Впрочем, так ли это важно — чьи то будут глаза? Коль будут в них сверкать драгоценные камни?
Впервые ум Сесилии озарился молитвой. Молитвой за другого человека. За плоть. Когда она закончила, отец уже приколол к балдахину прозрачный амулет с тренькающими висюльками на крепеже, и тот, будто гипнотизируя, закачался как маятник. — Крадущий Сны, — разглядывая пустую оболочку талисмана, молвила леди. — Я видела его в книге… В писаниях пророка Кроули. Навязчивое желание дотронуться до занимательной вещицы одолело её. Конечности не послушались. Секундой после она заметила, что её рот, от закостеневших уголков до обесцветившейся дуги купидона, начал неметь. — Камень Лярвы, — поправил её мужчина. — Настоящий, не жалкая подделка с рынка. Темница для души. Последние слова он проронил как-то неравномерно, точно случайно… и вмиг умолк. — Вы такими уже пользовались? — не удержалась от вопроса Сесилия. Но её вопрос был проигнорирован. Его Величество, не отвлекаясь, попрочнее приладил диковинку. Безжалостно разрывая ткани, игла вонзилась в занавески практически беззвучно, но Сесилия, подобно загнанному в угол животному, уловила нечто подозрительное. Под рёбрами кольнуло. Магия, кисло пронеслось у неё под языком. Закончив рукодельничать, мужчина снова обратился к ней: — Это камень — подарок тебе. От Хиггинсов. — От Хиггинсов? — Да. Артефакт родом из их чернокнижного прошлого. — Хиггинсы… живы? Мир опрокинулся. Всё, в чём Сесилия была столь крупно убеждена, треснуло и распалось, как хрупкий карточный домик. Как же так? Это и была кошмарная реальность? Хиггинсы, которых она столько лет жалела, по которым, едва вступила в осознанный возраст, безутешно плакала… были живы? Разве такое бывает — разве такое возможно?.. Всё это время она свято верила в то, что люди, чью фамилию она дерзнула осквернить, уже давно были казнены, что они, её многострадальные родственники, лишённые жизни, не первый год покоились в сырых землях и что им, на самом деле, были абсолютно безразличны все её паскудные манипуляции… Фантастика! Но если ситуация и впрямь была откровенно противоположна, то невинным Хиггинсам угрожала невообразимая опасность. — Я не хочу, чтобы Хиггинсы пострадали, — еле шевеля губами, фанатично залопотала умирающая леди. Всё её естество агрессивно воспротивилось той ужасной несправедливости, которую она натворила сама, без чьей-либо помощи. Мужчина пристроился на край кровати. — Что с ними может случиться? — отнюдь не так, как всегда (отнюдь не строго, не властолюбиво, не двояко — так, будто его место заняла неведомая тень), он отчего-то вдруг весь преисполнился заботой. Его тёплая, почти что горячая ладонь, которая со дня их знакомства всегда была холоднее льда, ласково легла поверх девичьего лба. Улыбаясь, Его Величество заправил серебряную-золотую прядку за ухо обескураженной девушки, и в ту же минуту на его щеках прочертились обаятельные ямочки. Сесилия немедленно вспомнила, кто ещё носил на своём лице такие же чудесные ямочки, и это воспоминание породило в ней злобу, обиду… Нежность отца, однако, скоротечно укротила её разбушевавшийся нрав. — Ты забыла? Хуаль — обособленная и закрытая страна. Хиггинсы давно устроились здесь, и им ничего не угрожает. Не потому ли твой выбор пал именно на Хуаль? Сесилия тут же забыла обо всём вокруг. Или, вероятно, её мозг просто-напросто прекращал активную деятельность. — Когда Вы отмените закон о запрете чёрной магии… Хиггинсы смогут вернуться? Смогут же? — Когда придёт час, я дарую им амнистию, если ты того пожелаешь. — Я пожелаю… Непременно пожелаю… — мечась в бреду, клялась всему свету Сесилия Хиггинс. — Для тебя это так важно? — Важно… Это важно… Так важно!.. Это будет справедливо… — Да будет так. На том диалог завершился. Сесилия Хиггинс — та, что не жива; та, что не мертва, — на восемнадцатом году жизни предалась вечному забвению. Никто не мог сказать наверняка, сколько Его Величество просидел у изголовья — безусловно, не безразличной ему — леди. Он хранил молчание и, судя по его внешнему виду, много размышлял. Одна из служанок, обхаживавших ослабевшую госпожу, когда застала его таким, неимоверно испугалась за его душевное здоровье: ей померещилось, будто в безумстве от горя он бросился беседовать с самим собой… — Попрощался? Нелепость какая… Кто ты: император или наивный юнец? Поднимайся! Из-под его ботинок повалил и заклубился пар. Исподволь его облик затянуло коралловыми туманами. Помещение заполонило потом и кровью. — Она так похожа на свою мать. Те же волосы, та же мимика… Природа постаралась на славу. Подумать только, если бы не отец — всего этого могло и не быть. Долгих лет жизни и процветания Обелийской империи и императору Эйбуму… Измождённый полувздох вырвался из его груди. Позже мужчина целиком переменился и не своим голосом процедил: — Только не говори мне, что привязался к ней. Я намеревался вернуться Галатею во дворец по окончанию беспорядков, коли ты забыл. Сейчас жалею лишь о том, что благие вести дошли до нас столь поздно. У меня было всего шесть лет… Но и то — весомый срок. Для человека. Для человека. Для родителя. Вздор! Это не ребёнок, это ошибка. Твоя ошибка: что ни образец, то — позорище. Этот, правда, ещё — хоть куда ни шло. Пусть и прожил не больше собачонки. О втором и вслух поминать стыдно!.. Приблизившись к леди, он погладил её по щеке. — Отдыхай. Отдыхай и наслаждайся мирный сном. Мы встретимся вновь. Опять ты за своё? Я не позволю тебе напрасно переводить сосуды. Какой в том толк? Образец упущен — эксперимент провален. Прекращай заниматься ерундой и вставай. Заклинаю тебя: вставай! Вставай! Не вынуждай меня применять силу. Как прикажешь. А ты подожди немного… Агнес. Туманы оперативно развеялись. Когда молоденькая горничная разболтала о подслушанном остальным девочкам, ей ничуть не поверили. Однажды заполучив титул неблагодарной лгуньи, она уже никогда не смогла сыскать уважения среди коллег. Господин же после тирады медленно встал. Окинув взором бездыханное тело леди, он снял с балдахина оживившийся камень, удивительно яркий, пестрящий ежевичными искрами, словно пульсирующий, как бьющееся сердце, и нерасторопно покинул здание. Впредь он в тех краях более не появлялся.***
