Томные воды

      Огненное марево проносилось перед ним не единожды и не дважды. Зато каждый чёртов раз, когда он с неохотой размыкал веки после таких снов, он чувствовал себя не то идиотом, не то глубоко пропащим безумцем — тем, кому на спасение рассчитывать не стоило совсем. Реальность то была иль ложь, воссозданная его собственным рассудком? И так ли то было важно?.. Открывая глаза, Клод всегда долго не мог прийти в себя, и хмельная пелена, будто сгусток призрачной маны, вертелась пред ним, переливаясь с одного оттенка на другой. Где-то среди мыльных клякс мелькало потерявшее чёткие контуры лицо Дианы: её кунцитовая радужка, тронутые нежной улыбкой губы и сверкающие медовые локоны… всё её нечеловеческое превосходство сливалось воедино, и со временем Диана всё меньше напоминала себя, но всё больше — неконтролируемый водоворот красок и силуэтов. Зрение никогда не возвращалось к Клоду сразу — напротив, это происходило мало-помалу, словно следуя некой заведомо заданной цепочке, как было принято в магии с самого её зарождения. Сначала во власть отдавали себя фон и наиболее ярко освещённые углы, чуть позже разглаживалась рябь, бескрайняя и оттого непокорная, а под конец сдавались уже и мельчайшие детали.       Когда зрение, как и обычно, понемногу стало приходить в норму, Клод с трудом приподнялся на локтях и, едва не уронив отяжелевший затылок обратно, аккуратно огляделся. Поверхность одного из матрацев, дутых и пружинящих под весом извечно ночующих на них императоров, заскрипела под ним так, как не скрипела никогда. Он с непривычки подорвался и, окинув взором ложе, замер в недоумении.       Кажется, работа так вымотала его, что он заснул прямо на диване.       Вообще-то Феликс частенько докучал ему своими нравоучениями: «Ваше Величество, — нудел он, — не ленитесь дойти до постели. Диваны не предназначены для сна… — После же, цитируя вслух вырезки из исследования какого-то идиота, который зачем-то предпочёл изучению маны анализ плоскостей мебели, рыцарь заканчивал свою абсурдную речь феерическим предложением: — Если Ваше Величество совершенно лишится сил — просто зовите! Я добровольно Вас перенесу!»       Конечно же, за такие ультиматумы Феликс неизменно награждался почётным настоянием пойти прочь, но всё же где-то в глубине души Клод находил заботу молочного брата трогательной. И как бы ни было противно признавать, но тот рассуждал верно: маленькие диваны вынуждали своих «жертв» принимать не самые удобные позы. Императору же амплуа жертвы было не по нраву — потому и сон на гадком диване тоже вскоре перестал вписываться в список его вкусов. Да и шея как-то после этой проклятой сидушки болела до досадного. Так что, как и советовал слуга, Клод и впрямь стал приучать себя «доходить до постели», коль не готов был на следующий день давиться заслуженной порцией хруста позвонков.       Закончив растирать одеревеневшие плечи, мужчина уселся и свесил ноги. Кровь потекла вниз, возвращая жизнь в онемевшие конечности.       В покоях было темно. Несмотря на плотную текстуру штор, кое-какой свет всё равно просачивался в спальню. Если же это не случалось, значит, время уже близилось к вечеру. Или, может, даже к ночи, что было малость странно, учитывая час, в котором Клод позволил себе прилечь. Тогда утро ещё дышало свежестью.       Император размял ломящие мышцы.       И что это он так разоспался? Уж не из-за того ли поганого сна?..       Он притих.       По ушам резануло безмятежным шёпотом.       «Живым дороги нет…» — напомнил призрак, и Клода с ног до головы пробрало таким холодом, что он даже на мгновение засомневался: был ли он жив? Или же тоскливое наваждение и поныне не оставило его?..       Сердце взвыло — затрещало, готовое в любую секунду разойтись по швам. Император вцепился в шелковистые ткани, расхлестанные на груди.       — Атанасия… — сжав челюсти, процедил он, но пустоту и мертвенную тишь помещения не сотрясло ни единым словом.       Атанасия.       Что она там делала? Зачем последовала за Дианой? Ведь её место было здесь, подле него — под его крылом, под его щитом… Его великородное имя должно было стать для неё непреклонной твердыней, столпом и опорой, за которую не пробился бы никакой недруг. Как же так вышло, что его покровительство и его хвалёная протекция не приносили никакой выгоды и, напротив, лишь вредили?       От обиды, от негодования и раздражения, император клацнул зубами и, усмирив окропившую его стынь, громогласно произнёс:       — Феликс!       Голос его не подвёл. Зато подвёл рассудок — уже после зова, на который так никто и не откликнулся, Клод вспомнил, что сам, вознамерившись чуть передохнуть, сослал Кровавого Рыцаря в Изумрудный дворец — надзирать над принцессой.       Почему-то интуиция подсказывала, что там же, в Изумрудном дворце, Клод отыскал бы не только уполномоченного слугу, но и ответы на вопросы, что столь немилосердно терзали его после встречи с Дианой.       Да, правильно. Ему стоило прямо сейчас бросить всё и отправиться к дочери. Но не ради информации о том саде из грёз. К чёрту сад!       Пока Клод своими же глазами не увидит дочь, здоровую и невредимую, на сердце у него спокойнее не станет.       К Атанасии.

***

      Душная и жаркая, комната в один миг переменилась — пропиталась инородным холодом. Из-за двери, сквозь приоткрытую щёлочку которой тянуло сквозняком, послышался знакомый голос:       — Принцесса? — прицокивая низкими каблучками, в ванную влетела обеспокоенная Ханна. — Принцесса! Вы кричали?.. — судорожно окидывая взглядом госпожу, невозмутимо наслаждающуюся водными процедурами, и пробуя воссоздать картину происшествия, служанка трясущимися пальчиками трепала юбки. — Боги… Неужели Вы ушиблись? Позвольте…       Атанасия поборола веяние неладного и, силясь предотвратить панику, разрешила себе перебить испуганную Ханну:       — Я не падала, — прокашлявшись, заявила она и ничуть не соврала. — Всё в порядке. Просто… а…       Не сумев сообразить отмазки, она замолчала. Лукас, к счастью, удачу пытать не стал и тотчас скрылся, когда заметил присутствие горничной, поэтому Ати могла врать сколько душе было угодно. Она, правда, не знала, на кой чёрт он вообще сюда запёрся, но была безмерно рада хотя бы тому, что очередной румянец — которым этот нахал из Башни безостановочно награждал её по мере проявления его, кхм, эмоций — сегодня вполне обоснованно списывался на распаренность тела. На этом же плюсы внезапного визита заканчивались.       Ни с с того ни с сего принцесса вся скривилась.       Нет, стоп. Так никуда не годится! Это ещё по какой такой интересной причине она должна была считать столь вопиющее непотребство плюсом? Чушь какая! Да если бы этот гад плешивый сидел ровно, а не гнался за новыми впечатлениями, — или что это было? — то ей и фантазировать отговорки сейчас не пришлось бы! За подобные проступки (за вторжение в личную жизнь первой принцессы, единственной дочери императора, за настоящее сексуальное домогательство, за ложь, в конце-то концов!) Лукасу полагалась казнь, не меньше, а Ати ему не только оправдание сыскала, но и великодушно простить умудрилась! Поразительно! Хотя тут вставал иной вопрос: раз всё вышло так легко и просто, была ли она действительно обижена на него?..       Ах, до чего же тернисты пути разумов, сражённых первой влюблённостью…       Изумлённая своим же поведением, Атанасия неодобрительно покачала головой. Уловив вопросительный взор собеседницы, она хмыкнула и наскоро сымпровизировала:       — Мочалка выскользнула у меня прямо из рук, представляешь? Ужас!       Когда немая пауза переступила границы нормы, принцесса конвульсивно выпалила первую фразу, сформировавшуюся в её отравленном мозгу, но чуть позже пожурила себя: ну какая мочалка? Мыло! Нужно было валить вину на мыло! Если отталкиваться от всех законов юмористического жанра или же от книжных клише, то именно мылу полагалось выскальзнуть из её мокрых рук в самый неподходящий момент! А мочалки-то тут были при чём?       «Аргх, это всё Лукас», — краснея пуще прежнего, морщилась Ати. Её начитанности обычно хватало сполна, чтобы выдумать достойную и, что важнее, правдоподобную историю для сердобольных мамок-нянек, но ум и тело, всё ещё не забывшие недавнего инцидента, совершенно отказывались мыслить разносторонне. Особенно тело. В нём, непокорном и явно претерпевшем изменения, Атанасия отдалённо чувствовала нечто невообразимое — то, с чем не могла ни поспорить, ни согласиться.       Атанасия чувствовала, точно ей, вновь одуревшей, чего-то… не хватало.       Она фыркнула и отогнала небылицы прочь.       Ханну, на удачу, причудливый ответ госпожи не удивил. Верно, за годы службы сумасшедшей императорской семейке она успела свыкнуться ещё и не с такими вещами.       — Славьтесь, милостивые боги… — коснувшись груди, с ненаигранным облегчением вздыхала она. — Если бы Лилиан узнала, что мы не уберегли Вас, принцесса, то нас всех уже ждало бы крайне суровое наказание… — будто вспомнив о чём-то страшном, девушка вздрогнула.       — Лили что, не с вами? — не поняла Атанасия.       Она, сама того не замечая, нахмурилась.       Как-то это было совсем не похоже на Лили… Не признающая вседозволенности, та никогда не бросала Ати в детстве одной, когда та принимала ванну: считала, что для чрезмерно подвижного ребёнка это было равносильно величайшей опасности. Впрочем, свежие лужи на полу вполне доказывали, что от истины она, во всех аспектах идеальная как воспитательница, ушла недалеко. Поэтому маленькая принцесса раздобыла одобрение на одиночное купание уже ближе к собственному дебюту… но и в последующие годы Лили упрямо оставалась в соседней комнате — сидела да караулила непоседливую воспитанницу во избежание возможных трагедий. Со временем этот её своеобразный ритуал прижился и вошёл в непоколебимую привычку. Но… сегодня отчего-то прервался. Отчего же?       — Она отлучилась, — отрешённо почёсываясь, вспоминала Ханна. По её виду можно было сказать, что она сомневалась, стоило ли посвящать собеседницу в подробности. Но, потоптавшись с пару секунд, она всё же выдала тайну: — Кажется, мы застали Лилиан за уборкой в Ваших покоях… В-вместе с господином р-рыцарем… — заикаясь, кое-как закончила она и покрылась крапчатой розовинкой.       Атанасия же смущения не разделила.       — Вот оно как, — с безразличием кивнула она и усмирила любопытство, бушевавшее всего мгновением ранее.       Бесконечные горничные, вечно семенящие где-то рядом, а также прочие слуги, может, и ссылались на некий непристойный подтекст, но для Ати, принимавшей любимых рыцаря и няню за родных, всё было гораздо проще и яснее. Пускай её немного и напрягал тот факт, что близкие отношения Феликса с Лили иногда оборачивались для неё боком (оказываясь рядом, эти двое чаще обычного обсуждали её скромную персону без её же ведома), но отрицать, словно между ними не царила особая атмосфера, было тягостно…       А ведь все решения относительно её личной жизни их парочка тоже обращала в советы лишь после того, как перетирала тему между собой! Вот это — уже наглость!       Точно типичный эгоистичный подросток, не довольный действиями семьи, в которых было, на его взгляд, слишком много необоснованной заботы, девушка по-кузнечьи дрыгнула коленками и тихонечко буркнула в знак безмолвного протеста.       — Раз уж я здесь, может, сумею чем услужить? — осматриваясь по сторонам, Ханна поправила размягчившуюся причёску и в повороте подмела юбкой мокрый пол. — Принцесса, куда, говорите, упала Ваша мочалка?       — Э-э…       Едва не утонувшая в своих размышлениях, Ати поёрзала. Воды всколыхнулись, и прямо ей под зад, неприятно оцарапав бёдра, тут же уткнулся посторонний комок шершавых тканей. Пощупав под собой, она заелозила на месте. Вздувшаяся тёрка карикатурно всплыла наружу.       — Ну… — Атанасия подпрыгнула и утянула ту обратно, ко дну. — Под ванну. Мочалка укатилась под ванну.       — Секундочку. Сейчас достану.       Слуга подобрала подолы и, стараясь не намочиться до необратимого состояния, принялась нагибаться.       «Пора действовать!» — дала себе команду принцесса. Пользуясь короткой заминкой горничной, она бойко выдрала из воды бедный причиндал и со всей дури швырнула его вниз. Тот шлёпнулся на плитку и, крутанувшись, заскользил по ослизлой поверхности ровно туда, где ему, следуя точно по плану хозяйки, положено было находиться.       Ханна же как раз только-только припала к полу.       — Вижу её, принцесса, вижу! — оповестила госпожу она и глубже сунулась под ванну. — Как же далеко запряталась!       «Фух, не заметила!» — обрадовалась Атанасия. Но обрадовалась, наверное, зря. Несомненно, вышло бы до неприличия неловко, если б мокрое чёрт-те что с чавканьем шлёпнулось прямо перед носом Ханны, но ещё более неловко было то, что теперь она, несчастная горничная, рисковала не просто вымокнуть до нитки, но ещё и не добраться в итоге до цели.       Ати — как и всегда, с запозданием — стало стыдно. Уж как она в детстве намучила дорогих подданных: они из-за неё и ползали, и бегали, и чуть ли не летали, когда она в порыве забрасывала игрушки выше, чем ловчилась… Должно быть, в тайне её слуги мечтали, чтобы их юная госпожа поскорее выросла.       Знали бы они, что изменится для них не многое…       — Если не удастся достать… — она беспокойно пожевала губу, наблюдая за потугами Ханны. — Оставь, не надо…       Та не сдавалась, кряхтела.       — Я почти… — настойчиво нащупывая потерянную вещь, Ханна охнула и гулко засопела. — Почти… — зашипела она и, когда наконец-то добралась до мочалки, с возгласом выскочила прочь: — Нашла!       Ошеломлённая целеустремлённостью слуги, Ати невольно вспомнила свои младенческие годы. Сложные, головоломные и не по-детски гнетущие, они были блёклы и безотрадны — такие, какие при хорошем раскладе событий настигали человека в куда более сознательном возрасте или, в идеале, не настигали вовсе. Но жизнь сложилась так, как сложилась. В те времена состав прислуги был абсолютно иной — тусклые остатки персонала Рубинового дворца, — и кидалась Атанасия не мочалками, которых у неё ныне было больше, чем звёзд на небе, а одной-единственной злачёной погремушкой… Но всё же ситуации нечто схожее меж собой да имели.       — Спасибо, — она качнула головой в знак благодарности и вопрошающе выставила ладошку.       Тёрку назад она, однако, почему-то не получила.       — Принцесса… — Ханна скуксилась. — Как-то я не уверена… Выглядит-то она чистой, но лучше я принесу Вам новую мочалку.       «Ну уж нет!» — возмутилась Ати. Это было слишком долго. Ей уже и так осточертело чужое общество. В ванную она направлялась исключительно ради уединения и отдыха, но всё выходило наоборот. И дольше она этого терпеть была не намерена!       — Нет, не надо. Всё нормально, и так сойдёт.       Не желая церемониться, она стремительно махнула кистью и, выдрав трофей из хватки опешившей слуги, оперативно утопила его, чтобы уж наверняка уберечь от чужих рук.       Горничная посмотрела на госпожу, как на нездоровую.       — Если принцесса так желает… — сдалась она и, откланявшись, покинула помещение.       Сдерживающая нервозные смешки, Атанасия в кои-то веки осталась наедине со своими мыслями.       Ну и утречко у неё выдалось! Ложась вчера во взбитую и утеплённую постель, она и подумать не могла, что следующий день для неё начнётся не мерно и гладко — не так, как завещала опытная леди Габриэлла в первых томах романтической серии новелл, — а шумно, вздорно и выматывающе. Вместо того, чтобы упиваться ленивым умиротворением и отдавать все силы на топливо для мозгового штурма, неудачнице Атанасии приходилось тратить и без того тухлые огрызки энергии на поддержание разваливающей нервной системы. Иначе говоря, на практике следовать наставлениям матёрой леди оказалось много сложнее, чем подразумевалось в теории… Хотя, может, рано было расстраиваться? Леди Габриэлла же была не единственной искусной леди в новелле: примерно столько же внимания, сколько и ей, автор уделял её дорогой подруге, любвеобильной Жозефиндрианне. А сколько у Атанасии было связано воспоминаний с этой Жозефиндрианной!..       Помнится, именно из-за неё, дерзкой и уверенной в своих желаниях, воспитанная в тисках целомудрия и непорочности принцесса, едва вступив в подростковый возраст, открыла в себе любовь к этому таинственному жанру, к женскому роману. Как-никак всё в этом мире имело отправную точку — и для Ати такой точкой стал третий том «Страстных мемуаров жены чародея», который она, заблудившись в своём же дворце, удачно заприметила в спальне одной из горничных. Обложка у тома была взрывной, вот маленькая принцесса и позаимствовала у слуги столь занимательную вещицу. Не кражи ради, нет. Лишь из естественного детского любопытства.       Приниматься за целую серию книг не с первой, а сразу с третьей части было не очень-то удобно, да и повествование, как оказалось, велось не от лица жены чародея, а от какой-то неизвестной Жозефиндрианны, которая отношения к чародею и его жене вообще не имела… а если вдруг и имела, то имела крайне косвенное — посредственное. По крайней мере, в этом томе. Тем не менее, общая история отличалась невероятнейшими детальностью и чувственностью, а потому Атанасия практически сразу увлеклась сюжетной составляющей. Чуть не лишившись зрения, она около недели — как когда-то в детстве, излагая на бумаге план по вываживанию, — устраивала ночной марафон: забравшись под одеяло, держала запретный роман у танцующего огонька свечи, пожирая каждое слово, и под веками у неё всю последующую ночь плясали черти на раскалённых углях. Над проработанностью персонажей автор тоже постарался на славу. Куртизанка Жозефиндрианна была до того живой, что принцесса порой сомневалась, не стояла ли та за её спиной, осуждающе наблюдая. И так же живо, как и смело, та описывала в своих монологах мужчин, каким случилось впустить её, мастерицу любви, мадам Блуд, в их бренное существование. Как минимум, так это преподносилось читателю. И преподносилось между тем со всеми тонкостями, о которых попавшая в ловушку романтики Ати не смела и помыслить.       Вероятно, виной тому были гормоны, по закону природы приступавшие к шальной деятельности как раз в годы, до которых Атанасия тогда едва-едва доросла, но морально легче ей от осознания этого не становилось. Всё сильнее погружаясь в текст, она на каждой странице убеждалась, насколько велика и необъятна была её любовная стагнация. В душе ничуть не ребёнок, Ати никогда и предположить не могла, что ей, уже однажды перешагнувшей порог совершеннолетия, подвернётся возможность познать конспиративные истины об отношениях двух полов, о близких связях мужчин и женщин, в столь запоздалый час. Да и истины то были… излишне смущающие.       Буквально не зная, куда себя деть, на некоторых сценах Ати приневоливала себя отбрасывать книгу прочь и переворачивалась на спину. Вся раскрасневшаяся, она продолжительно таращилась в потолок в попытках смириться с тем, что кое-какие её знания о реальности всё ещё нуждались в добротной доработке, а лучшим репетитором, как было известно, являлась жизненная практика. Вот только эта практика, в отличие от ввязывающей книги, принцессу отчего-то не влекла. Даже наоборот… отталкивала.       Поутру девичий мир, разбитый вдребезги, постепенно выстраивался обратно — возвращался в привычный вид: возобновлялись изысканные манеры, этикет, рачение о прочих светских вычурах… В мгновения передышек милая Лили предпочитала читать своей воспитаннице, пусть уже и не маленькой, сказки. И, пожалуй, любой другой подросток, очутившись на месте Ати, непременно топнул бы ножкой и заявил: он взрослый, он давным-давно перерос сказки! Однако Атанасия против отнюдь не была — для неё детские мифы превратились в отличный способ изучения обелийской культуры. А ещё она банально расслаблялась.       Нет, серьёзно, а что ещё способствовало расслаблению так же успешно, как простодушные вымыслы про принцев и принцесс? Лучше сказок дух помогал перевести разве что сон, но много спать тоже было вредно — пришлось остановиться на сказках.       Так ей мнилось… до поры до времени, пока её больное сознание не исторгнуло закономерный вопрос: что же дальше? В сказке принц зачаровывал злющего дракона, погружал его в вечный сон, спасал принцессу, заслуживал от её отца-императора благословение и благополучно женился на ней. Как и требовали негласные сказочные уставы, главные герои после жили долго и счастливо.       «И это всё?» — озадаченно хмурилась Ати. Что же было потом, после свадьбы, в этом «долго и счастливо»? Не то же ли самое, о чём рассказывала в своей откровенной исповеди потерявшая стыд Жозефиндрианна?       Принцесса уяснёно корчилась. Очевидно же! Людям их положения наследники были не просто нужны — они необходимы! Обусловливалось это определённым набором исторических и политических факторов, в которых Атанасия к тому моменту разбиралась уже достаточно умело, чтобы без особых усилий сделать вывод: она находилась в том же шатком положении, что и персонажи повести. А значит, ей и самой в один нисколько не прекрасный день предстояло испытать то, о чём похабно повествовала в романе нахальная мадам Блуд…       Нет, назвать Клода человеком старых нравов ни у кого язык бы не повернулся — вот уж кто точно плевал на все шаблоны с высокой колокольни. Но и он должен был понимать, что жизнь не вечна. Император ведь он был ответственный, и нелегкие решения принимать явно умел. Что, если когда-нибудь и судьба дочери обернётся для него одним из таких решений? Что же тогда произойдёт?       О, Атанасия выслушивала тонны девчачьих вздохов и всасывала в себя десятки женских новелл, так что она лучше кого-либо ведала, что же произойдёт.       Сначала отец подыщет ей достойного претендента в мужья. И, дoлжно полагать, на поиски он потратит гораздо больше времени, чем кажется сейчас, потому как при его пылкой любви к аристократам по-другому быть не могло — не отдавать же ему единственного отпрыска и огромную власть в лапы того, кого он ну совсем уж не выносил?.. Да, придётся её папеньке пойти на некоторые компромиссы, всё тщательно осмыслить и предусмотреть: провести расследования и собрать максимальное количество информации о потенциальном зяте, включая данные не только о его финансовом положении да родовом титуле, но и о более интимных материалах из личной жизни или каких-нибудь неказистых ситуациях из прошлого. Брачный союз — дело всё-таки нешуточное, с долгосрочной перспективой, если говорить об идеальном исходе. Но стандарты у императора всегда были и впредь тоже будут завышенные, потому мечту об идеале следовало отложить — и довольствоваться хотя бы тем, что напоминало идеал издалека и с закрытыми глазами.       