Томные воды

      Время близилось к вечеру. Солнце по-прежнему стояло высоко в небе.       Когда стайка улюлюкающих птиц пронеслась мимо её окна, Атанасия пробежалась пальчиками по увенчанному розовыми камушками воротнику. Мерно вдохнув тёплый воздух, насыщенный лаской солнца, она принялась вслушиваться в восторженное пение пташек, без слов улавливая заданный ими мотив и упиваясь скромно-сладостным упокоением, которого ей в связи с последними событиям крайне не хватало. В ладонях она сжимала переливающуюся лазурно-голубыми оттенками статуэтку, внутри которой плескалась полная пузырьками жидкость, бесцветная и текучая. Не то хрустальная, не то вырезанная из некого сплава драгоценных камней, диковинка складывалась в точёную фигурку ангела. Визуально пушистые, навеки застывшие крылья тянулись из спины ясноликой девушки, а подолы её нетронутой сорочки летали с тем же свободолюбием, что и волны бескрайних южных вод.       «Чарующей красоты вещь», — потирая гладкие формы обворожительной куклы, любовалась принцесса, не в силах утратить исступленного восхищения.       Вот, значит, какой её видел Иезекииль? Дивным созданием с ангельской внешностью и кристально-чистой, как журчащие родники среди величавых гор, душой?       «Ха, как бы не так», — задумчиво пожевав губу, хмыкнула она и внезапно покрылась алыми кляксами — приверженцами стыда.       Сколько раз он сталкивался с её совершенно отвратительными упрёками? С грубостью, коей она непроизвольно награждала его каждый раз, когда он позволял себе подобраться чуть ближе положенного?.. И даже после этого он терпеливо ждал, замалчивал обиды, стойко вынося все испытания, которыми объект его вожделения, сам того не осознавая, нагружал его чаще обычного. Иезекииль оставлял без внимания все её отвратительные стороны, переступал через них, точно через кочки ­— иногда, конечно, подтрунивая, играл на окислившихся струнах её души, — но всё же не зацикливался, а со временем, наверное, и вовсе забывал о дурном. Тогда в его голове постепенно укоренялся один лишь светлый образ — не тот, что существовал на самом деле, но тот, в который он остервенело желал верить. Тот образ, в который он был безответно влюблён.       Ангел.       Ангел, с которым её, предпочитавшую тьму, раз за разом, год за годом, сравнивал Иезекииль.       Ангел, ангел, ангел…       Одно слово, пусть даже и повторённое сотни раз, но сколько в нём крылось толку… Оно вобрало в себя все помыслы, которые молодой лорд нежно копил в своём сердце с самого детства.       А теперь он вложил все чувства в этот подарок.       Когда Атанасия открыла маленький позолоченный сундук, она не нашла в нём ни открытки, ни записки. Пустой и безмолвный, неземной сувенир смотрел на неё стылыми глазками, и в них она находила многотомные признания, какие нельзя было высказать ни в одном письме — и ни в одном романе.       Ати без каких-либо слов понимала, от кого ей пришло именно это подношение.       Осторожно, с трепетностью, едва ли не граничащей с испугом, она в подрагивающих руках держала любовь Иезекииля, и, прежде никогда не дорожившая упавшей на её плечи ношей, ныне отчего-то очень боялась её нечаянно разбить.       Раздался стук. В комнату впорхнула Лилиан.       — О, принцесса! — задорно воскликнула она, увидев в хватке подопечной незнакомую вещь. — Вы уже все подарки рассмотрели?       Поставив на столик хрустальную вазу, из которой, свесив пёстрые бутончики к полу, торчали ещё не раскрывшиеся цветы, сложенные в пышный букет, горничная приблизилась к госпоже и села рядом.       — Нет, ещё не успела, — солгала та и, повернувшись к ней, покрутила статуэтку, показывая со всех концов.       Если же говорить честно, всё было совсем не так: Атанасия, любопытная по своей сути, не только успела поглазеть на все подарки, но ещё и выбрала самую занимательную часть из них. В оставшуюся же часть входили преимущественно побрякушки, отчасти уже приевшиеся ей, богачке от рождения: в ларцах сверкали украшения, зеркала и прочие заурядные декоративные штучки. С ними она пока разбираться желанием не горела, ведь за годы жизни, проведённой в шкуре принцессы, успела попривыкнуть к роскоши, пускай с десяток лет назад от подобного у неё спёрло бы дыхание — не меньше. Ныне же богатство и золото больше её не удивляли.       — Такие интересные духи, — Лили обвела взором необычною фигурку. — Тот, кто выбрал их, уж точно относится к Вам по-особенному, принцесса. Не поделитесь, кто есть тот отправитель?       — Сама не знаю. К ним не было приложено ни единой записочки, — Ати пожала плечами в подтверждение своих слов, однако опять соврала, ведь прекрасно знала, от кого пришёл этот чудесный подарок.       По какой-то причине, объяснение которой сыскать ей не удавалось, она никак не хотела делиться этой информацией даже с Лили. Казалось бы, почему нет? Уж Лили-то можно было довериться — кому ещё, если не ей? У кого ещё просить наставления в вопросах, о каких можно спокойно, не боясь сболтнуть лишнего, поговорить разве что с самым близким человеком, с матерью? Лили ей хоть матерью и не было, но любила-то не меньше…       Атанасия вздохнула.       Нет, всё равно не скажет. Никому не скажет. Этот секрет, если понадобится, она унесёт с собой в могилу.       — Это не духи. Это статуэтка, — помолчав немного, добавила она.       — Нет, всё же это духи, принцесса, — настаивала женщина. Указав на подозрительную полосочку позади, она посоветовала: — Посмотрите под крыльями — там должна быть маленькая защёлка.       Пару раз моргнув, Ати нахмурилась и последовала полученным рекомендациям. Опустив фигурку лицом вниз, она пробежалась ноготками по ряду перьев и вскоре уткнулась в крохотную задвижку, чуть не уколовшись об острый выступ.       — Ого, и впрямь… — рефлекторно отдёрнув кисть, удивилась она. — А откуда ты узнала? — понизив голос, она тихо, будто боясь разгласить смертельно опасную тайну, зашептала: — Не ты ли — тот таинственный отправитель, Лилиан?       Няня изумлённо вскинула брови.       — Что Вы, принцесса, как можно? — вновь не оценив шутки, отреклась она, словно её пытались обвинить в чём-то крайне подлом. — Мне просто знаком этот стиль оформления. Когда я была юной девушкой, в гарем временами свозили новинки парфюма, и все флаконы оформлялись именно так. Сейчас придерживаются других стандартов, но создатель Ваших духов, верно, — настоящий ценитель.       «Гарем… — размышляла принцесса. — Вот где прошла молодость Лили».       Несомненно, она и раньше ведала, что Лили была наложницей. Как и Диана, невероятной красоты леди Диана, её несчастная мать, Лилиан тоже была обычной наложницей, обездоленной рабыней — той, что жила и даже дышала лишь по воле императора. Разница была только в том, что Диане удалось вырваться вперёд, а Лили — нет.       С другой стороны…       Лили осталась жива.       — Гарем… — снова пробормотала девушка, точно пробуя слово на вкус. Шёпот, подобно шелесту сочных листьев, безмолвно сорвался с её губ.       Гарем — он в их культуре, в их историческом наследии, и для Атанасии это не было какой-то шокирующей новостью, но всё-таки она, не заставшая данный период времени, была далека от всего этого и совсем не могла представить, что когда-то при дворе было поместье — её поместье, в котором она провела детство, — переполненное полураздетыми женщинами. Женщинами, что коротали своё существование ради одной-единственной цели: ублажение императора. А Ати, читавшей «Прекрасную принцессу», было известно, что до того, как её дорогой отец встретил её маму, он вёл весьма разгульный образ жизни. Хотя блудом это, естественно, назвать было нельзя. Ну, раз уж такова культура…       «Интересно, — поморщив нос, она поборола изъевшую её дрожь. — А сколько у папы было женщин до мамы?» — еле закончив насыщать помутневший рассудок дурными идеями, она второй раз за минуту вздрогнула.       Ужас какой! О таком даже и думать страшно!       «Фу-фу! Прочь!» — заругалась Атанасия и бойко мотнула головой, силясь вышибить оттуда все гадости, какие там засели.       А Лили…       Да, о судьбе Лили можно было воображать бесконечно, но от главного факта отказываться никак нельзя: милая Лили стала единственной, кого обезумевший от горя император оставил при дворе после смерти Дианы.       Но отчего он её пощадил? Не оттого ли, что её, одну из немногих, не успел запятнать?..       По крайней мере, Ати на это надеялась.       Вспомнив о массовом убийстве наложниц — о том траурном дне, когда гарем затопило густою кровью до краёв, — она непроизвольно стиснула завязки на груди и тихо выдохнула.       Ей было мерзко от себя — тошно.       Ведь несмотря на то, что резню в Рубиновом дворце она никак положительным событием назвать не могла, она, гадкая, избалованная, ревнивая принцесса, всё же была рада, что сейчас гарема не осталось. У них с отцом и без гарема проблем хватало.       Да и вообще… Сам концепт гарема уж больно был ей противен.       