По-девчачьи тоскливо поджимая губы, Лилиан проглотила всю боль, которая копилась в ней на протяжении целого дня, и, вскидывая ажурный платок, махнула удаляющемуся экипажу на прощание. Ну и сцену она тут устроила, поражалась она самой себе. Вроде уже была взрослая женщина, при дворе состоялась, а вела себя так, словно только-только вышла замуж и от несчастной доли отправляла молодого мужа на войну… Она покачала головой. Чего это она раскисла? Конечно, взросление её милой принцессы — тема довольно-таки трогательная… однако это было неизбежно. Каждая женщина, как завещала Триединая богиня, должна была познать три этапа в своей жизни: девы, матери и старухи. Принцесса не могла вечно оставаться дитём. Пора было и ей взойти на следующую ступень — обратиться прелестной девицей, пляшущей на балах и готовящейся к периоду цветения, к замужеству. И Лилиан не имела совершенно никакого права мешать естественному процессу. С учётом же бесконечных знаков, которые она последние пару лет вновь и вновь улавливала в общении принцессы с придворным магом, в её мозг невольно закрадывались подозрения, словно Её Высочество уже постепенно приближалась ко второй ступени женского предназначения — и не шажками, как это было принято у гордых леди, а летящим галопом… Горничная растёрла закоченевшие кисти и, лишь к кончикам пальцев снова прилила жизнь, сунула платочек в карман белого фартука. Всё это казалось ей странным… Но не в её силах было того исправить. Раз уж даже Их Величество благословили сего партнёра, то чего уж тут было говорить? Небеса наделили господина колдуна впечатляющей наследственностью — могущественным даром, внешней привлекательностью и, что немаловажно, отменным здоровьем, — но при этом обделили всепоглощающей корыстью и жадной семьёй, которая в теории могла бы претендовать на власть… Так мало этого — он ещё и принцессу столько лет защищал! По доброй воле защищал, по желанию! Быть может, даже по любви… Чем не идеальный вариант? Если уж кому император и доверял свою дочь всецело, то её компаньону и сэру Робейну — с этим было не поспорить. Правда, в политическом плане в роли жениха принцессы намного выгоднее смотрелся бы юный отпрыск дома Альфиус (он и сам не раз намекал принцессе на свои намерения — то подарками, то визитами), но император всегда, сколько Лилиан была с ним знакома, питал к этой фамилии особую ненависть. Непонятно, правда, за какие грехи… Но не им, слугам, о том было судить, не им. Лили поглядела на Феликса. Устроившись по левое плечо от неё, он тоже махал исчезающей карете, пока та не начала напоминать плоскую золотую точку. Перестать натянуто скалиться он позволил себе только после того, как убедился, что принцесса Атанасия его точно не видела. Лили сразу обратила внимание на то, как бледен и нем он сегодня был. Когда его лицо исказилось в несказанных страданиях, она, расчувствовавшись, невесомо стиснула его костяшки. Сэру Робейну было тяжелее всего, рассеянно охала она. Он столько лет верно сопровождал принцессу, берёг её и опекал, а теперь и он тоже был вынужден отпустить Её Высочество в свободное плавание… Эх, прошла эпоха — кончилась идиллия… Лили сострадательно воззрилась на него. — Наша принцесса стала такой взрослой, — с отцовским трепетом поделился переживаниями он. Его голос засипел и треснул, как дрова, подкинутые холодной ночью в распалённый камин. — Да… — Лилиан согласилась с ним. — Она уже совсем большая… — Как бы трудно нам ни было этого признавать… Рыцарь и няня синхронно вздохнули. В холле, кроме них, к тому моменту никого не осталось. Другие слуги, минуту назад ещё кучковавшиеся у парадного входа — дабы откланяться и пожелать Её Высочеству удачи, — шустро убежали, стоило экипажу достигнуть первого поворота. Из-за подготовки госпожи к балу Изумрудный дворец изрядно подзагрязнился, а оттого у придворных скопилось слишком много дел — и эти дела им нужно было реализовать до того, как напудренная-напомаженная принцесса возвратится домой и потребует согреть воду для принятия ванны и взбить чистенькие подушки в её опочивальне. То бишь работать предстояло опрометью. Пустота первого этажа, на котором всегда активно толпился народ, звенела неуютом. Было непривычно. — Полагаю, Вы направляетесь в гостиную принцессы? — разбавляя неловкость, предположил Феликс. — Скоротаете часы за вязанием? Лилиан открестилась. — Нет-нет. Боюсь, не сегодня. Я же пообещала принцессе достать Крадущий Сны… Раз уж выдалось свободное времечко, попробую поискать, — поделилась планами она. — О, так Вы собираетесь навестить бывшие покои леди Дианы? — Да… — она вздрогнула. — Придётся. Но сначала мне понадобится найти ключ, — она похлопала себя по бокам, словно ключ по волшебному велению мог там появиться. Естественно, этого не произошло. — Эх, даже предположить не могу, где же он может быть… Феликс отчего-то хихикнул. — Кажется, я могу Вам помочь. Настойчиво покопавшись во внутренней части форменного пиджака, он извлёк из-за пазухи ключ размером с две фаланги и, явно чем-то воодушевлённый, играючи им повертел. Связка, болтавшаяся ниже, на большом ржавом кольце, звонко брякнула. Лилиан не поверила своим глазам. — Это же… он? Ключ от покоев императрицы?.. — честно удивилась она. Она-то предвкушала долгие и сложные поиски, но проблема, которая так её тревожила, иссякла в одно жалкое мгновение. — Где же Вы его достали? — У меня ведь тоже есть свои связи, — тихо и очень по-доброму рассмеялся Феликс. — Это было не так уж и тяжело. Его Величество всё сделает ради своей дочери — пойдёт на любые жертвы. — Вы, несомненно, правы, но… Пока собеседница тщетно силилась собраться с мыслями, он вложил ключик в её раскрытую хватку. Её ладонь оказалась сморщенной и потной, как при затяжной лихорадке. — Пожалуйста, — он сжал её кулак так, словно пытался скрыть их тайну от посторонних. Не сумев справиться с эмоциями, Лилиан искренне запричитала: — Боги… И чем же теперь мне Вас отблагодарить? Как же нам повезло, что Вы у нас есть… Как же повезло! Рыцарь покраснел. — Ну что Вы… Помощь Вам — наивысшее удовольствие для меня! Лили посмотрела на него ошарашенно. Тогда до него дошло, что он только что сказал. — Помощь Вам… с принцессой, конечно же! — немедленно исправился он, когда щёки безжалостно ошпарило, а лоб покрылся холодной испариной. Пронесло… Эх, ещё бы реплика — и их дружеские отношения бесповоротно были бы разрушены! Он растерялся. Истерично начёсывая взъерошенный затылок, он всё норовил сказать что-то ещё, но фразы, как назло, не вязались. Лучшим решением было замолчать, чтобы не выдать новых глупостей, догадался он — и тотчас стих. Какой был толк в том, чтобы целенаправленно себя закапывать? Феликс помнил — он просто не мог не помнить, — как госпожа Лилиан сторонилась мужского общества на всех светских приёмах. Да, это было давно, и быт её с тех пор перевернулся с ног на голову, но, пусть годы людных раутов и канули в Лету, госпожа Лилиан осталась всё той же госпожой Лилиан. И она наверняка отдалилась бы от него, от остолопа Феликса, если бы сочла хоть одно из его действий двусмысленным или, что ещё хуже, навязчивым. Выслушав его оправдания, женщина смущённо кивнула: — О, вот как… — и отвела взгляд. — Что ж, я буду рада, если Вы присоединитесь к поискам… — почему-то немного грустная, она отстранилась и без причины стала разглаживать без того идеально выглаженные