***
Их было десятки… Или, может, даже сотни: белые, красные, жёлтые, фиолетовые, — всякие и всякие. Пушистые, точно маленькие звери, или гладкие, грустно понуренные, многочисленные бутоны, заполонившие гостиную принцессы, то тянулись к потолку, то ниспадали к коврам. Феликс непроизвольно присвистнул — иначе охарактеризовать данную сцену он не мог. Да и как, в принципе, воспитанным людям пристало обрисовывать утра, которые непременно начинались с массовой истерии? Императорским слугам — того уж требовала их должность — многое в жизни довелось повидать, но встречать новый день параллельно с откачиванием садовника, мимикрировавшего под цвет его любимого палисадника, было довольно непривычно. И это удивительно, учитывая то, кому эти слуги, собственно, служили. — Так вот куда делся сад Его Величества… — расставшись с последними каплями искреннего изумления ещё лет десять назад, рыцарь скорее испытывал сладость точного уяснения проблемы, чем озадаченность. Когда он заметил склонившуюся над письменным столом Лилиан, он возжелал по обычаю поздороваться и, предварительно расправив замявшиеся уголки одеяний, юркнул внутрь помещения — правда, открывая двери, едва не свалил ближайший цветок. Представив, как горничные маленькими ручками собирают кучу острых осколков, а после вычищают тяжеленный ковёр от комочков влажной почвы, Феликс без задней мысли рухнул на колени и, вскинув локти, бросился обниматься с растением — возвращать тому равновесие. К счастью, жаркие объятия позволили им с цветком вполне успешно договориться. Внеплановая миссия завершилась успешно. Мужчина с превеликим удовольствием поднялся и облегчённо выдохнул; попрощавшись со сковавшим его напряжением, он утёр тыльной стороной ладони хлад пота. Всё-таки возраст уже был не тот — и на внезапную зарядку отзывался не совсем положительно… Но оно того стоило: сколько бы лет ни прошло, сколько бы мнений Феликс ни сменил, едино в нём было одно: доставлять окружающим неудобства он не любил. В народе принято было считать, что рыцарями не рождаются, однако Феликсу всегда казалось, что в его случае как-то так оно и получилось: никем другим он себя совершенно не представлял. Наверняка дело было вовсе не в предназначении, а в том, что и детство, и уже достаточно взрослые годы он провёл в стенах дворца, которые стали ему родными — роднее матери иль отца, — но ведь не каждому безымянному сыну кормилицы дано взрастить в себе образцового придворного, разве не так?.. Конечно, до этой вершины он добрался не без обид и не без изнурительных трудов, но детские обиды с возрастом иссякли, а труды окупились изрядно. Ныне же, взирая на печальное прошлое с достигнутых высот, почётный рыцарь тихо благодарил мать — пусть прежде и был к ней крайне несправедлив — за ценный урок, преподанный ему. Он знал, что скорее забудет её нежное лицо и смиренный нрав, чем произнесённые ею в преддверии смерти слова: «Твоя задача, — говорила она, — заключается в решении проблем — не в создании». Феликсу оставалось лишь гадать об истинной причине, побудившей мать донести до него, обиженного дитя, конкретно этот смысл, но теперь ему, уже зрелому мужчине, нравилось думать, будто родительница на самом деле была так же умна, как и трудолюбива, — и осознавала, что озлобленный ребёнок не стал бы внимать фразам, полным любви: он бы в них не поверил. Ему нравилось думать, будто мать с самого начала видела в нём потенциал и таким образом предпочла поддержать именно будущее подающего надежды мальца, а не прошлое — отклонённое признание в любви неизменно осталось бы в прошлом и ничего хорошего бы за собою не повлекло. — Ох, Вы здесь! — услышав подозрительный шорох, Лилиан сию же секунду обернулась, тревожа поверхность занавесок. — Доброе утро. От резкого движения последняя, закрепляющая, косичка из её причёски выскочила и сползла вниз; общая структура куафюры нарушилась: объём опал, и волосы в целом съехали набок, а плетёные пряди перемешались с выбившимися, всклоченными. Как и подобало главной горничной, Лилиан из года в год подавала пример остальным слугам, но сегодня была до необычного лохматой. Феликс ожидал застать её за уборкой, но почему-то ни мокрой тряпки, ни других принадлежностей на столе не приметил. Руки же женщина спрятала за спиною, хотя ранее схожих привычек не имела. «Странно», — поразмыслил он, но виду не подал. — Доброе утро. Вижу, пропажу можно считать найденной, — рыцарь мирно улыбнулся. Собеседница взглянула на него непонимающе. — Пропажу? — она нахмурилась. Феликс вдруг уразумел: это что же, пятилетняя принцесса была права?.. Да он, балбес, не намного умнее её! Ну конечно! И как он сразу не сообразил? До Изумрудного дворца последние новости ещё банально не дошли! Тем более, подобное и новостями-то называть было грешно — так, сплетни насмешливые. Едва сдержавшись, чтобы не пожурить сам себя, мужчина поспешил объясниться: — Гранатовый дворец спозаранку сотрясли страшные вести: знаменитый сад Его Величества по чьему-то капризу опустел — исчез. Лилиан шевельнулась, рефлекторно оглядываясь по сторонам и оценивая обстановку в помещении. Её чёрные юбки скользнули по грунту в одном из горшков. — Исчез?.. Ах, так вот откуда всё это добро, — смекнула она. — Верно, милая принцесса вчера упражнялась в магии… — В магии Замещения? — вполне закономерно предположил Феликс, когда собеседница отряхнула подолы от земли и замолчала, о чём-то явно задумавшись. — Полагаю, что так, — она сердобольно ахнула. — А к вечеру ей ни с того ни с сего стало дурно… Однажды мне довелось присутствовать в комнате, пока придворный маг проводил для принцессы урок. Они обсуждали влияние маны на тело хозяина и величину её запаса. Возможно ли, что принцесса истратила слишком много маны? Рыцарь почесал подбородок. Хоть он и провёл всю свою жизнь подле тысяч колдунов, в колдовстве всё же не разбирался — разве что в ответвлении того единственного, которому сам был обучен до вступления в должность. Но принцесса Атанасия вряд ли специализировалась на чарах призыва оружия… А чары призыва оружия ману почти не потребляли, так что своим опытом Феликс поделиться не мог. — Симптомы схожи, — анализируя проявление признаков у знакомых магов, сообщил о своих воспоминаниях он. Только так он мог поддержать беседу. Лилиан — повезло — и такой ответ удовлетворил. — Боги, наша принцесса такая труженица! — сделала напрашивающийся вывод она и была права. — Кровь и плоть Его Величества, — одобрительно закивал мужчина. Да уж, усидчивость у этих двоих была, что называется, семейной чертой — да нагляднее сияющих в глазах топазов! Как и император, принцесса отличалась такой исполнительностью, какой любой член Совета мог разве только завидовать чёрной завистью: и языкам, и политике училась прилежно, в чародействах преуспевала на раз-два, с