Томные воды

      Увесистая серьга сомкнулась в её мочке с характерным щелчком. Когда застёжка острым краем вонзилась в подушечку её пальца, Атанасия рефлекторно лизнула ранку, и кончик её языка засвербел от чрезмерной солёности. Она поёжилась. Собираться самостоятельно она уже поотвыкла.       Боль по чуть-чуть иссякла.       Где-то в углу возился полусонный щенок. Окунувшись в ночь, он разморился, задремал. Сквозь наплывы грёз он лениво зевал и в полтона тявкал, дёргая пушистыми лапками и виляя хвостом, будто учуял присутствие доброго друга неподалёку. Ати не обращала ни на его предвещания, ни на него самого совершенно никакого внимания — ей было не до того.       Увлечённая своим занятием, она уселась ровнее и, повертев головой так, чтобы аксессуары в ушах резво затанцевали, оценивающе глянула на себя в зеркало. Как бы тяжко ей ни пришлось в процессе, результат в итоге её устроил.       Наверное, она была не так уж безнадёжна, осознала она и удовлетворённо улыбнулась.       В дверь постучали.       — Входи, — не отклоняясь от своего отражения, велела Атанасия. — Ты очень вовремя, Лили.       Наступил вечер, и уже давно стемнело. Разожжённая свеча, оставленная напротив зеркала, заискрилась с новой силой, когда вслед за горничной в комнату проник сквозняк. Мрак потеснило. Волчонок активно застучал хвостом по полу, выражая радость от встречи. Правда… никого из горничных он прежде так не приветствовал.       Ати, однако, сегодня была слишком занята, чтобы отреагировать на этот нюанс.       Отлучившаяся всего на пару минут, Лилиан оперативно закончила с делами и, гулко цокая по полу при возвращении, прошлась по покоям. Весь вечер она была вдвое беспокойнее, чем обычно, — взвинченная и предельно потеющая, она с самого пробуждения носилась туда-сюда и никак не могла прекратить суетиться. Её всю трясло. Впервые она наряжала свою подопечную для выхода в свет, а потому, по её мнению, никак не имела права оплошать. Ати, конечно же, и сама не особо мечтала ударить лицом в грязь, но тревоги по столь обыденному для аристократа поводу считала лишними. Не хватало ещё, чтоб её милая Лили из-за такой ерунды слегла с нервным расстройством…       — Не переживай ты так, — посоветовала она няне. — Ты идеально со всем справилась. Осталось только тиару выбрать… — она дёрнула ящик за ручку, и тот мгновенно выплюнул поддон с двумя сияющими украшениями. — Какая из них лучше подойдёт? Вот сколько уже смотрю на них, но определиться не могу…       Принцесса пощупала обе тиары. Та, в которую было инкрустировано больше драгоценных камней, отличалась колючими контурами и, должно быть, при носке цеплялась за волосы. Другая же выглядела менее дорогой и броской — именно дорогие и броские модели числились как последний писк моды среди представительниц благородных домов, — но её мягкие очертания и общая аккуратность непроизвольно внушали доверие.       Ах… и что же тогда будет лучше предпочесть? Моду или удобства? Удобства или моду?..       Любая другая леди непременно предпочла бы моду — это естественно, но Ати умела мыслить рационально и не считала возможным не сопоставить перед долгой поездкой все последствия. Оттого она быстро перешла к анализу плюсов и минусов, но, как назло, тут же была перебита:       — Бери большую и пошли уже.       Упрёк сопровождался усталым мужским вздохом.       Очевидно, низкий голос, режущий слух как бритва, не мог принадлежать милой Лили…       Струсившая, Атанасия метнулась в сторону. Стул завизжал, когда она обернулась, и чуть не перевернулся, наехав прямо на ногу чужаку, проникшему в господскую спальню.       Ати сипло запищала. Щенок зафыркал. Чужак зашипел… и вышел на свет.       Недовольный, Лукас посмотрел на подругу с откровенным осуждением.       — Если ты пытаешься избавиться от меня таким образом, то у меня для тебя плохие новости, — раздражённо всхрапнул он.       Атанасия захлебнулась в водах пробудившейся совести. Она уже было вознамерилась всё стойко отрицать, но из её рта, наперекор логике, вырвалась очередная глупость:       — Ты не Лили, — против воли констатировала факт она.       Уж слишком её поразило то, как беспечно и безответственно она умудрилась спутать тяжёлые и шаркающие шаги Лукаса с лёгкими шажками любимой Лилиан.       — Удивительно, — колдун карикатурно сжал губы в прямую линию и закатил глаза.       — А… а где же тогда она?       — А мне почём знать? — не переставал грубить он.       Ати ничего не ответила.       В любой другой ситуации она уже отругала бы его за то, как демонстративно он перед ней корчился, но ныне она подобного допустить не могла: с момента их неофициальной ссоры прошло уже больше недели, а Лукас только-только потихоньку начинал снова с ней контактировать. И пускай конкретного конфликта между ними не произошло, Атанасия всё равно чувствовала, что была виновата: как минимум, она подорвала доверие друга… А доверие таких друзей, как Лукас, обходилось дорого.       Если же ещё учитывать и то, что он всё это время явно не считал себя обычным другом…       Она сглотнула.       Всё это слишком затянулось. Бардак, творившийся в её жизни весь крайний месяц, буквально сводил её с ума, но, право, гораздо хуже было то, что она, по природе своей вполне ответственная, всё чаще и чаще обрывала себя на поиске виноватых. Лукасу не следовало давить на неё, страдала она, словно обиженный ребёнок. Отцу не следовало так отчаянно ограждать её, Иезекиилю не следовало целовать её… и таких примеров в её ядовитом мозгу набралось бы ещё немало. Теша своё самолюбие, она вновь и вновь перекладывала обязательства на других, хотя прекрасно понимала: это ей, лично ей, как раз не следовало позволять течению беспрепятственно её нести. Ни Лукас, ни отец, ни — тем более! — Иезекииль в том повинны ничуть не были.       Атанасия подняла взгляд на угрюмого компаньона.       «Наверное, он пришёл пожелать мне удачи, — гадала она. — Несмотря на все невзгоды, он подавил свою гордость и навестил меня…» — она потупилась, но после снова вперила в него взор.       Облачённый в чёрное, он почти полностью утопал во мгле: его гладкие волосы, его силуэт — весь он, целиком, кроме нечеловечески-белого лица и кроваво-красных глаз, — словно мерк и рассыпался на невнятные частички. Отчётливо горели лишь искры алой маны, плещущейся в недрах его радужки.       Ати не смогла разобрать его эмоций.       Молчание подзатянулось.       — Ты злишься? — нашла в себе смелость спросить она.       Пальцы непроизвольно сцепились в замок. «Зря я это затеяла», — забоялась она.       Лукас нахмурился.       — Да… Я злюсь, — признался он, но уже как-то поумереннее, даже с некой задумчивостью, без враждебности.       Ногой, как и всегда, он пододвинул к себе мягкий табурет, на котором минут двадцать назад сидела Лилиан, когда плела своей подопечной косы для будущей причёски, и плюхнулся на него. Шлейф его плаща с шелестом расстелился сзади. Всё заходило ходуном. Сам же Лукас, опустошив лёгкие, облокотился на туалетный столик и выжидающе уставился на Атанасию.       Та стушевалась.       Как подросток, которого позвала строгая мать под предлогом серьёзного разговора, она недоверчиво отстранилась. Но не чересчур — так, чтобы Лукас не растерял настроя. Ей казалось, что он впервые был с ней настолько откровенен — впервые был готов обсуждать свои чувства напрямую… И она не знала, как ей стоило на это реагировать.       «Че-чего он так таращится?.. — вспотела она, ощущая, как верхний слой её несчастного макияжа постепенно плавился. — Пришёл желать удачи — так желал бы… а не вот это всё».       Она прокашлялась.       — Ты… на меня злишься?.. — для полноты картины она решила всё же уточнить, косясь на компаньона исподтишка.       Тот выгнул бровь.       — М-м… — лукаво сощурившись, он потеребил пышную косметическую кисточку, которую Чес при сборе щедро обмакнула в румяна, и, когда внезапно осознал, что весь перепачкался, раздосадованно потряс рукой. Рыжеватого оттенка пыль посыпалась на сверкающую от чистоты поверхность стола. — Нет. На тебя не злюсь, — агрессивно растирая тыльную часть ладони, умозаключил он.       Атанасия опешила. Как это — не злился? А так понаблюдаешь за ним — очень даже злился… А коли не злился, то чего ж тогда столько дней нелюдимый бродил: ни здоровался, ни прощался?..       Не заболел ли часом?       Приподнявшись с нагретого места, принцесса без задней мысли приблизилась к нему и, ласково откинув густые пряди от его лба, коснулась середины губами. Лукас вздрогнул, но не отпрянул. На ощупь его кожа не была ни горячей, ни холодной — привычной температуры, как у каждого здорового человека. Пугаться зазря было нецелесообразно.       