***
Первая же кочка чуть не выбила из Атанасии весь дух. Боль от ушибленного локтя; агония — страх порушить труды милых слуг до того, как плоды их стараний, ещё свежие и неизгаженные, оценят подданные… Спастись, нужно спастись любой ценой!.. Агрессивно подброшенная ввысь, Ати позабыла стыд — звездой развела конечности и по-кошачьи цепко упёрлась в стены, в сиденье. Затрещал пол, крыша, затрещали колёса… Атанасия испугалась, что вместе с ними затрещал и шов её корсета… однако то было наваждение. Наваждение — неправда. Её ладони заскользили по бортикам. Удержаться на месте удалось. Лукас, словно надгробный памятник, остался недвижим и невозмутим. — Всё ещё желаешь ехать на этом корыте? — уткнувшись подбородком в ладонь, спросил он. На протяжении всего пути он со скукой глядел в окно. — Я ведь говорил: нам стоило просто телепортироваться. За стеклом, с одного бока прикрытым бордовыми занавесками, мелькали, пестрели крапчатые пейзажи: где-то качали ветвями пышные деревца, где-то журчали немногочисленные ручейки, где-то сыпали ранними звёздами небеса… Лукас не любил звёзды. И пейзажи он тоже не любил. Но видеть принцессу такой — пыжащейся, зачем-то отрекающейся от неоспоримых удобств магии, — он не любил ещё больше. «Ну что за мерзкое зрелище», — опять и опять бурчал за нос он и умолкал. Принцесса, к несчастью, его не услышала. Придя в себя и отдышавшись, она уселась обратно — сделала вид, будто ничего не произошло. Пренагло разваливаться во второй раз она как-то не решилась, хотя знала: осуждать её здесь было некому. Уж Лукас-то точно не стал бы её критиковать за бескультурье — мог разве что похвалить. Досадливо разгладив юбки, она пояснила: — Традиции есть традиции, Лукас. И она не солгала: будучи единственной принцессой Обелии, она никак не могла позволить себе своевольничать. Что значит — телепортироваться? Ну кто ж так делал? Испокон веков члены императорской семьи прибывали в чужие владения гордо и величественно: в роскошном экипаже, облитом золотом, с обширным сопровождением (едва ли не с фанфарами, чего уж там!) и с небольшим опозданием — иначе говоря, принцы, принцессы и императоры заявлялись на приёмы так громко и властолюбиво, что о присутствии их благородных лиц мгновенно становилось известно всем собравшимся гостям. Неважно, кто был хозяин бала! Если член правящей династии соблаговолил почтить чужой дом своим присутствием, то всё внимание по иерархическому праву немедленно должно было перейти к нему. Лукаса такие аргументы не удовлетворяли. — С каких это пор тебя волнуют традиции? — снова заворчал он. — Всегда волновали. — Да?! — он хохотнул, явно что-то припомнив. — Ну как скажешь. Ати нахмурилась. — Если хочешь поговорить, то лучше расскажи: с чего это вдруг папа отправил со мной тебя, а не Феликса? — она опасливо выгнула бровь. — Чем это ты его приворожил? Лукаса подобные обвинения лишь рассердили. Чтобы он — да ворожил над кем-то?! Вот это вздор! Вот это абсурд!!! Клевета! Кто он — деревенщина, что ли, какой?! — Не делал я с ним ничего… Ну отправил он меня — и отправил. Что в этом такого? — А то, что это бессмысленно. Принцесса насупилась сильнее, а маг прыснул. — Это ещё почему? Я вообще-то буду получше твоего надоедливого рыцаря! Тут уж разозлилась Атанасия. Посягнуть на святое — а милый Феликс для неё был святым, не меньше! — она никому не могла позволить. — А ну извиняйся! Извиняйся, кому говорят! — дёрнувшись, она скакнула вперёд и с огромным удовольствием пнула самодовольного компаньона по лодыжке. До других частей тела она, к сожалению, не дотянулась. — И не говори никогда так о Феликсе! Он хороший! И доверяет ему папа явно больше, чем тебе. Лукас проигнорировал и её требования, и вопиющую дерзость в отношении его бренного тела. Ответить он соизволил исключительно на ложь: — Ты просто мало знаешь. Уже давно мы с императором — одна команда. — Ага, так и поверила… — Ати насмешливо закивала. — Иди трави это байки другим. Уж я-то папу