бумажной работой, пусть её пока и было мало, справлялась быстро и легко. Словом сказать, папина дочка. Впрочем, мастерски отлынивать эта парочка тоже была горазда. Наверное, чуть ли не всё, за что бы они ни взялись, выходило идеально, с особым шармом — такие уж они были, представители императорской семьи. Императорской семьи… Революция — страшное слово. Но куда страшнее было то ужасающее событие, упоминание которого оно извечно в себе несло; ведь революция была одним из тех конфликтов, которые мирным путём не решались практически никогда. Феликс, непосредственный участник последней революции в Обелии, осознавал это столь же ясно, как и то, что второй раз перенести переворот с прежней стойкостью, какой он отличился более пятнадцати лет назад, к несчастью, уже не смог бы. Однако пролитые кровь и слёзы были не напрасны: сколько потерь понесли Обелийская империя и Его Величество, столько же достижений они и сыскали. Главным же «достижением» рыцарь считал принцессу Атанасию, смышлёную не по годам наследницу, порядочную претендентку на имперский престол и, что самое главное, любящую семью, коей судьба наконец-то наградила Его Величество, — ту прекрасную заботливую семью, которой у принца Клода никогда не было, но которую он заслуживал. — О Его Величестве… Феликс прервался, заинтригованный обращением Лилиан. С Его Величеством она лично практически не контактировала, только через принцессу, значит, и вопрос был о ней. Принцесса Атанасия вообще-то и для Феликса тоже была семьёй. Сам он об этом ей, может, и не говорил, но глубоко внутри ни дня не сомневался: раз Его Величество был ему молочным братом, то и дочь его в некоторой степени стала для него племянницей. А нянчил-то он её прилежно и ничуть не меньше!.. Да, такая вот у них странная семейка получилась. Лилиан заменила принцессе мать, Феликс — утраченного дядю… Печально, на первый взгляд, зато Его Величество с ролью отца справлялся достойно. Приспособился он к ней, правда, не сразу, но со временем вжился — да так, что другим девочкам оставалось лишь завидовать. Что же снова не так? Неужели император в чём-то да промахнулся, а принцесса стеснялась ему об этом сказать?.. Давно такого не было. — Что случилось? — полюбопытствовал мужчина. Едва заслышав вопрос, Лилиан невероятным образом позеленела и покраснела одновременно. Она долго не могла собраться с мыслями и нелепо дичилась, то косясь по сторонам, то окидывая собеседника до того взволнованным взором, что Феликс, с юности приученный сохранять самообладание, против воли настраивал себя в любую минуту схватиться за пульсирующую в воздухе рукоять, ещё не проявившуюся, но уже готовую разорвать пространство и обратить свою мощь против врага. — Вы, случаем, не ведаете, имеет ли Его Величество… п-планы… — обеспокоенно озираясь, будто её мог кто-то подслушивать, женщина понизила дрожащий голос. — Планы?.. — осторожно переспросил рыцарь, не разобрав финальной части предложения. «Ну всё!» — запаниковал он. Колебаться более не стоило — точно что-то не то с принцессой, теперь он был уверен! Лилиан всегда поражала своим спокойствием, всегда! Если что-то по-настоящему пугало её, то это истинно предвещало вред принцессе; о себе же она никогда не переживала так, как переживала о воспитаннице… Получается, Его Величество взаправду облажался? — Да… — подтверждая догадки Феликса, Лилиан с согласием закачала головой. — Планы на… на… Запутавшись в своём же языке, она шумно сглотнула. Чего бы ей это ни стоило, речь она всё же завершит и всё разузнает! Ради милой принцессы! Или нет… На мгновение изображение у неё пред глазами помутилось, и горничная схватилась за лоб. Всполошенный, Феликс сорвался с места. — Вам нехорошо? Совершенно нагло спотыкаясь о колючие кусты в горшках, каким-то чудом не перевернувшиеся даже после серии внушительных пинков, он побежал к потерявшей опору женщине и рефлекторно приобнял — не позволил упасть. А ведь падать в куст очень больно… Мужчина стиснул зубы от негодования. Кошмар воочию! Да что за день-то сегодня такой? Маги-лекари, не первый год не видавшие глубокой работёнки, едва не померли от истощения, приводя в чувство обеспамятевшего садовника. Если им принесут второго такого пациента за утро, они рискнут и вовсе иссохнуть вусмерть — и кто тогда в империи врачевать станет?.. Но как иначе? Не оставлять же леди в беде? Ну уж нет — это совсем не по-рыцарски! — Скажите, прошу… — ещё подающая признаки жизни, Лилиан богооставленно закачалась. — Должно быть, я уже не та… И глаза мои, отцветшие, подводят меня не впервой… Ей, воспитанной леди, следовало выбраться из чужой хватки немедленно и прислониться ко столу, но она не могла: тайна, схороненная у неё за спиной, неизбежно обернулась бы явью. Женщина и сама не знала наверняка, что именно подталкивало её уйти в отруб. Незапланированные объятия смущали её сильно, но, вероятно, не сильнее жгучих воспоминаний, которые всего-то за неделю рассуждений заполнили её черепную коробку до краёв. Каждый раз, когда она прикрывала веки, пред ней вновь и вновь, словно под пыткой, возникала одна и та же картина: крепко-крепко сцепив пальчики в кулачки, зардевшаяся принцесса Атанасия прижималась к бледной щеке придворного колдуна, и тот, с одобрением взирая на её действия, жуликовато кривил губы, будто готовился к чему-то большему… Поверить в подобное было трудно — в самом деле, Её Высочество же являлась эталоном всех эталонов, да и прилежный компаньон от неё ничуть не отставал, — но как ещё воспринимать то бессрамие, какое открыто возникало прямо перед ней из раза в раз? Быть может, однажды ей, утомлённой работой горничной, и померещилось подозрительное нечто после бессонной ночи… но как же остальные неопровержимые доказательства, которые так и лезли, так и бросались на неё, стоило ей застать тех двоих наедине? Сначала пред ней предстал тот фантомный поцелуй, о реальности коего она сокрушалась последние два года, после же душу стравил нашумевший танец на шестнадцатилетии принцессы, который она, в принципе, могла бы понять и принять, если бы не случалось никаких «но», однако «но» те случались — да случались с завидной скоростью! И одно из таких «но» как раз сейчас томилось у Лилиан в правой руке. Так что ныне её интересовало иное: раз уж компаньон принцессы научился столь открыто выражать свои… чувства, значит, и одобрение Его Величества он уже заслужил, так ведь?.. Или же никакого одобрения всё-таки не было, потому как не было и чувств, а то, что Лилиан про себя так смело и дерзко называла доказательствами, есть не что иное, как её собственная помешанность? Ну точно! Горничная растерянно дёрнулась. Это всё объясняло: она сошла с ума — чокнулась! И все те тревоги, вскружившие ей голову, она нафантазировала себе сама! Да, всё так!.. А удостовериться в этом пусть ей