Ещё чуть подзадержавшись в таком положении, Ати вскоре сделала вывод, что её друг вовсе хворал, — и со спокойной душой отступила.       Должно быть, раньше она никогда не позволила бы себе вытворять ничего эдакого… но за несколько минувших недель они с Лукасом так примирились, так притёрлись друг к другу, что для неё все эти действия уже не были чем-то неприемлемым. Напротив, находясь здесь, с ним, совсем-совсем рядом, она нисколько не испытывала паники или тяготящего волнения, какие испытывала тогда, в секунды забвения с Иезекиилем, — разве что под ложечкой немного сосало… А когда юный лорд подарил ей поцелуй, помнится, её всю зашвыряло, заколотило. И не от удовольствия…       От ужаса.       Ати ещё раз глянула на Лукаса. Его черты смягчились — вероятно, проявление заботы заставило его поумерить пыл. От этого в её груди разлилось приятное тепло.       Вкусив желанного умиротворения, Атанасия затаила дыхание.       Боги… И как ей всегда удавалось всё испортить? Лукас ведь столько для неё делал — не счесть тех бед, что он отогнал от неё… А она была к нему так несправедлива: неблагодарная и заносчивая, она отталкивала то, чего сама, в сущности, всегда хотела. И ведь по-настоящему же хотела! Если не хотела, то для чего дала волю Лукасу повести её к тому костру? Для чего не отвергла, когда он под покровом ночи открыл ей свою душу? Как так получилось, что она, когда наконец-то получила то, о чём не раз грезила, почему-то взяла и растерялась? Чего, спрашивается, растерялась? Всё ведь было ясно. Было ясно с самого начала!       Ати и сама не могла разжевать причуд своего поведения.       Уже давно пришла пора принять истину, журила она себя. Как принял эту истину Лукас.       Он так долго стремился донести до её ума своё влечение… а она отплатила ему поцелуем с другим. И пускай инициатором того поцелуя была не она, потакать порывам Иезекииля ей всё же не стоило: это было страшно нечестно по отношению и к Иезекиилю, и к Лукасу. Ей срочно требовалось раз и навсегда сделать выбор — обозначить границы.       Лукас больше кого-либо заслуживал честности.       Никуда не торопясь, Атанасия снова подалась вперёд и, положив руки поверх юношеских колен, оперлась на них. Ноги мага, ошарашенного переменами в настроении подруги, чуть не разъехались от неожиданности, но он вовремя напряг мышцы.       После чреды манипуляций Ати очутилась практически перед его носом.       — Лукас… — обращаясь к нему, она постаралась заранее оценить подходящие и неподходящие слова. Но в голову, как нарочно, ничего стоящего не лезло, поэтому она просто заглянула ему в глаза. — Прости меня, пожалуйста… — извинения вырвались из её глотки неумышленно, от безысходности. Стыд прожёг её целиком.       Лукас же на это хмыкнул.       — Сказал же: на тебя я не злюсь, — повторил он размеренным тоном.       Тем не менее Атанасия уловила толику неловкости в его поведении.       Радовало хотя бы то, что эта нелепая поза смущала не только её. Верно, пока её маг усердно дулся всю эту неделю, он тоже отчасти отвык от их близости, поэтому яркого доминирования с его стороны в этот раз не встретилось.       «Ну и хорошо», — рассудила принцесса.       — Лукас, послушай… — она снова потрудилась собраться, но собеседник её перебил:       — Что ты делаешь? — будто раскусив её план, он осуждающе фыркнул. — Не унижайся. Не нужны мне никакие извинения.       Отвернувшись, он поскрёб подбородок. Пыл свечи заколебался — скользнул по его надменной физиономии, и Ати всего на миг померещилось, точно на точёных скулах её преданного компаньона тотчас выступили крапинки, розоватые и небрежные, как веснушки. Но веснушки человеку даровались с поцелуям солнца, а вот робкий румянец…       Атанасия безотчётно куснула язык.       На самом деле, Лукасу было по нраву её небезразличие, сообразила она. А покоя ему не давало это его гадкое высокомерие — вот он и вертелся, как уж на сковородке. Но высокомерие не отговорка!       «Ты что, реально заднюю вздумал дать, Лукас? — рассердилась Ати. — Ну уж нет, я этого не допущу! Не сейчас!..»       Не сейчас, когда она в кои-то веки набралась уверенности, чтобы вывернуться наизнанку ради него!       — И вовсе я не унижаюсь, — заявила она громко и чётко — так, чтобы её дорогой друг уразумел: отказа она не приемлет. Однако уверенность её в ту же секунду поиссякла: — Я хотела сказать тебе… кхм… Ну… Я… Э…       Ати вдруг умолкла.       И впрямь — а что она собиралась ему сказать? Что звёзды сошлись — планеты встали в ряд? Что до неё, кукушки, наконец-то допёрло?.. Что ж, ладно. Допустим, так оно и было. А как о таком сообщать? «Лукас, я всё решила: ты — мой единственный и любимый»?! Так, что ли?       Лишь предоставив подобное, Атанасия моментально скуксилась.       Вот уж правда что — унижение! А как ещё можно было бы преподнести такую информацию? Как можно было признаться кому-то в любви, не признаваясь при этом в любви?       Да и любовь ли то была?..       Ати агрессивно замахала головой.       Хватит уже заниматься самообманом! Это любовь, любовь! Естественно, любовь! А если не любовь, то уж глубокая симпатия — определённо, не иначе! Коли не убила она Лукаса по ходу многочисленных поцелуев и прочего рода вторжений в её личное пространство, то это означало одно: его наглые притязания ей больше нравились, чем не нравились. А ещё, выходит, ей нравилось то, как крепко он хватал её за запястья там, в столице, когда боялся потерять в толпе, и как кружил под звёздами над Гранатовым дворцом, пока чуть не уронил их обоих в клумбу… Нравилось, как он после этого без спросу обглодал горемычный дворцовый садик, чтобы завалить её покои горшками с растениями, а потом был вынужден убирать всё это добро обратно, потому что у старого садовника случился приступ… И то, как Лукас видел её обнажённой, когда делился своей маной, как доводил до головокружения, игриво кусаясь при поцелуях, — это тоже ей нравилось. А ещё ей нравилось ощущать терпко-сладкий привкус его колдовства, насквозь пропитавшего каждую клеточку его тела, нравилась безопасность его объятий, во время которых он так напоминал ей отца…       Всё это ей очень нравилось.       И как бы она ни старалась свалить свои переживания на астрологию, в которую она даже не больно-то верила, или на тот костёр, якобы связавший их с Лукасом судьбы, истина была такова: Лукас — независимо от причины — ей полюбился. И полюбился не как друг или братишка, а как полноценный партнёр, на которого она могла положиться.       Вспомнив эпизод в ванной, принцесса вся покрылась мурашками.       Она полагала, что непокорному компаньону она тоже полюбилась не как младшая сестричка — нет-нет-нет, адекватные люди так свои сестёр не любили… А Лукас, к её огромному счастью, пока грань адекватности переступить не успел.       Бросив щупать юношеские коленки, Атанасия присела и, разогнав остатки гордости, с размаху хлестнула Лукаса по щекам. Зажатый с обеих сторон вспотевшими ладонями своей госпожи, заложник в недоумении захлопал ресницами.       — Лукас!.. — невольно залюбовавшаяся пышным веером ресниц, которым боги наделили её собеседника раз в десять щедрее, чем её саму, Ати снова предприняла попытку завести диалог в необходимое ей русло.       Но и этой попытке не было суждено увенчаться успехом.       — Да что тебе надо? — ошеломлённый незаслуженно полученным двойным лещом, придворный маг в сопротивлении забрыкался, не дав ей ни кончить, ни начать. — Передумала идти на этот твой бал — так и скажи. Нормально скажи! — добавил он.       В соседнем помещении, в гостиной, высоко пискнула птица. Звон качелей, ударившихся о стенки золотой клетки, донёсся аж до господской спальни, и Атанасия насторожилась: чего это там её Синька так разметалась? Быть может, из-за суеты Ханна, когда за окном стемнело, забыла её накрыть, и бедная птица чего-то испугалась? Всё-таки птички были созданиями довольно хрупкими, и ухаживать за ними приходилось с особым трепетом.       Да уж, Иезекииль неспроста выбрал в подарок именно птицу: о таком подарке попробуй запамятовать…       Вороша пагубные идеи об Иезекииле, Ати уловила в области живота странные позывы. Уголки её губ тут же окропило посторонним холодком, а у височных прядей пронеслась уже знакомая щекотка. Тот день, точно он никогда не прерывался, опять вспыхнул у неё под веками, и она почувствовала острое желание поскорее прогнать наваждение — вернуться в реальность, родную и уютную.       