шторы. — Ради принцессы, разумеется. — Ради принцессы, — вторил ей Феликс. Сколько-то они ещё постояли вдвоём у входа, потерянно потоптались и, разровняв шторы, ощупали всё составляющее подоконников. Ни Феликс, ни Лили не знали, сколько же они так прослонялись, но в итоге они оба образумились и бросили маяться дурью: как и более мелким слугам, им было необходимо поспеть до приезда принцессы. Путь лежал в Гранатовый дворец. Именно там, в Гранатовом дворце, в покоях, в которых, как гласили обелийские устои, должно было спать императрице, провела конечный год своей жизни леди Диана — императрица, никогда не примерившая короны. Его Величество поселил её рядом с собой после страшной трагедии: на неё, его любимицу, было совершено жестокое покушение, в результате которого она потеряла их первого ребёнка. Как часто бывало в похожих преступлениях, подозрения незамедлительно пали на других наложниц, соперниц леди Дианы, и император — за неимением прочих доказательств — уже был не против молча расправиться с ними… но не стал. Едва оправившись, его Диана смело заявила: обидчика среди обитателей Рубинового дворца она прежде не видела, а значит, остальные женщины вины не несли; в тот ужасный период казни завершились, не начавшись, а пострадавшую Диану утаили под крылом Его Величества. Прогулка получилась недолгой. Гранатовый дворец располагался в непосредственной близи от Рубинового, и, пересекая богатое цветочное поле, которое даже под покровами ночи не переставало радовать глаз, Лилиан с любовью отмечала, как теплы и незабываемы были те дни, когда она, ещё чуть ли не юная, отдыхала здесь по утрам с сонной принцессой. Цепляясь взором за отдельные кусты, она представляла: тут они с маленькой принцессой когда-то играли в прятки, а там — устраивали пикник, когда Её Высочеству исполнилось шесть полных лет… О, а вот на этом камне восьмилетняя принцесса как-то раз изловила большущую бабочку с фиолетовыми крылышками! Они с Ханной и Чес потом посадили её в банку с дырявой крышкой, и красавица-бабочка умудрилась сбежать, пока принцесса наслаждалась послеобеденной дремотой… Да… Дивные выдались деньки. И они, уже далеко не свежие, были столь насыщены и лучисты, что порой затмевали даже настоящее. За рассуждениями о прошлом километры пролетели незаметно. Лили не успела прийти в себя, как уже очутилась у места назначения. Вот и оно… Родовое имение истинных властителей Обелийской империи. Никому не дозволялось являться сюда без приглашения. Лилиан сглотнула. Никому. Никому!.. А она явилась. Величественный, но по-царски скромный, Гранатовый дворец принял её с безразличием и безлюдностью. Ничего не изменилось с тех пор, когда Их Величество в последний раз просили её на аудиенцию; лет эдак десять назад она, следуя Их приказу, привела Её Высочество на встречу с отцом, и он официально признал малышку-принцессу своей дочерью. Разнежившейся няне не терпелось поскорее утащить свою подопечную обратно: как тогда, так и сейчас глухая уединённость здешних коридоров была так невыносима, что им могло позавидовать любое кладбище, — не самое лучшее прибежище для детей… Но непоседливая принцесса и тут нашла плюсы: оценила длину холла. Скакать по ним ей, шумливой и неуёмной, было намного комфортнее, чем по угловатым залам заброшенного гарема. С этой поры юная наследница стала частым гостем отцовского пристанища, но за её сопровождение отныне отвечал её рыцарь и личный телохранитель, Феликс Робейн. На Лилиан же повесили более «женские» занятия. Поднимаясь на этаж с господскими покоями, она испытала укол удручения. Когда сэр Робейн указал ей на широкие двери покоев, Лили вдруг вразумилась: она отнюдь не была готова к воплощению задумки. Хоть ради принцессы она и согласилась бы на всё… раздавленная гнётом прошлого, она всё же до тошноты волновалась. Она повторяла себе: сейчас оно случится… Боги, она станет той, кто впервые за полтора десятилетия навестит запретную комнату! Она станет той, кто нарушит самое строгое, неукоснительное веление Их Величества! И осознание этого заставляло её ощущать себя заносчивой девчонкой, по подростковой дурости пренебрегающей родительским наставлением. Хуже чувства было не придумать. У Лилиан скрутило живот. — Справитесь с замком? Точно луна в беспроглядной тьме, одухотворённый добрым делом Феликс засиял так, что его лицом вполне можно было бы осветить пару залов на ночных банкетах. Лили поняла, что эта его заразительная благосклонность всё-таки смогла отвлечь её от паники. «Сэр Робейн прав: это просто комната. Всего-то обычная комната. Просто комната — и больше ничего». Присмирев, она пригладила растрепавшийся пучок. Отчего-то её охватило желание привести себя в порядок до того, как она прокрадётся в чужую обитель — в обитель той, кого когда-то по праву называли первой красавицей Рубинового дворца. Той, с кем не сравнилась бы ни одна женщина обелийской аристократии. — Постараюсь, — скрывая страх, затараторила горничная и, не отдав себе в том отчёта, приклеила несколько секущихся волосков к общей линии причёски. — С ним же не должно было ничего приключиться? С замком… Она всмотрелась в его очертания, но так ничего и не выяснила. Феликс успокоил её. — Вряд ли он мог заржаветь, — он пожал плечами. — Раз Вы так говорите… Лилиан доверилась ему. Нервно почёсываясь, копошась — оттягивая зловещий этап, — она опасливо, будто её вот-вот мог кто-то цапнуть, проверила карман фартука. Она носила этот фартук уже много лет. Он знатно облез в некоторых областях и кое-где даже разошёлся по швам, но менять его она по-прежнему не осмеливалась: некоторые пятна и бреши, врезавшиеся в него навечно, раз за разом возвращали её в былое. Запутавшись в нитках, топорщащихся по его крою, Лили упрямо порылась внутри и, чуть не задев слепившиеся катушку и игольницу, всё же выудила оттуда ключ. Тот был старого формата: витиеватый, с ввинченными у основания самоцветами и оттого жутко острый по кайме. Стоило его сжать — и он тут же отпечатывался на коже, как грубый штемпель отпечатывался на конвертах писем. Держать его было неприятно. В здании похолодело. Когда горничная поднесла ключ к замочной скважине и попробовала провернуть его, у неё прихватило сердце. Многое ей довелось перетерпеть за свою жизнь: и переворот застать, и магию повидать, и покинуть семью, и падение гарема перенести, и дитя, брошенное в безотцовщине, поставить на ноги… Ни единой слезинки она не проронила и ни единой жалобы не издала — ей было по силам всё. И ради новой семьи она бы тоже пошла на всё… На всё, кроме препираний с духами! Будто в подтверждение, покои ухнули и заколотились. Дверь затряслась. Лилиан ощутила, как энергия, тлея подобно уголькам в камине, стала покидать её окаменевшее тело. «О нет? Что же я наделала? Что натворила? — засипела она, теряя