Изнеженная, обласканная, никогда не нуждавшаяся в дополнительном внимании, она не понимала: как это, делить любимого человека с кем-то другим? Леди Диане вот делить Клода не пришлось, но что бы произошло, коль место Клода занял кто-то иной? Кто-то, кто не возжелал бы отказываться от вин, от страсти остальных женщин? Наверное, она бы очень страдала.       Атанасия на мгновение перестала дышать. Нечто холодное, нечто пылкое — то, что таилось внутри неё уже не первый день и не первый месяц, — забурлило, вспенилось и поднялось до границ, оставляя на обрезе шипящую испарину. Склизкое замешательство, растерянность и смятение опоясали её, обвили, как тюремщики обвивали преступников крепкими цепями. И цепи эти звонко трещали каждый раз, когда в её мозг закрадывались чудовищные образы — отголоски прошлого, которого она никогда не видела.       Как бы там ни было, сама она уж точно не хотела бы оказаться в гареме или в ином аналогичном звене. Нет, она ни за какие коврижки не стала бы делить того, кто был мил её сердцу, с кем-то ещё.       Принцесса подпрыгнула, словно ужаленная, и чуть не выронила выскальзывающую из хватки статуэтку.       О нет! Нет-нет-нет!!!       Произошло ужасное — непоправимое!       Ведь и с той загадочной принцессой, чьё письмо у неё по-прежнему хранилось, зажатое меж тяжёлых страниц дневника, она тоже не хотела делить Лукаса. Почему-то она осознала это только сейчас…       — Всё в порядке, принцесса? — обратив внимание на необъяснимое поведение подопечной, Лилиан склонилась над ней и аккуратно погладила по спине. — Вам нездоровится?       Едва ли не падая в обморок, та отрицательно покачала головой.       — Нет, Лили, не беспокойся, — предельно разборчиво, имитируя адекватность, которой она временно лишилась, Атанасия кивнула сердобольной няне.       Правда же была в том, что беспокоиться действительно стоило. Но не Лили — ей.       Крепко сжав объёмные подолы, она исступленно теребила воздушные ткани, параллельно мусоля в сознании мысль, что отныне не даст ей покоя: кажется, Лукас действительно был ей небезразличен. И не так, как леди её положения обычно небезразличны слуги или прочие приближенные, а так, как небезразличны мужчины любящим их женщинам.       Лёгкие её раздулись, как капюшон ядовитой кобры, и с сиплым свистом измельчали до былых размеров. В глазах у Ати помутилось.       «Нет, чего ради сейчас удивляться?» — корила она себя. Ведь эту правду она приняла уже давно. Но то, что ей опротивеет тот факт, будто её компаньон, её дорогой Лукас, может оставить её и уйти к другой принцессе, раздражал её — раздражал до скрежета зубов и боли в пронзенных ногтями ладонях.       Она не желала расставаться с ним.       Возможно, она, неопытная и запутавшаяся в себе, ещё не была готова к большему, но так просто отдавать Лукаса таинственной незнакомке — а это означало бы распрощаться с ним навсегда — она не собиралась.       Лили ушла скоро.       Атанасия осталась одна со своими размышлениями, потерянная и брошенная. Ничего не клеилось. Открытия, которые она сделала для себя сегодня, ранили и исцеляли её одновременно; она была поражена выводом, к которому пришла, отчасти напугана и сбита с толку, но всё же грудь её, пережатую узким корсетом, нежил неведомый жар — вероятно, она, не отдавая себе отчёта, была счастлива, что умозаключила столь важные идеи раньше, чем переступила черту безвозвратности.       Сдвинув тяжёлые складки платья, Ати прошлась по комнате взад-вперёд, раздумывая над свалившимися на неё предрешениями.       Первый шаг — страх, второй — отрицание, третий — взвешивание плюсов и минусов, четвёртый…       На четвёртом шагу она порывисто остановилась, уронив взор на комод. На нём лежали типичные для будуара предметы роскоши: расписные расчёски, зеркала, украшения и… букет. В изящной вазе, грациозно выгнувшейся симметричными волнами, стоял невероятных размеров букет, который девушка, увлёкшаяся напавшими на неё думами больше положенного, заметила лишь сейчас.       Подобравшись к чудно пахнущим цветам, она кое-как вспомнила, что няня и впрямь зашла в её комнату не с пустыми руками.       Это были те самые цветы, которые росли во дворе императорского дворца — те, которыми она любовалась, сбежав с Лукасом с бала. Белые, с ворсистой завязью у основания, походящей на паутинистое веретено, они, как маленькие облачка, парили над мебелью. Атанасия считала их красивыми — самыми красивыми. С детства она их обожала.       Сгорбившись, она ткнулась носом в светло-зефирные бутоны, почти что задевая вздёрнутым кончиком красящиеся тычинки. Втянув в себя манящий запах, она блаженно зажмурилась и глубоко вобрала всю палитру ароматов, насыщенную и густую.       Что-то в этой палитре было лишним.       Воздух сотрясло сомнительным чиханьем. Принцесса ахнула и резко обернулась.       Потирая нижнюю часть лица, на неё негодующе смотрел до невозможности раздосадованный Лукас.       — Проклятый веник, — брезгливо ворчал он, словно вместо букета в вазе находилась какая-то дрянь несусветная.       У девушки вмиг вышибло землю из-под ног. «Вспомнишь солнце — вот и лучик», — про себя роптала она, не в состоянии справиться с необузданным чувством неловкости, которое с каждой утекающей секундой душило её всё отчаяннее. Пред глазами снова встали картины, от которых избавится она, должно быть, нескоро.       — Не ругай мои цветочки! — насупившись, она в сердцах выпалила первое, что пришло на ум. После, выдержав короткую паузу, вымолвила: — Грубиян.       Ух как он её раздражал! Этот гнусный хам никогда не говорил ничего хорошего — яд, один яд сочился с его уст.       Да, яд… Самый настоящий яд.       Зато какой… Пряный, упоительный…       Засмотревшись, Ати закашлялась, давясь собственным дыханием. Опомнилась она только тогда, когда бледные юношеские губы, знакомые ей не понаслышке, задвигались в прежнем темпе.       — Тебе правда так они нравятся? — поинтересовался маг.       Вопрос, вылетевший из его — наверняка горячего — рта, уколол Атанасию в самую душу. Потирая жгущие скулы пятна, она нервно топталась на месте, силясь привыкнуть к чужеродному теплу. Сердце отныне билось чуть чаще, чем было полезно, а щёки — эти предательские щёки! — румянились больше, чем ей хотелось бы.       — Все девушки любят цветы… — на рефлексе ковыряя золотистые завитки, изрекла она.       Нечто тёмное, нечто мрачное и нечеловеческое — нечто дьявольское, — завладело ею. Она тут же пала жертвой тремора и, потеряв покой, закрутила глазами. Задержав взгляд на фигурке ангела, на отражении того, что заключало в себе само понятие умиротворения и сладкой безмятежности, она на мгновение умерла.       Повернувшись обратно к цветам, она тотчас стала перебирать напитанные живительной влагой стебельки. Гладенькие, они плавно скользили по её пальцам, и свежий запах зелени впитывался в её нежную кожу.       Колдун покривился, с недоверием наблюдая за её действиями.       Озадаченный, он не мог уразуметь простых вещей: как? Как вести себя с этими странными созданиями, девушками? И почему они все так падки на всякую пахучую ерунду? Цветы, духи… даже вон письма парфюмом сбрызгивают. А если судить по Атанасии, то можно сделать страшное открытие — в еде-то, они, эти девочки, так же привередливы, если не больше! Чем вонючей, приторней и вычурней — тем лучше. Как будто от этого жрачка будет вкуснее…       — Значит, чтобы впечатлить девушку, нужно всего-навсего подарить ей веник?.. — рассуждал вслух Лукас. Его тонкая бровь выгнулась острой дугой.       Атанасия решила, что вопрос был задан ей. Задан как… эксперту?       — Цветы, — вновь поправила друга она.       — Да какая разница, — тот с явным протестом закатил глаза. Призадумавшись, он вдруг спросил: — Так какие нужны цветы?       Ати скуксилась.       «Какие цветы… Какие цветы… Тоже мне», — хлюпнув носом, передразнивала его она. Она-то не дура, ей всё было ясно: это же не простой научный интерес, а самый настоящий холодный расчёт! Сейчас он соберёт сведения, точно шпион, скопит их, запасливо сложит в своё хранилище, а потом бросит её, милую подругу, и кинется к той девчонке. Будет за ней увиваться и пробовать совет за советом…       Принцесса запыхтела от досады. Кошмар какой! Этот разбойник не только её духи эксплуатировал, он теперь и до её знаний добрался! Вот если бы он эти знания по делу использовал…       — А мне откуда знать? Мне цветов не дарили, — хмыкнув, она плотно сложила руки на груди, будто сдерживая разраставшуюся внутри неё обиду. — Полагаю, для разных девушек одни и те же цветы не подойдут.       «И не стыдно? — продолжала сердиться она. — Вот шёл бы и спрашивал у своей принцессы. Зачем на больное-то давить…»       Взял бы — да подарил сначала ей, своей самой близкой подруге, цветы! Хотя бы как для подопытной… Нет же, столько гадостей, как всегда, наговорил, смутил, довел до головокружения, до болей в трепещущем сердечке… И мучиться ей теперь.       — Не подойдут?       Лукас недоумённо скорчился.       