После же, когда выбор будет сделан, а нудные формальности соблюдены и ловко улажены, Атанасии представят её будущего жениха на очередном светском рауте. Конечно же, юноша — или уже далеко не юноша, если не повезёт, — понадеется на устоявшиеся правила и бросится ангажировать новую знакомую; в процессе танца та обязательно отдавит ему все ноги, однако он как джентльмен тактично стерпит терзания. Но стерпит, правда, не от любви к новоиспечённой невесте, нет, а от симпатии к её завидному титулу. А потому он предложит ей встретиться ещё раз — потом ещё, ещё и ещё: на собственном балу, на чужом, на редкой охоте, за вечерним застольем… Словно призрак ночного кошмара, он станет преследовать её, пока в один миг не посватается…       Или же не наткнётся на Лукаса.       Внезапно Ати всю пробрало.       О небеса! Что она натворила?       В самом деле, как ей теперь быть? Разве она не повела себя безрассудно? Разве не предала империю? Разве не была опрометчивой, когда ответила Лукасу с тем же рвением? Пускай её возлюбленный недооппортунист и действовал по-своему, по-нечестному, но он — сто пудов! — счёл тот их незапланированный поцелуй неподдельным ответом. И неудивительно — ответом тот и был!       И что же делать?       Не заводить же ей, право, гарем? Не метаться же подобно Мессалине от огня к холоду — от одного мужа к другому?       Потирая торчащие из воды коленки, девушка измученно откинулась назад. Думы изнуряли её отчаяннее любых физических нагрузок.       И вправду… Как же она допустила эту ошибку? Размышляя о делах свадебных, она опрометчиво проморгала самую важную деталь — ту яркую, порой главную, персону, которая во всех комедиях громче остальных орала: «Протестую! Остановить свадьбу!»       Ясное дело, что без её Лукаса всё сложилось бы иначе. Атанасию ждало бы стереотипное бракосочетание: с брачным обетом, с обручальными кольцами, с уполномоченным духовным лицом и с торжественным приёмом, завершающим масштабное мероприятие. Многочисленные гости завалили бы её, невесту, поздравлениями, а суетливые слуги, относящиеся к кухне, будто то был финал их короткой совместной истории, накормили бы её блюдами, которые выходили у них лучше всего. Воодушевлённые музыканты драли бы струны на своих инструментах безбожно, и светлая зала пестрела б отплясывающими парочками чуть ли не до рассвета, пока расписную карету последней из них гнедые кони не унесли бы в дальние края. Всё было бы просто и предсказуемо.       А ныне ей на что пристало рассчитывать? Если прежде она имела предельно чёткие представления о том, к каким мукам ей следовало быть готовой, то сейчас принцесса ни чёткими, ни представлениями похвастаться не могла вообще. Нуль! Дырка от бублика — вот и всё, чем она владела!       Ощутив резкий упадок сил, Ати постепенно обмякла.       Да… Всё это было невыносимо утомляюще. От полного провала в прострацию её спасал лишь пыл воды — и то, как по-неторопливому ласково это тепло проникало внутрь её тела.       Испытывая некие нечеловеческие эмоции, она потянулась, размяла плечи, шею и… так и осталась лежать в этом положении, неестественно выгнувшаяся, с прикрытыми веками и разинувшимся ртом; через рот она вяло вбирала в себя воздух. Диковинные покалывания, схожие с жжением потоков магии, катались вдоль её конечностей струями пламени, и смак потаённого блаженства неизбежно подначил бы её пасть ничком, коль поднялась бы она на ноги. Но Атанасия подниматься не торопилась. Впервые за утро она была убаюкана неслышимой эзотерической мелодией, и та настойчиво вытравливала из её забитой гадостями головы все дурные мысли. Нечто, походившее на полудрёму, пленило её сторицей, и Ати без стыда отдалась бы ей, этой фантомной неге, если бы вовремя не заподозрила незадачу. Уж слишком всё это смахивало на…       Она вдруг осеклась.       На что?.. О чём она только что думала?       Новые воспоминания, как и те, неприятные старые, тут же смело, будто они были лишними, бесполезными, мешающими.       Когда её пульс участился до небезопасного, а кровь прилила к низу живота и забурлила, когда пo жилам потекло что-то несвойственное, чужое, а под рёбрами вспыхнули бенгальские огни, принцесса зажмурилась и задрожала. Мазнув по её губам, исписанным сухими крапинками, стон вырвался из её горла против воли, и она наконец-то догадалась, о чём её предупреждало уплывающее сознание.       Это же… это же было движение маны! Так ведь?..       Да, безошибочно! После стольких часов, убитых ради магического просвещения, не распознать столь внятных следов использования чар Атанасия просто не могла. Целых два года она напряжённо чертоломила, упорно посвящал весь свой досуг учёбе колдовству, и, пусть ей было тяжко, определённые плоды эти муки всё-таки принесли. Обучаться у Лукаса — у человека, порой не способного связать и пяти слов в более-менее доходчивое толкование, — было малоудобно, но иного выбора ей, богатой на имущество, но абсолютно бедной на знакомства, не предоставлялось: ни один придворный маг не мог составить её заносчивому компаньону даже самой малейшей конкуренции. Так и повелось — одарённый, как его называли среди прислуги, Лукас принял в ученицы не менее одарённую принцессу.       Сначала на уроках, по большей части состоящих из теории и терминологии, молодой преподаватель и его прилежная слушательница активно обсуждали основы: например, то, откуда следовало черпать энергию и как эту энергию в себе правильно удерживать, или же отчего печати складывались именно в печати, а не разлетались по воздуху в бессмысленном водовороте нечитабельных слов. Затрагивались также причины, по которым в природе образовывалась мана, и как она впоследствии влияла на человеческое тело — как влияли разносортные маны матери и отца на ещё не рождённое дитя: по какому принципу происходило смешение и какие конкретно частички с наибольшей вероятностью отпечатывались на ребёнке. То были крайне серьёзные и глубокие темы. Что удивительно, Лукас преподносил их нормальным, реально существующим языком, а не невнятным набором звуков, как это случалось во время практики. К счастью, принцессу боги наделили не только красотой и умом, но и любящей семьёй — и она нисколько не стеснялась эту семью эксплуатировать. Благодаря уже не Лукасу, но Клоду, Ати позже покорились головоломные заклинания защиты и нападения. И на нынешний промежуток времени её учителя на этом решили остановиться, чтобы она, их подопечная, закрепила уже изученный материал. Самой же Ати, напротив, не терпелось продолжить разбираться в неизведанном. Да и как тут было терпеть, когда с каждым днём она натыкалась на всё большее количество чар, о которых ещё вчера и понятия не имела?       Когда одни из таких чар застали её врасплох прямо в ванной, у Атанасии вмиг спёрло дыхание. Паника накрыла её, но не изъела безвозвратно. Уроки, отнявшие у неё столько дней, не прошли даром, а потому она, намертво вгрызшись в одну из недавних фраз наставника, уверила себя: противостоять магии, тем более незнакомой, было сложно, но вполне возможно. Раз Лукас так сказал, значит, то истина. Наверное.       Окончательно придя в себя, она сконцентрировалась — сжала всю свою силу воли в кучу и, даже замычав от усердия, вёртко разогнала загребущее наслаждение, которому так хотелось поддаться и которое почти её пленило. Магический выброс разрядом соскользнул с её пальцев. Сорвавшиеся с ноготков потоки кольнули гладь воды и, пустив вялую рябь, рассеялись, как рассеялось и действие чужого колдовства.       «Победа!» — возрадовалась Ати, однако праздновать ещё было рано.       Вцепившись в нагретый бортик, на котором осталась жалкая парочка её волосков, слипшихся и приставших к ванной, — их принцесса случайно выдрала в прыжке, — она строптиво обернулась… и замерла, не то агрессивно, не то боязливо вперив взор в человека, которого выносить здесь более была не намерена.       Выдержка её потихоньку испарялась, вместе с жаром вод улетучиваясь в никуда. Успокаивало хотя бы то, что пены было много, и она закрыла девушку до самого подбородка.       — Эй ты! — выдавила из себя Атанасия, столкнувшись взглядом с, вероятно, самым наглым парнем во всём мире.       И почему этот парень достался ей?       — Да?       — Не да-кай мне тут! А ну говори: зачем припёрся? — строго приказала ему она.       Бесцеремонно упершись на чугунные края ванны по оба плеча от Её Высочества, Лукас взирал на ту сверху вниз, в минуты передышки от творений завороженно пересчитывая задорные капельки, мерцающие в тугом переплетении её волос. Когда же она вздёрнула своё разрумянившееся личико вверх и развернулась к Лукасу передом, он, желая оказаться с ней на одном уровне, пригнулся и сам тоже сел. Сложив руки на кайме и погрузив поверх них голову, он оказался к ней намного ближе — его, уже изголодавшегося по её обществу, это устраивало.       Ати же подобные покушения на её личную жизнь не устраивали вовсе.       «Ох уж этот Лукас!» — ожидая продолжения диалога, сердито пыхтела она, силясь сообразить, что же, собственно, происходило. Лукас что, действительно ввалился в её личную купальню, ощупал, словно был её врачом — или, что хуже, законным мужем, — а теперь ещё и магией своей начал хвастаться?.. Да что с ним не так?       Она посмотрела на него в попытках обнаружить в его образе хоть грамм совести.       Вообще, со стороны он, её загадочный компаньон, чудился каким-то непривычно задумчивым и отчасти недовольным, но утверждать наверняка, какие же бесы плясали в недрах его рассудка, Ати не могла. Никто не мог — даже небось всесокрушающий телепат. И не мог, к слову, просто потому, что могущественный Лукас, стало быть, и сам лучше кого-либо умел подчинять себе чужой разум. Но был ли ему подвластен его собственный ум? Это уже интересный вопрос. Атанасия на какие угодно заначки поспорила бы, что нет — ибо как ещё можно безболезненно оправдать хронического идиота, который вёл себя ну настолько бестолково?       А никак.       — Ну и чего ты засопротивлялась? — проигнорировав приказ подруги, как-то невообразимо таинственно полюбопытствовал придворный маг. — Разве тебе не понравилось?       Ати подавилась.       — Лукас, ты рехнулся? Ни капельки мне не понравилось! Я хочу, чтобы ты ушёл. Немедленно! — выплюнула она, хотя они оба прекрасно понимали, что в одном уж она точно слукавила.       Ну да, ей немного понравилось, чего лишний раз лгать… Но не могла же она, вся из себя образцовая кисейная барышня, открыто одобрить его похабные действия? Она и так притворялась слепой, когда он творил невесть что: досаждал когда надо и когда не надо, ежедневно устраивал бардак в её покоях… а при гостях-то на её последнем балу он выкидывал такое, что и упомнить грешно! И она благородно забыла об этом! Но то, что он совершил сегодня, не лезло уже ни в какие ворота!       Колдун на её терзания лишь рассмеялся.       — Почему ты всё время отвечаешь наоборот? Это какая-то игра?       Милая родинка на его неподвижном веке весело затанцевала от выразительной мимики.       Угомонившись, Лукас в порыве горячих эмоций слегка подался вперёд; этой мелочи было достаточно, чтобы он чуть не ткнулся носом в девичью щёку. Обиженная девушка же не оценила его чудаковатых нежностей и тотчас взъерошилась — отстранилась. Одна из многочисленных горочек пены, лежавших где-то в районе её лопаток, сорвалась и, разбившись на радужные пузырики, устремилась к полу, невесомо покачиваясь на волнах воздуха.       — Никакая это не игра! — запротестовала Атанасия.       Она искренне и неприкрыто злилась. И злило её то, что её мнение, несомненно, очень важное и авторитетное, самым уродским образом игнорировалось, а о её комфорте переживал кто угодно, но не друг, который вроде как в женихи к ней набивался. Пока что жених из него выходил такой себе, второсортный, — разве женихи не обязаны оберегать своих невест? Обязаны. Лукас же, скорее, свёл бы свою в могилу. И так уже все финансы Изумрудного дворца на пустырник уходить стали… Дальше что?       