самообладание. — Не зря матушка учила нас: не тронь умершего, не потревожь души непокойной… Магия — магией, но нет ничего страшнее смерти! Иначе не было бы на наших землях храмов, и не было бы молитв во имя упокоения…» Она схватилась за высокий воротник и слегка придушила себя. Сквозь спёртое дыхание она ещё раз произвела попытку вторжения и снова удостоверилась: опять и опять, как только она начинала ломиться, с обратной стороны ей в ответ вежливо стучали… Ей намекали. Её призывали. Её прогоняли. Это случилось вновь. Следуя зову самосохранения, Лили, запутавшаяся в юбках, кое-как отползла назад. — Леди Диана… Это же леди Диана, не так ли? Вы слышали это? — побелевшая, она обернулась к рыцарю. — Леди Диана гневается… — Что Вы, ну что Вы!.. Должно быть, это всего лишь сквозняк, — поспешил обнадёжить её тот. — Здание-то старое. Уж сколько ему веков? А что с ним стало после революции, помните? Да, несколько лет оно стойко выдержало… но даже Его Величество сошёлся во мнении с мастерами: после этого дворец вряд ли можно было считать безопасным! — он мотнул головой, указывая на белые двери. — Всё реставрировали, а спальню императрицы, как Его Величество и потребовал, трогать не стали. Она была единственной из всех покоев, которую даже не обработали укрепляющими заклинаниями. Вероятно, стены покрылись трещинами — вот и поддувает оттуда… Кто же знает? Из тронной залы-то вообще все окна повылетали. Аргумент был настолько весомым, насколько возможно. Но, несмотря на это, Лилиан подала голос не сразу. Всё тщательно взвешивая и отождествляя сложившуюся обстановку cо своими фантазиями, она отрешённо держала язык за зубами. Ей понадобилось время, чтобы сопоставить факты и сделать вывод: быль то была или выдумка? Не подставили ль её чертоги разума? Глянув на содрогающиеся створки, она, уже почти сдавшаяся собеседнику, неожиданно воспротивилась и ему, и себе. — Я не уверена… — задохнулась она. С улиц донёсся клич одинокого ворона. Феликс и сам было дёрнулся, но виду не подал. Суетливость Лилиан явно на него повлияла — и не лучшим образом. — Не пугайтесь почём зря. Сами подумайте: за что леди Диане гневаться на нас? — инстинктивно нащупывая рукоять меча, он улыбнулся. — Если бы она и присутствовала здесь… то встретила бы нас как друзей — и предложила бы свою помощь. Это же всё ради принцессы, так ведь? А леди Диана очень любила принцессу… Очень! — Это так, но… Сэр Робейн не дал ей вставить ни слова. — Не переживайте! — прервал её он. — Раз Его Величество одобрил Ваш план, значит, и леди Диана бы нас поддержала. Мы нисколько не нарушаем её воли. Мы продолжаем то, что она собственноручно начала: заботимся о принцессе. Это же самое главное, правда? От стыда Лили захотелось провалиться сквозь землю. Действительно… Что на неё нашло? Разве могла леди Диана обратиться мстительным призраком? Разве могла леди Диана, которая со своим появлением всегда приносила на кончиках волос амбре утех и пряной отрады, после жизни превратиться в чудище, в красный знак из тени? Неужто жгучей скорби удалось бы заполучить в свои лапы её испепеляющий свет?.. Нет. Никогда бы этого не произошло. Ей следовало побыстрее перебороть страх. — Наверное, Вы правы, — наконец-то убеждённая, она с огромным облегчением свеяла грудь. — Простите меня за устроенную неурядицу… Это и вправду был самый обычный сквозняк. Поддавшись давлению, она посмеялась над своей же боязливостью. Атмосфера знатно разрядилась. — Тогда позвольте мне? — Феликс побудительно выставил руку. — Кажется, замок всё-таки заедает. Может, хотя бы мне повезёт его укротить. — Желаю удачи, — без толики иронии отозвалась Лилиан и охотно исполнила его просьбу. Осквернять чужие покои взломом ей всё-таки не давало воспитание. Прикрыв один глаз, Феликс прицелился и, сосредоточенно наблюдая за процессом, ввёл мерцающий ключ в замок. Лязг металла о металл перебил все посторонние шумы. Явных преград не обнаружилось, и рыцарь чуть жёстче надавил на стержень инструмента, проворачивая его. Скважина угрюмо заскрипела — и поддалась. Где-то ниже посыпался песок. Инородный стук обрубился. — Получилось… — восхищённо выпалила Лилиан, взирая на то, как щёлочка меж опочивальней императрицы и коридором постепенно расширялась. — У Вас получилось! Невероятно… — Всё благодаря Вам, — Феликс поскрёб шею и растолковал сказанное: — Это же Вы расшатали замок. Женщина из солидарности поблагодарила его, пускай знала, что это было вовсе не так. Этикет не допускал отклонений чужой вежливости, но и сообразить учтивого отклика она не сумела, а потому на столь нелепой ноте обмен любезностями приостановился. Из распахнувшейся спальни дыхнуло таинством — сочными цитрусами, мускусом и неведомой заморской сластью… Словно горное эхо, медвяной аромат выпорхнул наружу гремящими водопадами, лоснящимися маслами и тучными мелодиями Агарбатти. Неподражаемое иноземное естество, которое леди Диана привезла в императорское имение прямиком из Сидонии, в один миг освободилось и заполонило собой всё, что столько веков твёрдо хранило верность пред традициями. Находясь здесь, любой человек, погребённый под тысячей цветастых тканей и раскиданных по периметру колокольчиков, непременно бы забыл: кто он был и откуда. Лилиан поёжилась. Она и сама едва не забыла своё имя. Когда её леди бабушка — та самая, по материнской линии, что прослыла могущественной ведуньей, — ещё была жива, то не раз отмечала, насколько чуткими и внимательными росли её внуки: пусть способности к колдовству и не передались Йоркам по наследству, её прорицательная мана всё же бежала по их венам. Намеренно или нет, но иногда Лили и её сестры улавливали то, что для других якобы оставалось незримым. Раньше Лили в это не верила — считала, что бабушка просто играла с ними, с её затейливыми малютками, — но теперь, посмотрев на сэра Робейна, справедливо засомневалась. Он был сдержан и будто бы не находил в увиденном ни грамма подозрительного. — Вы… не замечаете ничего, — она внезапно умолкла, корректнее формулируя предложение. — Ничего такого, загадочного?.. Магического? Феликс огляделся. Его расслабленная физиономия была неподвижна. — Хм-м… — он глубоко вобрал воздух в лёгкие, просчитывающе обвёл взором каждый уголок, каждую точку, дыбящуюся из-за проёма, и, нахмурив брови, изрёк: — Загадочного — нет… Думаю, всё здесь объяснимо. А вот следы магии не ускользнули и от меня. Лилиан стало не по себе. — И… зачем же тут могли колдовать? «Что важнее, кто?» — чуть не вырвалось у неё. Всего от одной мысли о том, чтобы сунуть туда нос, уже всклень забитый восточными запахами, её мутило, как при болезни. Чародейства ассоциировались у неё с чем-то сложным и рискованным — с тем, чем обычные люди восхищались и чего украдкой остерегались. — Не узнаем, если не зайдём. Так? — выкрутив