Прогулявшись вдоль помещения, он с размаху плюхнулся на диван, разваливаясь на нём и по-барски закидывая ноги, пока никто его не видел. Отпустив сиплый вздох, он с рыком заложил руки под затылок и принялся покачивать стопой.       Эх, как бы ни старался, он никак не мог расставить всё по местам. Какие же эти девочки дотошные!       То есть из сада цветов рвать не стоит, так? Так. Ну и ладно — можно наколдовать, так будет даже проще. Но какие колдовать? Чародей мог бы сотворить хоть зелёные в крапинку, но не факт, что его привередливая принцесса, совершенно неожиданно невзлюбив зелёный цвет или горох, не выбросит их к чертям.       — Ну да, — опустив взор в пол, внезапно ответила та и подтвердила его нелестные догадки.       — А тебе какие нравятся? — для гарантии вздумал уточнить он. Кажется, без прямого ответа составить идеальный план ему не удастся.       Ати замялась.       — Мне?.. — не зная, куда деть руки, она схватила валявшееся неподалёку зеркальце. — Ну… Всякие…       Повернув его обратной стороной к себе, она проследила за незатейливым узором, изрезанным формами шипастых роз, и огладила выпуклую ручку, вокруг которой змеились корни растений. Наконец, она возвела антиквариат лицевой частью и поглядела на себя. В отражении тут же мелькнули пылающие золотом кудри, со жесточайшей чувственностью замерцали топазы, розовые яблочки щёк, налившиеся до состояния ранеток, вспыхнули бесприлично.       Хороша, ах хороша…       Поймав себя на самолюбовании, она тревожно скакнула, сдержавшись от желания отложить зеркало прочь. Привычки созерцать собственное совершенство она не имела — и без того лучше кого угодно ведала, что, как и все потомки династии, привлекательностью была не обделена, — однако отрицать того, словно сейчас она выглядела обворожительнее, чем всегда, не могла. Неужто Лукас этого не замечал?       Неужто та его таинственная пассия была так бесподобна, что даже гены богоподобного Клода де Эльджео Обелия никак не помогали бедной Атанасии в этом отвратительном происшествии?..       От невесёлых мыслей её отвлёк бубнёж собеседника:       — Сама же сказала, что «всякие» не вариант, — возмущался тот.       — А я, знаешь ли, не привередливая, — застеснявшись, заявила она, хотя прекрасно понимала, что подобное из её уст звучало более чем глупо.       Однако проверенные (если женские романы можно таковыми считать) источники в один голос твердили, будто все мужчины терпеть не могли заморочек. Получается, чтобы произвести впечатление, нужно было отталкиваться от противоположного.       Придя к столь гениальной идее, девушка расправила юбки и, повысив голос до кокетливого, как бы невзначай упомянула:       — Я вообще рада любому проявлению внимания…       В том, что Лукас станет дарить ей цветы, она сомневалась. Но теперь, когда она завалила его намёками, он при выборе букетов для той своей принцессы уколется о её бесхитростные, прямодушные и задевающие за живую слова. А там уж — кто знает? — на него, быть может, и совесть снизойдёт.       Чародей оттянул дзинькающие камни, на тесёмках болтающиеся над его грудью, и под лязг поющих самоцветов задумчиво замычал.       — Внимание? — анализировал узнанное он. — Какое?       Ати мнительно покосилась на него. Что это значит: «какое»? Ну, такое! А что, внимание вниманию рознь?       Вдруг её осенило — да он же, наверное, про подарки подумал! Она всплеснула руками — невероятно! Её собственные слова обернулись против неё!       Раскрасневшись пуще прежнего, она поджала губы и судорожно принялась выдумывать достойное опровержение. Нужно срочно доказать ему, что она имела в виду проявление заботы и прочих милостей, какие обыденно творятся между близкими людьми! Иначе она в его глазах будет выглядеть жадной, зацикленной на материальных ценностях барышней. А ведь она и сама вовсе не поощряла корысть и излишнюю расчётливость…       — Лю-любое… — не контролируя одеревеневший язык, поясняла она. — От доброго слова — до совместной прогулки.       Лукас, совершенно ей не поверивший, не то прыснул, не то хрюкнул.       — Да ты только ругаешься, когда кто-то к тебе приближается, — в своей привычной издевательской манере присвистнул он, болтая натянутым носком.       — Чушь! — оскорбилась та.       — А вот и нет, — маг укатился на бок. Лениво подперев щёку, он говорил о своих наблюдениях беспардонно: — Ваше Высочество же постоянно делает вид, что очень занята, даже если это не так.       Где-то вдалеке пронзительно, визгливо заорала птица. Принцесса была готова поспорить, что она и сама закричала бы ей в такт, но остатки воспитания, которым она и так пренебрегала с особой бездушностью, держали её в узде.       — Да как у тебя язык поворачивается говорить такое! — крамольничала она, активно фильтруя речь, потому как в противном случае она разразилась бы такой гневной тирадой, что её друг, неотёсанный чурбан, ещё долго бы промывал уши от доставшей до них нецензурщины.       Хлопнув сжатой ладонью по сокрытой под юбкой коленке, она громко возразила:        — Я не «делаю вид», я и вправду занята!       Опять он ей дерзит! Опять оскорбляет! У неё чуть пар из ушей не повалил. Да как её вообще угораздило влюбиться в такого нахала? За что? Ну вот за что сердце сочло его тем самым? Не за унижения же? Что она, мазохистка какая-нибудь, в самом-то деле?!       — Ну вот опять, — театрально вздыхал юноша. — Что, и сейчас занята?       Атанасия разъярённо топнула. Гулкий стук каблука об пол проглотил толстый слой тканей, сплетённых в ковёр. Почувствовав себя быком, рвущим землю копытом, она задумалась: а не забодать ли ей этого хама, раз уж на то пошло? Чего уж там, хуже ж всё равно не будет!       Но нет. Всё-таки не стоило… Это даже для неё будет, верно, чересчур.       — Сам не видишь? Я перебирала подарки.       Кашлянув, она ткнула пальцем в гору раскрытых сундуков, которых было до того много, что в них погрязла вся гостиная часть покоев. По-волшебному в них блестели украшения: округлые бусы из милых жемчужинок, извилистые заколки, многочисленные серьги любых форм и оттенков, тиары… В общем, всё то, что её не больно-то интересовало, но, возможно, однажды пригодится.       Лукас её занятия не оценил.       — О да. Дело первичной важности! — с ярчайшей иронией изрёк он.       Девушка моментально ощетинилась. Вот пристал, придира! Нашёлся тут самый умный!       — Ну, знаешь ли, ознакомление с подарками позволит уважить лордов, а это очень важно для политики, — спорила она, горделиво вскидывая подбородок. — Пф, как будто ты можешь предложить мне что-то поважнее.       Резко согнувшись, юноша подался вперёд и принял сидячее положение. В ладоши его легла материализовавшаяся из ниоткуда чашка с чаем — большая, по-игривому крапчатая, озорливо выплёвывающая густой, как молоко, пар.       — Могу, — самоуверенно сообщил Лукас, отхлёбывая напиток. — Лорды Ваши, конечно, очень важны, но не на них держится империя.       — А на чём? — не поняла Ати.       Ехидно вскинув брови, он загадочно посмотрел на неё, будто намеренно будоража её любопытство.       — На ком, — одёрнул её он, и его смородинные глаза загорелись с той же кисловатостью, что оставалась на языке после дегустации ягод. — На твоих подданных, на простолюдинах, которых в стране большинство. И ты прямо сейчас пропускаешь одно из самых значимых событий в их жизни.       — Событий?! Ты о чём? — принцесса недоумённо захлопала ресницами.       Беспредел — снова она осталась не при делах! Снова все что-то мутили за её спиной, мутили что-то капитальное, многозначительное — что-то, что непременно должно было коснуться и её, принцессы, наследницы престола. Но вновь не коснулось — лишь задержалось позади, не достав и до краёв её подолов.       — Так ты что, правда не знаешь? — видно, умышленно тянул с ответом чародей.       С минуту помолчав, он дождался, пока лицо подруги не слилось с цветом его радужки, и, до бесстыдства довольный своей выходкой, всё же продолжил:       — В честь твоего шестнадцатилетняя Его Величество велел организовать гулянья в столице. Пятнадцать дней и пятнадцать ночей в городе играла музыка, всюду ходили ряженые придурки, а по вечерам жгли великий костёр и молились о твоём здоровье.       — Ого…       Атанасия застыла, потеряв дар речи. Гулянья, песни-пляски, костры и представления — прямо-таки настоящий фестиваль. И всё от её имени! Она и поверить не могла, что в честь неё отец устроит настолько пышный праздник, пусть и бросит её в неведении.       Она покрутила маленькое зеркальце в руках. Оно завращалось быстро и ровно, как грациозная балерина на сцене театра.       Поразительно. А она-то думала, что её бал на пару сотен приглашённых — это верх роскоши…       — А чему ты удивляешься? — изумился Лукас. — Это нормальная практика для всех наследников. Наверное, и у твоего отца в его время был такой праздник.       