знаю лучше кого-либо. — Тогда ты должна знать, что он меня просто обожает. Атанасия фыркнула — Да он тя терпеть не может! Лукас загоготал. Почему-то Атанасия не сдержалась и тоже засмеялась. Всё это было нелепо — и тема беседы, и последующий хохот, — но так беззаботно и так невинно, что в груди тотчас растянулось мягкое и нежное тепло. Внезапно она даже поймала себя на том, что невольно залюбовалась. Верно, раньше схожая реакция Лукаса на её слова непременно оскорбила бы её — принизила, поставила бы под сомнение её авторитетность, её ум… Ати в это верила. Теперь же та вера казалось ей невообразимой глупостью, детской обидкой. Как чей-то смех мог оскорблять её? Тем более смех Лукаса? Ведь Лукас всегда смеялся прелестно: не высоко, не низко — чуть громче, чем было положено в высшем обществе, но бархатно и заразительно. Атанасия очень любила этот смех. Поумерившись, маг стёр с уголков глаз слёзы и выпалил: — Почему же тогда я здесь? Он хотел было спросить что-то ещё, но неожиданно осёкся. Затуманенный взор принцессы, расслабленной и капельку разрумянившейся, сбил его с толку. — Я не знаю, — мерно, слабым голосом и с лёгкой улыбкой на губах, призналась она. И, словно завороженная, повторила вновь, почти неразборчиво: — Не знаю… Лукас задержал дыхание, когда по скулам пронеслись колкие мурашки. У тех мест — на щеке, на губах, в уголках, — куда ещё совсем недавно его целовала драгоценная принцесса, до сих пор кололо и трепетало нечто приятное, как сладкая горечь: сладкая от сладости момента, но горькая от горечи его завершения. Лукас желал, чтоб это ощущение сопутствовало ему чаще. — Ты чего… — изумился он. Он не знал и не мог знать наверняка, к кому были обращены его речи. Собственные мысли поразили его не меньше. Лукас, наконец, осознал, насколько он стал слаб. Насколько он стал силён. Атанасия вдруг переменилась. — А знаешь, Лукас… — она намотала пшеничную прядку на палец. — Папа ведь и впрямь в последнее время стал какой-то странный. Лукасу померещилось, точно она погрустнела — как-то нахмурилась, опустила глаза в пол, притихла… Или, возможно, даже не погрустнела, но крайне глубоко задумалась. А думала она о чём-то постоянно — много, долго и усердно — и каждый раз навязчиво мусолила щёку с внутренней стороны. Лукасу это было известно, потому что уж очень он любил наблюдать за ней в те минуты. То же самое она делала сейчас. — Что ты имеешь в виду? Он постарался отвлечь её диалогом. Представив, как она фанатично впивается в кожу зубами, он непроизвольно уловил привкус её крови, который мог бы наполнить его рот при их следующем поцелуе. Его словно ужалили — и он похолодел. Он не мог допустить, чтобы его принцесса отвлекалась на уродские ранки в немногочисленные моменты их уединения. Принцесса поддалась на его манипуляции и заговорила: — Да я про то, как он смотрит на меня… С жалостью какой-то, что ли… Или с тревогой. — Он просто считает тебя жалкой, — Лукас сознательно гласно хмыкнул и, не вытерпев, отвёл взор в сторону. Истинная причина причудливого поведения императора, само собой, была ему ясна. — Ничего нового. Как и всегда. — Ха-ха, как смешно, — буркнула принцесса. Она постучала ногтем по дивану и, явно пересилив себя, поинтересовалась: — Его беспокоит что-то, я же вижу. Он тебе ничего необычного в последнее время не говорил? Может, предлагал что-то?.. Меры защиты там… Колдун на мгновение замялся. Да уж, жизнь его с каждым днём становилась всё чудесатее и чудесатее. Он никогда бы не догадался, что однажды перед ним встанет вопрос верности: нарушить приказ императора — и сдать его принцессе, или же подорвать доверие принцессы — и солгать ей во имя императора… правда, ради её же блага, но не суть. С одной стороны, он служил империи, а соответственно, служил императору. Вроде логично. С другой же стороны, чхать он хотел на эту империю и на этого императора — Клод ему вообще не нравился: гону от него было много, да и принцессу этот урод не единожды