поможет господин Феликс! Пусть растолкует ей все туманности — пусть развеет её сомнения и очистит светлые имена принцессы Атанасии и её компаньона! — Господин Феликс! — неторопливо, боясь расстаться с разумом вновь, Лилиан понемногу отпрянула от груди рыцаря. Она намеревалась поскорее отстраниться; отстраниться, дабы показать собеседнику то, что сама — надо полагать, по ошибке — приняла за аргумент, и дождаться его реакции. Но состояние подвело её: от излишне резкого движения ватные ноги ступили вовсе не туда, куда предполагалось, и по велению обстоятельств она зацепилась непроглаженным фартуком прямо за шипастые стебли ближайшего кустарника — того, который принцесса зачем-то наколдовала себе под стол. Поди, место в гостиной кончилось… Женщина с глухим оханьем склонилась к юбке. Ткани натянулись, взвыли и поспешили разойтись по швам, но, к счастью, не успели — в сложную минуту герой пришёл к ним на выручку. — Не двигайтесь! Гордящийся своими великолепными манерами, Феликс ни в коем разе не мог допустить краха наряда галантной леди, а потому ринулся на зов совести. Опередив Лилиан, нагнувшуюся к потенциальной затяжке, он шустро припал к её ногам и, игнорируя нытьё коленей, хрустнувших за день уже дважды, отцепил пронзённые подолы от ухватливого растения. Прекрасная дама и её костюм удачно были спасены, как того и требовал рыцарский долг. — Благодарю Вас, господин. По какой-то причине запыхавшаяся, горничная по-уважительному присела, невольно вспоминая прошлое, когда горничной она ещё не была и быть отнюдь не собиралась. Яркие то были времена, насыщенные; но всё же в образе деятельной прислуги она прожила гораздо дольше, чем в образе обласканной роскошью женщины императора, а оттого бессознательно отправила свои шелушащиеся ладошки удостовериться в сохранности материалов. Не потому, что не доверяла собеседнику, а потому, что по-другому уже не могла. — Ой! — она подскочила, когда на стыке нашла вовсе не затяжку, а мужскую руку. Покосившись вниз, Лилиан только тогда заметила, что Феликс ещё не отодвинулся. — Прошу прощения… — машинально извинилась она, хотя ничего ужасного и не совершила. — Ничего. Отвечая ей, рыцарь смотрел чётко вниз. Но после того, как он поднялся, Лилиан почудилось, будто его скулы оросило чуждой ему розовинкой. С чего вдруг?.. Прочистив горло, Феликс поторопился вернуться к последней теме: — Так… о чём Вы? — кашлянул он. Горничная опомнилась. Точно! Она же хотела показать ему то самое… Не отыскав в себе сил достойно изъясниться и разложить все мелочи по полочкам, она исступленно потопталась, точно решая, надо ли ей оно вообще, но отступать по итогу не стала — и продемонстрировала то, что прятала за спиной на протяжение всего разговора. — На письменном столе милой принцессы стояло это… — ощутив себя согрешившей монашкой пред строгим пастырем, она обильно задрожала. Ничего страшного, господину Феликсу верить можно, уверяла она себя. Он столько сделал для Обелии, для Его Величества, для принцессы… Да и раньше, задолго до того, как императорский гарем был уничтожен, он относился к ней, тогда ещё леди Йорк, со всем имеющимся в нём пиететом. Уж он, умный и разборчивый человек, заслуживал доверия больше, чем кто-либо. Пускай вот он, независимое лицо, и рассудит… — Как необычно, — рыцарь взял предмет и с любопытством повертел его, изучая со всех сторон. — Что же это за сплав такой? Никогда не видел ничего похожего. И впрямь занятный экземпляр, — он нахмурился. — Но я понимаю Ваше беспокойство и поддерживаю: лучше Его Величеству не знать, что принцессе дарят такие подарки, — не стал спорить он. — Интересный экземпляр?.. — чуть помолчав, окончательно задохнулась леди. Феликс так-то был согласен с её реакцией. Когда статуэтка только попала в его хватку, он и сам на секунду завис — всё-таки не каждый день ему предоставлялась просто невероятнейшая возможно пощупать точёные рельефы мужских тел, пусть даже искусственных. После его удивило иное: ему-то, может, и было странно иметь близкие телесные контакты с нагими мужчинами, но с каких пор подобное стало нормальным для юной принцессы? Вероятно, конечно, дело касалось исключительно любознательности Её Высочества — ведь застывший в победоносной позе обнажённый господин не соизволил даже прикрыть своего срама, — но для него всё же такой поворот событий граничил с дикостью… Лишь позже, покрутив компактную фигурку, телохранитель принцессы догадался: это же уменьшенный вариант античной скульптуры! То есть двусмысленная вещь была всего-то подарком для его подопечной, безгранично влюблённой в историю и культуру. Вот и обоснование! Но Его Величеству докладывать о таком всё равно не следовало. Да и вообще… Надо будет с самой принцессой это обсудить — и предложить ей скрывать излишне смелые дары в более безопасных локациях. А то мало ли, кто на них может наткнуться — там и до слухов дойдёт! — Да… — стараясь держаться максимально уверенно, мужчина продолжил диалог. — Как я уже упоминал, знатоком магии считаться я не могу и многого не видел, но… — Я о форме… — собеседница внезапно его перебила. Это был первый раз, когда она влезала в чужую речь без извинений. — О форме? — повторил за ней Феликс. Лилиан, верно, никогда не видела античной скульптуры, сообразил он. Стоит всего-навсего поведать ей правду, стоит раскрыть перед ней учебник на странице с иллюстрациями — и она, ознакомившись с новыми сведениями, моментально всё уяснит! Или нет. — Да… — выдохнула горничная. — О форме. Это же… Это господин колдун, разве нет? Феликс, сбитый с толку, посмотрел на статуэтку ещё раз, но теперь уже отталкиваясь от предположения собеседницы, которое чудилось ему безумным. И — о боги! — лучше б он ослеп…***
— Не то… И это тоже — не то, — Лукас вырвал с полки очередной том. — А это ещё что за дрянь?.. — скривился он, пробежавшись взглядом вдоль обложки пособия по высшей математике. Нет, он и раньше догадывался, что его принцесса была отчасти невменяема, но чтоб держать учебники на одной полке со слюнявыми романами для женщин, познавших кризис среднего возраста… Да, это уже чересчур. В детстве она была более разборчива. Или же беда крылась не в принцессе, а в нём? Что, если он с ума сошёл и перепутал расположение стеллажей?.. Маг проморгался. Ну нет, быть такого не могло! Вот же он — тот самый шкаф, возле которого его возлюбленная внезапно превратилась в извращенку и, скорчив предельно провокационное выражение лица, напала на него! Тут даже остались следы её прикосновений и отпечатки разлившейся маны, взбунтовавшейся от переизбытка эмоций. Такое сложно перепутать с чем-то другим! Лукас ещё раз обшарил ряд книг, но так ничего и не отыскал. Наверное, любой другой уважающий себя мужчина, оказавшись на его месте, оставил бы столь невыгодную задумку и, как было распространено