В ту реальность, где её ждал вредный и нелюдимый, но всё же по-своему милый ей Лукас.       Атанасия внезапно поняла, что жутко соскучилась по их общению. И хоть она всегда была склонна к рефлексии, ныне вдаваться в самоанализ её уже не клонило. Оттого она, утомившись стоять в полуприсяде, пришла к выводу, что хуже ей всё равно не будет, — и, протиснувшись меж ног Лукаса, бесцеремонно взгромоздилась прямо на него. Тот, будто по давней привычке, сразу же бросился поддерживать её за талию. Его цепкие пальцы впились под её рёбра. Принятое положение явно не почудилось ему каким-то неправильным; да и сама Ати, на удивление, неприязни не почуяла — несомненно, при таком раскладе всего полгода назад она уже померла бы со стыда, но сегодня проявления нежности не пробуждали в ней возмущения… Даже, скорее, наоборот.       Напрягаясь, она усерднее потрепала друга за щёки. Его кожа была идеальная — чистая и сияющая, без единого шрама или неровности, словно он только сошёл с экрана телевизора, по которому крутили рекламу дорогостоящих косметических средств. «Это ему от природы повезло, или есть какое-то особое заклинание?» — нечаянно озадачилась принцесса. Если такое заклинание существовало, то ей бы оно тоже пригодилось. Может, она и была принцессой, но титул, к сожалению, не спасал её от несовершенств…       Она отвлеклась.       Лукас легонько щёлкнул её по кистям, вынуждая прекратить издевательства над его скромной персоной.       — Лукас, — возвращаясь к былой теме, Атанасия прочистила горло и, надеясь, что этот раз для неё завершится успешно, твёрдо выдала: — Ты был прав!       Манипуляция сработала. Правильная поза, дополненная правильными словами, заметно приободрила придворного мага: он снисходительно кивнул, заелозил и, подсаживая свою госпожу поудобнее, в процессе подкинул её. Та скакнула, как в конском седле, и немедленно сконфузилась. От столь интимной связи внизу её торса вновь родился забвенный жар, с которым она, как ей мнилось, в той же мере столкнулась, когда принимала ванну…       Из-за нахлынувшего дежавю она инстинктивно сжала бёдра.       Возможно, она всё-таки погорячилась… Но сдаваться уже было поздно.       — Я всегда прав, — попавшись на её уловку, противопоставил Лукас. По сути своей невыносимо напыщенный, он ребячливо воодушевился, когда получил похвалу, но после вдруг притормозил и, кичливо усмехнувшись, попросил пояснить: — И… в чём же я прав на этот раз?       Атанасия еле стерпела, чтобы не разразиться вульгарным хохотом. Тень улыбки пролегла вдоль её губ.       — Ты был прав… — ведя плечами, она неуклюже смахнула кудряшку, щекотавшую торчащие из-под платья ключицы. Та в упругом прыжке ударилась о её лопатки и растеклась по спине, завитыми концами накрывая бледные костяшки Лукаса. Ати замерла. Вниз по её позвоночнику ринулся морозящий ток, и она, будто не в себе, зашептала Лукасу на ухо: — Ну… Ты был прав… Не знаю… Наверное, когда сказал, что мы пара…       Признание вышло менее убедительным, чем она планировала, — рваное, всё какое-то неполноценное и кривое…       Иначе говоря, провальное.       Стоило её речам достигнуть слуха собеседника, как Атанасия тотчас растерялась. Собеседник же зримо взбодрился. Его алая радужка, доселе спокойная и уравновешенная, в ту же секунду забурлила, как кипящий котёл, брошенный невнимательным поварёнком на огне, и вспыхнула от прилива энергии, до этого мирно дремавшей.       Ати уловила пронзительный ягодный аромат, пленяющий и дурманящий. Всё в ней переменилось.       Нахально лапая её то здесь, то там, Лукас обнял её сильнее.       — Дошло наконец? — как невменяемый, он хамовато вылупился на неё.       По широко распахнутым векам, отчего-то капельку дрожащим, было видно, как он оживился — как напускное безразличие, которое он носил вместо маски, понемногу рассеивалось, как распадалось на тлеющие крупицы его тщеславие, вскормленное и взлелеянное им самим… Атанасия оказалась прижата к нему с такой теснотой, что ей бы запросто удалось ощутить биение его сердца. И она ощутила — то было до нездорового учащено.       Лукас смотрел на неё прямо, без увиливаний, и она никуда не могла скрыться от пугающих ноток безумия, блестящих в его взоре. Великолепный запах его маны топил её. Обездоленная, она захлёбывалась в блаженном удушье, принимая страдания за наслаждение.       — Дошло… — слепо вторила ему она. Зрительный контакт действовал на неё как гипноз.       — Давно?       «Только сейчас», — зачарованная, изволила покаяться Ати, но по-детски счастливая физиономия возлюбленного сбила её с толку: раскрыв ему секрет, она, может, и не расстроит его, но и обрадует — тоже вряд ли…       Пусть верит в лучшее, решила она и принялась поддакивать ему:       — Давно, — с гротескной горячностью она вздохнула.       Лукасу подобная «откровенность» понравилась.       — Значит, ты… — почёсываясь, он старался удержать на лице максимально строгое выражение. При каждом его движении морковная клякса, отбрасываемая на его лоб пляшущей в ночи свечой, колебалась и уплывала то резко вверх, то медленно вниз. — Ты… не хотела целовать этого выродка?       Атанасия поперхнулась.       Это ещё что было такое? Не померещилось ли ей — не подвели ли уши? Или же её запудренный мозг застало помутнение?..       Она потёрла наружную область саднящей глотки.       Неужели Лукас и правда всё это время терзал себя такими глупостями? Он действительно думал, что был ей совсем уж безразличен? Думал, что она нашла свою настоящую любовь в… Иезекииле?       Кошмар какой… просто стыдоба! Беспредел!!!       — И как тебе такое только в голову пришло… — поражённо зашептала принцесса, переваривая новые знания. Услышанное было для неё столь же неисполнимо, как и деление на нуль в математике.       — А что ещё должно было прийти в мою голову, когда я увидел… — придворный маг картинно скривился, как будто он досыта наелся сочных лимонов. — Это.       — Я не знаю, но…       Он вмешался в оправдания Ати до того, как она успела завершить фразу:       — Это было самое отвратительное зрелище в моей жизни, — беззвучно плюясь, разглагольствовал он. — Клянусь, я убил бы этого уродца прямо там, на месте! Но… — Трудно было не заметить, как его носогубки налились и, остро прочертившись, понеслись ввысь. Его симпатичная мордашка, которой мог позавидовать любой популярный в поп-культуре актёр, в одно мгновение превратилась в перекошенную от ненависти рожу. — Мне показалось, что это ты ему позволила. И если ты того хотела…       — Да не хотела я этого, не хотела! — задыхаясь, Атанасия истерично заколотила друга по груди. Убийственной враждебности в его взгляде поубавилось. — Но и прогнать его я не смогла… понимаешь? На самом деле, я даже рада, что всё так вышло… — она трепетно сжалась. — Я… Ну…       — Что?       — Благодаря тому случаю я поняла, что не хочу… Ну… Как бы…       Когда буквы перестали складываться в слоги, а слоги — в слова, она порывисто отодвинулась. Комната, веками недвижимая, вдруг чудовищно завертелась, как планета вокруг своего спутника.       Что… Что же делать? Куда себя деть?       От всего происходящего Ати одолело острое желание спрятаться очень-очень глубоко — например, по самый подбородок сунуть башку в землю, как трусливый страус, или зарыться где-нибудь в поле, как крот… и остаться так навечно.       Колдун её замешательства не разделил.       — А? — озадаченно переспросил он. — Повтори. Что ты там мямлишь? Ничего не услышал.       Нужно было как можно скорее откликнуться.       — Ну, м-м… Я… Знаешь… Ну, просто… — попытала удачу Атанасия, но и в этот раз не свезло.       Лукас её мычаний не разобрал.       — Чего-чего? — брякнул он.       — М-м… Так бывает, понимаешь? Не все мысли приходят вовремя в голову и… Просто…       — Просто что?.. — не переставая напирать, он, что было лично для него необычно, проявлял крайнюю степень любопытства.       Ати взбесилась.       — Да не дави ты на меня!!! — выпалила она и она аж клацнула зубами от негодования.       На таком двусмысленном моменте останавливаться ей было ну никак нельзя — запрещено! Лукас уже и так додумал себе невесть что — чёртов мастер фантазий! Если не вразумить его сию же минуту, то может случиться натуральная катастрофа!.. Но — о небеса! — какой бы выдержкой высшие силы ни наделили её, Атанасию, даже у её терпения был предел! Что это за неуважение к её персоне? Неуважение к императорской семье, в конце-то концов! Этот обалдуй обращался с ней, как с цирковой зверушкой! Ещё бы кусочек сахарка предложил и причмокнул!..       Она зарычала. Лукас оскалился в ответ.       — Я и не давлю! — распетушился он.       — Давишь!       — А вот и нет.       — А вот и да!       — Да скажи ты уже нормально! — то ли взвыл, то ли взмолился он, и перепалка скоротечно затухла.       Как принцесса, так и её вредный маг прекрасно отдали себе отчёт: чем дольше длился этот идиотский диалог, тем меньше смысла он имел.       Пустая трата времени, подытожила для себя Ати. А ей ведь каждая секунда была дорога — вот-вот придёт пора отчалить на бал, и если у их с Лукасом беседы не будет ни конца, ни края, то ничего стоящего из этого не получится: Лукас-то для себя уже давно всё расставил по полочкам, а она, коли не последует его примеру, так и продолжит топтаться на одном месте. Ей оно разве было надо?       Набрав в лёгкие побольше воздуха, Атанасия свела брови. До невероятного красная и возбуждённая от предвкушения, она упрямо, со свистом выдавая фразу по клочкам, затараторила то, чем должна была заткнуть своего спесивого собеседника раз и навсегда:       — Я поняла!.. — от волнения прохрипела она. — Поняла, что не хочу, чтобы меня целовал кто-то… кроме тебя!       Её вмиг рот ошпарило, словно она произнесла какое-то ужасное ругательство.       Мир застыл.       Воцарилась тишина — гробовая, скрежещущая, давящая на слух и даже несколько… унизительная. И чем томительнее эта тишина нагнетала, тем страшнее становилось Ати.       «Ой… нет-нет-нет! — тут же заахала про себя она. — Зачем было так резко всё рассказывать? Что я наделала?»       Сердце её ушло в пятки. Когда разум проникся отрывками мрачного будущего, а дух занялся, во всём её теле разразился тремор, и по макушке съездило непостижимой слабостью…       Она обомлела.       Ну всё… Теперь Лукас точно будет смотреть на неё, как на дуру.       Сонный Воронуля жалобно проскулил сквозь дрёму. Это была мелодия краха.       «Моя жизнь кончена», — Атанасия уже почти поддалась разрастающейся в ней тревоге, но её драгоценный друг, будто проникшись её состоянием, вовремя остановил молчание:       — Да?.. — с подозрительным упованием, мерцающим в его глазах, он наклонился к ней. От такой прямолинейности принцессе привиделось, якобы она была голой. — Правда? Так он тебе совсем не нравится?       Толкнув её к себе, Лукас подвёл их обоих к былому положению. Она ненароком приложилась виском к его чёлке. Сквозь копну смольных волос просочилась капля пота.       — Не нравится… — ёрзая в попытке расправить замявшийся под задницей подол, Атанасия с явной неохотой подтвердила его догадку. — Совсем.       Что ж… Возможно, всё прошло не так уж и плохо, утешала она себя. Вон — полоумной её никто так не обозвал, не осмеял… Да её даже за излишнюю недальновидность не укорили! А ведь она приготовилась быть вовсю осуждённой: любой другой мужчина на месте Лукаса уже десять раз бы её отфутболил… предварительно наслав самые злые проклятия.       Лукас же предварительно проклинать её не стал. Позже — тоже. Лишь разгладил её многострадальные юбки и, откинув те в сторону, сцепил руки поверх её копчика.       Ати немного остыла. Внимание и забота подкупили её.       Натужно следя за равновесием, она из последних сил потянулась к лицу Лукаса. Пусть он и не был худ или щупл, плотными ляжками он всё равно похвастаться не мог, и Атанасия сидела на его коленях, как невообразимо толстая птица на невообразимо тонкой жёрдочке. От болючего падения её спасали только надёжные объятия, и теперь ей довольно смешно было осознавать, что ещё недавно она от этих самых объятий бросилась бы без промедления отбиваться первым, что подвернулось бы под руку. Невольно она поражалась тому, как быстро всё успело поменяться.       В одном она ничуть не сомневалась: то, что происходило с ней, ей всё-таки полюбилось. А остальное уже было не столь важно.       Всего миг — и диалог безвозвратно померк.       Лукас снова поцеловал её. Так, как целовал раньше.       Ати неожиданно поняла, что ей этого жутко не хватало.       Поддаваясь своим желаниям, она сомкнула губы. Жар, которого ей и впрямь ужасно недоставало, обволок её с макушки до пят и, крепко въедаясь в кровь, полился в самую глубь её нагого сердца. Воспоминания о поцелуе Иезекииля ещё были свежи, но с каждым мгновением они пеклись и таяли, как свежевыпавший снег, а вместе с ними Атанасию покидал и неправильный холод влаги, оставленный юным лордом на её онемевшей коже.       