подставлял… вот же тварюга! Не будь Лукас столь добросердечен и отзывчив, он бы уже давно сослал этого Хромого к праотцам за все грешки!.. Но не теперь. Теперь было нельзя — запрещено. Цена безопасности принцессы была гораздо выше каких-то там эмоций. — Извини, но он не делится со мной личным, — Лукасу пришлось подключить всё его природное актёрское мастерство. Кое-как сработало. Принцесса расстроенно вздохнула и, в последний раз потеребив щёку изнутри, отвернулась, возвратившись к своему окну. В экипаже повисло душное безмолвие. «О нет, лучше б молчал», — наругался на себя Лукас. Она же теперь до конца поездки будет сидеть как немая! А путь предстоял долгий — долгий и скучный. Лукас уже и так полдороги протомился в тишине, ещё столько же он просто физически не сумеет выдержать! Надо привлечь её внимание! Срочно!!! Покашливая и ёрзая на месте, как ребёнок, с трудом выносящий унылый урок, он попытался привлечь внимание своей принцессы — покорчил рожи, как будто ему было что сказать, поиграл с висюльками на шторах в надежде, что получит замечание, напел идиотскую импровизированную мелодию, которая его бы, например, уже десять раз выбесила… но ни одна из его попыток не увенчалась успехом. Потеряв запал, он распластался на кресле. Смирившийся с неудачей, Лукас немного помолчал, невзначай побарабанил по коленке. Где-то в глубине души он всё же ждал, что принцесса вот-вот осознает свою ошибку и тут же исправится… но в ближайшем будущем ничего не менялось. Через десять минут — тоже. Видимо, Её Высочество всё ещё утопала в размышлениях, подвёл итог он. Делать было нечего — пришлось снова прибегнуть к магии. «И как все-таки можно было отрицать полезность колдовства?.. — безотчётно завозмущался он. — Зачем было мучить и себя, и меня? Вот же упёртая принцесса!.. Ладно, щас мы исправим положение». Гаденькая ухмылка расползлась по его физиономии инстинктивно. Стоило ему пробудить дремлющую в жилах ману, как мир тут же откликнулся на его зов, пронзительный и требовательный — всевластный и настойчивый. Кровь в венах забурлила, заклокотала; черепушку обдало давлением, быстро сжало виски в тисках и так же быстро отпустило — чары приходили в этот мир с болью и уходили, забирая боль с собой. Таков был закон. Экипаж наполнился кислым ягодным ароматом. Лукас приготовился ждать. Когда из-под земли вынырнула до неправильного громадная кочка, вся в дырочку и с острыми выступами, кучер её не увидел. Да и как он мог увидеть?.. Он следил за дорогой пылко, исполнительно. Много лет он возил господ из Имперского городка и ни разу не пропускал кочек. Потому что прежде все кочки, встречавшиеся ему на пути, были естественные. Раздался оглушающий грохот. Колесо с разгона налетело на подлый камушек. Карета всего зa миг высоко-высоко подлетела, едва не перевернувшись вверх тормашками. Под паническое ржание лошадей и лязг металла о валун Атанасию унесло с нагретого места будто волной, и она оказалась в невесомости. Юбки вспорхнули. Гладкие, уложенные пряди взметнулись и затрепетали. Тяжеленные серьги оттянули девичьи мочки и, бросившись вниз, щёлкнули Ати по округлой линии челюсти. На коже прочертился светло-малиновый след. Атанасия не успела опомниться, как скоро нашла себя верхом на правой коленке спутника. Лукас ловко её подхватил. Накрахмаленные подолы расступились, захрустели и задрались. Принцесса страшно некультурно раскорячилась, и миру открылись те прелести, которые слуги столь отчаянно силились скрыть ото всех вокруг: её прекрасные икры, её розоватые коленки, наполовину оголённые бёдра… Лукас залюбовался; его милая принцесса была по-женски очаровательна в своём бесстыдстве, но между тем ещё и совершенно наивна: время шло, а уразумение так и не настигало её светлой головы. Если бы кому вдруг выпала честь застать Её Высочество в столь впечатляющем виде, то каждый, даже самый беспросветный пьяница, тотчас обратился бы поэтом и сложил беспокойные строки: она была точно гурия — красивее, чем