ручку, рыцарь освободил проход. Отвратительный скрежет рассёк дворцовые просторы. — Конечно же, если Вы готовы… — Нам нельзя отступать. — Тогда держитесь позади меня, прошу. Феликс переступил порог первым. Половицы затрещали под его весом. Пурпурные портьеры угрожающе затрепыхались, роняя шёлк наземь, и снаружи вновь раздалось чванное карканье. Воя и свистя сквозь трещины, ветер зарычал, как волчья стая в миг кормёжки. Мрак застонал и заерепенился. Затем все звуки разом погибли. «Пора, — скомандовала себе Лилиан и, задрав подолы, сцепила зубы. — Ради принцессы!» Собрав всю свою волю в кулак, она почти что запрыгнула внутрь. И ахнула. Вчера, позавчера, неделей ранее — она много и часто воображала, как всё-таки свершит свой замысел, и всегда всё сводилось одному и тому же: к горам пыли, обветшалости и затхлому запашку. Она буквально ждала чего угодно… но не этого. Ни единого намёка на пыль, ни одного, даже самого маленького, отголоска заброшенности — комната, которую жизнь оставила более пятнадцати лет назад, была так светла и опрятна, что можно было решить, точно её хозяйка только-только очнулась ото сна и, легко позавтракав, отправилась прогуляться в сад с любимой дочерью. На незастеленной постели до сих горел округлый отпечаток, словно кто-то недавно сидел на самом её краешке, подушки, тоже смятые и продавленные в некоторых местах, были разбросаны в живом беспорядке, а на столике пред кроватью дымил разожжённый бахур, и его парок задорно плясал на кайме чаши, как змея — под дудочку факира. Прямо под чашей покоились кипы книг с нечитаемыми закорючками на обложках. Всюду ощущался дух чужеродной религии. Продвигаясь вперед по покоям, Лили не могла оторвать взора от бесконечного множества предметов. Крупный засахаренный виноград в тарелке, шкатулки с откинутыми крышками, на стуле — нежно-розовое сари, которое леди Диана, вероятно, достала к вечеру, но так никогда и не надела… Все эти вещи вопили: смерти нет, нет смерти! Есть лишь жизнь! Но любому несчастному было известно: жизни здесь уже не было и впредь никогда не будет. Непроизвольно горничная стала шагать тихо и осторожно — так, будто могла кого-то потревожить. Шажки были маленькими и короткими. От входа она толком так и не продвинулась. — Теперь мне всё ясно. Сэр Робейн замер посредине помещения. Лилиан напряглась. — Что ясно? — Ясно, откуда здесь, в заброшенной комнате, взялись следы магии, — словно невзначай, он потрогал чашу. Та оказалась горячей, едва ли не кипяточной. — На покои леди Дианы наложено заклятие. Верно, оно как-то запечатывает время… но конкретнее я описать это не могу. Лилиан оробела. — Как это?.. Разве можно остановить время? — Полагаю, чародейство гораздо сложнее, чем мы привыкли думать. Она покрутилась по сторонам. Дышащая курильница, углубление на матрасе… Они действительно застыли. И застыли намертво: неважно, сколько проходило времени, — курильница не остывала и не теряла своего аромата, а матрас, который на вид был достаточно пружинистым, назад никак не расправлялся. Закономерный вопрос сам выпорхнул из уст Лили: — Если тут остановлено время, — логично озадачилась она, — значит ли это, что мы тоже теперь запечатаемся? Здесь… в этом дне? Феликс отстранённо хмыкнул. Думы всецело поглотили его. — Сомневаюсь… — в конечном итоге проронил он. Понемногу анализируя увиденное, он обрисовал пальцем спальню. — Посудите сами: покои выглядят обитаемыми, но здесь нет и подобия чьего-то существования… даже насекомые не набежали, хотя еда лежит в открытом доступе. Странно так, да? Как будто некто запечатлел исключительно то, что мог увидеть, учуять и осязать: внешние признаки, — он ткнул в низенькую статуэтку, сложенную из колокольчиков-бубенцов. Они не зазвенели. — Говорю это к тому… что не думаю, будто тут могли остаться фрагменты маны леди Дианы. Или кого-то из её слуг, — голос его иссох, помрачнел. Наверное, размышления над подобным напомнили Феликсу печальное: леди Диана была мертва. — Всё это — иллюзия. Просто иллюзия. Лилиан приобняла себя. — Очень хорошая иллюзия. — Хорошая… Но мага вряд ли бы обманула. Лили спорить не стала. Да и смысла в том не было. Всё ещё торчащая рядом с порогом, она стеснялась основательно пройти вглубь. Никто не мог её прогнать, но это не мешало ей испытывать жгучую неловкость. Её поражало: как Их Величество позволили им столь бесцеремонно сюда явиться? Да и он сам — часто ли здесь бывал?.. Ей-то всегда чудилось, точно их император был тем, кто после потери любимого человека запрёт дверь и выбросит все запасные ключи в свирепствующее пламя камина. Он же, напротив, не только не выбросил ключ, но и свободно впустил сюда, в пристанище его горького прошлого, их, чужих для леди Дианы людей. Впустил, прекрасно зная, что при поиске они могли бы нечаянно (или даже намеренно) всё здесь разворошить — испортить иллюзию, которую он старательно сохранял на протяжении стольких лет… Неужели он так им доверял? Или, возможно, он наконец-то пришёл к тому, чтобы раз и навсегда отказаться от иллюзий? Лилиан неуклюже перемялась с ноги на ногу. Это уже не имело значения — меньше всего она жаждала разрушить плоды чужих усердий; в конце концов, Их Величество должны были разобраться самостоятельно, когда дорогим для Них воспоминаниям стоило исчезнуть из настоящего. Поэтому она, чтобы не омрачить нынешней композиции, силилась лишний раз ничего щупать. Не разворошить гнезда и вырваться на свободу — такая была у неё цель. Не теряя зря ни секунды, Лили стала рассматривать кровать. Высокая и объёмная, та стояла почти в углу, в полумраке. В отблеске наполненного свечами канделябра переливался перламутровый балдахин; он был сшит из тонкой полупрозрачной ткани, с кучей пышных оборок и рюшей. В борозде его складок, как Лили и надеялась, мирно висел Крадущий Сны. — Это же он? Крадуший Сны? — озвучил её мысли сэр Робейн. — Не иначе. — Точно он? Тот, который мы ищем? — поколебался он. — Я, конечно, не знаток женских причуд, но таких Крадущих я прежде не встречал. — Как я Вас понимаю… Как и сэр Робейн, Лилиан тоже никогда не видела ничего подобного. Аристократки — наложницы и не только — постоянно хвастались своими побрякушками на девичьих встречах: новенькими драгоценностями, нарядами и другими модными безделушками… но леди Диана в бахвальствах предпочитала не участвовать, так что о её богатствах окружающие знали мало. Впрочем, Лили как-то услышала: Крадущий у леди Дианы тоже имелся, и он был особый. Из Сидонии. Может… так выглядели все Крадущие из Сидонии?.. Так или иначе, искомое было найдено — и это не могло не радовать. Как ребёнок, соскучившийся по дальнему родственнику, она позабыла разом все страхи и в чувствах подскочила к амулету. Бархатный-ворсистый и больше похожий на ковёр, чем на своеобразную паутинку, он