повсеместно, ввалился в личное пространство своей женщины с букетом роз и горсткой шоколадных конфет. Вот только Лукасу не повезло — ему досталась не женщина, а ненасытная жабрунья, угодить которой было так же сложно, как сговориться с её вредным папашей… А он ведь старался! Лукас накормил её так, что она весь следующий час встать не могла, после устроил ей незабываемую прогулку, а к вечеру завалил её спальню цветами — да не парочкой скучных роз, а всеми видами цветов, какие она успела выучить за свою долгую жизнь. И после всего этого ритуала она даже жалкого доброго утра ему, своему суженому, не пожелала — попросту переступила через горшки и отправилась дальше набивать желудок! Ну и что вот с ней, с этой неправильной женщиной, делать? Так и родилась идея обратиться к романам. Снова. Разбирая по порядку все плюсы и минусы совершённых им подвигов, а также оценивая реакцию принцессы на них, колдун пришёл к такому умозаключению: активнее всего его драгоценная госпожа откликалась на физическую близость. Так она вчера, допустим, не просто нехотя ответила на прощальный поцелуй — о данном проявлении чувств Лукас, между прочим, тоже вычитал в романе, — но ещё и упала прямо в раскрывшиеся пред ней объятия! Да так упала, так прижалась, что у него до сих пор жгло шею и грудь в участках, куда она положила свои холодные пальчики. Получается, книжки-то не врали — вон сколько полезного удалось извлечь и применить на практике! А значит, в них можно было найти и другие бесценные подсказки. Тем более, в той истории, которой зачитывалась принцесса, кажется, тоже фигурировал маг — вот же совпадение! Хотя Лукас и был готов поспорить, что этот выдуманный маг и в подмётки ему не годился, всё же изучить чужие любовные заслуги лишним не будет. Вдруг найдётся ещё какой-нибудь действенный способ осчастливить его неугомонную возлюбленную? — Да куда же ты её сунула? Чародей раздражённо зарычал и, оттолкнувшись от пола, в прыжке шлёпнулся на кресло — то единственное, которое принцесса приготовила исключительно для своей нескромной персоны. Ну не могла эта принцесса так уж далеко запрятать томик! При её параноидальном помешательстве на учёбе во всём прочем она была жуткой растяпой и не умела ни шагу ступить, не споткнувшись о свои же ноги. Стала бы она долго морочиться с выбором укромного местечка? Вряд ли. Раз уж доступ к библиотеке имела только она сама… Сердито качая ногой, Лукас погрузился в рассуждения и отрешённо поскрёб подбородок. Логика его, что неудивительно, опять не работала. Нелогичности в данной ситуации вообще было много — даже чересчур. И хуже всего то, что наиболее бессмысленный момент закладывался в саму основу проблемы: от кого, в конечном-то счёте, принцесса собралась утаить дурацкую любовную историю в личной библиотеке? От себя, что ли? Это же в корне противоречит всем законам разумности! Маг тихо хмыкнул. А не от него ли, своего друга, она столь яростно силилась скрыть многострадальную книжонку? Раз уж никто больше не мог посетить этого места, то… Чёрт, выходит, что от него — да… Но зачем? Он же и так уже прочитал самое интересное! Или же нет?.. Борясь с нервным зудом, Лукас откинулся на спинку кресла. Видимо, ему и впрямь придётся пролистать роман до конца. И если до сего мгновения он намеревался сделать это из чистого долга, необходимости, то отныне им будет двигать исключительно здоровое любопытство. А коль принцессе захочется повесить на кого-то вину за его естественную пытливость, то пускай вешает на саму себя — прямо на её тонкую шею! А нечего было мутить воду! «Так…» — кивнул своим думам юноша. С принцессой и её загадочными пунктиками он кое-как разобрался. Но главный вопрос остался открытым: где книга-то? До генеральной уборки дело бы не дошло, и, скорее всего, принцесса баловалась магией — по крайней мере, на втором году обучения она наконец-то выучила главное правило, которое Лукас талдычил ей ежедневно: колдуну руки нужны лишь для того, чтобы колдовать. Соответственно, всё то, что не колдуется, пристало сваливать на немощных. А раз свалить такое деликатное дело на кого-то другого принцесса не могла, то, очевидно, справиться с задачей решила в одиночку. И лучше всего она, ученица Великого Колдуна, пока что владела именно магией Замещения. Отталкиваясь от этой цепочки идей, можно было справедливо предположить: раз некоторые учебники заняли пространство здесь, на прежней полке, то несерьёзное чтиво должно было отправиться на полку к остальным пособиям. Ну, не летать же им в воздухе, правильно? Правильно, всё так. А во дворец бы озабоченная принцесса подобное не потащила. Что ж, пока что идея выглядела рационально. Действительно, стоило пройтись по профилю с энциклопедиями. Даже не поднимаясь с дивана, Лукас окинул презрительным взором несколько примыкающих друг к другу шкафов. Почти на каждом из них мерцали сапфирово-голубые остатки импульсивной маны принцессы, что лишь подтверждало факт наличия у девчонки занудных черт типичного книжного червя. Однако это вовсе не было гарантией того, что романы она перепрятала конкретно туда. Следующая вереница стеллажей не отличалась от первой практически ничем — принцесса тоже лапала их с показательной частотой, но на этом их уникальность резко обрывалась. Чрезвычайно подозрительно же смотрелся дальний шкаф, расположенный в тени и совершенно не привлекающий к себе внимание. Довольно часто всякие недотёпы укрывали свои секреты как раз в таких уголках, не догадываясь о том, что отличающиеся умом люди в первую очередь отправлялись на поиски прямо туда. Принцесса, что очень кстати, отлично подходила под определение недотёпы. А потому тот шкаф — отнюдь не неожиданно — оказался натуральным скоплением маны, за одну коротенькую секундочку спалившей все старания своей хозяйки. — Ага! — возрадовался Лукас, когда том, сопровождённый тихим хлопком, лёг в его раскрытую ладонь. Вот и всё! Легкотня — намного проще, чем чудилось изначально! Оглаживая уже знакомую обложку, маг самодовольно улыбнулся — о да, он выиграл! И так будет происходить каждый раз, снова и снова, когда его дорогая подруга вздумает отнять у него то, что принадлежало ему по праву. А она, к слову, сама себя ему отдала… Лукас вскинул бровь. Вот же чудачка — себя подарила, а пособие с подсказками зажала! И чем она думала? Ей же от этого самой было бы только хуже. До чего же ей повезло, что достался ей он, её умный и заботливый друг, а не малолетний идиот в лживой обёртке обходительности! Ну да и пёс с ними, с малолетними идиотами. Пусть их хоть сотни будут, теперь ни одному из них явно ничего не светит. Распахнув протёршуюся в районе корешка книгу ровно на первом попавшемся листе, Лукас пробежался взглядом по строчкам, но не признал ни единого знакомого фрагмента. И оно немудрено — в прошлый раз он прочёл не