когда-либо… Лукас тоже примерил венец. Он смотрел на госпожу не отрываясь. Даже толком не чувствуя боли от того, как крепко она вцепилась ему в плечи, он держал руки на её спине и ощущал мелкую дрожь, которой её то и дело било. Принцесса никак не могла совладать со страхом. Вонзив ноготки Лукасу под самые ключицы, она полулежала, прислонившись лбом к его намасленной чёлке, и громко-громко сопела прямо ему в шею. Несколькими мгновениями позже она отодвинулась. Карета еле выравнилась и мало-помалу остановилась. Атанасия сделала вдох, сделала выдох. — Ты только погляди… — она повернулась в анфас. — Мы чуть не разбились… — Ага. Маг состроил максимально трагичную гримасу и, усиленно поддакивая, ласково погладил одеревеневшую принцессу по спине. Принцесса же, казалось, по-прежнему не понимала, в до чего же невыгодном положении она находилась. — Не дороги, а катакомбы какие-то… — задыхаясь, она иногда срывалась на свист. — Ага. Лукас сострадательно обнял её вновь. — А ты чего такой спокойный-то? Как будто знал, что всё так и будет… — явно отчасти отойдя от выброса адреналина, она с подозрением покосилась на собеседника. — Конечно знал, — не стал отрицать тот. — Поэтому и предлагал тебе телепортацию: перенестись с помощью магии было бы лучшим решением. И ещё не поздно… — Только поэтому? — она свела брови. Подушечкой пальца Лукас, намеренно не торопясь, обвёл контур её подбородка и в беспамятстве поманил к себе. На удивление, принцесса послушно последовала за этим зовом. — Только поэтому, — вновь солгал он. Это была самая неправдоподобная ложь в его жизни. Тогда Лукас окончательно обессудил. Тепло тела взгромоздившейся на него принцессы дурманило разум и подкидывало пищу для воображения. А воображение у него было жадным… В башке же отныне господствовал кавардак. Запах бесконечных бальзамов перемешался с тонкими нотами нейтрализатора, которым Её Высочество, несмотря на непереносимость вкуса, покорно пользовалась каждый раз, как собиралась почтить общество своим присутствием; а на её намалёванных щеках вот-вот мог пропустить сквозь слои косметики румянец — уже живой. С ума сводило ещё и её сбившееся дыхание, словно нарочно западающее в каждую складочку на изгрызенных губах Лукаса… Будто бы так он мог вобрать её в себя — всю, от маны до самых постыдных снов, — он с жадностью облизал нижнюю губу. Это был намёк. Или просьба, коли Её Высочеству будет так угодно. Чуда, однако, не свершилось. Ещё изрядно неуверенная — но неуверенная, правда, от неопытности, — принцесса так и не сделала ответного шага, которого так от от неё ждал возлюбленный. «Ну и пусть, — подумал тот. — Всё-таки это дело привычки…» Выставленные вперёд губки Её Высочества притягательно блестели, как две свежие ягодки, только-только пропущенные через струи холодной водицы. Уже предвкушая, как ему вновь представиться шанс испробовать их на вкус, Лукас алчно оттолкнулся от сиденья, придвигаясь к предмету своего вожделения. С пронзительным скрипом двери повозки распахнулись. Ударившись о корпус с внешней стороны, стёкла окон встревоженно зазвенели. — Ваше Высочество! Ваше Высочество!.. — замельтешил посиневший извозчик, ужаснувшийся от одной мысли о том, что он мог собственноручно угробить единственную наследницу Обелийской империи. — Я в порядке! Я в порядке! — в схожей манере взвизгнула наследница и, живая-здоровая, резко обернулась к слуге. Ожидая услышать ряд однотипных извинений и уже выдумывая, какими словами она будет успокаивать поддонного, она незаметно сползла с юношеских колен на диван и устроилась сбоку. — Ни о чём не беспокойтесь, — повелела она. — Вы езжайте, езжайте… Но предвиденных извинений не последовало. Поездки — тоже. Побагровевший-побелевший, старик болезненно прокряхтелся и помычал… после чего размеренно озвучил просьбу, которую явно не мог произнести слёту: — Не мне обучать Ваше Высочество правилам… — запнувшись, он нервно зачесался. — Но, боюсь, мы никогда не доедем до