решила для себя Ати. — Ремонт лишним не будет».       Довольная, она прокатилась к самому столу, не задев ни единой неровности. Вздох облегчения вырвался сам собой, когда дистанция от желанного места более не превышала и одного шага. Всё-таки если бы она распласталась прям здесь, было бы довольно печально: и платье было б жаль, и перед Лукасом ударить лицом в грязь — или, в её случае, в холодный пол — не сильно-то хотелось.       Теперь оставалась самая малость — пригнуться за листом и хорошенько расправить его. Так Атанасия и поступила, но, уже сгорбившись над столом, внезапно осознала, что обе её руки были нещадно заняты, причем освободить хотя бы одну из них она всё ещё не могла. Вынужденная вновь принимать решения, она вернулась в предыдущее положение и выпрямила спину.       И что же делать?..       Взвесив все «за» и «против», она пришла к выводу, что обоняние ей ещё пригодится, а это платье, скорее всего, она больше и не наденет никогда — значит, можно его и не беречь особо. Отмазку для Лили она уж как-нибудь придумает, ведь в этом-то она была хороша, а вот новые знания ждать не могут!       Несдержанно разжав ткани, принцесса с шумом уронила длинную юбку на пол. По естественным причинам создался порыв воздуха — и вожделенная слюнявая бумажка плавно отлетела на соседний стол, что был ещё ниже главного, утыкавшегося поставленной на каблуки девушке в середину бёдер.       Атанасия раздражённо зарычала.       Ну уже нет! Она эту печать достанет и обязательно изучит!       Позабыв обо всём, она поспешно ступила в сторону и вдруг поняла, что совершила фатальную ошибку, бросив громоздкие подолы. В следующий миг она, прихватив каблуком скользкую материю, споткнулась на совершенно ровном месте. Мир поплыл у неё пред глазами; в падении она увидела, должно быть, всю свою жизнь, а также ближайшее будущее: укоризненные взгляды Лукаса, полуобморочное состояние Лилиан, накладывающей вонючую мазь на её новые синяки, и строгие нравоучения Клода.       Решив, что она никак не может этого допустить, девушка инстинктивно качнулась, бросая вперёд себя корпус, и еле-еле удержалась на ногах, схватившись обеими руками за край главного стола. Побледневшая, она едва ли успела затаить дыхание, а картинка перед глазами и вовсе помутнела от страха. Потому самое страшное заметно стало не сразу.       Деревянное сооружение со скрипом вздрогнуло и кинулось кланяться важной гостье, принцессе, бывающей в их глухой обители так нечасто, кивая импровизированной головою к земле и оттягивая за собой стоявший по-соседству шкаф, который посмел игнорировать столь знатную особу. Мебель с треском колыхнулась.       — Стой!!!       Ати вскинула руки и упёрлась ладонями в тугие ряды книг. Благо, шкаф оказался послушным — и, повинуясь, прильнул обратно к стене. Стол же с треском разгладился. Тем не менее, даже тогда тишину сохранить не удалось. Один из ящиков, приделанных к нему, вылетел с такой скоростью, будто его ничего не держало.       Запаниковав, Атанасия дала ему пинка и успела предотвратить его крушение.       «Пронесло…» — хватаясь за трепещущее сердце, лопотала она, благодаря богов, в которых второй раз за день неожиданно уверовала, отца, мать и всех остальных предков, сыгравших хоть какую-то роль в составлении её генетического кода, за достаточно хорошую реакцию.       Оглянувшись, она также поняла, что Лукас всё ещё не вернулся и её позорной пляски не застал.       Опустив взор ниже, она наткнулась на то, что ожидала увидеть меньше всего.       В выкатившемся ящике, неаккуратно разбросанные по всему его периметру, валялись вещи Лукаса: магические камни, которые он не брезговал таскать как украшения, пара знакомых красных тесёмок для волос, записная книжка и…       Осторожно свёрнутое письмо в розовом конвертике.       Ати ошалело уставилась на с нежностью надушенное послание, от которого разило благоуханием побольше, чем от парящихся зелий.       — Это ещё что? — удивилась она. Принюхавшись, она сделала для себя важное открытие: — Да это же мои духи!       