более полусотни страниц; составило это около пяти вступительных глав. Ныне же пред ним раскрылась примерно кульминационная часть истории. Ну, или то, что постепенно подводило бы к финалу, потому как объём текста шагнул далеко за половину. Тем не менее назад возвращаться маг не спешил — чего ради, коль там не было практически ничего дельного? Разве что сама малость… а малости в том положении, в которое принцесса самостоятельно загнала своего компаньона, уже не сгодятся. Тут уж нужно было что посерьёзнее — посолиднее… Добравшись до описания обнажённого тела главной героини, имя которой чародей не помнил и помнить из-за ненадобности банально не хотел, он невольно выпучил глаза. Неужели нашёл? Нашёл то самое?.. Ещё не притрагиваясь к главе, сказать пока будет трудно, но такое продвижение мнилось ему достаточно внушительным для того, чтобы, как минимум, завладеть его вниманием. Лукас, заранее завороженный, погрузился в текст. «Удушенная блаженством, Габриэлла запрокинула голову назад, и её идеальные волосы пшеничными полями покатились вниз, цепляясь за мокрую спину. Горячая вода, охватившая её бёдра, заходила бурными волнами, заплескалась. Вязкие пары ринулись ввысь и застелили Габриэлле очи. Златовласка тряхнула головой и, пустив вторую волну вдоль чугунной ванны, положила зарозовевшие ручки на ослизлые бортики. На их запотевшей поверхности вмиг отпечатались узоры её набухшей кожи…» При упоминании распухших ладошей колдун поморщился и на несколько секунд прервал чтение, чтобы подавить выворачивающие позывы желудка. Он никогда не понимал: какой смысл человеку, владеющему примитивной магией Очищения, намеренно варить себя в кипятке ежедневно по полчаса, а после судорожно шкрябать по спине гадкой шершавой штукенцией? Это же тратило столько времени — да и удовольствия ничуть не приносило, чего уж там! И подруге он тоже сотни раз силился объяснить, что гигиену, как и опрятность, можно было без какого-либо труда поддерживать с помощью чар, но та почему-то настойчиво игнорировала его советы — предпочитала ухаживать за собой традиционным способом, долгим и откровенно неудобным. Видимо, ей это просто нравилось. Такие вот у неё были вкусы. И Лукас, как бы ни пытался, до конца понять их не мог. Отвлёкшийся на лёгкие раздумья, он вскоре вновь вернулся к роману. «—Ах… — борясь с овладевшим ею наслаждением, Габриэлла сладостно застонала. По её согнутым коленям, не поместившимся под вспененную воду, скользнул неведомый холодок. Ощупав носящийся по ней табун мурашек…» Юноша согнулся. Выкидывая по одному пальцы, он принялся считать, в который раз эта книженция заставила его расхохотаться из-за нескладного стиля написания, но на третьем заходе при смене рук сбился безвозвратно. Тогда его разум озарила безумная идея: а вдруг принцесса полюбила сию чудовищную историю именно поэтому? Так-то логично — других причин читать это Лукас не находил. Ну, это если говорить о принцессе. У него же причина тратить своё драгоценное время была — и была крайне веская! «…Габриэлла вздрогнула и обернулась, но позади себя никого и не застала. Дверь с визгом захлопнулась. Сквозняк исчез. — Кто… Кто здесь? — съёжившись от страха, девушка залепетала. Ласковые руки легли ей на плечи, и она тотчас повела ими — аккуратно, без желания сбросить их: осознала, кому они принадлежали. Это были руки, которые она узнала бы и из тысячи…» Неожиданно для самого себя Лукас прозрел: наверное, он тоже узнал бы родные прикосновения принцессы. И не только из-за лакомых особенностей её маны. Интересно, а она… она узнала бы его? Узнала бы хоть по мане?.. Нужно будет как-нибудь это проверить. Но потом, потом… Для большей эффективности действовать следовало по стандартным правилам: теория — сейчас, практика — после. «Здесь был он… Он, её возлюбленный Краспиано, её любовь, её сердце, её душа. От одного взгляда на него её всю разбирало изнутри — так ей казалось прежде. Ныне же ей не нужно было ни смотреть на него, ни трогать — лишь бы ощущать его присутствие и чувствовать, как его испепелённое дыхание жарит её уши». Юноша подавился. Это ещё как трактовать? Ну и предпочтения у дамочки-то! Под описанные ею стандарты подходил каждый третий призрак! Какие же всё-таки эти девушки странные… Если сначала Лукас думал, будто это принцессе невероятно повезло с ним, то теперь ему всё сильнее начинало казаться, что ему с ней повезло куда больше: по крайней мере, его возлюбленная — а он за годы общения изучил её отменно — уж точно не расписывала его в своём подсознании как неупокоенного мертвеца. Пусть лучше и впредь уродцем его кличет, чем так… Затем в мерзком романе шло немереное количество преувеличенных страданий, а также страстных признаний в любви, которые рассиропившаяся девка, отмокая в ванне, прокручивала в своей голове с такой жадностью, что даже становилось жутко… Жутко скучно! В неуёмном нетерпении Лукас завозился, закинул ногу на ногу и по новой потщился удержать свою тускнеющую сосредоточенность ещё хоть на пару минут. Ладно, вся эта информация, несомненно, была невообразимо увлекательна и порой наталкивала на кое-какие мысли, которым позже, вероятно, даже удастся устроить должную реализацию, но лучше будет перейти сразу к основному — к тому, ради чего вся эта нескончаемая галиматья была задумана изначально. Чуя некую подставу, маг щедро пролистнул главу чуть ли не к последнему предложению. «После их первой ночи прошло уже две недели, преисполненные мертвенно-тяжёлым давлением. Всё это время Габриэлла и Краспиано не виделись. Габриэлла безгранично скучала…» — Что? Не успев добраться и до обрыва абзаца, Лукас возмущённо отпрянул. Первой ночи?! Какой такой первой ночи? Похоже, он пролистнул куда дальше, чем планировал… И что теперь, ковырять бесчисленные арки обратно? Это же так утомительно! Но нужно же выведать секрет укрощения женской строптивости… С другой стороны, в этом фрагменте тоже было кое-что познавательное — фраза о разлуке. О разлуке, что очень вовремя заставила холодную леди до неприличия расхваливать господина, которого в начале истории она едва ли не проклинала. А что? Интересный, к слову сказать, способ. Поставленный перед двойственным, но вполне рабочим, если верить автору книги, методом, чародей усердно рассуждал: может, и ему на несколько денёчков оставить принцессу? Пусть разберётся в себе… Ну, и пусть соскучится, почему нет? Она его хоть и не проклинала, но хвалила тоже как-то до печального редко. А ведь он, самый верный её союзник, частенько этого заслуживал! Да, вариант был достойный. Но и тот не без недостатков: если же Лукас станет изображать из себя невидимку, то непременно рискнёт самым глупым образом спалиться. Спалиться — и потерять в глазах подруги всё уважение, которого и так было не больно-то много. Ежели безбашенная принцесса и вовсе