прямо-таки призывал к нему прикоснуться. Лилиан не смогла противостоять его зову. Она порывисто поднялась на носочки, вскинула локоть и потянулась к талисману… Потянулась, но не дотянулась — и чуть не упала. — Высоковато висит. Вы не достанете, — выказал озабоченность рыцарь. — Позвольте мне. Лили не стала противиться. Она любезно отступила. — Буду благодарна. Сэр Робейн был рослый, обгонял её на целую голову, и ему не требовалось смешно корячиться, как ей: становиться на носочки или проводить ряд других глупых махинаций. Едва задрав руку, он изящным движением развёл плиссированное полотно над постелью и подцепил оберег, закачавшийся от импульсов. Тот покорно лёг в его ладонь. Маленький шарик под перьями, пустой и туманный (у Крадущего Лилиан таких деталек не было), глухо задребезжал. Неотчётливые звуки, которые он издавал, скоро заглохли, как гул загробных песнопений. Разобранный изнутри неприятными эмоциями, Феликс сконфузился. — Эта вещь точно нужна принцессе? — осёкся он. — Думаю, раз амулет сослужил достойную службу её матери, то и принцессе пригодится. По крайней мере, мне хотелось бы в это верить… — Что ж, Вам виднее. Он не стал развивать эту тему дальше и спокойно отдал Крадущий. Отдал быстро, словно некоторая его часть искренне боялась плениться странной магический диковинкой. Приняв дар, горничная против воли изумилась, насколько талисман леди Дианы был увесистым и грузным — с её, маленьким и непримечательным, он никогда бы не сравнился. Сидонийская версия оказалась в целом более сложной… как настоящий колдовской артефакт. — Вот и нашёлся, — констатировала факт она. В душе она наконец-то порадовалась, что, вообще, затеяла всё это. Когда от Крадущего повеяло чем-то непривычным — но отчего-то вселяющим доверие, — к ней пришло бездонное уразумение: раз уж оберег был не так прост, то от него принцессе и впрямь будет больше пользы, чем от её, простенького и плешивого. А она ведь того и добивалась! — Что ж, раз уж мы разобрались… «…То теперь, в принципе, можем уйти», — порывалась предложить она, но рыцарь, всегда уравновешенный и сдержанный, неожиданно резко пресёк её идею на корню: — Что это? — воскликнул он. Лилиан подпрыгнула. — Что случилось? Вы о чём? Пребывая здесь, она фантазировала о самом страшном. — Из-под подушки что-то виднеется… — Феликс склонился над постелью. — Книга… Книга же? Да. Как записная, как дневник. А на нём… что это? Похоже на… — он вдруг ощетинился. — Не подходите! Но было поздно — Лили уже заглянула ему через плечо. — Это… это кровь? Это правда кровь? Почему на вещах леди Дианы кровь? — У неё всё умерло внутри. — Боги! — она и сама обмерла. На блокноте, который обнаружил её спутник, на самом деле пестрели багровые разводы, жирные и кляксообразные. Такие пятна не могли появиться на бумаге от пальчика, уколотого иголкой, или от другой мелочи. Рана должна была быть довольно серьёзной. — Что же здесь произошло? — Это одним богам известно, — настороженно прошептал сэр Робейн. Лилиан ему не поверила. Она была убеждена, что он уже обо всём догадался: ей и самой на ум сразу же пришёл день нападения на леди Диану — это был единственный случай, когда она могла получить увечье такого масштаба. А нападение так и осталось неизведанным… Что, если этот дневник мог приоткрыть завесу тайны почти что двадцатилетней давности?.. Лили сжала кулаки. — Мы не можем оставить это без внимания, — она кусала губы от волнения. — Хоть это и прошлое… но вдруг Их Величество никогда не видел этой книги? — Да, это прошлое, — Феликс кивнул. Очевидно, он и сам не мечтал прикасаться к улике, однако что-то подсказывало и ему, и Лилиан: бросать это так было нельзя. — Но если кровь на книге принадлежит леди Диане… — Значит, преступник до сих пор на свободе. Произнеся это вслух, женщина вся покрылась мурашками. — А принцессе может угрожать опасность. Лили и Феликс переглянулись. Чутьё подсказывало им обоим: надо было действовать — и немедленно. — Я посмотрю, — храбрясь, сообщила Лилиан и тут же пояснила свою точку зрения: — Если там написано что-то личное, то леди Диана предпочла бы, чтоб это увидела женщина. Вам так не кажется?.. — Логично… Рыцарь посуровел, но противопоставить ей ничего не смог: её позиция была слишком разумной, чтобы спорить. Он поскрёб щёку, вздохнул, ещё раз изучил окровавленный дневник и через силу спросил: — Вы уверены? Вам не обязательно… — Нет, всё в порядке, я справлюсь. Это же просто записи. Тем более… — подёргивая подол, горничная стала перебирать меж пальцев сгибы юбки. — Как Вы и заметили, мы в иллюзии. Быть может, чернила в блокноте уже давно выцвели и обесцветились… Она будто бы старалась переубедить и собеседника, и саму себя. Феликс не стал на неё наседать. — Не узнаем, пока не проверим, — примирился он. Выхватив пугающий дневник из-под подушки, сэр Робейн за уголки стащил его с кровати. Шершавый переплёт, безмерно грубый и лишённый какой-либо роскоши, оцарапал его кожу и чуть не выскочил прочь из хватки, когда он неспешно передавал находку напарнице. Желание сделать всё самому, не подвергая её опасности, отчаянно одолевало Феликса, но он не мог пререкаться с ней: это бы означало, что он усомнился в её решимости. А он в её решимости, наоборот, ничуть не сомневался. Лилиан, благо, и сама долго не тянула. Недоверчиво повертев книжку, она моментально собралась. Она расстегнула кожаный ремешок, перекрывающий доступ к содержимому, несколько раз наполнила и опустошила грудь, сглотнула ком в горле и только после этого погрузилась в чтение. Стоило распахнуть блокнот, как он тотчас приготовился разболтать все секреты своей хозяйки. Как живые, страницы перелистнулись самостоятельно — до того разворота, на котором она изливала душу активнее всего. Один абзац сменял второй, второй — пятый, пятый — десятый… Казалось бы, что могло пойти не так? Но теории не оправдались: прочитать ничего не вышло. Продавленные и необъятные, иностранные шрифты текли по бумаге, как кровь по венам, и закручивались в невнятной последовательности, но это были не буквы, не числа, не иероглифы — нелепой наружности узор, который то мистически спускался вниз, разрастаясь чредой завитков-закорючек, то слеплялся в почти прямую линию. И такой орнамент украшал каждый листик дневника, без исключения. Лили пораскинула мозгами. — Это не обелийский. — И на диалектизм тоже не похоже… Ни горничная, ни рыцарь разобрать нацарапанного не сумели. — Что ж… Что бы здесь ни было написано, мы этого, боюсь, не узнаем, — не то с облегчением, не то с неким изнеможением прокашлялся Феликс. — Леди Диана изъяснялась на своём родном языке. — Похоже, Вы правы. Не сдаваясь, Лилиан перевернула ещё пару листов. Сначала будто бы ничего не менялось: картина складывалась далеко не радужная, и иностранные записи, совершенно не