пункта назначения, если Ваше Высочество не приземлится на положенное Вам место… — он сквозь сцепленные зубы набрал воздух, шумно выдохнул, снова набрал и лишь после этого продолжил: — Чтобы такого не повторялось, Вам следует сесть ровно напротив господина мага. Не рядом! И не на него! Иначе мы с Вами так и будем переворачиваться, пока не разнесёмся вконец. Лукас, про которого почему-то все забыли, с любопытством изучал сложившиеся обстоятельства и старался не расхохотаться в голос. Атанасия же, внимавшая тираде, и сама всё активнее белела: он всё видел! Старикан всё видел!!! Он всё видел, а потому решил, будто это из-за неё произошла неполадка! Из-за неё! Но ведь это было вовсе не так!.. Энергии на отпирания не хватило. — Извините, — всего-то и сумела выплюнуть она, лелея надежду на то, что дядька хотя бы не наябедничает обо всём её папе. — Я пересяду, но не думаю, что дело было в этом… — Будьте так любезны… — игнорируя упрёк, прохрипел кучер. Годы явно его не пощадили. — Пересядьте. Узрев, как исказилось его лицо, принцесса перепугалась, что злой старик сейчас вообще их никуда не повезёт… И пересела. — Едем? — безопасно примостившись, уточнила она. — Едем, — так же удостоверившись в её безопасности, подтвердил он. Захлопнув дверь, ворчливый извозчик ретировался. Смущённая, Ати слышала, как на ходу он причитал о том, что за сорок лет его службы императорской семье сталкиваться с такими «неурядицами» ему ещё не доводилось.***
Шлейф конфликтующих друг с другом ароматов тянулся от входной двери прямо до отхожей комнаты. Было душно и тошно. Каждая леди, каждый лорд, наряжавшиеся на балл цветочных владык, явно намеревались впечатлить окружающих богатствами — парфюмом, убранством, лоском, неповторимым вкусом… но в желаниях они были не одиноки, и зала за первые же несколько минут утонула жаре, точно баня. Дженнет задохнулась. — Всё в порядке? — тихо шепнул ей на ухо Иезекииль. Её странное поведение не укрылось от его глаз. — Да, — солгала она. — Я давно не носила парадных платьев. Она была уверена, что это так. Она убедила себя — убеждала всю дорогу, весь день и весь вечер, пока пара слуг энергично её парили, отшелушивали и увлажняли. Она убедила себя: с ней всё было в порядке, и лёгким её не хватало воздуха не из-за страхов или волнений, а из-за того, что тугой корсет вонзился в её рёбра как хищник. «Да, это корсет, — вновь и вновь повторяла она себе. — Я слишком долго носила просторные домашние платья. Моя вина лишь в этом — и ни в чём более». Рюшки-ракушечки, голубые ленты, усыпанные блёстками, будто волны — солью, красноватые звёзды на тиаре… новенькая служанка Роза, присланная в подарок от виконта, предусмотрела всё. Из захудалого моллюска Дженнет превратилась в любимую дочь Посейдона. Дженнет превратилась в принцессу. Она спрашивала себя, слугу, герцога: зачем? Изящество, благородство и величие — зачем они? Так её собирали только на дебют… почему же и сегодня над ней столь пристально хлопотали? Много часов её крутили, не упуская ни единой возможности уточнить деталь, — для кого было это всё? Для Их Величества ли?.. Но он и не планировал появляться сегодня пред народом. Для Ирейнов ли?.. Ха, как же! Так Дженнет и поверила, что Елена сжалится над ней, едва увидит тот миленький камушек у неё на груди! Всё-таки девочки невзлюбили её не из-за бедности… ведь все знали, как обеспеченны и уважаемы в обществе были Альфиусы. Тогда для чего? Для чего ей уделили столько внимания? Для чего выделили из толпы? Для того ли, чтоб не посрамить чести Иезекииля? Или же идея была куда глубже?.. Сравнение с дебютным вечером много часов не покидало её головы. Дженнет ехала на дебют вовсе не танцевать и веселиться, как другие девочки. На дебют она ехала знакомиться с семьёй, с подданными, с дворцом, который был обязан стать её домом. Верно. Всё верно! Должно быть, и сегодня над её преображением трудились не для ублажения богатеев. Нет-нет, это было не для них, не для