Принцесса перевела дыхание.       В то же мгновение сладко-терпкий аромат, насыщенный, кое в чём навязчивый, забил ей нос, и она визгливо чихнула. Пушистые белые холмики сдуло. Ати, прежде не замечавшая за собой реагирований на пахучесть ванных принадлежностей, потёрла нос и принюхалась.       Нет, это явно не от её масел несло…       Посторонний запах, без остатка заволокший её лёгкие, не мог принадлежать искусственным веществам или бальзамам. Так пахла всего одна вещь — свежесовершённое колдовство. И не чьё попало, а колдовство непревзойдённого в своём мастерстве Лукаса. Кисловато-медовая, вяжущая, с высокими нотками ягодного амбре, его мана была величественно-неповторимой, и, стоило ей выплеснуться из груди хозяина, орошала собою всё вокруг. По какой-то причине сегодня Атанасия чувствовала клокотание его могущества глубоко внутри себя — глубже, чем когда-либо.       Она невольно втянула в себя благоухания и, налакомившись до упора, совладела над тягой придвинуться обратно.       — С чего… — забывшись, бормотала она, бездумно кусая пунцовые уста. — С чего это мне не могут не понравиться твои выкрутасы? — Ати продолжила стоять на своём.       Едва заметная полуулыбка, несколько скромная и сумрачная — хитрая, — тронула линию юношеских губ.       — Потому что это не выкрутасы, а особый вид магии, — то ли по-своему каверзно, то ли уже исключительно полоумно оповестил подругу маг.       Та поёжилась. Было в его гримасе нечто пугающее — тонкая грань между удовлетворением и безумием.       Ничего хорошего это не предвещало.       — И без тебя догадалась, — скукурузилась принцесса. — Поди уже прочь! Магии будешь учить меня на уроках, а сейчас я принимаю ванну. Сюда тебе нельзя.       Будто оскорбившись, Лукас заломил бровь.       — Эй, с ума сошла? Я не буду тебя этому учить! — совершенно не в своём стиле, он разобиженно прищурился, случайно или намеренно пропустив мимо ушей последнюю часть предложения. — Зачем тебе это уметь?       От его бестолковости Ати побагровела.       — Да мне бы хоть узнать сначала, что «это» такое! — фыркнула она. — Ничего не понимаю. Раз ты умеешь, почему не могу уметь я?       «Что за реакция?» — недоумевала она. Лукас что, жлобил свои знания? Вот же жук! И с каких это пор учителя скупятся на информацию для своих же учеников?       С другой стороны, может, оно и имело смысл: эта магия ведь была совсем не похожа на всё то, с чем прежде Атанасии приходилось сталкиваться. Вдруг данное ответвление было опасным? Да, логично… Но от этого становилось только интереснее.       Ответ Лукаса её уничтожил.       — Потому что я точно знаю, что не буду тебе изменять.       Не веря своим ушам, Ати затряслась, словно в эпилептическом припадке, и пенные бугорки затряслись вслед за ней. «Что… Что? Что??? — Ванна превратилась в вулкан, готовящийся к скорому извержению. — И-измены?»       — Какие ещё измены? Ты чё несёшь, окаянный? — задушив в себе сомнения, она разозлилась. — Как я могу тебе изменять?       Она собиралась добавить, что они с ним не пара, что изменить мог только он ей — как служащие при дворе изменяли своему повелителю, — но вовремя умолкла. Умолкла оттого, что друг тогда непременно задал бы ей вопрос: как это они были не пара? Сошлись же на том, что пара! Всё бы вернулось к прежнему зыбкому состоянию, и Ати не сумела бы этому ничего противопоставить. Так-то оно и немудрено — действительно, простыми друзьями их с Лукасом называть уже было как-то неприлично… Но это всё равно не давало этому бабуину права городить околесицу!       Лукас подзавис.       — О, так ты наконец-то смирилась? — с неким триумфом выдал он. — Тогда ладно… — и договорив, пожал плечами.       — Что «ладно»?       Атанасия еле терпела, чтобы не зарычать.       Её, такую авторитетную и влиятельную в здешних землях, возмущала их недосказанность: да в её силах было заставить этого чокнутого компаньона накатать для неё рапорт в десять страниц с детальным объяснением его мотивов и намерений! Но она, мудрая и щедрая, делать этого не стала бы — не стала бы потому, что дорожила своим немногочисленным кругом общения. Так какого дьявола Лукас, который давно входил в этот самый круг, не отвечал ей тем же? Это же кощунство и несправедливость!       Радужка Лукаса, яркая и пламенная, как небесный закат, и жгуче острая, как тёртые семечки перца, сверкнула лукавством.       — Если подтвердишь свою преданность… — облокачиваясь на бортики пуще прежнего, он вдруг залился соловьём. — Я, так уж и быть, научу тебя.       При упоминании им преданности у Ати, начавшей ощущать себя пленницей Мельпомены, резво задрожали поджилки. Сначала она испугалась, что он слышал её непристойные мысли — про свадьбы, про гарем, — но после осадила себя: быть такого не могло! Запирать на замок свои мозги она уже умела хорошо. Что же тогда понадобилось этому коварному чудищу?       Острое жжение, которое в её жизни всё больше проявлялось уже не в количестве нормы, обволокло сначала её скулы, потом достало до яблочек щёк и ужалило за кончик вздёрнутого носа. «Ну и поделом ему, этому носу!» — роптала она. Ведь из-за того, что он совался куда ни попадя, на её долю постоянно выпадали приключения. И сейчас, походу, близилось новое, потому что сделки с Лукасом никогда на одних словах не оканчивались. А теперь ему ещё какое-то подтверждение преданности подавай! Да где ж она такое возьмёт? Уж не брачный ли контракт подразумевался под этим подтверждением? Этого Атанасия подписывать не станет, пусть даже не надеется! И что там за магия такая, что для её изучения аж контракты понадобились?..       Ух, до чего же всё сложно и запутанно! Такими темпами Ати из-за стресса скоро облысеет к чертям! Пока что её бедные кудряшки спасало лишь то, что они были сплетены меж собой весьма крепко — выдрать их с корнем не предоставлялось возможности. Но руки — непослушные руки! — уже чесались.       — Договорились… — нехотя согласилась она, мечтая о том, что хотя бы эта жертва заставит компаньона оставить её в покое.       Лукас же он такой… такой… невыносимый!       Атанасия засипела от недовольства.       Ладно уж… Раз та магия была настолько редкой, то утоление любопытства того стоило. Всё равно на этой неделе занятий колдовством точно не будет — пока Ати бездельничала, у неё накопилось достаточно дел, на которые она в будущем потратит почти всё своё свободе время, — поэтому было легче сейчас согласиться без битвы. Разрулить ситуацию она попытается позже, уже на месте.       А пока…       — Тогда проваливай.       Зачерпнув пальцем пену, принцесса наковыряла слой побольше и, развернувшись к собеседнику, в своей любимой вредной манере ткнула ему снарядом прямо в нос. Тот, раненый, вмиг отскочил. Снежная тучка взбалтнулась.       — А? — скосив взор к середине, Лукас утёр рукавом растаявшую мыльную точку. — Ты чего?       Его укусил не свойственный ему тремор, и ручей мурашек, рожденный девичьим прикосновением, прокатился от места, где она тронула его, вниз по спине, по груди, по торсу — примирился только тогда, когда дрожь добралась до пяток. В районе торса пробудилось раскаленное нечто — нечто прожорливое и ненасытное, неуравновешенное и жадное.       Атанасия же хихикнула.       Теперь-то, глядя на друга, она предельно ясно видела то, что творилось у него внутри: он был откровенно ошарашен. Отчасти зардевшийся, с широко раскрытыми веками и высоко поднятыми бровями, он побеждённо куксился, а над верхней губой его, исказившейся в замешательстве, при утреннем свете блестела влажная полосочка.       — Что не так? Встретимся на уроке, — частично остывшая и подобревшая, Атанасия с намёком помахала ему и повторила: — Теперь проваливай.       — В смысле? — в помрачении продолжать талдычить маг.       Принцесса не понимала: он издевался над ней?! Что могло быть невнятного в такой простой фразе? Ей что, разъяснить ему на пальцах? Хорошо, она разъяснит.       — А ты думал, что будешь и дальше тут со мной сидеть?! — театрально ахнула она. — Ты вломился в ванную леди, Лукас. Ещё и в обуви, в уличной одежде… А это что? — заглянув за его плечо, она неожиданно увидела ряд следов из комочков грязи, которых в ванной, храме чистоты, быть не должно. — Ох, и наследил!..       Лукас, что ожидаемо, её претензий не принял.       — Пф-ф, тоже мне — ерунда какая. И это тебя так расстроило? — вернувшись к прежнему энергичному виду общения, возразил он. В тот же миг вокруг его ладоней завертелись сероватые искры и, сорвавшись, затрещали в пространстве. Месиво сию же секунду растворилось. — Пожалуйста. А одежда-то чем не устроила? Она чистая. Но, если уж Ваше Высочество пожелает, могу раздеться, — предложил он.       — Этого ещё не хватало! — Атанасия от таких предложений чуть не лишилась чувств. — Моё Высочество желает, чтобы ты немедля покинул дворец! — посчитав сказанное довольно грубым, она спешно поправилась: — Ну, или хотя бы эту комнату…       Колдуна же её замечания, верно, нисколько не задели. Он лишь посмотрел на неё, как на недалёкую, и уточнил:       — Определись уже: учиться ты хочешь или выгнать меня?       — И то, и другое, — съехидничала девушка. — Но в разное время.       Лукас моментально переменился в лице.       «Что за чушь?» — заведённый в тупик, он туповато почесал затылок.       Как-то ничего не складывалось.       Принцесса что, намеревалась заставить его обучать её этому на уроке?! Прямо там, в её гостиной, где вечно шастала её неугомонная нянька?! Да эта леди и так косилась на него с недоверием! Если она ещё станет свидетельницей таких занятий, она и вовсе его возненавидит!       Хотя беда была не столько в няне, сколько в мерах приличия…       Лукасу, может, мерещилось, но его подруга была ужасно помешана на пристойности, особенно когда заходил разговор о нахождении в чужом обществе. Это с ним наедине она вела себя как свинота — прямо как он сам, — но в окружении чопорных лордов и леди она себе ничего эдакого никогда не позволяла. А ведь её нянька была воспитана как раз такими вот господами! Учитывая все эти воодушевляющие аспекты, принцесса — логично — боялась в её присутствии даже сидеть рядом с представителями противоположного пола. А сейчас-то что изменилось? Сидеть рядом, значит, ей всё ещё было страшно, а как взаимоудовлетворяться подле прислуги — так пожалуйста?       «Странная принцесса», — в который раз вздохнул юноша. Видимо, сама Вселенная намекала ему: пришла уже пора свыкнуться с тем, что смыслить в женской психологии ему не дано. И никакой магией этого безобразия было не исправить.       — Кхм… Я не буду тебя учить этому на занятиях, — обмыслив всё, отрезал Лукас.       Всё, хорош выпендриваться! Либо здесь и сейчас, либо никогда!       — Почему? Разве у нас не уговор? — Атанасия поглядела на него, как на непрошибаемого кретина, и, хмыкнув, отвернулась. — Сам же предложил… — топорща пальцы, еле-еле просматривающиеся через безбрежные слои пены, она пыталась смастерить мыльную башенку, но у неё не вышло.       Лукас счёл это милым.       По его велению душистая пена в мгновение ока взбесилась и, ринувшись вверх, застыла в форме Изумрудного дворца.       Застыла, правда, всего на пару секунд, после чего под напором гравитации поползла вниз.       — О-о! — восхитилась принцесса. — А этому научишь? — озираясь, непроизвольно выкрикнула она.       — Этому — да.       — Ну а тому-то почему не хочешь?       «Потому что только отбитый захочет сверкать голой задницей посреди Имперского города?» — рассуждал придворный маг, но вслух говорить не стал. Отчётливо донести причину, что заставляла его упираться, на словах не удалось бы.       То колдовство, которое подруга старалась у него вызнать, было изобретено ещё в древности. Женщин, коим удалось укротить данный тип чар, величали духовными жёнами, и тогдашние законы Обелийской империи оберегали их едва ли не больше, чем императорскую семью. Лукас никогда не понимал, чем они, недоученные чаровницы, заслужили к себе такое почтение, потому как по факту то были обычные проститутки.       Магия, с помощью которой они пробились к небесам, отличалась простотой. Даже полный тупица — или неодарённая волшебница — при желании сумел бы сотворить чудо; именно «чудом» богослужители именовали тот заурядный трюк. Лукас сам на такую ересь ману предпочитал не растрачивать — ну ещё бы, он же не проститутка! — но представление о работе «чуда» имел. Суть закладывалась в посредственнейший способ извлечения маны: обычно колдуны блокировали утечку энергии, дабы почём зря не проматывать силу, но духовные жёны поступали наоборот. Оцепливая своих клиентов, они импульсивно выталкивали как можно больше маны и вливали её в чужие тела до перенасыщения. Перенасыщение, будучи неестественным состоянием для человеческого организма, провоцировало лёгкое отравление и временную остановку подачи кислорода в мозг. Если потребитель был совсем уж далёк от искусств волшебства, то для него переизбыток повышал риск кончить — кончить печально. Оттого жёны, в прошлом пережив чреду смертей клиентов, не рисковали и распоряжались маной в меру. Если такие потери, вообще, легально называть мерой…       Ощущения, кои чаровницы дарили посетившим их людям, были сродни невесомому опьянению, эйфории. Поскольку последствия не несли в себе изнеможения или привычного похмелья, глупцы не находили этому дурманящему явлению бесхитростных объяснений — и от неосведомлённости валили всё на богов. А то, что преисполненность их сознания святыней сопровождалась сексом с малознакомой женщиной, их почему-то ничуть не тревожило. Впрочем, ну и на здоровье. Они всё равно уже умерли.       Лукас к подобным махинациям, естественно, относился крайне скептически. Более того, он к этому варианту использования маны ни разу не прикладывал рук. Да и зачем ему? Не было раньше в его жизни того человека, ради которого он возжелал бы гробиться.       Да, раньше не было. А теперь есть.       Но заниматься столь откровенным похабством на глазах у няньки с сердечной недостаточностью он от этого не кинется! Ну уж нет!       Тут нужно было действовать по-иному — по-изворотливому. Ничего, однако, нового — с этой копотливой принцессой по-другому и нельзя. Если бы Лукас брезговал пускать в ход свой хитрый ум, то эта дурочка до сих пор бы шарахалась от него. А с его инициативой вон какой прогресс их настиг — они пара! Настоящая пара! А у настоящих пар принято делать друг другу приятно…       Всякими методами.       — Всё, хватит болтовни. Давай уже, я же жду.       Диалог становился всё более бессмысленным и неповоротливым. Для Лукаса то был главный сигнал — пора вершать с теорией и приступать к практике.       — Ждёшь чего? — переспросила принцесса.       — Исполняй свою долю уговора.       Маг нервно притопнул, требовательно буравя её взглядом.       — Так ты… Ты разве не передумал? — запуталась та. — И как ты себе это представляешь? Тебе не кажется, что сейчас… немного не время?       Атанасия была крайне раздражена происходящим.       Ну почему, почему он не уходит? Ей следовало прекратить эту глупую игру раньше, пока та не зашла так далеко! Теперь же она, беспомощная и абсолютно беззащитная, чувствовала, что ещё чуть-чуть — и она преждевременно впадёт в маразм. А как тут не свихнуться, когда во всём огромном дворце не было ни одного места, где она могла бы остаться в тишине, в покое — в полном одиночестве? Что это вообще за жизнь такая, когда ни в ванной, ни даже в собственном сознании нельзя побыть наедине с собой? Лукаса Ати, безусловно, любила, но его, лезущего всюду таракана, было уж слишком много. Да он даже на её письменном столе расположился, чего уж там! Ещё и голый!..       Лукас меж тем давил:       — Самое время, как по мне.       «Идиот, какой же идиот!» — то ли ругалась, то ли изумлялась девушка.       — Это же не так просто, — скрипя зубами, шипела она. Её голос был слабым, убитым, и ломался каждый раз, когда она поднимала его громкость. — Для этого нужно много времени. Месяцы, годы, а то и десятилетия… Преданность — это нечто особенное, нечто высокое. Преданность — это…       Она набрала побольше воздуха, но проникновенный монолог так и не начала.       Колдун испугался, что она, посеревшая прямо у него на глазах, вздумала снова опрокинуть его — и вместо поступков станет читать ему длиннющую лекцию на тему верности, как было тогда, с поцелуями. Но если лирическое вступление с поцелуями хотя бы было познавательным, то скучные философские темы в такой момент поднимать никак не хотелось.       — Нет, — перебил он подругу до того, как она войдёт во вкус и начнёт трещать без умолку. — Это легкотня.       — Аргх! — рассвирепела та. — Чего ты хочешь от меня, Лукас?       Её тон надорвался и треснул на завершающем слоге его имени. Юношу укололо что-то изнутри.       — Ничего сложного. Просто поцелуй меня, — с каменным лицом, на котором не дрогнул ни один мускул, понудил её он.       «И как я не догадалась? — фыркнула Ати. — Этому аборигену только одно и надо!»       Снова Лукас представление решил устроить? Снова вёл себя так, точно спутал её с цирковым медведем — таким прирученным существом в пёстром костюмчике, которого сумасшедшие живодёры за дольку засахаренного персика обязывали кататься на одноколёсном велосипеде и крутить кувырки на потеху зрителю — особенно самому юному зрителю, ещё с детской наивностью и предвосхищением наблюдающему за изумляющим зрелищем? Что за вопиющее невежество!       Ну и плевать…. Лукас не конкретизировал свои желания. А меньше деталей — меньше телодвижений. Вот поцелует она его, дурака, в щёчку, как это было в Башне, — и пускай радуется! Лишь бы отстал. А что? Он же не уточнял, куда ему поцелуй подавать.       Держась за бортики, Атанасия повернулась, и поверхность ванны скрипнула под силой её хватки.       Прошло ещё немного времени, прежде чем она окончательно расхрабрилась приступить к исполнению плана, но в последний момент всё выметнулось наперекосяк: если минуту назад ей, преисполненной задором и ликованием, чудилось, будто она вовсю пылала энтузиазмом, то теперь его, этого энтузиазма, и след простыл. Лукас, чёртов наглец, переходил все границы — мало того, что находился слишком близко, так ещё и смотрел, словно околдованный, не отрываясь, прямо ей в глаза. Неужели он действительно считал, что она была настолько смелой?.. Тогда он ошибался!       Когда минуло несколько секунд, но компаньон так и не отвёл взора, принцесса излишне явственно ощутила, как её чем-то притеснило; то был вес её стыда — хрупкого, эфемерного, — но на плечи он давил не меньше массивной наковальни. Жаль, давил не насмерть — уж больно неуютно ей было под чужим натиском.       Атанасия ещё пару раз попыталась пододвинуться, но так и не преуспела.       — А-а! Ну не могу я так!!! — съёжившись, мрачно пискнула она.       — Что не так? — беспечно вопросил маг.       Ати чуть не треснула от злости. Что не так? Что не так???       — Да не пялься же ты на меня! — едва ли не брызгая слюной, окрысилась она и, тряхнув неподдерживаемой грудью, рефлекторно сжалась.       Лукас не мог видеть её — обилие мохнатой пены облепляло её изрядно, — но под таким напором она всё равно чувствовала себя голой. Да и как тут не чувствовать, если именно в таком положении она ныне и находилась?       — М-м… — вникнув, наконец, в проблему, колдун задумчиво потёр подбородок. — Хочешь, чтоб я закрыл глаза?       Принцесса ахнула.       Это что, стоящая идея? От Лукаса? Настоящая?!       — Да! Да!!! — силясь не спугнуть и свой, и его настрой, благодарственно закивала Ати.       Правда, она также имела совесть мысленно съязвить: «А лучше вообще развернись! И уйди в другую комнату…»       Но стыдно ей за это не было. Лукас постарался: пусть она и была предельно честна, предельно серьёзна во время разговора, его, чёрствого недоумка, походу, тревожные речи лишь знатно забавили.       Беззастенчиво ухмыльнувшись, он в конечном итоге повиновался и прикрыл глаза.       — Желание госпожи — закон, — напоследок ехидно подмигнул ей он.       — Заткнись, — цокнула она.       Подождав, пока её осатаневшее сердце перестанет по-чудовищному колотиться, Ати наконец-то вкусила вязкую сласть одиночества. Ну, или чего-то около того, потому как одна она так и не осталась. Но лучше хоть что-нибудь, чем ничего.       Неплохим вариантом также была внезапная телепортация. Вариантом, к сожалению, не без минусов: когда срам прикрывала лишь быстро меркнущая пена, выбор мест для перемещения нехило сужался. Скакать голышом по шкафам в гардеробной принцесса была не намерена — мало ли, где Лили приспичит убраться? — поэтому она была вынуждена остановиться на версии с угождением Лукасу. Слава богам, то была не наихудшая…       Громко выдохнув, Ати собрала всю свою силу в кулак. Ничего страшного, убеждала она себя, она уже это делала! Осталось только быстренько воспроизвести тот подвиг с бала — и радоваться. Лукас ведь не оставит её, пока своего не добьётся, да? Чего тянуть-то тогда?       Атанасия осторожно, боясь спугнуть пробудившуюся в ней отвагу, подалась вперёд. Тень от её головы скользнула по лицу мага, отчего его приятная смущающая наружность стала менее различимой — менее смущающей.       «Отлично!» — похвалила себя Ати, хотя её заслуги толком и не было. Да и помощь от этого всё равно казалось какой-то сомнительной.       «Так, всего пара секунд… Раз, два — и всё», — не то утешала, не то повелевала себе она.       Когда морально ей стало чуть полегче, она всё же осмелела — и совершила задуманное. Плотно сомкнув веки, она проглотила вставший в горле ком и, досчитав до трёх ещё разок, насилу чмокнула друга в щёку.       Через секунду она уже вернулась в привычное положение и шумно задышала, силясь восстановить сбившееся от волнения дыхание. Что ж, страдания кончились раньше, чем она боялась.       Воронуля, на протяжении всей сцены купания мирно спавший, неожиданно проснулся и пронзительно тявкнул. Заливистый лай его отразился от стен и заполонил всю ванную.       Принцесса вздрогнула. Сначала от спонтанного звука, после — от потрясённого взгляда, которым компаньон сверлил её безжалостно.       — Согласен, — с каким-то таинственным пониманием отозвался он на зычное рычание щенка.       — Гав! — вторил ему Воронуля.       — И я о том же. Ну хоть кто-то здесь не обделён умом… — закатил глаза Лукас.       — Гав-гав! — набрехал в ответ пёс и захлопал своими тёмными, как сама ночь, глазками, масляными и с длинными ресничками. — Гав!       — Это точно… — не унимался маг.       Обескураженная, Атанасия переводила взор от питомца к его первоначальному владельцу.       Она могла только гадать, о чём же её друзья беседовали — неужто сплетничали о её обмане? Кошмар… И с каких это пор Лукас стал ладить с животными? Ещё вчера он с попугаями ссорился — они орали на него так, что горничным пришлось накрыть клетку пледом и отправить птиц спать, — а сегодня уже милуется с псом! Это нормально?..       — Ну… так что? — начала Ати и тут же съёжилась под давлением пялящегося на неё собеседника. — Всё? Мы в расчёте?       — Пф, и не надейся, — откликнулся тот.       — Ну почему? — наивно взбеленилась она. — Сам же виноват! Нужно было уточнять, куда хочешь поцелуй!       Ой, да кого она обманывала? И так же знала, что не покатит…       Но попробовать стоило.       — Да ты отца так же целуешь! — с незначительным неудовлетворимым подтвердил её подозрения Лукас.       — Правильно! — воскликнула Атанасия. — А отцу я верна! — и пожалела об этом.       Лукас стал вторым за день, кто посмотрел на неё, как на ушибленную.       — Сделаем вид, что я этого не слышал, — всхрапнул он брезгливо.       Он с отвращением поморщился. Тонкая морщина вывернулась вдоль его лба, изрезав кожу над бровями.       В уме гнойным надрывом засела путаница: как это понимать? Что это такое? Разве его принцесса не собиралась устроить семинар об идеях преданности — не собиралась в красках донести ему о весомости и достоянии верности? Её вступление, мелодичное и со столь пафосной прелюдией, наталкивало именно на эти мысли! И как тогда она, знающая цену, могла равнять детский поцелуйчик с тем важным решением, о котором они изначально договаривались? Ещё и такими глупыми аргументами бросилась прикрываться! Ну не смешно ли?       Конечно, Лукас и ранее знал, что Её Высочество выделялась своей застенчивостью — много лет он провёл при ней и за эти годы успел изучить её досконально. Он привык к тому, что в самые неподходящие моменты она бывала занудной и, игнорируя его щедрые предложения о совместном времяпрепровождении, утыкалась в свои дурацкие учебники, от которых после неизменно маялась с головной болью. Он привык к тому, как она в мгновения особого напряжения судорожно теребила кончики его волос — его это раздражало, но он никогда не смел возразить: если этот бессмысленный ритуал помогало ей укротить расшалившиеся нервишки, то он был счастлив удружить. Он привык к тому, что её круглое лицо в последние пару месяцев рядом с ним вспыхивало с той же живописностью, с какой вспыхивали свечи, зажжённые любовниками в ночи. Он также привык к тому, что от их взаимодействий она смущалась — он и сам мог оробеть, когда она набиралась неизвестной храбрости и врывалась в его личное пространство с настойчивостью духовной жены. Ко всему этому Лукас привык — всё это он принял. Но он никак не мог принять того, что она, одобрившая свой новый статус, — статус его возлюбленной! — упрямо продолжала отталкивать его так, будто друг для друга они были совершенно чужими.       Они же уже всё обговорили — теперь они пара. Официально. А для пар подобное было в порядке вещей! И как она этого не понимала? Столько книг прочла, столько лет прожила, а ума не прибавилось!       Маг вздохнул.       Ясно, опять ему придётся всё делать самому. Что ж, да будет так. Уж чему-чему, а самостоятельности он за тысячу лет научился. Несомненного, немного необычно было то, что теперь его самостоятельность выражалось в многократном попечении кого-то, кроме него самого, но и это приносило некую выгоду: как минимум, после встречи с принцессой Лукас ни разу не скучал, — не чувствовал себя одиноким.       Он верил, что оно того стоило.       Возможно, Её Высочество после этого на него страшно обидится (если не обиделась до сих пор). Ну и пусть — что ему, впервой, что ли, её капризам потакать? В конце концов, она была принцессой. Принцессой, которая, очевидно, ждала себе в партнёры принца или кого-нибудь не менее достойного. И Лукас был тем самым достойным! Вот кто из этих дутых лордов смог бы полюбить её так же, как он? Или хотя бы вполовину? Да таких лордов понадобилось бы десять... нет, сразу сто десять, чтобы сравниться с искренностью его чувств! А блёклая пародии на любовь Её Высочеству была никак не нужна, ей была нужна любовь пламенная и горячая — такая, какую ей мог дать только он, её прямодушный друг. Эх, если б она ещё не препятствовала выражению его чувств…       Лукас затих и прислушался к мане возлюбленной: ровные и безучастные, движения магии потоками спокойно катались по будуару, и тот безраздельно насыщался её приторными ароматами. По пониженной активности маны можно было умозаключить: буйная принцесса уже успокоилась. Лукасу, к слову, не было толком понятно, почему она вообще столь остро реагировала на пресные, однообразные вещи — на то, что половина Обелии творила ежедневно? Бесспорно, равнодушным он и сам не оставался и мог с уверенностью заявить, что его собственная реакция была не менее яркой, но яркой по-положительному — ему нравилось, очень нравилось! Её Высочество же вела себя так, словно ей всё это было отвратительно, и её бесконечно воротило от одной лишь фантазии о том, чтобы сблизиться с ним малость побольше. Причём это её картинное омерзение нечаянно пропадало, когда он, её преданный товарищ, своими усилиями делал первый шаг. И мана её, такая же неугомонная, как и она сама, отзывалась на его редкие касания хмельным дурманом — дурманом, сладким настолько, что от мелкого неумышленного контакта непроизвольно сводило зубы, а ресницы смачивало солёными слезами.       Нет сомнений — сегодняшний день исключением не будет.       Ах, ну как же так вышло, что эта избалованная принцесса и сама не знала, чего желала? Всё ей надо было показывать и рассказывать!       Лукас лениво перемялся с ноги на ногу и, с минуту пофилософствовав о последствиях, всё-таки сделал то, что давно было пора, — тронул свою любимую. Тронул около её чувственной шеи, около того, чего мог свободно видеть без гнусных препятствий пен, воды и прочих негодяев-заслонников. Обведя ноготком прикипевшие к её коже завитки, он вызвал у девушки течение едкой дрожи.       — Гав! — Воронуля, верно, тоже догадался о плане напарника и поддержал его идею.       Покинув свою взбитую подушечку, он в довершение махнул кудлатым хвостом и торопливо сбежал, оставив хозяев вдвоём.       — Лукас?.. — принцесса же замерла и еле слышно подала голос.       Да уж… Раз даже собака осознавала всю печальность положения, а принцесса — по-прежнему нет, то отступать явно не стоило.       Задержав дыхание, юноша сосредоточился. Как водилось среди специфических видов колдовства, при созидании его рёбра тотчас стиснуло до боли. Бок укусило. Когда Лукас бросил удерживать утечку, мана пустилась вдоль вен, застывших от безделья, — и он повелел ей неистовствовать: позволил течь в том направлении, куда ей было угодно. Магия брызнула из его груди прочь и, выскользнув с рук, разлилась.       — Лу… Лукас? — растерянно повторила девушка, но всего через секунду задохнулась.       Как и в прошлый раз — тогда, когда она тщетно пыталась расслабиться, — весь её скелет охватило глубоким слабосилием, сопротивляться которому было невозможно. Но если в тот раз ей удалось удержать рассудок, то теперь всё было намного хуже.       Пламенная страсть поцелуя — настоящего; такого, на каком настаивал её сумасбродный компаньон, — едва ли не до углей обожгла губы, будто истинное воплощение огня вспыхнуло и полилось в рот, моментально овладевая разомлевшим телом и пробуждая дремлющую внутри него чувственность. Нечто потаённое, нечто нечеловеческое, вмиг пронзило Атанасию в основе, и неведомое могущество зарычало в ней по-драконьи. Лукас вобрал в себя её влажную кожу и, прикусив, аккуратно сжал налившиеся складочки меж зубов.       Ати дёрнулась.       Ощущения вчерашнего дня, по-прежнему свежие и бодрящие, как сок исполосованной утренней росой травинки, рванули и присвоили себе всю её волю — то крохотное, но непоколебимое достояние, что с ещё перерождения, когда однажды она уснула взрослой девушкой и проснулась визгливым младенцем, подкрепляло в ней местами надламывающуюся напористость. Мышцы свело.       Забывшись, Атанасия шумно втянула воздух и так же шумно выдохнула. С выдохом она опалила жаром своего дыхания плоть над верхней губой мага. Тот не выдержал.       Пальцы его бережно сцепились вокруг девичьей глотки.       Ну, уговор есть уговор…       Правильно ли это было? Может, и нет. Честно ли? Хах, точно нечестно! Но отталкивать неизбежное и дальше больше нельзя. Лукас был готов ждать свою принцессу — он будет ждать. Однако если она никогда не додумается до очевидного, ждать ему станет банально нечего. Пусть она уже узнает! Пусть эта неукротимая девчонка наконец-то всё поймёт — пусть освободится от бурых оков нравственности и примет правду! Пусть испытает всё то же самое, что испытывал он!..       Ведь он слишком долго прожил в одиночестве, чтобы сдаться сейчас без боя.       Коснувшись трепещущей жилки, испуганно бьющейся прямо у него под мизинцем, юноша напрягся и протолкнул в паутинку сосудов возлюбленной столько маны, сколько смог без последствий высвободить за раз, выпивая весь кислород. В мозгу его тут же помутнело. Еле различимая слабость прела, проедала в нём плешь, но он старался не отвлекаться.       Нет, отвлекаться нельзя! В приоритете нынче иное: разрушить стену, разделявшую их! Намертво сравнять её, закостенелую, с землей, выжечь дотла!       Уничтожить всё, что препятствовало их связи!       Уничтожить.       Атанасия вдруг сипло ахнула. Внизу торса проклюнулось цветущее возбуждение — и чувства, которых она столь яростно сторонилась, распустились в ней повсеместно. Распустились не без труда и уже, что удивительно, не впервые. Будто иссохший палисадник, много веков назад утративший последний наливной стебель, снова зазеленел и заплодоносил.       Разорвав долгожданный поцелуй, Лукас её резко освободил. Но освобождение ей уже было не нужно.       Холодок тут же мазнул по её губам, и она инстинктивно облизнулась. То ли от переизбытка эмоций, то ли от подозрительных чар, которые друг посеял в ней, как в податливой почве, её всю, с лохматой макушки до сморщившихся пят, отчаянно зашатало, закружило, закачало из стороны в сторону, словно она только что ступила после затянувшегося сна на холодный пол покоев, остывших за длинную ночь.       — Лукас… — очумевшая, позвала она, но не для того, чтобы начать диалог.       Это был зов её сердца.       Не сопротивляясь и не возражая, Ати могла испытывать тепло тела Лукаса; его ладони, его взмокший лоб — или мокрой была она? — и пек его маны, обволакивающий каждую клеточку её организма.       — Лукас… — мямлила она. — Лукас, что это?..       — Чувствуешь? Это та магия, о которой ты так мечтала, — хрипло пояснял он, и его ломкий тон, низкий, с призвуками раскалённой стали, эхом звенел у Атанасии в ушах. — Моя мана в тебе — и с каждой секундой её будет становиться всё больше.       — Невероятно… — предавалась эмоциям принцесса.       — Чувствуешь? — уверенно допрашивал её компаньон. — Чувствуешь меня в себе?       От его откровенности Ати чуть не померла. С постижением истины она сильнее убеждалась: она уже всё — она сходила с ума!       Да что ж это было такое! Неужели Лукас ей не врал? Неужели мало ему было той запредельно откровенной позы, в какую жестокосердая Фортуна загнала её в мгновения кары? Мало ему было того, что она и так еле умилостивила своё необоримое сердцебиение? Барственный стыд, из-за обстоятельств возведённый в квадрат, грозил обглодать её рассудок, а подлый Лукас тем временем грузил её светлую голову подобными чарами?! И что это были за чары, вообще? Что за бесчестие! Уж теперь-то Атанасия понимала, почему в тот раз ей стало так невмоготу!       