Задохнувшись то ли от излишней ароматности письмеца, то ли от обиды — это ж сколько надо было вылить на бумагу, чтобы она так воняла, — девушка схватила весточку, которую уже успела возненавидеть, и хотела было её прочесть, но вдруг остановилась.       Розовая обёртка, приятный запах…       Письмо-то, походу, было любовное! А разве можно читать чужие любовные письма?..       Тут до Атанасии дошло.       — Это кому он тут пишет любовные письма, поливая их моими духами? — зарделась она.       Почему-то её грудь болезненно кольнуло — и не оттого, что корсет был слишком тугой. Нет.       Это была боль, рождённая сердцем.       Ничего не понимая, принцесса тронула подтянутую чуть ли не к ключицам грудь. Ей стало крайне неспокойно, горько и досадно. Она знала, что не имела подобных прав, но ей совсем не хотелось, чтобы Лукас писал такие письма.       Ещё и писал не ей…       Наверное, ей следовало бы порадоваться — друг-то нашёл себе ту, кого полюбил так сильно, что даже переступил через себя и уподобился тем, как он изъяснялся, «слащавым» господам, описывающим в десяти томах ямочку на щеке любимой. Но радость отчего-то совершенно не шла.       Печаль, к слову, тоже прошла вполне быстро — ровно в тот момент, когда ко входу стали приближаться размеренные шаги.       Подпрыгнув, Ати чуть не выронила из дрожащих рук предательский конверт. Дёрнувшись, как ошпаренная, она яростно толкнула ящик — и тот с глухим хлопком задвинулся обратно. Пахучее послание же осталось снаружи, зажатое меж её хаотично двигающихся пальцев. Обомлевшая от собственной тупости, девушка пригнулась, чтобы наскоро засунуть его обратно, но в этот же миг была прервана.       — Ты что там делаешь? — явившийся столь не вовремя, Лукас громко одёрнул её. — Я же говорил тебе ничего не трогать.       — И-ик! — Атанасия, которую словно громом разверзло, по-солдатски вытянулась и стремительно обернулась, пряча письмо за спиной. — А я… Я ничего и не трогала! — врала она, лихорадочно заталкивая украденную вещь под объёмный пояс.       Нельзя, чтобы он заметил, что она ковырялась в его личном пространстве! А письмо она позже вернёт.       Лукас подошёл к ней. Расстёгнутый камзол, спускающийся почти до колен, поплыл за ним.       — Отойди оттуда.       Приблизившись, маг приобнял её за талию. Его пятерня легла ровно поверх того места, куда она только-только запрятала конверт, точно он уже знал о её проступке и пытался проучить. Ати пугливо зажмурилась, но её страхи были неоправданны: притянув подругу к себе, он повёл её прочь от опасного — во всех смыслах — места.       — Надеюсь, ты там не долго стояла, — продолжал он. — А то отравишься ещё — так и помереть можно.       — Нет-нет, — судорожно отмахивалась та. — Всего пару секунд…       Ныне находиться рядом с Лукасом, когда она узнала его «секрет», было странно. Атанасия и понятия не имела, что в его сумбурной голове могли зародиться мысли, сродные романтичным. И теперь, сама того не желая, она более не могла смотреть на него так же, как смотрела всего пару часов назад — теперь, как какой-то параноик, она искала подвохи во всех его действиях. И даже сейчас, когда он всего лишь уводил её подальше от токсичных испарений заклинаний, чтобы она не задохнулась насмерть, а он сам не был с особой жестокостью казнён за эту оплошность, его тёплая ладонь, лежащая на её талии с такой нежностью, не давала ей покоя.       Необычное трение вернуло Ати в реальность.       Покосившись ниже, она заметила пухлую корзинку, крытую сверху шёлком, которую юноша тащил, накинув на локоть.       — Что это? — спросила она.       Когда корзинка тявкнула, принцесса рефлекторно отшатнулась.       Лукас остановился. Протянув ей корзинку, он ответил:       — Это… твой подарок, — он кашлянул и отвернулся. — С Днём Рождения.       Девушка невольно пропустила вдох.       Лукас… дарит ей подарки?       Лукас.       Подарки.       Ей.       Что?! С каких это пор? А что дальше — снег пойдёт? Или сразу землетрясение случится?       — Это… мне? — переспросила она, не веря своим ушам.       