чужаков-аристократов!.. Всё это было для неё. Для принцессы Атанасии. Вот только время текло, а принцессы Атанасии, от которой Дженнет так ждала внимания — ждала похвалы, — всё не было и не было. «А придёт ли она вообще?..» Девушка потерянно вздохнула. Почему-то с каждым балом радость и предвкушение сопровождали её всё неохотнее. Дядюшка Роджер в принципе не так уж и часто позволял ей выходить в свет — то ссылался на беспокойство о её здоровье, то о тайне происхождения ратовал, — потому Дженнет и ждала взросления: полагала, будто после того, как она расцветёт, герцог наконец-то согласится с тем, что она стала достаточно самостоятельной. И она не прогадала. В последний год, а особенно в последние несколько месяцев, на которые как нельзя кстати выпала их с леди Хиггинс дружба, дядя и впрямь смягчил свою политику в отношении её публичных появлений. И Дженнет была из-за этого немерено счастлива!.. первые пару приёмов. Потом эйфория куда-то подевалась; Дженнет внезапно осознала: новые знакомства и более активное общение с принцессой не оправдали её надежд, не подняли её духа. Ей писали душевные письма, за которые любой другой лорд иль леди удавались бы в борьбе, её осыпали шелками и золотом, а жемчуга, над поставками коего дом Альфиус шефствовал уже не первый век, в её шкатулке лежало едва ли не вдвое больше, чем у самой принцессы Атанасии… И прежде Дженнет не сомневалась: в этом и был заложен истинный смысл счастья для леди. Красиво одеваться, получать комплименты и вежливо смеяться над шутками ухажёров — путь юной леди, к которому Дженнет всегда стремилась. Что же случилось? Что переменилось с тех пор? Почему сейчас по какой-то причине она, как бы красиво ни выглядела, не переставала ощущать вокруг себя столь отвратительнейшего одиночества?.. С ними заговорила незнакомая леди. — Доброго вечера, — присела она перед ними с Иезекиилем. — Лорд Альфиус, как же давно мы Вас не видели! Уж заволновались: не приключилось ли чего недоброго… — Что Вы, леди Moрщин, — Иезекииль откланялся в ответ. — Наши семьи ведь так близки. Мы бы непременно поделились с Вами, произойди неладное. Стареющая леди рассмеялась. — Ох-хох, будь по-Вашему, мой лорд! Я помню Вас совсем крохой. Каждый раз, когда я навещала Вашу покойную матушку, убереги Бог её душу, Вы, будучи прелестным карапузом, строго, но вежливо здоровались со мной, подражая отцу. Эх, все едва сдерживали смех, стоило Вам появиться, а я уже тогда понимала: этот малыш вырастет прекрасным наследником герцогства! Ударившись в воспоминания, леди Морщин живенько затараторила. Дженнет ждала минутки, когда та замолчит и разрешит представиться, но такой минутки никак не находилось. Ей вскоре даже почудилось, будто знакомая Альфиусов намеренно игнорировала её… Сначала Дженнет из-за этого немного расстроилась, но позже рассудила: так даже лучше. Уж больно неприятное было у тётеньки лицо… а ещё оно идеально подходило под фамилию. Леди Маргарита уловила какую-то далёкую мысль, что с такой фамилией молодой девушке жить было бы ужасненько непросто — потому-то, наверное, тётка и стала к старости такой вредной. Ну что уж тут поделать? Судьбу людям выбирать не было дано. Не могли же все, в самом деле, рождаться под ликом Обелии, как Дженнет. Поэтому, когда морщинистая леди втихомолку увела Иезекииля от неё, девушка не обиделась. Дядюшка всё-таки учил её быть добрее к убогим. Пару мгновений потыкавшись в угол от неуверенности, она решила, что неплохо было бы прогуляться по зале и осмотреться. Где находился банкетный стол, медная плевательница, балконы или танцевальная площадка — всё это нужно было знать хорошо. Ориентироваться в чужих поместьях Дженнет пока не умела: уж дюже редко она выбиралась из дома. А подобный опыт наверняка пригодится ей в будущем, когда приглашений от лордов, прельщённых её новым титулом, станет больше. Мечтая о ближайшем будущем, Дженнет двинулась вдоль залов. В голове у неё то и дело всплывали образы: то, как они с