К слову сказать, разве это… Разве это нормально? Разве это возможно — чувствовать кого-то в себе? В любой другой день Ати уже признала бы, что это не только было алогично, но ещё и звучало как-то двусмысленно, как-то уж дюже непристойно, но сегодня она была так дурна, так беспокойна, что все вопросы каким-то чудом отходили на второй план. Хотя не должны были.       Она ведь была принцесса. Ей было не дозволено вести себя столь расхлябанно.       Принцесс испокон веков обязывали держать себя в узде.       Как бы ни было неприятно это признавать, но Атанасия, кажется, и впрямь полюбила Лукаса. А он полюбил её. Но разум, этот затёртый аристократическими повадками разум, призывал её срочно одуматься — это же было непозволительно! Это же противоречило всему, чему её учили! Где те изысканные манеры, светский этикет… Гляди, вот-вот их место займёт разврат!       Неужто волшебство на самом деле бывало таким? В глазах Ати чародейство всегда было эдаким инструментом: разящим оружием или непоколебимым щитом, железным лекарством или особым снаряжением, — по необходимости. Но какая же необходимость была в помутнении человеческого сознания?..       Атанасию оглушило. Отрадное упоение захлестнуло её по новой, и под удручающую песнь пульсирующих висков она съёжилась, раздираемая покалыванием парестезии.       Прошлое атаковало её со следующим приступом затмения. Всё вокруг окрасилось в будоражащий цвет рубинов.       Когда соединение с реальностью было потеряно, пред ней из ниоткуда появился образ прелестной длинноволосой леди. Кудри её мерцали с той же лучезарностью, что и злата в имперском казнохранилище, а глаза розовели искристым кварцем. Нежные ткани её наряда реяли, раздуваемые ветром; очертания фигуры рябили — от этого она ещё больше напоминала очаровательную лесную нимфу.       Атанасия сразу узнала в ней свою мать.       Пускай леди Диана была обычной наложницей, послушной куклой императора, не волевой императрицей, но всё же после подробных рассказов Лилиан Ати всё чаще размышляла над тем, что очень хотела бы хоть немного походить на неё. Если же верить воспоминаниям отца, её мама запомнилась всем не просто красивой танцовщицей — в первую очередь она запомнилась как прекрасный человек, о котором мечтало каждое высокопоставленное лицо и к которому заочно можно было обратиться за помощью даже в самый трудный час. Её доброта была воистину непомерна, а иноземная мудрость излечивала изувеченные души. Она была невероятной… И что бы такая женщина сказала своей непоседливой дочери? Что бы посоветовала предпринять? Одобрила бы то безрассудство, что посмела совершить её кровинка, ради которой она пожертвовала собственной жизнью? Или, быть может, наставляюще пожурила бы? Вряд ли ведь Диана была так наивна, что слепо поверила б в целомудренный контакт между двумя изголодавшимися возлюбленными…       Вот и Атанасии, пожалуй, тоже верить не стоило. В конце концов, мало какой мужчина был способен любить лишь женскую душу, нисколько не грезя о теле. И Лукас своими действиями вновь и вновь ей это доказывал.       — Лукас… — усиленно пытаясь собрать глаза в кучку, Ати сощурилась, борясь с вяжущимися в горле вздохами. — Лукас…       И Лукас откликнулся — наклонился к ней. Причудливая игра света, проникавшего в ванную сквозь тонкие занавески, напустила ужасающий контраст на его лицо: правая половина покрылась ржавой рыжиной солнца и почти что слилась с красными огоньками его радужки; левая же потемнела, погрузившись в слабую тень.       Вот-вот, ещё самая малость — и Лукас вновь прильнёт к ней, к Атанасии, вновь насытит своим теплом, и она окончательно расстанется с сознанием.       Хотела ли она этого?..       Да.       Могла ли она это допустить?       Наверное… нет.       Оставалась всего секунда — жалкая секунда, чтобы сделать выбор, предпочесть одно из двух: прогнать друга, обидеть его, отказаться от его ласк да поручить себя верности титулу или же пожертвовать ответственностью, пожертвовать положением, — без сожалению отдать Лукасу всё, что ныне имелось в ней, подставить себя под рок судьбы…       Ах, какой кошмар… Выбор, какой бы то ни был, уже стал ей отвратителен.       Выбор стал ей очевиден.       Упершись ладонями в грудь колдуна, принцесса сцепила челюсти — отстранилась и согнулась таким образом, чтобы тот не смог добраться до неё.       Придётся оттолкнуть его, уверяла она себя, но блаженный источник, ворочающийся у неё где-то под пупком, вещал об обратном. Всё верно, твердил глас здравомыслия — здравомыслия ли? — всё идёт свои чередом, всё идёт так, как должно идти. И Ати не стала бы с ним спорить, но… У её тела, её сердца, была своя правда, у её чистоплотности же — своя.       Она была молодая леди, престолонаследница великой империи, а не какой-то необузданный зверь, и слепо следовать инстинктам она себе никогда не разрешит.       — Лукас… хватит, — когда сознание отчасти прояснилось, Атанасия вцепилась в мантию компаньона и, отпихнув его, стыдливо отвела взгляд. — Я… я больше не хочу этому учиться, — глотая воздух, выплёвывала отговорки она.       От этих слов тот моментально вздрогнул — вероятно, он не был готов их услышать. Как и Атанасия не была готова их произнести. Но ведь он сам втянул её в это! Он и сам думать обязан был не меньше — так же, как и ей, ему придётся нести ответственность.       От его касаний перестал исходить странный зной. Лукас медленно убрал руки. Он был поражён.       Что?.. Хватит?! Принцесса не хочет учиться?! Да как это возможно?        Он сделал что-то не так? Использовал столь элементарную магию неправильно? Или его ласки не пришлись ей по вкусу? Что ж, не беда! — он просто попробует по-другому: тронет её в другом месте, наполнит другой силой, утолит чародейскую жажду в другом ритме… Пусть лишь даст шанс исправиться!       За что она так с ним? Были ли то санкции за его своеволие, за неповиновение — за упрямство?.. Если всё так, то принцесса его ужасно жестока! Наказания хуже и не придумаешь!       Лукас едва не застонал в голос. Тело его, отчасти опустевшее после обильных растрат маны, от таких санкций взвыло.       Он пытался, но не мог уразуметь: почему, ну почему ей не понравилось? Всё его существо, его мана и плоть, гневно скандировали: ошибки не было! Всё это ложь — провокация! Его интуиция, его чутьё, спровоцированное вполне естественным жаром и той болезненно ноющей теснотой меж ног, диктовали совсем иное: повелевали немедленно прижаться к принцессе плотнее, телом и душой сблизиться с ней так сильно, как только было возможно, — чтоб расстояние между ними навеки исчезло, чтоб вырвать с корнем пустоту внутри, чтоб их мана хотя бы на несколько мимолётных минут переплелась в одно целое.       Тогда всё изменилось бы. Изменилось в лучшую сторону.       Но не сейчас.       Сейчас уже Лукас не дерзнёт излишне настаивать, коль она так активно протестовала. Разочарование комом стояло в его горле, царапало гланды и до ломоты сушило слизистую; уныние грызло его беспощадно, но он отдавал себе отчёт: бескомпромиссность в отношении любимой могла навредить ему. Очевидно, в прошлом он бы поступил куда проще — эгоист и несгибаемый эгоцентрик, он молча заткнул бы её, оборвал все преграды и целовал так, как хотелось одному ему. Он и теперь где-то в глубине верил, что этот план был не так уж и плох, но ныне он бы не сгодился — с его помощью Лукас удовлетворил бы лишь собственные желания. А жить с осознанием, что принцесса не желала его так же фанатично, как он сам желал её, для него было подобно самому грубому оскорблению из всех возможных.       Всё зашло слишком далеко.       Ладонь Атанасии соскользнула с его груди. Румянец её скис, помутнел почти что до бордового оттенка.       Отодвинувшись назад как можно сильнее, она отсела к изголовью ванны и более не смотрела на компаньона — отвернулась, обращая полыхающее лицо к окну.       Вскоре она заполучила одиночество, о котором столько мечтала.       Почему-то оно её не радовало.       Лилиан покрыла неуёмную балду подопечной нагретым полотенцем — она всегда это делала: всегда держала ванные принадлежности над паром, чтобы после купания принцессе было уютнее в них заворачиваться. Махровые материалы сползли сначала по всклоченным вискам принцессы, позже — по кармазинным скулам, взбухшим и напитавшимся уходовыми компонентами масел. В результате её лицо полностью спряталось от внешнего мира.       От духоты и щекочущих нос ворсинок Атанасия мотнула головой и гулко чихнула.       — Вам холодно? — няня плавно помассировала её плечи, разгоняя кровь.       — Нет.       Пусть Ати отрицала, но на автомате она всё же поправила свежее платье, кутаясь в него. Теперь вместе с бархатом купания внутри неё теплилось не то избыточное пресыщение, не то пагубное истощение — как будто с этой проклятой процедурой её оставили и последние силы.       Она устало зевнула.       — Сегодня Вы принимали ванну дольше обычного… — подчеркнула Лили.       Невольно взъерошив, она промокнула мокрые волосы воспитанницы. Полотенце в кротчайшие сроки перевоплотилось в противную половую тряпку, тяжёлую и скверно пахнущую. Отложив его в сторону, женщина немедля ужаснулась:       — О Боги! Вы вся красная! Не перегрелись ли?       Обеспокоенная, она пощупала розовеющие щёчки принцессы, но, не столкнувшись ни с чем опасным, отвлеклась — тщательно свернула влажную ткань в узкий рулон и приготовила его к выносу.       Атанасия стряхнула капельки, повисшие на её подбородке.       — Не беспокойся, — вымученно улыбнулась она. — Я просто ненадолго заснула.       Обречённо вздохнув, она потеребила расправившиеся кудряшки. Они пока были сырыми и немного липли к коже, но её это не волновало — немочь высосала из неё всю энергию.       Лили по-непривычному строго нахмурилась.       — Вы плохо спите, принцесса? — с неким упрёком спросила она. Видимо, она была недовольна тем, что подопечная не уведомила её о своём недомогании. — Выглядите утомлённой. Может, мне стоит позвать лекаря?       Ати позеленела.       — Нет, всё в порядке. Просто сегодня ночью мне приснился дурной сон, — принялась отговаривать слугу она. Тратить обрывки сломленной воли на чрезмерную возню с градусником и горькими микстурами она не собиралась. А диагноз свой она и так знала лучше кого-либо. Спасибо доктору Лукасу… — Такое редко бывает, но от них никто не застрахован, сама знаешь.       К счастью, её уговоры сработали — Лили вмиг поубавила пыл и, остановив панику, погрузилась в размышления.       — Хм… — она приложила палец к губе. — На самом деле, есть то, что поможет отвести недобрые сновидения от Вас.       Атанасия поторопилась конкретизировать:       — Какое-то особое заклинание?..       Никогда прежде она не слышала о подобном колдовстве. Ей было известно о витиеватых чарах, вызывающих сны, — те, которые претворял в жизнь талантливый заклинатель. Ей было известно о чарах, позволяющих через пучину сновидений делиться воспоминаниями, — отец как-то применял их на ней, малолетней, чтобы показать почившую мать. Ей также было известно о чарах, кои связывали меж собой мыльные линии грёз нескольких разных людей и преобразовывали их в общую цепь для достижения неких целей. Но чтоб отнимать сны вовсе… Даже на словах это звучало страшно: не нужно ли было для этого даровать незнакомцам соизволение на запирание чужого разума? Ключами от своего мозга Ати раскидываться не планировала!       — Ох, что Вы! Всего-то вещица из сказок, — не переключаясь с побочных дел, Лили рьяно продолжала вести диалог. — Но благородные особы, насколько я помню, предпочитали, чтоб их маги и впрямь заговаривали этот предмет.       