Когда она приняла его, подарок вновь тявкнул, как бы подтверждая её слова.       — Ну да, тебе, — зарычал колдун. — А ты видишь здесь кого-то ещё?       Ати осознала, что сморозила глупость. Действительно, с её стороны это было не только глупо, но ещё и банально некрасиво: она выставила друга неотёсанным жлобом. Да, раньше он ей ничего не дарил, но…       Опустив возящуюся корзинку на пол, поскольку та была отнюдь не лёгонькая, она присела перед ней и осторожно, будто та могла вот-вот исчезнуть, стянула ткань. Из-под шёлка на Атанасию тотчас же поглядели два круглых, как вишенки, глаза.       Пару секунд Атанасия и щенок молча изучали физиономии друг друга, не сдвигаясь ни на миллиметр, после чего тот подался вперёд и нагло лизнул её в нос.       — Воронуля?.. — переспросила она.       — Нет, — юноша присел рядом. — Но похож, правда? — Атанасия лишь безмолвно кивнула. — Нравится?       Запустив руку в пушистую шерсть зверька, Ати насытилась ощущения давно окончившегося детства и, сдерживая подступающий к горлу ком, промямлила:       — Очень…       У щенка были такие же умные, добрые глаза, пышный хвост с лисьим кончиком, обрамлённым голубой каймой, и мило торчащие ушки, которыми он забавно шевелил каждый раз, когда до них доходило знакомое слово… Он был копией её погибшего друга. И хоть никто, кроме неё самой, Воронулю за живое существо не считал, она всё равно втайне скорбела по нему и по тем коротким минуткам, в которые им удавалось побыть вместе.       Может, таким образом он вернулся к ней? Вернулся, чтобы прожить вторую жизнь бок о бок, не теряясь в бесконечных запретах и не боясь кровавых последствий.       — Я знаю, что за подарки обычно не благодарят… — смаргивая слёзы, проговорила она, обращаясь к Лукасу. — Но… Если есть что-то, чего бы ты хотел, — проси. Всё что угодно.       — Всё что угодно? — удивился тот.       — Да, — повторила она. — Всё что угодно.       Колдун многозначительно ухмыльнулся.       — Ну, раз уж ты сама предлагаешь… — с горящим взором выдал он так, словно снимал с себя ответственность за эту просьбу. — Тогда поцелуй меня.       — Поцеловать?!       Атанасия аж поперхнулась.       А Лукас-то был ловелас! Сам другим девушкам в любви признавался, письма слал, так ещё и от принцессы поцелуи принимать не стеснялся! Негодяй! Паршивец!       — Ну да. Ты уже делала это, так что такого? — с искренним недоумением поинтересовался он.       — Ничего…. — буркнула Ати, ведь возразить ей и впрямь было нечем.       Что ж, ничего не попишешь… Никто её за язык не тянул — сама виновата в том, что такую нелепость ляпнула. Всё что угодно… Поцелуи тут ему подавай…       Старательно скрывая розоватость щёк, она потянулась к довольному лицу мага, костеря и себя, и его на чём свет стоит. Посчитав его рожу невыносимой, она, как и в прошлый раз, порывисто прикрыла веки. Ладно уж. Клюнет его разок — так, невесомо — и ничего не почувствует. И не увидит. Совсем ничегошеньки. А раз не почувствует и не увидит, значит, и не запомнит. А раз не запомнит — значит, и не было этого. Всё просто!       Нащупав юношеские плечи, принцесса облокотилась на них, чтобы не терять ориентира. А то мало ли… вдруг ещё куда-нибудь не туда попадёт.       Приблизившись к заветной цели, она свершила задуманное — опустила губы на тёплую щёку компаньона. Но невесомый и неощутимый поцелуй получился каким-то не невесомым и вполне себе ощутимым. Ати внезапно почувствовала подозрительную влажность на правом уголке своих губ. Да и щека у Лукаса была какая-то странная…       Ошарашенно распахнув глаза, Атанасия шустро отпрянула. Лукас сидел к ней в анфас и таинственно улыбался.       Догадавшись, какой космический промах она совершила, Ати побелела и покраснела одновременно. Схватив нахала, своровавшего её первый поцелуй, за грудки, она, высвобождая из лёгких весь скопившийся в них кислород, завизжала прямо ему в лицо:       — Лукас!!!       Измученное за вечер платье крякнуло и с треском разошлось — теперь уже окончательно и бесповоротно.