Девушка потрепала уже успевшее истаскаться за вечер платье, тщательно просеивая не укладывающуюся в голове информацию. Праздник у отца?.. На самом деле, Ати мало знала о прошлом Клода, но некоторые факты подсказывали ей, что никакого праздника у него не было и быть не могло. В конце концов, организация подобных мероприятий лежала на плечах правящего лица, императора. А человек, бездушный до того, что нарёк своего принца «Хромым», вряд ли стал бы так заморачиваться ради нелюбимого дитя. А если вспомнить, что умер император именно от рук «хромого» сына, эта часть жизни Клода становилась очевидной, чуть ли не прозрачной, как поверхность вод близ Обелии.       — Кстати, он сам тоже в люди выезжал, — брякнув ложечкой о край кружки, возобновил рассказ Лукас.       От искреннего ошеломления принцесса едва не выронила тонкое зеркальце.       — Что-о??? — завопила она, выдыхая весь скопившийся в ней воздух. — Папа? В люди?!       Атанасия поверить не могла — отец не побрезговал выбраться за пределы дворца! В город, в такое людное и шумное место, где веяло запахами побольше, чем в парфюмерной. Где все косились бы на него, как на льва в зоопарке, а дети тыкали бы пальцами. А ведь он даже общество аристократов, в котором господа пичкали своих отпрысков правилами хорошего тона чуть ли не с рождения, выносил с трудом: вечно кривился и фукал по поводу и без…       Принцесса присела и подозвала к себе щенка. Покинув лежанку, он спрыгнул с подушечки и, вильнув пышным хвостом, подбежал к хозяйке, подлезая под её локоть и прилегая вплотную. Она потаскала его за шёрстку, за разросшиеся усы и стоявшие торчком уши. Воронуля тявкнул.       — Он и тебя должен был с собой взять. Ну, по правилам, — маг пожал плечами. — Но для твоего отца, видно, правила мало значения играют.       «Они для него вообще не писаны», — подумала Ати, но, естественно, вслух бурчать не стала.       — Это нечестно, — вздохнула она. — Я знаю, что он обо мне тревожится, но…       — А тебе хотелось бы там побывать? — медленно, подозрительно проницательно спросил Лукас.       «Хотелось бы?..» — решала она, но всё-таки осознавала, что хотела. Очень хотела.       — Спрашиваешь ещё! Конечно же! — громко подсказала она. — Это же всё-таки мой праздник.       Чародей отложил кружку, в своей обыденной манере разбрасывая вещи в чужой комнате. Когда та рассыпалась в пыль, он встал и подошёл к собеседнице под сопровождение бодрого лая собаки. Чванливо вскинув локти, он самолюбиво улыбнулся и, словно делясь крайне неожиданной новостью, объявил:       — Тогда тебе повезло: сегодня как раз последний день! И он обещает быть насыщенным.       Атанасия смекнула быстро.       — А ты можешь меня провести туда? — потирая руки, предвкушающе узнавала она.       Зверь, сидевший у неё в ногах, запыхтел и чихнул, перебивая уже настроившегося на хвастовство Лукаса. Тот, перебитый, запнулся, но помалкивать долго не собирался.       — Я могу всё.       Юноша сделал шаг по направлению к ней. Девушка непроизвольно попятилась. Мало ли, что этот неандерталец вздумает совершить! А ей потом ещё и перед отцом оправдываться из-за его выходок. Как будто она имела к ним отношение…       Нет, она-то сама, может быть, и не против иметь к ним хоть какое-то отношение, но Клоду об этом знать было вовсе не обязательно…       — Что ты делаешь? — пискнула она, шарахнувшись назад.       Отвлекаться от диалога внезапно стало очень опасно.       Лукас наступал на неё стремительно, но неспешно. Физиономия его, всегда либо туповато-скучающая, либо язвительно-лукавая, ныне отчего-то распрямилась, разгладилась, как послушное полотно. Атанасия смотрела на своего друга, подле которого росла последнее десятилетие, и испытывала двоякие ощущения: с одной стороны, вот он, её Лукас, такой, каким она желала его видеть, — без пагубно сказывающихся на её самооценке усмешек и едких недомолвок, без гадких колкостей и навязчивого требования внимания к его незаурядной персоне. С другой стороны, сейчас, тихий и даже несколько серьёзный, он производил ошибочное впечатление и, что пугало больше всего, мог утаивать в своей прелестной тёмновласой головушке такие подлые штуки, что его былая саркастичность, показушная, а потому открытая, показалась бы божьей благодатью.       Он молчал, продолжая неотступно давить Атанасию назад.       — Лукас?.. — переспросила она, когда его молчание стало настораживать.       Теперь за него отчётливо вещали лишь его глаза — пронзительно-алые, жуткие, как кровавая луна… и хищные. Они глядели пред собой, но, точно слепые, не дрожали и не сдвигались. В обратном Ати убедилась только после того, как маг моргнул, и ряд длинных ресниц на мгновение прикрыл крохотную чёрточку-родинку на его нижнем веке.       Тогда же Лукас словно пробудился ото сна. Он весь встрепенулся и озверел. Клубящаяся тень ализариновой маны колом встала за его спиной и ринулась ввысь. Как фонтан, она то падала, то восставала вновь, извергая из своих недр кипящие брызги, прикосновение к которым, казалось, могло обжечь.       Атанасия против воли поёжилась и поблагодарила всех на свете божеств, что стояла в гостиной, а не в хаммаме, когда друг, бесцеремонно обшарив взором её тело, сократил расстояние между ними до непозволительного.       — Ик! — затряслась принцесса.       И вжалась в стену.       Путь для отступления закончился — оборвался.       На радость Лукасу.       Нависнув над струсившей собеседницей, как ночь, он вновь установил зрительный контакт. Его вытянувшиеся зрачки, острые и резкие, едва ли не доводили ту до инфаркта, и она, вцепившись в юбку, с особым усердием держалась на ногах, пересиливая подкашивающиеся коленки.       Что он задумал? Какую дрянь опять выкинет? И чем это обернётся для неё, беззащитной Атанасии? Хорошо, если после ей всего-то придётся напрячься и заговорить зубы папеньке. А если же это будет нечто такое, что оправдать никак не получится?..       О боже! «Такое» — это что?..       Нет-нет-нет! О чём она подумала?       Ати хрипло ахнула и схватилась за горящие щёки. Всё её лицо прожгло так, что она, пусть и не могла видеть себя со стороны, была уверена: она превратилась в самого настоящего варёного рака! А то и хуже!       Зажмурившись, она еле слышно засопела и замотала головой. Ей срочно нужно было что-то придумать — что-то предпринять! Желательно, конечно, что-то действенное…       Когда её костяшки, прикрывающие пылающие щёки, охватило посторонним теплом, она не выдержала.       — Ар-р! Лукас! — по-пиратски агрессивно рявкнула она и окрысилась.       Вскинув кулак, она со всей дури заехала по цепкой клешне компаньона.       Чародей тут же протрезвел — и отпрыгнул.       — Ты чего? — ошалело вылупился на неё он.       Таких перемен в настроении подруги он прежде не замечал. Он всегда знал, что она была немного того, но агрессии никак не ожидал. Ещё не хватало, что он потом ходил, побитый принцессой! Где это видано, чтоб великих колдунов избивали? Да ещё и всякие кудрявые соплячки. Это же даже боевыми ранениями не назвать!       — Это ты лучше ответь: ты чего? Что ты делаешь, извращенец? — верещала та, качая распушившейся башкой и размахивая руками-макаронинами так рьяно, как только умела.       — Кто?! — поражался колдун, строптиво уворачиваясь от то и дело норовивших прилететь ему в лоб ударов. — Ты что несёшь? Это я-то извращенец?!       Он пришёл в недоумение — откровенное и беспощадное. В чём он провинился, где согрешил? Неужто его оплошность заключалась в том, что он не спросил её согласия? Но… какое уж тут согласие? Никогда ранее никаких разрешений он не спрашивал — и начинать не собирался! Он же не занимался чем-то неприличным — хотя был бы не против, — всего-то следовал намеченному плану, какому придерживался не впервые. В чём же тут извращения?       — А кто ещё? — решительно хмурилась принцесса.       Маг оскалился. В смысле «кто»? Кто?! Да уж явно не он! Если принцесса видела в его зауряднейших действиях какие-то извращения, то этому было лишь одно достойное объяснение: она сама была извращенкой! Да не простой, а матёрой! Вон что устроила во время их последней встречи — как набросилась на него, как ухватила за грудки, как полезла к нему своими маленькими, пухленькими губками! Губками персиковыми, немного вздёрнутыми, с прелестно-притягательной изгрызенной серёдкой, в которую она от излишней сосредоточенности впивалась зубами каждый раз, когда садилась за плотные задачники или не менее умные книги.       В такие моменты Лукас втихаря пристраивался рядом и активно притворялся, будто его крайне интересовали уроки математики и литературы. Пальцем он тыкал в исписанные стопки бумаг, якобы указывая на ошибки, а сам из последних сил сдерживал сбившееся дыхание, когда его принцесса, позабыв обо всём на свете, подтягивала локти под грудью и почти что укладывалась на стол, выпячивая вперёд все свои прелести, — те запретные женские прелести, которые в иной раз, когда воздух за окном распалялся до предела, скрывало, как назло (или нет?), до безобразия мало тканей.       