возьмёт да вляпается в беду, у него просто не останется выбора — только примчаться ей на помощь. Кому ж ещё её спасать, если не ему? Стало быть, коль придётся исчезать, то по-настоящему. Но и так тоже не пойдёт; нет, резко пропадать не стоило. В прошлый раз, когда он вот так её, беззащитную, покинул, произошли трагедии нечеловеческих масштабов. Гарантии того, что ныне из этого внезапно выйдет нечто действительно хорошее, не было, так что лучше уж сразу бросить эту затею. Мало ли, кто там помереть вздумает? Как-никак получить приглашение на чаепитие будет поприятнее, чем на похороны. «Дьявол, опять мимо», — недовольно вздыхая, ворчал Лукас. Из непрочитанного в главе осталась лишь самая малость. Объём был невелик, и у мага в груди всё больше и больше разрасталось недоверие: вероятность того, что финал в кои-то веки подарит ему то заветное нечто, ради которого он всё это организовал, была не самых убедительных размеров. Неужто он зря ввязался в эту любовно-одинокую авантюру? Вот же гадство! В любом случае, раз уж начал, то в том же ритме пристало и закончить. Может, хоть завершающие абзацы порадуют его… «Мужские руки, которые расслабленная Габриэлла по-прежнему не видела, показались ей, разморённой пылом купания, холодными льдинками. Хоть она и знала, что её любимый, могущественный волшебник, в любой миг мог согреть себя магией, ей хотелось, чтобы это произошло натуральным образом — чтобы он вобрал в себя жар её тела, чтобы её тепло подействовало на него так же, как крепкие напитки действовали на мужчин». При упоминании могущества какого-то там другого волшебника Лукас рефлекторно хмыкнул, но не осёкся. «Сжимая её дрожащие плечи, Краспиано надавил на них. Круговыми движениями растирая мокрую кожу, он затронул те струнки женской чувствительности Габриэллы, какие прежде не задевал никто. Девушка в экстазе затряслась. Пальцы Краспиано скользнули вниз и, обрисовав бугорок блаженства, крепким плющом сцепились вокруг вишенок страсти. Габриэлла продала рассудок…» «А вишни-то откуда?» — Лукас покривил ртом, в который раз теряясь в одолевающих его догадках. На самом деле, одна гипотеза у него всё же была. И не безосновательная. Наверное, эта дама, как и его подруга, тоже была прожорливой — вот и притащила еду в ванную. Что ж, тогда ясно, почему принцесса читала такую безвкусицу: что-то от этой нелепой героини было в ней самой. Родственная душа, так сказать. Жаль только, что выдуманный волшебник до последнего решил не проявлять себя, и Лукасу так и не удалось потешить самомнение — узреть, во сколько раз этот мужик с ублюдским именем был хуже него. А продолжать чтение у него не было ни сил, ни желания. Ну и чёрт с ним, с этим недоволшебником! Куда важнее то, что способ сблизиться со принцессой наконец-то отыскался! Значит, массаж, да? Ну, можно попробовать. Еду, правда, Лукас у принцессы отбирать не осмелится — пальцы ему ещё были нужны. Да и зачем, к слову, отнимать угощения, если он не голоден? Или в этом тоже был какой-то скрытый смысл? Иначе почему эта девка из книги так обрадовалась, когда её волшебник нагло своровал вишню прямо у неё из-под носа? Принцесса вот бесилась, когда Лукас так поступал… — Никак их не понять, — вспомнив прошлое, подвёл итог он. Подытожив также, что на этом временно можно остановить расследование, юноша поднялся с дивана и, размяв затёкшее от бездействия тело, швырнул том на промявшуюся сидушку. Убирать роман ещё было рано — гляди, снова понадобится, если новый план не сработает. А пока… Проследив за течением маны принцессы, Лукас обнаружил её в изумительном положении — в положении до того выгодном, что у него невольно защекотало в груди. Не чуждая ему алчность, какой он не ощущал уже многие годы, пробудила в нём давно позабытые чувства, и он не смел им противиться. Не желая терять ни минуты, он пустил бурлящую ману по конечностям. Объяв всего себя чарами, колдун щёлкнул пальцами — и тотчас переместился туда, куда ранее не дерзнул бы и сунуть носа. Потревоженная воздушными порывами, книга вильнула и, встрепенувшись, развернулась на завершающем абзаце. «Вцепившись в мужчину, Габриэлла потянула его к себе и прильнула губами к месту, где должно было находиться его лицо. Но это оказалось не лицо. Отскочив от неожиданно проявившихся бёдер Краспиано, который подобного расклада тоже никак не ожидал, девушка разразилась стыдливым верезжанием. На оглушающий крик в помещение ворвался её перепуганный лорд-отец…»***
Вокруг не осталось ничего, что держало бы её в напряжении. Возникший из ниоткуда стресс тугим клином собрался в районе торса и тяготил, щемил, вызывая в боках пульсирующие спазмы и отбивая последние секунды дремоты. Абсолютно невыспавшаяся и отчего-то беспредельно уставшая, Атанасия изнеможённо вздохнула — и без сожалений отдалась желаниям; более не борясь с накатившим изнурением, она позволила теплу убаюкать её хотя бы на несколько сладких минут и ничуть не пожалела. В предвкушении взволновав пыхтящую паром гладь, Ати, чистюля по натуре, уже представила, как её одеревеневшие мышцы разомлеют, а кожу покроет чистотой. Она родилась первой принцессой, особой королевских кровей, и имела право требовать исполнения каждой своей прихоти, но сегодня ей, невзыскательной, многого для счастья было не нужно: лишь свеженабранная горячая ванна, удобренная уходовыми маслами и приукрашенная щепоткой пахучей соли… И пусть Атанасия исправно купалась ежедневно, лёгкое ополаскивание в стенах хаммама даже рядом не стояло с полным откисанием в надушенной ванне. Наконец погрузившись в воду, девушка непроизвольно прикусила губу. Сдержать восторженный писк внутри было трудно, ведь — о да! — с подготовкой Лилиан ничуть не прогадала: выдержала всё в безупречных пропорциях, — именно так, как было необходимо для полного расслабления. А без этой процедуры Ати день считать начатым просто отказывалась. Когда жар пленил её таз, она сдалась — свалилась без сил. Под веками вмиг сверкнули мыльные крапинки. Хорошо… как же хорошо! Принцесса медленно опустошила лёгкие. «Это что… рай?» — бредила она, пуская меж розовых пальцев прозрачные струйки и исступленно наблюдая за тем, как они разбиваются о воду. Силы, которые должны были насытить её ещё во сне, только-только дали о себе знать, и Атанасия в кои-то веки почувствовала себя отдохнувшей. Для полновесного погружения в атмосферу истинного наслаждения — чтоб аж искры из глаз летели от услады — не хватало, наверное, лишь горсточки чар… И пены! О да! Вот оно! Пена! Пушистая, забавно переливающаяся в свете ламп пена, из которой можно было вылепить любую причёску или костюм! Пена всегда была и будет лучшим другом детей, беззаботных девушек и молодых матерей, которым нужно как-то заманивать своих чад для исполнения водных процедур. И пусть у Ати ни в одной из жизней такой