С Лукасом же она холода никогда не знала — ни правильного, ни неправильного.       Пыл усилился. С новым прикосновением Ати почудилось, будто она усвоила нечто безмерно сложное — то, на что у других, быть может, уходили годы исследований… Этим вечером ей открылся новый опыт — опыт сладкий, как сок из сидонийских ягод, вязкий, как кисель, и, определённо, необходимый для взрослой жизни…       Отталкивать этот опыт Атанасия более не собиралась.       В этот раз она инициировала сама. Уже много спокойнее, не боясь дышать через нос, она приникла к губам возлюбленного. С теоретической точки зрения она достаточно изучила поцелуи, но, сколько бы раз она ни пробовала те или иные приёмы, на практике почему-то всё оказывалось совершенно не таким, как она представляла.       Лукас скользнул подушечками пальцев по её скулам. Мягкие и тёплые, его касания ласково пронеслись вниз, к углам её челюсти. Ати решила, что и ей следовало бы как-то понежить партнёра, но не сообразила — как.       Что обычно в такие минуты делали героини женских романов? Как реагировала Габриэлла на тепло любимого Краспиано? Как Жозефиндрианна, облачившись в лиловую вуаль мадам Блуд, отвечала на притязания заигрывавших с ней лордов?.. Единственное, что Ати запомнилось даже лучше её собственного имени, — это наставления о том, как поступать было не надо. И, по мнению авторов любовных жанров, для женщины, затянутой в песнь любови, не нашлось бы ничего хуже бездействия. Что примечательно, бездействием она как раз ныне и занималась… и это немедленно требовалось прекратить, ведь в книгах таких безучастных леди насмешливо кликали брёвнами.       Атанасия прослыть бревном не хотела. Что могло быть унизительнее для женщины? А в её рассудке уже вовсю гремели выкрики: «Принцесса-бревно! Принцесса-бревно!» — и они буквально заставляли её лишиться ума…       Беспомощно копошась, она наобум запустила руки куда-то вглубь юношеского плаща. Дьявольски шершавый, точно с какими-то уродливыми катышками, плащ едва не оцарапал её, и Ати импульсивно вонзила пальцы меж его топорщащихся складок. Её ладони тут же провалились вовнутрь.       «Зачем Лукас надел эту дрянь?» — про себя забухтела она.       Не контролируя копящийся в ней ропот, она потеребила тесьмы завязок, болтающихся ровно под кадыком мага. Шёлковые ниточки обвили её фаланги.       Лукас обнял её, как ворон, как тень. Повеяло человеческим теплом и уютом.       Когда грудь разодрало кисловатое смородинное марево, когда свеча перестала быть свечой и превратилась в заветный костёр, ревущий на главной площади столицы, когда её возлюбленный впервые протолкнул язык меж её зубов, Атанасия чуть не взвизгнула от наплыва эмоций. Никогда прежде она не испытывала ничего подобного.       Бессознательно она дёрнула ткани загрубелой накидки — бантик, державшийся на честном слове, разошёлся, и Лукас тотчас был раздет…       Под плащом, однако, оказалась вовсе не домашняя одежда.       Отлепившись от компаньона, принцесса внезапно выпала в осадок:       — Ты куда так вырядился? — едва не ослепнув от пестрящего золотом камзола, она, не веря в увиденное, протёрла глаза.       Золота после этого не поубавилось.       Запыхавшемуся, потерявшему голову от долгожданных лобызаний, Лукасу потребовалось некоторое время, чтобы сосредоточиться вновь. Нить беседы он отыскал быстро.       — В смысле — куда? — оторопел он. — На бал.       Принцесса ничего не поняла.       — А тебя туда кто пригласил?       — Че? — опять скорчился Лукас. — Ты уже забыла? Уговор с твоим отцом, — он многозначительно изогнул бровь. — То, что на бал ты идёшь с тем, кого выберет он.       Ати стало дурно.       Должно быть, она смотрела на эту ситуацию по-другому. По её скромному мнению, Клод так поступал из-за того, что знал наверняка: жадные до власти лорды, только ощутив запах слабости, безотлагательно бросятся претендовать на роль её пассии. А потому отец, чтобы не допустить чужих ручищ к трону, решил отправить её с…       — Нет, не забыла, — ляпнула она. — Я думала, я иду с Феликсом…       — А император думает иначе.       Лукас, всё ещё взъерошенный, очень хитро улыбнулся. Атанасия почувствовала неладное.       — Приготовься, — хитро подмигнул ей он. — Вечер обещает быть весёлым.