По-хитрому прищурившись, парень прикрыл веки. Под ними тотчас заскользили чарующие образы, некоторые из которых рождали в его теле трепещущие волнения.       Прикусив заднюю стенку щеки, он скрыл расползающуюся улыбку и зашептал:       — А тебе не напомнить, что ты пыталась сделать в библиотеке?       — Я… я ничего не делала! — побелела девушка. — Это всё ты — ты меня тогда обнял! И вообще…       Переступив с ноги на ногу, она потеряла опору и совсем легла на стену. Страшное смущение окатило её, как из ведра, — только не холодом, а жаром, коего и без того в последние секунды стало слишком много.       — То, что было в библиотеке, осталось там же! — повелевающе выдала она, но её повеление больше походило на жалкое кряканье.       Лукас устало вздохнул.       — Как прикажете, Ваше Высочество, — вынужден был согласиться он. Чего толку биться? — Теперь я могу доделать свою работу? С Вашего позволения, естественно.       — Работу?! — Атанасия задохнулась. — Это какую такую «работу» ты вздумал доделывать?       — Ар-гх, — зарычал Лукас. — Так Вы собираетесь в город или нет? Если собираетесь, то мне нужно сотворить Вашу копию.       — Ко-копию?..       Принцесса обомлела. Какую такую копию? Не ту ли куклу, которую он в прошлый раз бросил во дворце вместо неё, чтобы скрыть их отсутствие? Так он, значит-с, её так разглядывал исключительно ради того, чтобы кукла пореалистичнее получилась? Без каких-либо задних мыслей?       «А, вот оно что…» — панически таращилась вниз она.       — Кхм, — поковыряв носком мохнатый ковёр, в ворсе которого застряла чёрная шерсть щенка, она, подражая отцу, распорядилась: — Тогда продолжай.       — Благодарю, Ваше Высочество, — высказался маг, явно крайне недовольный тем, что его прервали.       Вернувшись в было положение, он положил руки обратно. Кончиками пальцев он надавил на девичью челюсть, обводя ногтями каждый миллиметр её скул, челюсти и даже ушей. Под его фалангами потрескивала магическая стынь — раскалённая, колючая. Всё тело Атанасии пробрало сначала холодом, потом — непристойным пылом, очи застлало кровью. Дыхание на секунду спёрло — и в тот же миг, отделившись от неё, вперёд шагнул дубликат. Ати ужаснулась. Видеть себя со стороны, пусть это случалось уже не впервые, ей было непривычно.       Белокурая копна волос замаячила перед её носом. Нюх перекрыло цветочными ароматами, которые она сама перестала ощущать в первые же пятнадцать минут после принятия ванны.       «Это что, от меня всегда так пасёт?» — морщась, удивлялась она.       Нет, запах, безусловно, был чудесный: смесь роз с карамелью и масляными добавками. Баночку, в которой хранилась эта ядерная помесь, принцесса могла нюхать бесконечно, но со стороны аромат был куда более навязчивым, чем она рассчитывала.        В её мысленный монолог ворвался Лукас:       — А теперь давай руку, — скомандовал он.       Девушка расправила воротник, укутываясь в него сильнее.       — Зачем? — осеклась она, недоверчиво воззрившись на собеседника.       — Перемещаться будем, — отвечал тот так, точно говорил совершенно очевидные вещи. С некоторым скептицизмом он отметил: — Что-то ты, вижу, не торопишься в город. Уже передумала?       — Не передумала! — возмутилась Атанасия. — Просто… ты же сам говорил, что это не нужно.       Она против воли упомнила их совместную прогулку по ярмарке. Тогда Лукас часто скакал меж пространства и времени, а она, ещё мало обученная мастерству колдунств, от страха раз за разом хваталась за него, стискивая его кисть в ожидании некого чуда.       Юноша хмыкнул:       — Тогда было не нужно, а сейчас — нужно.       — Ну, раз нужно…       Она посмотрела на перевёрнутую кверху ладонь. «Так, это всего лишь рука. Ничего лишнего. Не дрейфь», — убеждала себя Ати, мысленно распрямляя завившиеся в пружины нервы.       Просипев сквозь зубы, она опустошила грудь и, собравшись с думами, всё-таки подала прошеную руку, вкладывая белые пальчики в по-волнительному нежную хватку. Ладонь колдуна оказалась не настолько пугающей, как мнилось Атанасии, но зато предельно горячей, что чуть ли не обжигала.       Воздух задрожал. Пространство исказилось. Запахло маной — сладко-терпкой, кружащей голову, пьянящей…       Свет иссяк. Но только для того, чтобы вспыхнуть вновь.       Ати широко распахнула глаза. Первые секунды она ничего не видела и ничего не слышала, однако осознавала: она в центре города, а вокруг — сотни, если не тысячи, людей. Борясь с головокружением и подкатившей к горлу тошнотой, она непроизвольно отпустила, уставившись себе под ноги. Внимание её привлекла вода, намочившая ботинки.       От неожиданности девушка подпрыгнула. Это что за обувь? Откуда? На её ступнях всего пару минут назад сидели узкие туфельки на каблуке!       Завертевшись, она вышла из холодящей влаги и мельком, боязливо глянула в лужу. Сероватое, зеркальное отражение сохраняло общие черты лица Атанасии: круглые щёчки, пышные блондинистые волосы… Но вот глаза — глаза были совсем иные. Персиково-розовые, как морские кораллы, они сияли так ясно, что её привычные топазы могли бы позавидовать такому свечению с злопыхательской страстью. Всё остальное же было на месте. Разве что одеяния, свидетельствующие о принадлежности к правящей династии, упростились — тяжёлое платье превратилось в рубаху, заправленную в укрытую фартучком юбку. Материалы растрепались и стали тоньше. Ткани окрасились в насыщенные алые оттенки. Юбки окропило чёрно-белыми узорами.       Девушке немедленно захотелось посмотреть, во что же Лукас нарядил себя, и она шустро крутанулась на пятках.       Только она ступила на новую землю, как всё вокруг неё сгустилось. Мимо пронёсся торгаш, тягающий за собой переполненную капустой телегу. Гладь лужи зарябила, и изображение, к которому Ати пыталась привыкнуть, покрылось изломами. В последний момент она отпрыгнула, спасаясь от полетевших на неё брызг.       — Аккуратнее, — сварливо прикрикнул на неё мужик, корячась под трещащей колымагой, и двинулся дальше.       — Хам, — вякнула ему вдогонку она, но он уже не услышал.       Гул стоял невозможный. Справа по барабанным перепонкам ездила какофония слившегося в единую вереницу базарного гомона, слева по слуху резала докучливая мелодия — неумолкаемая, переливающаяся, местами стрекочущая, когда музыканты драли струны с безбожной жадностью. Воздух, который был чист и свеж всего пару минут назад, когда ноги принцессы ещё касались плитки дворца, мгновенно переполнился жаром толпы, сладкими и кислыми, пряными и почти безвкусными, приятными и неприятными ароматами человеческой маны. Скопище людей гнало вперёд немилосердно, утаскивая за собой всех, кому не посчастливилось затесаться в их неостанавливающиеся ряды. Атанасию цепляли локтями, выдирали из её неаккуратного хвостика плохо собранные волосы и миг за мигом подталкивали в направлении движения. Тогда она судорожно закрутилась, отнюдь не со злости, а от неловкости ударяя застрявших по бокам от неё соседей по неудаче, и вдруг осознала страшное: её утащили в самую глубь!       — Лукас? — сама того не замечая, выкрикнула она.       Она оказалась в самом центре.       И Лукаса рядом нигде не было.       — Лукас! — позвала она дважды, напрягая горло до предела. От переизбытка стараний у неё закружилась голова.       Ответа, как и в прошлый раз, не последовало. Да и её оклик, если быть честными, без лишних затруднений зажевало доминирующим шумом толпы.       — Лукас!       При третьей попытке заплутавшая принцесса и сама не услышала своего голоса.       Потерялась, поняла она.       И что же делать? Нестись как обалделая вместе со всеми?..       Нет, ну это тоже вариант. Ведь Лукас, коль он застрял в том же положении, так или иначе доберётся и до той же конечной точки. А Ати его просто там подождёт. Хотя, скорее всего, всё это было бессмысленно — зная нелюбовь друга к людям, она могла сделать чёткий, но неутешительный вывод: он уже давно переместился. И не куда попало, а как можно дальше, в наиболее уединённое место. Ну и где же это место могло быть?       Растолкав всех, до кого дотягивалась, Атанасия чуть выбилась из образовавшейся давки, но скоро вновь оказалась ею поглощена.       Когда её буквально дотащили до середины площади, её слух, чуткий, не приспособленный к острым звукам, ужалило незнакомыми мелодиями. Верно, люд, повторяя друг за другом, направлялся вслед за манящими нотами, возжелав узреть творящих их музыкантов.       Решив не терять времени, принцесса тоже пошла в ту сторону, откуда доносилась музыка.       — Вау…       Массовое скопище понемногу рассосалось, и Ати, приподнявшись на носочках, наконец увидела из-за чьего-то кривого плеча виновника — маленького темнокожего пацанёнка, бряцающего на домре, старенькой и исцарапанной, явно познавшей на своём веку руки не одного владельца. Улыбающийся беззубым ртом, мальчик с задором дёргал тетиву своего музыкального оружия и, харизматичный, сшибал окружившую его публику таким очарованием, какое было подвластно не каждому артисту. Атанасия, хоть прежде была равнодушна к музыке, также попала в его сети.       