Расправив и встряхнув на весу ночное платье, чуть промокшее в районе ягодиц и груди — изнурённая и полусонная, принцесса плохо вытерлась, — горничная забвенное захихикала. Она выглядела так, словно пребывала в своих мыслях. И мысли то явно были приятные.       — Что же это? — забвенно поинтересовалась Атанасия.       — В дословном переводе с утерянного языка его называют Крадущим Сны, — проинформировала её няня.       «А, ловец снов, что ли? Обелийская версия?» — догадалась Ати.       На самом деле, она не ведала ничего стоящего о ловцах снов. Ей всегда чудилось, что это были какие-то скучные побрякушки с перьями, которые ничуть не заслуживали её любопытства. Здесь же, в Обелии, даже самый обычный предмет мог оказаться чуть ли не оружием массового поражения, поэтому для собственной же безопасности было выгоднее бдить.       — И что этот Крадущий Сны делает? — выпытывала у собеседницы принцесса.       — Ну, у юных леди принято вешать его над кроватью; поговаривают, будто тогда сны проходят сквозь него, как мука сквозь ситечко, и темечка спящего достигают лишь сладкие сны, — с некой ностальгией начала та. — Ночные кошмары же путаются в нитках Крадущего, точно в паутине. Поэтому в его серёдке плетение напоминает паутину.       Паутину?..       — Как-то это подозрительно… — поделилась опасениями Атанасия. — Звучит как редкий магический артефакт.       — Вовсе нет! — не согласилась с ней Лили. — Даже у меня где-то лежал личный Крадущий Сны. Помню как сейчас: моя леди мать передала мне его в день моего дебюта. Эту традицию запустила прабабушка. Она была чаровницей, — ушедшая в раздумья, она прервалась, но скоро вновь продолжила: — Думаю, и мне следовало передать Вам его ещё два года назад.       — Не надо! — Ати выкинула руки вперёд и буйно затрясла ими. — Не стоит, Лили! Это же Ваша семейная реликвия! Ещё и магическая… — она пробежалась по покоям и, устроившись у зеркала, увлеклась расчёсыванием спутанных прядей. — Поверить не могу, что у тебя в роду были маги…       Лилиан пришла к ней на помощь.       — Полно Вам, принцесса, какая там реликвия! — весело рассмеялась та, будто её принцесса выпалила полнейшую чушь. — Вы правы — я не маг. А в руках обделённого волшебным даром Крадущий — простая безделушка. Может, хоть Вам он послужит по назначению, — она провела по золотистым волнам гребешком.       Атанасия сконфузилась. Ей было неловко оттого, что Лили без угрызений совести отдавала ей столь значимую вещь, милую сердцу фамильную ценность, но и отказать она не могла, раз та настаивала. Всё-таки Лили была для неё гораздо ближе любой няни, как и она для Лили была ближе обычной девчонки-выкормыша.       — Ну… ай! — она глухо пискнула, когда гребень застрял у её виска. Горничная тут же извинилась и ласково погладила её по макушке. — Тогда… Тогда ладно.       — Хорошо, — утвердительно кинула женщина и, совершив последний взмах, убрала расчёску в ящик. — Тогда я позже сношу его в Башню и перед сном приколю к балдахину над Вашей постелью.       — Спасибо, — смущённо поблагодарила её Атанасия.       — Будет Вам!       Выдавив на ладонь текучее средство, благостно пахнущее полевыми цветами, Лили размазала его вдоль пальцев и, в довершение разобрав кудрящиеся волоски, нанесла его принцессе на кончики.       Закончив, она обезжирила замасленные руки салфеткам. Когда она справилась с мусором, то неожиданно воскликнула:       — Ох, совсем забыла оповестить! Вам пришло несколько писем, включая послание от леди Маргариты и циркуляр от леди Ирейн.       Щекочущий озноб разразился в Ати ясным весенним ливнем, и что-то тёмное всплыло со дна ей души.       — Дженнет написала?       Не поверив своим ушам, она оживлённо подскочила и, почти что вылетая из мягких туфелек, промявшихся в пятке, вприпрыжку отправилась проверять правдивость услышанного. На столике, как и сказала Лили, и впрямь покоилось несколько разнообразных писем — зелёные, розовые, голубые, подписанные и таинственно пустые, без выведенного крупными буквами имени адресанта. На самой верхушке, свесившись к плоскости стола, как раз лежали конверты от Дженнет, расписной, с тёмно-малиновыми узорами в виде сердечек, и от Елены, орнаментальный, с шипастыми салатовыми стеблями и красными бутонами — символом дома Ирейн. Остальные Атанасию не заинтересовали.       Выбрав среди объёмного нагромождения макулатуры два верхних послания, она оставила их на наиболее заметном месте. Все прочие же она убрала — в будущем они пойдут в утиль.       — Будете отвечать сейчас? — снова обратилась к ней Лили.       Ати обернулась.       — Да, — поставила няню в известность она.       Та свернула ношеные вещи и, докинув их на полотенце с мокрым банным платьем, подняла ввысь корзину — сунула в подмышку.       — Я уже приготовила для Вас перо и чернила, — лучисто улыбнулась она, с горем пополам удерживая груз в хватке.       Атанасия покосилась на стол, внимательнее оглядывая каждый примыкающий сантиметр. Лили ей не солгала: она взаправду успела всё принести.       Чудеса прямо-таки! И как ей всегда это удаётся?..       — Ах, Лили! Что бы я без тебя делала? — складывая пальчики на груди, с неподдельной признательностью пролепетала Ати.       — Всё ради Вас, принцесса, — горничная откланялась, но в этом поклоне не было ни грамма формальности. — Что ж, если позволите, не буду Вам мешать. Зайду попозже. Попробую как раз отыскать Крадущий Сны! — подмигнула она воспитаннице.       — Хорошо! До встречи, — на прощание та ей махнула.       Когда дверь за няней захлопнулась, Атанасия поспешно уселась за письменный стол. Загнанный под него, стул болезненно скрипнул под её весом.       Так, всё! Долой уныние! Ей срочно требовалось отвлечься! Общество Лукаса явно действовало на неё плохо — она вон уже перестала находить его выходки отвратительными и даже немного заскучала по нему! Да как она до такого докатилась-то?..       — Ещё и с маной теперь не пойми что… — злясь на саму себя, бурчала под нос она.       На последнем слове она против воли прикусила язык.       О нет! Она еще и разговаривать, как он, начала! Мерзость!!!       Ну всё, это закат. Хотя бы хуже уже не будет…       Убитая прискорбием, девушка снова зевнула.       Всё, хватит ей думать о Лукасе! Хватит!!! Забыть об этом поступке будет пока трудно, но и постоянно прокручивать в сознании его тоже нельзя! Она вообще считала, что им с другом полезно будет провести некоторое время порознь, вдали друг от друга — чтоб всё осмыслить, чтоб расставить всё по полочкам. И первым шагом в этом направлении пусть станет очищение рассудка!       Нужно подумать о чём-то другом, о чём-то утешительном…       Например…       О Дженнет.       Да, о Дженнет! Именно о ней! Что могло быть лучше переписки с дорогой подругой? Самое оно, чтобы отвлечься — и надолго! Интересно, кстати, о чём Дженнет, собственно, написала в своём сообщении? Её письма всегда были полны искренними чувствами и переживаниями. Уж не случилось ли чего недоброго?       Ати пробежалась ноготками по поверхности бумаги и, уже приготовившись разорвать благоухающий конвертик, вдруг остановилась.       Благоразумно ли будет приступать прямо сейчас? На ответ Дженнет она тратила много времени — старалась делиться накопившимися эмоциями с той же чистосердечностью, что и подруга. Да, правильно, всё так! Наверное, умнее будет сначала пробежаться взглядом по циркуляру от юной маркизы Ирейн и лишь после по-настоящему углубиться в длинное послание Дженнет.       — Так и сделаю! — приняла решение Атанасия и на некоторый срок оставила конверт с сердечками в покое.       Когда другой конверт, с цветочными узорами, очутился в её руках, она резво сломала печать, увенчанную распустившейся розой, и, вытряхнув послание, с головой окунулась в чтение.       Каково было её удивление — циркуляр-то был вовсе не циркуляр!

      «Желаю долгих лет жизни и процветания Обелийской империи, Ваше Высочество!       Как Ваши дела? Слышала, Ваша учёба магии продвигается с завидной скоростью, и скоро Вам не останется равных во всей империи! Правдивы ли те слухи? Если так, то я дерзну просить Вас знать меры. Ежедневно я молюсь о Вашем здоровье, принцесса, и смею надеяться, что Вы меня ещё не позабыли. В последний раз мы встречались с Вами на прекрасном балу, устроенным Их Величеством в честь Вашего шестнадцатилетняя. Клянусь Вам, воспоминания о том вечере не покинут меня никогда. До сих пор в самых сладких сновидениях я вижу Ваше пышное платье цвета морской волны и то, как мерно плыли по зале огоньки люстр, отражённые от Вашей тиары. Жаль лишь, что приём Вашего Высочества столь скоро окончился. Была бы моя воля — и я заперла бы себя в том дне на века.       С моей стороны было бы непростительной дерзостью мечтать о том, чтобы мой собственный бал, запланированный уже на следующую неделю, прошёл хотя бы вполовину так же ярко, как Ваш. Несомненно, с Вашим празднованием моё невзрачное мероприятие не сравнится и подавно, однако я всё равно была бы непомерно счастлива знать, что Вы удостоите меня, Вашу покорную рабу, присутствием в столь значимый для меня и моей семьи день. Если Вы соблаговолите принять моё скромное предложение, Ваше участие на моём шестнадцатилетии станет для меня самым ценным подарком…       Молю Вас, принцесса, простить мне мою фамильярность — ни в коем случае я не имела намерений оскорбить Вас. Всё вышесказанное — лишь плод моих эмоций. Но если они Вам претят, я отнесусь к чувствам Вашего Высочества с пониманием.       Так или иначе, смиренно уповаю на Ваш ответ, положительный или отрицательный.       С превеликим почтением,       Давняя знакомая Вашего Высочества,       Елена».

      Перечитав просьбы Елены несколько раз, Атанасия изумлённо похлопала ресницами. Столь отчаянно её ещё никуда не звали, хотя едва ли не ежечасно она получала кучи предложений от представителей разных слоёв населения. Видимо, для Елены это действительно было важно, раз своё приглашение она решила оформить именно так.       В любом случае, отказывать «давней знакомой» Ати не думала. На чужих балах она не появлялась уже давненько, а других событий, которые помогли бы ей развеяться после уплотнения потёмок в личной жизни, в ближайшее время не предвиделось.       «Вот и отлично!» — рассудила она и, не удержавшись, в который раз зевнула.       Эх, печально это, но с ответами ей всё-таки придётся повременить: пока что она пребывала далеко не в том состоянии, в каком справилась бы с написанием достойного письма. Ещё обольётся чернилами — и что тогда?..       Осмотрев стол, принцесса оттеснила чернильницу на безопасное расстояние. Наткнувшись взором на дневник, подаренный Дженнет, она преисполнилась идеей: может, набросать ей ответ на листике из него? Будет ли это уместно?.. Зная Дженнет, можно предположить, что она скорее обрадуется, чем расстроится — про её подарок помнят, им пользуются, сочтёт она. Атанасия же таким образом немного утихомирит бурю вины, разросшуюся в ней из-за осознания обратного — к сожалению, по назначению она подарок пока не использовала.       Она потыкала в записную книжку пальцем.       — О-о, мягенькая… — отметила она. — Как подушечка… — на секунду она приумолкла, после чего повторила: — Подушечка…       Ни о чём не размышляя, она толкнула к себе дневник и, расправив плечи, прилегла, подложив пружинящую обложку под ухо. Вот подремлет немного — так, всего с пару минуток — и сядет за дела.       Сон, крепкий и нерушимый, настиг её быстрее, чем когда-либо.