принцессой Атанасией скоро будут под руку с Их Величеством приветствовать господ на своих балах, на посторонних… как они будут плясать у всех на виду, как отец будет обнимать их и поочередно приглашать на танец. Первой, конечно же, он будет приглашать её, Дженнет, а потом уже — Атанасию: все ведь и так уже знали, как сильно он любил Атанасию, а о Дженнет, такой же дочери, могли подумать, словно ей он делал одолжение. Это, безусловно, порочило бы честь императорской семьи, поэтому допустить столь кошмарной неточности было никак нельзя… Дженнет это понимала. И Атанасия поймёт. Она же такая умная! Поглощённая грёзами, точно в дремоте, леди Маргарита прошлась почти по всему залу и совершенного этого не заметила. В реальность её вернули не понаслышке знакомые голоса. Высокий смех трелью лился у крайнего выхода, и перебивал его лишь знойный шепоток, шумный настолько, что заглушал даже музыку. Прилипнув друг к другу, как семечки в подсолнухе, молоденькие леди, которые уже не раз мелькали у принцессы Атанасии на чаепитиях, снова сбились в кружок и что-то живописно обсуждали. Там были все: обе маркизочки Гривас, старшая дочь барона Параскинья Мэрилин, сестра виконта Фасулаки Аннабель и остальные. Отсутствовала одна только Елена. Видимо, именно её компания подруг и дожидалась. Дженнет чуточку потопталась на месте. Невольно она испугалась — а вдруг её не увидят? Леди были так увлечены разговорами, что пропускали мимо ушей и замечания от старших родственников, и объявления глашатая… Но тревоги её оказались напрасны: стоило ей сделать не более шага в их сторону, как девочки тотчас же обратили на неё внимание — и замолкли. Дженнет натянула самую лучезарную улыбку, на какую была способна, и направилась к ним. — Как я рада вас видеть! — ахнула она, встав рядом. — Леди Мэрилин, Вы так прекрасны. Этот цвет просто создан для Вас! А Вы, Аннабель!.. Боги наделили Вас отменным вкусом!.. Пока она распиналась, леди молчали и сдержанно переглядывались. Никто из них отчего-то не хотел отвечать взаимностью, хотя Дженнет могла поклясться: наряд её их впечатлил — глазки у некоторых так и засияли!.. Но их языки не вымолвили ни слова. Быстренько отстранившись от других, две леди неожиданно прикрыли рты веерами и, принявшись истерично обмахиваться, нарочито громко зашушукались. Все девочки обернулись, вперив в них голодные взоры. — Вот заливается, ты погляди! Прямо как соловей! Тебе так не кажется, Нинель? Лыбу так и давит, так и давит! А глазёнки… ну щенячьи-щенячьи! Да? На лице — траур, а на теле — праздник… — засплетничала одна. Нинель подхватила: — Хи-хик, да-да. Нет принцессы — нет радости. Такая взрослая и такая несамостоятельная! Вот беда-то! — Несчастная принцесса: выпала на неё долюшка-то — нянчиться с дылдой. Ах если б не добрая душа Её Высочества… куда бы занесло эту сердобольную? — Ещё небось Её Высочеству душевный настрой испортила — вот принцесса и едет так долго! — Нинель прищурилась и, уставившись чётко на леди Маргариту, зашипела: — Потому что не хочет ехать! — Правда что! Правда! — загундосила первая леди. Опешившая, Дженнет не смогла им противостоять. Она была готова ко всему, но не к этому. И некому даже было заступиться за неё: принцесса до сих пор укрощала путь ко дворцу Ирейнов, а другие девочки просто стояли и наблюдали за издевательствами, как за шоу. «Надо усмирить их, надо воспротивиться, — уговаривала себя Дженнет. — Надо доказать, что это неправда! Что все их слова — наглая ложь!».. Но как бы она ни умаливала себя отстоять свою честь, толку не было никакого. Боги не одарили её такой же силой, как у Атанасии, да и такого же влияния она ещё не заимела: никто до сих пор так и не знал, что принцесс у Обелии было аж две, но вовсе не одна. Ну ничего, жевала губу Дженнет. Она умела терпеть. Вот потерпит ещё немного — и всё встанет на свои места. Рано или поздно её секрет всё же раскроется, и тогда эти злословницы будут целовать носки её туфелек… Да, всё будет так — и никак иначе! «Я буду равнодушна. Буду холодна и бесстрастна. Пусть видят, что я выше скандалов, — решила она и ещё ближе придвинулась к подругам. — Вот заведу сейчас новую беседу… и скоро все забудут об этом». Опять улыбаясь, как будто ничего и не было, она подошла к кругу леди настолько плотно, насколько было возможно. «Что, если они ничего и не слышали?» — силилась утешить себя она. Норовя ещё разок рассыпаться в похвалах, она уже приступила к сочинению самых-самых оригинальных любезностей и даже успела представить, как в кои-то веки и сама получит порцию ответных вздохов… И всё было замечательно — по крайней мере, в её фантазиях, — пока в тот миг, когда она раскрыла рот, юные леди не схватились за подолы, словно по чьей-то команде, и, спотыкаясь о края юбок, не попятились в противоположном направлении. «Что же это такое? — поразилась Дженнет. — Сговорились?..» В себя она пришла лишь после того, как у ресниц навернулись слёзы, и глаза, подведённые косметикой, тут же защипало. Кольнуло где-то под рёбрами. Дженнет почувствовала то, что не чувствовала никогда прежде. Обида захлестнула её. Разве она заслужила такое? Разве она сотворила нечто непростительное? Или, быть может, подружки отвернулись от неё из-за её жадности к принцессе?.. Но ведь жадность та была оправданной: всё-таки принцесса родилась её сестрой, а не чьей-то ещё… Разве она была повинна в воле природы? Нет! Просто леди об этом ещё не знали. «Вот узнают… — успокаивала себя Дженнет, — и сразу же усмирятся!» Она повторила это трижды, четырежды — с десяток раз!.. Но на душе легче так и не стало. Вокруг разлился причудливый запах недобродившего вина. Дженнет обмякла. Податливый, послушный, как пластилин, поток усталости задержался в ней всего на секунду, а после навсегда покинул её грудь. Такое и раньше случалось — мельком, обрывками, как-то невзначай… но без её преднамеренного веления. Ныне же Дженнет желала, жаждала, в исступлении требовала спасенья — и горький дурман откликнулся. Она увидела, как кончики её пальцев коротко потемнели, как если бы она обмакнула их в чернила. «Что со мной?» — обмерла она и потянула руку к лицу. Поднеся ладонь, она ничего не смогла рассмотреть: пальчики незамедлительно вернулись к привычному розоватому оттенку. «Показалось? Но как такое могло показаться?» Когда Дженнет перестала таращиться на руку и несмело подняла взгляд на собеседниц — отчего-то стыдясь, как будто сделала гадость, — она окончательно потеряла нить логики: девичья толпа, точно заведённые игрушки, вмиг запамятовала обо всех невзгодах и оголтело потащилась на неё, толкаясь, пихаясь, нечаянно выдирая друг дружке волосы и выкрикивая комплименты. Комплименты, обращённые не к кому попало, а к ней. К Дженнет. — Великолепная леди Маргарита! Великолепная! — Вы нечеловечески красивы! Вы величественны и неповторимы! — Леди Маргарита может затмить даже Звезду!.. — восклицали леди. Они неслись на неё неугомонно, хватали её за рукава, за юбку, за подолы, целовали волосы и вздыхали о её превосходстве. С каждым утекающим моментом опьянённая сбывшейся мечтой Дженнет краем зрения улавливала, что их женское сборище всё множилось и множилось, пока в одну минуту не перестало быть женским. Позади спин девчонок к похвалам присоединились и малознакомые — или и вовсе незнакомые — лорды и леди: такие же юные, как и подруги Атанасии, или же взрослые, даже почти высокого почтительного возраста… — О леди Маргарита, как же я раньше мог не замечать Вас? — изумлялся усатый граф в сверкающей шляпе. — Леди Маргарита, молю: подарите мне танец! Иначе мне больше незачем жить! — слёзно упрашивал её младший сын Фасулаки, который едва дорос Дженнет до плеча. — Нет, леди Маргарита, не слушайте его, Вы достойны большего! Прошу, будьте моей женой! — без стыда вторил ему старший брат. Подобное внимание восхищало, смущало и льстило не привыкшей к мужскому обществу Дженнет — сбивало с толку… Дженнет очень нравилось подобное внимание.