Распахнув веки и разинув рот, она, заслушавшись, застыла, едва выбравшись в передние ряды. Отовсюду на неё летели острые локти, но она даже не уворачивалась от них. До поры до времени.       Внезапно её запас удачливости иссяк, и, когда одна из чужих рук всё-таки достигла цели, что-то дёрнулось — затрещало. Девушка вздрогнула и на рефлексе тронула проблемное место. Осознание, словно гулкий удар по макушке, пришло скоро: у неё разошлись завязки на майке. На той самой майке, что верой и правдой служила ей заменой корсетам и прочему дамскому белью, с коим она свыклась за много лет.       «Ну почему именно сейчас?» — захныкала Атанасия, ёрзая и извиваясь, как уж на сковородке. То присаживаясь, то подпрыгивая, она проталкивала полусогнутые руки меж туго сбившейся публики в попытке поймать непокорные ниточки и подсунуть обратно, но подлезть под новенькое платье, уже успевшее прилипнуть к взмокшему от пота телу, было трудно, практически невозможно. В отчаянии оттянув фартук, она выгнулась и пальцами подобралась под рубаху.       В этом была её ошибка.       Задев последний, нижний, ряд завязок, она ногтем разворошила слабые узелки, и те, воспевая гимны свободе, разъехались прочь. Очертания талии почти пропали — ныне их поддерживал лишь пояс юбки. Майка же осталась болтаться на плечиках, скрученных вверху маленьким бантом. Но и тот ждал крах: пока Ати, впавшая в состояние паники, ковырялась, невольно она развязала ещё и верхнюю часть; бельё начало соскальзывать и почти упало, выскочив из-под съехавшего корсажа, короткого и не самого прекрасного по качеству.       Придержав переднюю долю одежд, принцесса вдавила ту в потерявшую опору грудь и, еле выбравшись из кучи, прижалась к некому зданию, отдалённому и безопасному. Оно было небольшим, невысоким, но, как нельзя кстати, соединялось с другим, уже размерами повнушительней, что создавало удобное укрытие — идеальное убежище для принцессы, силящейся защитить себя и свою репутацию от неминуемого позора.       Упершись ладошками в холодную стену, она неторопливо поплелась вдоль, перебирая подрагивающими пальчиками кривые камушки. Рельефные, чрезмерно выпуклые, они впивались и царапали кожу на её руках, но девушка, увлечённая стремительно спадающим бельём, не чувствовала ничего, кроме бешеного сердцебиения и мягких материалов, собравшихся у неё под мышками.       «И почему? Почему это случилось со мной? Опять со мной!» — страдала она, судорожно оглядываясь.       По какой-то отвратительной причине неприятности сами липли к ней, будто бы им вокруг бедной Атанасии было намазано мёдом. Она сама же делала всё, чтобы их избежать — не забывала о внимательности, соблюдала все меры предосторожности… Но что она могла сделать в этом случае? На что рассчитывать? Не по её вине Лукас бросил её!       А, стоп… А по чьей же тогда?       Атанасия свела брови к переносице.       — Ничего не понимаю, — бормотала себе под нос она.       Зачем он сбежал? И, что важнее, куда? Это же была его идея. Неужто он отказался от неё в самый последний момент? Или это был обман — очередная его тупая шутка, которую шуткой считал только он один?..       Хотя нет… Это даже для него было бы слишком подло.       Завернув за долгожданный угол, она попала в маленький переулок, расположившийся меж двух одиноких прилавков. Вокруг всё ещё было шумно, и создавалось ощущение, точно принцесса, одна из важнейших представительниц чопорных аристократов, намеревалась раздеться в самом центре столицы, однако трезвые мысли успокаивали: здесь её никто не должен был увидеть.       «Ну где же ты, Лукас?» — продолжала сокрушаться она. Лишние руки ей сейчас очень бы пригодились.       Трусливо озираясь, она добежала до искомого тупика. Тупик, который любого другого адекватного человека вынудил бы сердиться, почудился ей замечательным: тихий, совершенно уединённый, — уютный.       Запихнув кисти под рубаху, кою Атанасия успела возненавидеть всей душой, она поддела проклятые верёвочки. «Вот оно», — возрадовалась она, но зря — ничего не вышло.       «Да как в этом ходить?» — ругалась она, вспоминая, что когда-то по секрету называла свои парадные платья неудобными. Сейчас бы она отдала всё, чтобы поскорее надеть самое длинное и самое увесистое из них!       Разозлившись, она по-кошачьи зафыркала и через голову сдёрнула верхнюю одёжку прочь.       Стоило рубахе покинуть её тело, как отлепившаяся майка тотчас же ринулась вниз. Ати лихорадочно завозилась, и ей повезло: план «побега» оказался провальным. Опустившись до пояса, беглый элемент белья зацепился за него и повис, уронив развязавшиеся нитки на фартук.       — Эй! — раздалось неподалёку.       Девушка замерла — застыла, пародируя статую, будто это могло её спасти. «Ну почему, почему всё это происходит сейчас?» — готова была расплакаться она, но держала себя в руках. Почему кого-то занесло именно в это — откровенно бесполезное! — место в эту минуту, а не через часик? Ещё и голос был мужской…       Представив, как сложившаяся картина выглядела со стороны, принцессу пробрало до костей.       Она, наследница трона великой империи Обелия, сверкала обнажённой спиной перед левым проходимцем!       По её лопаткам прокатились колючие мурашки, под рёбрами зашевелились невидимые черви. Срамота, позорище!..       Обнадёживало — и не позволяло расплакаться навзрыд — лишь то, что наготу, как защитный магический щит, прикрывали длинные завитки прядей, которые торчали во все стороны объёмной шерстяной шапкой. Должно быть, впервые Ати искренне благодарила природу, что её волосы с каждым годом становились всё менее и менее послушными.       — Принцесса, — позвал её топающий негодяй. — Ты в порядке?       В смысле… Какая ещё принцесса? Обычный приблуда не мог так к ней обратиться: её глаза надёжно перекрыли чары, а остальные детали образа были до того умело сбалансированы, что никто и никогда не признал бы в ней особу королевской крови. Да и тембр, резанувший по её слуху, был больно знакомый…       Крепче приложив ткани к выступившим ключицам, Атанасия робко обернулась, одним глазком поглядывая за плечо.       Встретившись с пылающими красными огоньками, она с шумом всосала воздух и, размалинившись, уселась на корточки.       — Куда это уроды утащили тебя? — Она молчала. — Подожди, они тебя ещё и ранили?       Лукас, в своей обычной манере шаркая ногами, направился к ней.       — Не подходи! — гаркнула она, хотя ещё недавно мечтала о «паре лишних рук». Как иронично… В тот же момент, когда желанные «лишние руки» оказались в её полном распоряжении, она поняла, что без них было бы куда лучше. — Нет, — всё же ответила на вопрос друга она.       — Дай взгляну. Мало ли… — не унимался тот.       — Нет! — вскрикнула девушка. — Я в порядке.       Да-да, в порядке. В полном. Если это можно было так назвать. Она, гордая и важная персона, всего-то была немного голая — капельку, самую малость! А так… да, у неё всё было хорошо, просто чудесно. Лучше и не бывает!       — Тогда чего расселась? — по-прежнему ничего не догоняя, упрекал спутницу маг. — Вставай давай, нам нужно успеть всё осмотреть до темноты.       Вставать? Вставать?! Да он из ума, верно, выжил! Никуда она в таком виде не пойдёт! И в ином — тоже. Атанасия решила, что плохое начало вечера — это знак, а знаками пренебрегать никогда нельзя. Так знающие люди в книгах писали. Да и дурацкую одежду она не могла сама натянуть обратно, как бы ни старалась…       — Нам лучше вернуться, Лукас, — шмыгнула носом она.       Изумление Лукаса возросло до предела.       — Почему? Подумаешь, давка в центре. Мы туда больше не сунемся.       Он поморщился. А это точно была принцесса? Его шебутная, неугомонная принцесса, у которой от одной мысли о веселье взгляд становился бешеным? Чего она вдруг сникла? Забилась в угол, как больная псина?       — Я не хочу, — брякнула та.       — Как это? — в замешательстве спрашивал колдун. Пропавший энтузиазм подруги насылал его на неприятные сомнения. — Ты уверена, что они ничего тебе не сделали? Только скажи — и я поубиваю тех, кто тебя обидел.       Девушка представила, сколько её компаньону придётся перебрать невинных людей, прежде чем он наткнётся на настоящего виновника, и ужаснулась. Массовое убийство она не поддерживала и поддерживать не решалась.       — Ладно, — то ли вздыхая, то ли рыча, согласилась на компромисс она. — Я пойду. Но тебе придётся подождать.       — Чего ждать-то? — упрямился Лукас.       — Того!       От досады Ати была готова начать нервно колотить по коленкам. Но тогда к её обнажённой спине присоединилась бы ещё и грудь, такая же обнажённая и безоружная.       Ну и как вот ей беседовать с этим бакланом? Как завуалированно намекнуть, как объясниться? Чтобы без подробностей, но и чтобы ясно всё было. Если он, дурак бестолковый от рождения, и после прямого разговора вряд ли-то образумится?       