читаемые, в более понятны не преображались. Вскоре ситуация накалилась. Мутные и заляпанные, постепенно, один за другим, стали появляться замызганные и небрежные странички. Тексты на них теряли острые контуры — и слоились, слоились, слоились… Рукописи, явно принадлежащие к разным временным отрезкам, портились на глазах. Доходило и до того, что некоторые фрагменты превращались в натуральное месиво — теперь их вряд ли мог разобрать даже носитель языка. Всё было тщетно. Когда же книга стала близиться к завершению, с каждой сопутствующей страничкой грязно-жёлтый цвет вдруг начал сменяться на невыразительный красный, точно на стопку бумаг некогда пролили хорошо выдержанное вино. Тогда Лили, не церемонясь (она всё равно не понимала ни слова), захлопнула дневник. Опрокинув его вверх нижней частью, грязной и едва ли не чавкающей при контакте, она без какого-либо интереса, скорее из надобности, заглянула на последний разворот. «Там всё равно ничего не будет на нашем», — твёрдо верила она. Но вера её подвела. Кое-что вычитать она да смогла. До ничтожного неприметная, вся гнутая-перегнутая, в правом уголке — внезапно — выделилась вполне себе читабельная дата, выведенная принятыми в Обелии цифрами. Левее той же рукой было начеркано несколько рядов каких-то кривых словосочетаний, тоже на обелийском, а под ними красовался зубчатый столбец имён и фамилий с уточнениями в скобочках. Однако текст занимал лишь крохотную часть от целой страницы — всё остальное пространство, множась с середины, поглотил кошмарный силуэт. Лили оцепенела. — Боги, что это… — только и смогла выдавить из себя она. Кинув косой взор на спутника, она разволновалась пуще прежнего: тот вперился в дневник, как ребёнок, уронивший соску в песочницу. — Закройте. — Но… — Закройте, — настоял он. Но Лилиан не послушалась. Размазанный образ, сходящийся в нескольких точках в единую структуру, будто бы пинком отшвыривал её обратно. Корявый и безобразный, он напрямую перекликался с давно позабытыми отрывками из её прошлого, и чем больше Лили смотрела на кровавый эскиз, тем сильнее возвращалась назад, во времена гарема, — отчего-то она была уверена, что именно в те годы видела эту фигуру вживую. Это был герб. С уродливой змеёй. Явно воссозданная непрерывным нажатием на бумагу, гигантская рептилия с жадностью обвивала нечто вроде копья. Или, возможно, это даже было не копьё, а какой-нибудь длинный меч — оружие рисовали явно в спешке, отдав предпочтение деталям змеи: та вышла пугающей, с полосками на спине, продавленными ногтем, и разинутой пастью. На том мелкие элементы кончались. Впрочем, это было неудивительно, раз изображение переносили в блокнот судорожно, словно бы пальцем, обмакнутым в собственную кровь. Если эта кровь и впрямь принадлежала леди Диане, то и художество могло быть её творением… Проявив характер, Феликс осторожно забрал у Лилиан книгу. — Я отнесу её Его Величеству. Он должен увидеть это своими глазами. — А если он уже видел… — затревожилась Лили. Напоминать императору о боли утраты она не хотела, как не хотела и заставлять его страдать вновь. Но сэр Робейн был настроен решительно: — Сомневаюсь, что Его Величество вообще осведомлён о существовании этой вещи: я бы о ней, вероятно, тоже хоть что-то бы да знал. Всё это неспроста. — Тогда, полагаю, у нас нет выбора… — Верно. Пойдёмте отсюда. Я провожу Вас до Изумрудного дворца, а потом, когда Его Величество освободится, доложу ему о находке. Он непременно разберётся: что это такое и что с этим делать. «Если не отрубит нам головы…»***
«Её нет. Её больше нет».
Заключительные строки письма растеклись по пергаменту, как живительные соки — по стволам деревьев. Леди Квист знала, что её донос тоже продлит кому-то жизнь: это был сигнал к действиям. К свободе. Немного подумав, она всё же дополнила:«Меня тоже больше нет».
И на том закончила. Вкладывая весточку в конверт, она не могла сдержать слёз. Это было последнее послание в их с кузеном переписке. Он больше никогда не обратится к ней, осознавала она. Не справится о её делах, о здоровье, о положении — не поинтересуется, впору ли пришлось платьишко, которое он прислал малышке Агнес, понравились ли ей тетрадки с задачками для юных волшебников… И пусть наряды он дарил не из простосердечного желания порадовать осиротевшую племяшку, а в его обучающих упражнениях леди Квист то и дело улавливала привкусы чёрной магии, она всё равно не могла не радоваться: у них с Агнес ещё оставались родственники, оставались надежды, оставалась поддержка… Все ждали, когда же Агнес подрастёт, когда же расклад наконец-то сместится в сторону оппозиции. Все ждали, когда во главе сопротивления встанет достойное лицо. И тогда явился он. Вождь. Женщина смахнула со стола пару каштановых волосков. Душевные раны отразились на ней — и её теле — жестоко. Наверное, двадцать лет назад она посмеялась бы над собой нынешней: над тем, как легко сегодня пошатнулось её душевное состояние, и над тем, как планы, ради которых её род пожертвовал всем, стремительно распадались из-за её же сентиментальности. Когда-то ради слепой мести, не надеясь ни на что большее, она рискнула бы собственной головой… а теперь, когда вернулся Он, корифей, лидер и светило, когда Агнес прорубила им всем окно в светлое будущее, жизнь неожиданно потеряла все краски. И смысл. Уставшая от бесконечной борьбы, леди Квист поняла, что всё это было ей совсем не нужно. И куда всё подевалось? Куда пропал былой настрой — её решительность, её непоколебимая вера в лучшее? Где же было её родное, Квистовское, безумие? Уж не похоронила ли она его с отцом? Или, может, с сестрой?.. Леди Квист невольно вздрогнула. Отец… Сколько раз он повторял: «Погляди на Галатею. Как удачно всё сложилось»? Как он её хвалил, как обожал — как гордился… И она сама тоже, не зная отчего, гордилась покойной сестрой: та полюбилась будущему императору, очаровала его, поселилась в его горячем сердце, а он в ответ одарил её плодом своей любви… Жизнь Галатеи была словно сказка — словно детский вымысел с доброй-доброй и сладкой-сладкой концовкой. А потом, когда достойный наследник сменил отца и занял положенный ему трон, сказка перевоплотилась в кошмар: второй принц — тот, кого никто никогда не замечал, — взорвался как пороховая бочка. И всё перемерло. Небеса обратились слякотными землями, ясное утро — утонувшей в грязи ночью. Невзрачный принц стал императором, а истинный император и его честная невеста — мертвецами. Жестокий, озлобленный, злопамятный и беспощадный, новый владыка Обелии принялся тиранить империю ещё до того, как надел корону. Леди Квист могла объяснить всё: кровопролития во дворце, предательства — братоубийство… но казнить беременную женщину?! Лишить двух невинных людей жизни только потому, что он боялся конкуренции за престол, — это