матери не было, пену любить меньше она от этого нисколько не стала — даже наоборот. Она сосредоточилась. Вся в мыслях о предстоящей шалости, девушка сжала руки в кулаки и приказала мане пробудиться. По велению Её Императорского Высочества магия ожила, ужалила владелицу прямо в застывшие жилы и, отринув забвение, бросилась в пляс, точно в лихорадке. Воды мгновенно лишились покоя, заклокотали — взбились, будто масло, и поползли ввысь. Взмыленная жижа полезла вверх по её телу, и Атанасия, усиленно втирая в себя плоды магических творений, польщённо зарделась, довольная результатом тренировок. — Идеально! — улыбаясь, замурлыкала она, в голове расхваливая себя на манер того, как это иногда делал Лукас. Да… Тяжело как-то было это признавать, но Лукас действительно повлиял на неё — да так, что теперь чёрт отмоешься. В первые дни их знакомства он, заносчивый и лживый идиот, гневил её, доводил до белого каления даже тем, что находился рядом; его чрезмерное самообожание и показательный нарциссизм весьма бесили её, но бесили вовсе не так, как эта его проклятая безукоризненная безупречность — та драная безупречность, с которой ни поспорить было нельзя, ни опровергнуть! Ну что за напасть! А потом эта напасть взяла… и превратилась в неконтролируемое заимствование. Ати и сама не заметила, что из-за его чрезмерного общества со временем стала двигаться, как Лукас, выражаться, как Лукас, и, что хуже всего, думать, как Лукас. От горьких мыслей принцесса непримиримо дёрнулась и фыркнула. Пена, прилипшая к её подбородку, вдруг отцепилась и взлетела. Разбившись на частички, она пузырьками воспарила в воздухе. Эх… Лучше б Атанасия не бубнить, а колдовать научилась, как Лукас, право! Бранить весь мир она вообще-то и без него умела лучше кого-либо. То ли дело — грамотные чары. Вон какую друг куклу ей вчера смастерил! Прямо как настоящая, она так вжилась в роль, что даже хворой прикинулась перед горничными, когда её создатель бестактно задержался. Работа профессионала, что с неё взять… А она, Атанасия, что могла-то сама по части колдовства? Так, ерунду всякую — основы. И как же тогда её угораздило-то сойтись с этим профессионалом? Да и на какой почве у них, собственно, однажды завязалась симпатия? Так, стоп! Симпатия?.. Чуть не захлебнувшись, Ати съехала вниз и, растормошив непокорный мыльный сугроб, спряталась в нём, как испуганный зверёк. Кончик носа досадно защекотало. Она ничего не понимала — ничего! Всё было до жути запутанно! Ведь то, что ныне происходило между ними с Лукасом, бывшими друзьями, больше напоминало уже не какую-то там мимолётную юношескую симпатию, а нечто крайне серьёзное… А серьёзное, если с умом подходить к вопросу, — это что?.. Девушка раскраснелась. И раскраснелась вовсе не оттого, что температура воды была слишком высокой. Хотя и от этого тоже, но… Кошмар какой, просто голова кругом! Это что же, они с Лукасом, такие разные, но такие схожие, теперь будут вместе? Всегда-всегда? Прям вот так? И когда успели… — А-а!!! — разозлившись не то на друга, не то на саму себя, не то на жизнь свою несправедливую, принцесса забарахталась и заколошматила по бортикам. Брызги рванули прочь. Это не она, не она! Это всё тот дурацкий традиционный костёр! Да, он во всём виноват, он!!! Из-за этого волшебного пламени бедной Атанасии, в честь которой эту дрянь и распалили, теперь придётся провести всю свою жизнь в лапах ненасытного чудовища! Зато чудовище (по имени Лукас, будь он трижды неладен) было теперь очень счастливо — вон сколько раз оно бесстыдно лезло к ней с намёками да поцелуями! И что ж теперь делать? Она, чистая и непорочная дева, упорно твердила ему, узколобому барану, про высокое, а он — ну животное же, не меньше! — даже не рассказал ей, что у него на втором плане маячила какая-то там, видите ли, принцесса! А это, между прочим, важная информация для благородной леди, приверженицы архаики, которая в наложницы записываться никак не собиралась! Впрочем, раз уж сам Лукас по этому поводу упрямо молчал, может, он про принцессу ту уже и позабыл сто лет назад, а? Он же, в конец-то концов, был не совсем идиот и, вероятно, вполне понимал, что выбор ему, хотел он этого иль нет, сделать пришлось бы. Быть может, вчера этот самый выбор и был сделан?.. Ну, не от скуки же Лукаса прорвало на все эти проявления нежных чувств, правда?.. Если так, то хорошо. На одну головную боль меньше. Подперев щёку, Ати по-лошадиному измученно всхрапнула. Как бы там ни было, письмо, нагло стыренное у компаньона, ей всё равно придётся вернуть. Так-то давно уже пора было. А то мало ли, чем это может кончиться… Заранее представив, как друг застанет её с этим чёртовым конвертом, сбрызнутым её собственными духами, но предназначенным не ей, и как она не сможет подобрать ни единого достойного аргумента в свою защиту, принцесса-воровка с новыми силами забултыхалась. Оглушающее звяканье заволокло всё помещение. Скользкая поверхность ванны, давеча надраенная до блеска, скрипнула у неё под задницей, и Ати ненамеренно завиляла из стороны в сторону, как корабль, брошенный судьбою в грозные сети шторма. После чреды стараний у неё так и не получилось уложить по-удобному колени — воды лишь снова затанцевали и пролились, хлынув прочь. Да… вот за это она и не любила часто посещать ванные. Покосившись на растягивающуюся по плитке лужу, Атанасия с сомнением прищурилась, припомнив кое-то схожее, — то, что случилось вчера после того, как они с Лукасом распрощались. А случился сюрприз. Верно, ей следовало радоваться, ведь сюрпризы обычно делались исключительно от чистого сердца и с благими намерениями, но Ати, чего душой кривить, сюрпризов не любила. И прошлый вечер снова убедил её, что не любила не зря: никогда прежде её комната не была для неё такой опасной… Когда Атанасия зашла внутрь своей тёмной одинокой спальни, первым делом она намеревалась подменить куклу — хоть это глупо, но бедняга уже отработала своё и заслужила надлежащий отдых. Лукас явно засмеял бы её, если б узнал, что она волновалась о бездушной болванке, но она не могла себя исправить: как можно относиться с безразличием к существу, которое дышало и всячески вело себя, как человек?.. А никак! Для неё — никак. Поэтому, пробираясь через мрак и попутно стаскивая с себя верхнее платье, обеспокоенная принцесса кинулась к дремлющей марионетке. И, не предавая традиций неуклюжих неудачников, — естественно! — споткнулась. Споткнулась о что-то чрезвычайно непрочное, неустойчивое и мокрое — то, чего в этих покоях никогда не было и быть не могло. Неведомый сосуд, взявшийся не пойми откуда, опрокинулся, жидкость же в нём хлюпнула, чавкнула — и, всплакнув, пролилась ей, косолапой принцессе, на чулки. Тогда Ати в ужасе подпрыгнула: о нет, фу! Дрянь какая!!! Она перевернула горшок Воронули! Ну что за