Нормально одеться без посторонней помощи она поныне не могла, но вот попробовать сотворить что-то с помощью магии…       — Просто отвернись и жди! — громко пыхтя, приказала она.       Чародей прищурился.       — Слушаюсь и повинуюсь, Ваше Высочество, — съязвил он.       Сложив руки, он и впрямь повиновался. «Не спорить, не спорить», — твердил себе он, скрипя зубами, потому как знал: если начнёт, то уже не остановится, а эта дура быстро теряла контроль над собой. В принципе, как и он. Тогда их прогулка, которая имела задел на то, чтобы превратиться в натуральное свидание, с треском провалилась бы, а Лукас этого допустить не мог. Когда ещё выдастся такой удачный случай? Побыть наедине с принцессой, вокруг которой денно и нощно вились слуги-прилипалы, получалось далеко не каждый день, ведь её няньки опекали её даже во время принятия ванны. А разве же это честно? Лукас, может быть, тоже хотел быть рядом с ней даже во время дел ванных… И если для того, чтобы получить доступ к её уединению, ему всего-то требовалось терпеть её закидоны на свиданиях, то он был готов!       Постояв немного в полнейшем безмолвии, он повёл плечами и принюхался.       — Ты что там, колдуешь? — удивился он и, позабыв об уговоре, развернулся.       Атанасия, не успев сотворить и половины заклинания, подскочила — и сделала то же самое. Заметив, что её компаньон вылупился на неё с бесстыдством, с восторгом и восхищением любуясь открывшимися пред ним участками кожи, которых он прежде никогда не видел, девушка позеленела.       — А ну отвернись немедленно, падлюка! — заверещала она. — Отвернись, кому говорят!       — Ты зачем разделась? — тихо, будто потрясённо, недоумевал юноша, не спуская с объекта своих мечт, что внезапно перестал быть мечтами, нездорового взора.       — У тебя ещё хватает совести задавать мне вопросы?! — разозлилась Ати.       — А если кто-то увидит? — стукнув себя по сердцу, он хмыкнул и неожиданно заявил: — Кто-то, кроме меня!       — Заткнись, а ну заткнись!       Что это значило? Кроме него? Да ему как лицу, непосредственно приближенному к императору, в первую очередь было запрещено на неё смотреть! А он этими запретами с превеликим интересом пренебрегал — вон как глаза свои демонические распахнул!       — Ничего не говори! Лучше помоги, — принцесса запнулась. Горячими волнами кровь хлынула к её лицу. — И глаза закрой!       — А?..       — Глаза закрыл и подошёл ко мне! — Тон её поднялся до невообразимых высот. — Живо!!!       Разъярённая, она замахала свободной рукой, отчего едва ли не выронила то, что сжимала в несвободной.       В какие же чудовищные, омерзительные обстоятельства её занесло! Столь безнадёжных случаев в её жизни ещё не было, хотя она со своей вечно неутолимой пред приключениями пятой точкой уже и так скопила вполне себе внушительную коллекцию историй, соревнующихся за право зваться лучшим анекдотом мира, которые она будет в старости травить своим внукам, когда те станут достаточно взрослыми. Но вот то, что происходило с ней конкретно в эту секунду она, вероятно, оставит тайной — и унесёт её с собой в могилу.       — Ладно-ладно… — Лукас послушно приблизился. — Скажи, когда открывать можно будет.       Девушку заколотило от припадков неловкости.       — Если откроешь хотя бы на секунду раньше, то вообще без глаз останешься! — на полном серьёзе угрожала она.       — Как грубо, — буркнул маг, но возражать не стал.       Эх, если бы его принцесса знала, что самому великому магу, по желанию которого и птицы смолкали, и солнце гасло, отнюдь были не нужны глаза для того, чтобы видеть… Но ей о его особых способностях и особом восприятии, к счастью, знать не обязательно. Иначе без скандала бы не обошлось…       — Что мне делать? — не зная, куда деть руки, уточнял Лукас.       — Завяжи майку потуже и отойди, — Ати собрала волосы и, объяв их, перекинула вперёд. — Начинай.       — Хм…       Раздумывал чародей недолго. Шнурки-то он завязывать умел? Умел. С женским бельём, скорее всего, дела обстояли так же. Что тут могло быть головоломного? Тут — узелок, там — бантик…       Кашлянув, он протянув вперёд руку и, обласкав голую кожу поверх лопаток, огладил всю спину целиком, от плеч до талии, якобы выискивая разъехавшиеся крепления. Бархатистая, нежная, девичья кожа была мягче любых шелков — лишь рельефный ствол позвоночника возвращал в реальность и напоминал: это настоящий человек, а не прекрасное творение искусства, украденное из увешенных картинами стен дворца.       Печально, размышлял Лукас. Проводить дни за созерцанием таких произведений искусств часами напролёт он был очень даже не прочь. Впрочем, живая, подруга была куда шикарнее. Жаль, менее доступная.       Почувствовав неладное, Атанасия заелозила.       — Эй! Ты… ты чего? — прелюдий она не оценила.       Ощущение дискомфорта, спровоцированное праведной стыдливостью, укусило её, и она, следуя зову целомудренности, попыталась сбросить лежавшую на её надплечье ладонь.       Зачем это Лукас туда свои культяпки загребущие сунул? Неужели она его недооценила — неужели он до того был тупой, что без зрения даже не мог отличить область вокруг шеи от области над поясом?! Или проблема крылась не в тупости, а в чёрствости?.. А может, и вовсе — в хитрости?       — А как мне по-другому нащупать завязки? По твоему приказу мои глаза не видят, — с детской наивностью отпирался юноша.       Ати ему, естественно, не поверила, но решила подыграть:       — Да знаю я… Ну, ты всё равно поаккуратней, — ляпнула она, смирно надеясь на свершения закона «чем раньше начнут, тем раньше закончат».       Компаньон же её, напротив, заканчивать никак не торопился.       Воспользовавшись возможностью, какая предоставлялось ему, быть может, в первый и последний раз в жизни, он ещё кое-как случайно промахнулся, но потом всё же решил не наглеть и взялся за верёвки.       — Готова? — по-рыцарски заботливо осведомился он.       Сгорая от нетерпения, принцесса кивнула и только потом осознала, что он этого не увидел.       — Давай, — немедленно исправилась она.       Маг подчинился — и аккуратно дёрнул злосчастные нитки. Материалы, выпущенные из обнадёживающей хватки временной владелицы, съехались обратно и захрустели. Баланс был восстановлен.       — Вот так, — провозгласил Лукас, очень довольный проделанной им работой.       Атанасия доверчиво отпустила покрывшуюся от излишних усилий крапивницей грудь и ощупала засборившие слои ткани впереди.       «Где ж тут так? Не так!» — удивилась она, мацая образовавшиеся складочки, безопорно ездившие туда-сюда. Они болтались так же, как и прежде. Видимость готовности, безусловно, была создана, но принцесса-то нуждалась не в видимости, а в правдивом, надёжном исполнении отданного ею приказа!       — Нет, так не годится — всё опять развяжется, — настаивала она. — Затяни потуже.       — Ваше желание — закон, моя госпожа.       Девушка не могла узреть лица своего друга, но и без того была безгранично уверена: произнося это, он скорчил такую физиономию, что любой увлечённый торговлей плут непременно обзаводился бы.       — Прекрати паясничать! — компостировала юношеский мозг она. — Развязывай и давай сначала.       Стоило последнему слову слететь с её уст, как Лукас тут же потянул за смявшиеся завязки, явно приложив побольше сил.       — Так? — не совсем понятно чем утомлённый, спрашивал он.       Во второй раз вышло лучше, но всё ещё не безупречно. Опасность расставания со столь интимным элементом гардероба по-прежнему присутствовала, а этого допустить никак было нельзя — ещё одного такого позора Ати просто бы не пережила.       — Нет, сильнее, — отвечала спутнику она, прощупывая вещь на прочность, и тогда он пробовал вновь.       — Достаточно? — уже, скорее, гадал маг.       Но и третья попытка не устроила капризную принцессу.       — Ещё! — выкрикнула она и вцепилась в ткани, стаскивая их за спиной до примерного состояния идеала.       Так продолжалось ещё несколько минут. Эксперимент, поставленный принцессой-неудачницей над самой собой под покровительством далеко не бестолкового мага, ни под каким предлогом не желал увенчаться успехом. Понятие золотой середины за бесконечную череду непрекращающихся заходов не просто иссякло — оно сдохло и уже поросло густым мхом, навеки оставленное даже без именной плиты. Горло Атанасии иссохло и засаднило из-за обилия ругани, а беленький покрой над грудной клеткой чуть ли не стёрся в кровь. Сама же грудь болела не меньше, и девушка уже перестала понимать, искры ли летели с её глаз или то были распалившиеся до температуры кипения слёзы.       — Так по…       — Ещё, Лукас, ещё! — словно обезумевшая, повторяла она одно и то же.       — Аргх… — рычал колдун.       