ли поступок настоящего мужчины? Поступок доблестного правителя огромной империи? Женщина клацнула зубами. Всего на миг в ней снова пробудились чувства из прошлого. Она была себе отвратительна. За что она осуждала императора? За жажду власти? За чёрствость?.. Разве она сама была лучше? О чём она грезила, когда отец ссылал её в гарем ублюдка-императора? О чём молилась, карауля его беременную наложницу? Не смуты ли она добивалась, не стремилась ли лишить правящий род наследника? Неужто она считала, что её поступок был ангельский — что это было нормально: безжалостно интриговать, дабы дочь её погибшей сестры, неопытная девчонка, в один чудесный момент подкинула их семье пропуск к вершине, к триумфу?.. Нет. Хорошие люди так не поступают. Хорошая тётя проследила бы, чтоб чернь, которой была подвержена её любимая племянница, не поглотила её, несчастное дитя, безвозвратно. Леди Квист помнила, как они с Агнес впервые встретились. Это было неповторимо. — Ты вернулась… — В тот день она встретила сестру без приветствия, с паникой. Но по какой-то причине паниковала лишь она одна; все остальные в доме были невообразимо воодушевлены, как будто столицу разразил религиозный праздник. — Тебя выгнали из императорского города? — ахала она. Галатея молча прошла мимо неё и, передав закутанного в тёплые одёжки ребёнка одной из служанок, сняла платок. Служанка поклонилась, поудобнее взяла дитя и удалилась на согнутых ногах, боясь разбудить малыша. Малыш раскрыл веки всего на мгновение — уже у дверей. Леди Квист попятилась, стоило ей увидеть цвет его радужки. Она была не топазовая. — Твой сын… от кого он? — каждой клеточкой своего тела ощутив гнев царствующей династии, леди Квист вцепилась в каштановую косу и стала нервно перебирать торчащий снизу хвостик. — Не может быть, сестра! Тебя изгнали за измену? — Дочь, — отозвалась та. — Что? — Это девочка. Не мальчик. Моя дочь. Их Высочество назвали её Агнес. Упоминая кронпринца, она чуть повеселела. Галатея забрала что-то со стола в коридоре, поправила неровно стоящую вазу и направилась на второй этаж, где когда-то находилась её детская комната. Леди Квист побежала за ней по пятам. — Принц принял этого ребёнка? Её аккуратные каблучки застучали по ступенькам. — Конечно! Не говори глупостей, это его дочь, — сестра обернулась к ней резко, грозно сверкнув глазами, а после хмыкнула и продолжила путь наверх. — Это он приказал нам вернуться. Сказал, что это ради безопасности Агнес. Он будет нас навещать — и очень часто. А потом, когда он взойдёт на престол, мы вернёмся обратно. Все вместе. Как семья. — Но как же глаза… — Их Высочество сказали, что так и должно быть. Это ма-ги-я, — строго отчеканила Галатея. — Тебе не понять. Всем своим видом она показывала: к диалогу на эту тему она не была расположена. Но леди Квист не унималась: — Но ведь все знают: у императорского рода глаза… они топазовые. Из-за особенной маны. Из-за магии… Как же так вышло, что… Подлетев к игровой, где её уже ждали родители, обнимающие нового члена семьи, Галатея схватилась за ручку и, прежде чем зайти внутрь, зашипела, перебивая сестру: — Хватит расспросов, Сесилия. Я и сама мало что знаю об этом. Мне известно лишь то, что обещали Их Высочество: а обещали они крепкого-крепкого малыша со способностями, которых прежде не видывал свет. Они сказали, что равных их сыну не будет… а потом родилась Агнес. Что-то пошло не так. Сесилия прикрыла рот. — Принц всё же не рад дочери? Галатея нахмурилась. — Их Высочество были рады, очень рады. Агнес — несомненно, их дочь! И она даже владеет магией! Не так, как полагали Их Высочество… Но не пугайся! Они заверили, что моё тело способно выносить для них правильное дитя, что наша славная Агнес — тому живое доказательство… но для этого, как оказалось, понадобится лучшая подготовка. Их Высочество уже даже начали запасаться отварами для воплощения этой идеи. Поэтому мы с Агнес были вынуждены вернуться: мне надо как можно скорее восстановиться, а Агнес — подрасти, — она сжала локоть сестры. Улыбка скользнула по её губам. — Не могу дождаться, боги! Когда мы вернёмся во дворец, нас будет уже пятеро, представляешь? Их Высочество, наш сын с топазовыми глазами, Агнес, я и… ты. Ты же поедешь со мной, Сесилия? Сесилия позабыла родной язык. Они с Галатеей никогда не были дружны: сестра родилась значительно раньше неё и в свет вышла давно. Общих тем они не находили ни тогда, ни сейчас. — Мне можно будет поехать с вами? — опьянённая, прошептала она. Ей чудилось, словно вслух о подобном говорить было запрещено — иначе мечта точно не исполнилась бы. Но мир был к ней благосклонен. — Можно-можно, принц разрешил! Мы будем вместе. Как папа всегда и хотел, Квисты наконец-то породнятся с императорской семьёй, ты можешь в это поверить?.. Папа подарил меня императору, я была обычной наложницей… но Их Высочество спасли меня — заметили раньше императора или его жены… — Галатея затаила дух. Всем в империи было известно, как ужасно императрица обходилась с любимицами её мужа. — А теперь я сама стану императрицей. Я буду императрицей, Сесилия! Я! Это всё наяву, наяву! А тебя мы сосватаем второму принцу! — Меня?.. Второму принцу?! — Да! — разрумянившаяся, улыбающаяся от уха до уха, Галатея высоко вскинула брови и рассмеялась. — Мы будем рядом. Наши дети будут расти рядом. И не где попало, а в Гранатовом дворце!.. Леди Квист частенько вспоминала тот день. Раз за разом она прогоняла его по уже вызубренному сценарию: встреча, разговор по душам, знакомство с дремлющей Агнес… И все эмоции, которые она испытала после прибытия старшей сестры, преследовали её до сих пор. Будущее казалось ей идиллией. Но идиллия не состоялась. Мальчишка с топазовыми глазами так никогда и не родился. Агнес же действительно выросла могущественной чародейкой, как и предполагал принц Анастасиус, но в одном он всё же да ошибся: пурпурная радужка дочери не была его недочётом. Она была предупреждением. Предупреждению не вняли, и экспериментальная магия этим воспользовалась: озверелая и беззаконная, она проглотила беззащитную девчонку — утащила ту в самую бездну… А второй принц, который должен был одарить Сесилию счастьем, принёс в её жизнь полное сокрушение. Погибель. Всё кончилось, не успев начаться. Загнув уголок письма, леди Квист запечатала конверт и, развернув его титульной стороной, круглыми буковками вывела имя кузена:Хильмар Хиггинс.
А после него — своё:Сесилия Квист.
Хотя оно ей больше не принадлежало. Оно никому уже не принадлежало. Сесилия откинула на спину кудри. Выкатив из-под стола ящик, она достала оттуда кинжал, украшенный фамильным гербом, в последний раз взглянула на него, с непомерной нежностью огладила очертания змеи, обвивающей точёное копьё, и, приставив блестящее остриё к шее, пролила свою кровь.