мерзость! Позже она решила не изменять своим ценностям и, придерживаясь привычного стиля, чуточку пробрюзжала, будто её щенку, далеко не малышу, уже пора было учиться терпеть до прогулки, а не испражняться прямо в опочивальне наследницы престола. Но пусть огорчение её было обоснованным, менее бесполезным оно, к её сожалению, не становилось — собачья лужа-то от слов исчезать отнюдь не торопилась. Вот и пришлось действовать. Атанасия энергично махнула ладонью. Восстановив в памяти элементарную форму печати, она зажгла разбросанные по будуару свечи — и обомлела: всё помещение, в остальном такое же, как и раньше, было заставлено расписными вазами, свивающими с полок плющами, цепкими и кудрявыми, торчащими из углов кустарниками и бесконечными плошками с цветами всевозможных видов. От стены к стене, заполоняя собой каждую частичку здания, витали изящные ароматы пыльцы, и Ати, едва вернувшаяся с улицы, на минутку запьянела. «Мило… но с чего бы это вдруг?» — сопротивляясь накатившему на неё головокружению, изумлялась она. Невольно ей на ум пришёл их с Лукасом недавний разговор. Разве друг не допытывался до неё, какие цветы нравятся девушкам?.. Неужели он с самого начала планировал в конце прогулки подарить ей букет, но из-за того, что она не дала ему точного ответа, швырнул в неё всем, до чего только сумел додуматься?.. То есть… Выходит, он не для какой-то неизвестной принцессы старался, а для неё, Атанасии? Ну ничего себе! «А-а, прелесть!» — запищала она, смущённая и безмерно зардевшаяся. Оказывается, Лукас заботился о ней. О ней, об Атанасии! А она и предположить такого не могла! Замороченная и охмелённая необъяснимым набором чувств, покорившим её в одночасье, она металась, задыхалась, сходила с ума и совсем не знала, как на это подаяние будет правильнее отреагировать. Сначала она, конечно, испытала неописуемый восторг, перемешанный с искренним изумлением и помноженный на двое, но после остановилась и вспомнила, что её самоотверженный компаньон ещё и не такое для неё делал, а оттого немедленно вынудила себя успокоиться. Но и до сих пор ей успокоиться почему-то никак не удавалось. Должно быть, такой темп развития отношений был для неё всё же быстроват… Посему она, взвесив все за и против, рассудила, словно лучше ей пока будет несколько коротеньких денёчков посидеть поодаль, поразмышлять, осмыслить всё… Ну, или надеяться, что проблема с неловкостью разрешится сама собой. На самом деле, это было не очень-то красиво с её стороны, ведь воспитанным людям учебники этикета внушали: надо, обязательно надо благодарить других за подарки! И Атанасия, ежедневно подписывавшая десятки писем, лучше кого-либо ведала об этом, однако что-то подсказывало ей: Лукасу на такие мелочи было фиолетово. «Ну и отлично», — буркнула она в воду. Щёки на мгновение ущипнуло бурлением. Силясь поскорее отплеваться от мыла, Ати сопя вылезла из-под воды и, больше не елозя, уселась нормально. «Всё, достаточно! — скомандовала она, тыча в себя пальцем. — Хватит уже думать! Ты сюда отдыхать пришла, а не загружаться!» Да, правильно! Ей нужно относиться ко всему проще. Времени на то, чтобы помучить себя ядовитыми рассуждениями о делах сердечных, в которых она пока, мягко говоря, не преуспевала, ещё будет полно — до самой старости. Пускай хоть молодость отличится сладостными моментами… И к этим моментам купание в кипятке, очень вредное, но очень приятное, относилось тоже! В старости, если уж на то пошло, придётся беречь кожу — да не просто беречь, а беречь с тройным усердием! Так что не насладиться этими мгновениями сейчас было бы равносильно преступлению. Скрестив ноги, принцесса облокотилась на спинку и, стряхнув лишнюю пену, покрепче вцепилась в бортики. Обмякшая и уже испытывающая первые признаки истомы, она разлеглась и откинула голову. Взмокшие завитки, выбившиеся из плотно собранной причёски, оттопырились и мазнули по её скулам. Прилипшие волоски укололи её. Нечто постороннее, выводящее из равновесия, привлекло внимание Атанасии. Ощутив чьё-то чужеродное присутствие в своей ванной комнате, она нахмурилась и уже собралась обернуться, но лень её победила — вынудила свалиться обратно, не без труда сохранив трезвый рассудок. Когда на её плечи, влажные и горячие, легли руки, сохлые и холодные, она тотчас догадалась: это же её милая Лилиан возвратилась! Лилиан, которая из заботы обещала сделать ей массаж, снимающий напряжение. И это было очень кстати! Няня с детства повторяла ей: слишком долго корпеть над учебниками вредно, нужно делать перерывы. Но Атанасия не могла контролировать себя, когда речь шла об учёбе, — она утыкалась в распахнутые пособия и не единожды получала втык, когда няня находила её за ними даже по прошествии нескольких часов. Массаж, выступавший в этом недоразумении вместо разминки, сыграл роль компромисса и укрепился в жизнях маленькой Ати и её наставницы на многие годы вперёд. Сегодня же мягкие и нежные пальцы Лили были немного более жёсткие, чем всегда, но наполовину задремавшая принцесса этого почти не замечала. А может, ей это и вовсе чудилось в бреду из-за того, что она излишне разомлела под воздействием горячих вод. Согретая и несказанно осоловевшая, она молча наслаждалась ощущениями того, как под надавливающими прикосновениями горничной к её коже приливала застоявшаяся кровь и вмиг растекалась по конечностям, распаляя их ещё больше, чем было до этого. Атанасия блаженно вздохнула и вся раскрылась, подставляя оголённую кожу шеи и спины, покрывшуюся мурашками, под растирания. Пальцы её ног задрожали и сжались. Коленки стеснились. Да уж, компромисс получился неплохой — Ати просто обожала массаж. Особенно тот, который дарила ей любимая Лили! Но сегодня Лили почему-то делала его как-то странно… Как будто её кисти, такие бархатистые и ласковые, неожиданно стали вдвое больше и в десять раз неуклюжее… Как… Как мужские… — М-м… — принцесса поёжилась, дёрнувшись от столь потешного предположения. Когда шёлковые пальцы Лили, замедлившись, поползли по её вычертившимся ключицам и скользнули в воду, не отнимаясь от сникшей ложбинки меж грудей, Атанасия, не то сконфуженная, не то до возмущения обалдевшая, раскрыла веки и непонимающе уставилась на зачерствевшие ручки горничной… претерпевшие глобальные изменения. Эти ручки — ручки, которые напоминали принцессе объятия матери, — и впрямь оказались мужскими. Мужскими!!! Ати тут же протрезвела. — Что? Не… не может быть… — одними губами прошептала она, всё ещё надеясь на то, что всё это безумие было проказой дремоты. Но прошёл миг, два, а чьи-то облезшие ручонки так и не исчезли. Подскочив, как на иголках, Атанасия с тревогой оглянулась и, поймав взгляд глаз того, кого видеть здесь и сейчас никак не желала, обрушила на виновника её ужаса весь гнев, скопившийся в ней всего за миг. Дверь скрипнула.