По его действиям было ясно, что он крайне боялся навредить своей дорогой госпоже, однако и терпеть безгранично тоже не мог. Он уже позабыл и об уговоре, и о своей магии, с помощью которой мог решить возникшую беду за долю секунды. Таращась на выгнутую дугой спину, Лукас добавлял к своим секретным расчётам каждый миллиметр, но снова и снова прокалывался, а потому вскоре совсем перестал понимать, что его леди, вообще, требовала от него. Через несколько провальных попыток он нашёл себя бесполезным: изнурённый, он уже просто вязал узлы и делал вид, что очень старается, втайне жалея, что ввязался в эту провальную авантюру.       — Ну постарайся же ты! — на одной из попыток не выдержала принцесса.       Когда надзвёздный идеал почти зарябил на горизонте, а материалы наложились друг на друга примерно в том же порядке, в каком они были изначально, Атанасия от переизбытка эмоций задержала дыхание.       — Стой… — зашептала она, проводя сотый, если не тысячный, тест. Майка, точно в мечтах, сидела идеально, но для страховки лучше было закрепить потуже. — Вот так, но ещё чуточку посильнее…       В тот же миг не выдержал уже Лукас.       Рванув концы со всей накопившейся в нём вредностью, он одним движением склеил небольшие грудки девушки в лепёшку, едва не доведя страдалицу до полуобморока.       — Нгх! — не продохнув, та зашлась в кашле и вскрикнула: — Ты что… творишь? Не могу… дышать… Лукас!.. Нежнее…       Осознав, какую ошибку он совершил, Лукас поспешил извиниться:       — Прости, — проговорил он, оглаживая спину давящейся перхотой принцессы и щедро пуская с помощью чар в её лёгкие как можно больше целительного кислорода.       «Видок просто отпадный! Жаль, камней памяти нет с собой. Но… поиграли и хватит», — решил он. Трогать вдоволь мягкое девичье тело было, конечно, приятно — и познавательно, — но если он продолжит в том же темпе, то рискнёт из героя-спасителя превратиться во врага народа. Причём буквально, потому как император вряд ли станет слушать чьи-либо оправдания, когда заметит синяки на теле любимой дочери.       Когда мана по-привычному забурлила в его венах, чародей в немудрёном ритме набил чёткую, ровную до каждой чёрточки, печать и, зачаровав верёвочки, завязал их так, как, по его мнению, устраивало бы Атанасию.       — Думаю, так должно быть хорошо, — сообщил о своих идеях он.       И попал в точку.       Ати отдышалась. Завозившись, она расправила плечи и проверила степень перетянутости — и та её удовлетворила. Ткань не разъезжалась, формы, пусть и не самые богатые, держала исправно, но при этом не вызывала уже испытанных принцессой приступов удушения. То, что надо!       Обрадовавшись, она резво подскочила и развернулась.       «Наконец-то! Свобода! Победа!!!» — пищала она внутри, но, встретившись с алыми глазами друга, лицо которого оказалось уж очень близко, поубавила пыл.       — Спасибо… — искренне благодарила она, силясь более не шуметь.       Шум сам вязался в её груди, порождённый неподдельным счастьем, — до чего же было здорово, что это непотребство закончилось! Конец её мучениям! Конец позору!       Внезапно что-то щёлкнуло у неё в голове, и она опомнилась: как это — конец? Как она, уже достаточно взрослая и ответственная, сумела-то придти к столь безрассудному умозаключению? Никакой же это не конец! Тот самый конец, о котором она грезила, наступит лишь тогда, когда она оденется вся, полностью, а не наполовину. Тогда, когда она будет защищена от чужих взоров.       Чужих взоров…       Взоров…       — Твои… глаза… — обомлела Ати неожиданно для самой себя.       Лукас не шевелился, настойчиво не разрывая визуального контакта. Недобрый отблеск плясал в этом контакте, и принцесса боялась, что ничем хорошим — по крайней мере, для неё — случившийся контакт не закончится: этот наглец смотрел на неё столь бесцеремонно и нескрываемо, что у неё вот-вот могли затрястись поджилки. Уверенность сквозила в его нахальной радужке, и он вовсе не был похож на человека, который подписал себе смертельный приговор.       — Что с ними? — в замешательстве заморгал колдун.       — Почему. Они. Открыты! — выделяя каждое слово, зашипела Атанасия.       Ну что за бестолковщина? Как можно быть настолько невнимательным? Или же невнимательность была вовсе не невнимательностью, а беспардонным враньём?..       Маг молчал. Молчал, наверное, больше оттого, что ответить ему было нечего — и не поспорить ведь… Он и сам не знал, как так вышло; веки самостоятельно распахнулись не то от зашкаливших нервов, не то от растерянности и смущения. Его руки, брошенные в беспокойстве после творений, всё ещё покоились на талии спутницы. На талии, к слову, никак не голой!       Девушка же так не считала. Одна майка для неё, раздувшейся за годы жизни подле строгонравных учителей до самочувствия типичной аристократичной степенности, была сродни с полным обнажением, которого она ни под каким предлогом допустить не могла. С по-нездоровому колотящимся сердцем она ждала, пока диалог возобновится, но тот отчего-то возобновляться не спешил.       Не заприметив во взгляде собеседника ни намёка на адекватное объяснение, Ати рассвирепела.       — Лжец! — взбесилась она. Вцепившись в рубаху юноши, она принялась драть того за воротник. — Бесстыдник! Мерзавец! — по-медвежьи ревела она и хлопала его по плечам.       Лукас оторопел.       — Угомонись! — зрачки его отчасти расширились, когда озарение легло в его голову, и он, подорвавшись, прижал завертевшуюся волчком принцессу к себе. — Если не перестанешь, она, — он ущипнул её за талию, опоясанную плотными материалами, — опять разойдётся.       Ати взвизгнула. Он ещё и щипается! Это уже даже не хулиганство — это преступление! Да это же самое настоящее сексуальное домогательство! За такое и под суд попасть можно!       — Отпусти! — вопила она и колбасилась всё активнее. — Пусти!..       Но чем больше она барахталась, тем крепче маг привлекал её к себе. И так продолжалось ровно до тех пор, пока она совсем не выбилась из сил.       Ослабев, она скоро запыхалась. Лёгкие поразило разрастающимся пепелищем, под ложечкой неприятно защекотало. Кожа её, натёртая жёстким бельём, засвербела.       Ныне всё мнилось ей таким несправедливым, таким бесчестным…       — Ненавижу тебя, — сопя и вздыхая, коротко заявила Атанасия, обиженная и на друга, и на собственную слабость.       — И я тебя, — сглотнув вставший в горле ком, отозвался в той же манере Лукас.       Не выпуская принцессу из объятий, он поддел её подбородок пальцем.       Тяжело дышавшая, она послушно приподнялась и заглянула в его глаза — на этот раз без злобы. Обнимая её столь тесно, он через всю одежду мог ощущать исходящий от её тела жар и её сухое дыхание, опалявшее низ его челюсти. Её разрумянившееся лицо не сохранило ни тени былого раздражения, и тогда Лукас, кажется, понял: раздражение то было напускным — исключительно для того, чтобы «отработать» пред самой собой долг, вложенный в неё с кровью династии. И теперь, когда навязчивый долг был погашен, пришло время дать волю естественным чувствам.       Губы Атанасии, надутые и подозрительно розовые, точно изгрызенные, задрожали, как будто она в любой момент была готова расплакаться. Маг, за один этот вечер чуть не поседевший уже в третий раз (первый пришёлся на миг потери принцессы в толпе, а второй — когда он застал её без верхней части платья), запаниковал.       Как-то раз он услышал, что поцелуи обладают действием успокоительного…       Размышлять долго юноша не стал. Вероятно, ему стоило обдумать все плюсы, минусы и эффективность данного способа в целом, но что-то подсказывало ему: обернётся назад хотя бы на мгновение — и пропадёт, потеряет все шансы безвозвратно.       Разогнав сомнения, Лукас наконец отважился на то, что ему следовало сделать уже давно.       Его сердце, что последние несколько веков было холоднее ледников на северной стороне планеты, вдруг затрепетало взволнованно и пугливо, когда он коснулся скулы принцессы. Заправив кудрявую прядку за её ухо, он прекратил бороться с неизвестным томлением, засевшим в его груди, и позволил теплу, застывшему там, покатиться вниз. Он оставил позади всё, что оттягивало его в прошлое, и раскрылся перед настоящим.       И будущим.       Склонившись над принцессой, без которой он своего будущего не видел ни в каком виде, колдун задержал взор сначала на её покрывшихся пеленой истомы глазах, а после — на прираскрытых мокрых губах, коими она, словно в бреду, еле заметно шевелила, не произнося ни единого слова.       Когда звуки всё-таки сложились в слова, одно из них он тут же узнал:       — Лукас… — звала его по имени Атанасия, и его всего, с ног до головы, пробирало неуправляемыми приступами нежности, которой он прежде никогда не знал.       Набрав побольше воздуха, он и сам собрался позвать её, собрался покрыть её целиком той же лаской, какую он получал от неё, собирался подарить ей такой покой, какому с чистой душой позавидовали бы даже боги…       Но не успел.       Прерванный на самом важном этапе, он обернулся.       В проходе стоял рыцарь — страж порядка, один из тех, кого послали из императорского дворца в столицу, дабы контролировать порядки на празднике.       — Вы чем здесь занимаетесь? — с упрёком выдал он.       И едва не лишился языка.