Томные воды

      Каждое касание оставляло след.       Так сложилось исторически. Это был главный принцип работы с маной: стоило живому существу появиться, стоило сделать вздох, мазнуть живым дыханием по воздуху — и каждый миллиметр площади тотчас пронизывало, точно место преступления — брызгами крови.       Это была основа, сама суть маны.       Лукас ненавидел ману за это. Он до безрассудства её за это любил.       Бесчисленное множество раз он задыхался, выйдя в город; ровно столько же раз сбивался с пути и проклинал людской род за то, что тот имел наглость расплодиться. Очутившись в толпе, он терял нить. Весь мир для него сливался в единую блёклую точку: человек — его душа, его нутро — его мана. Сгустки ман переплетались друг с другом, как реки на карте, — и душили, душили, душили… Каждая неосторожность, каждый намёк и каждое предпочтение — любая мелочь — влияли на поток: на его равновесие, на его аромат, на его внешний вид, на его привлекательность и отталкиваемость. С рук доброго пекаря, никогда не державшего ничего опаснее кухонных инструментов, слетала душистая и невесомая мана, лёгкая в передвижении и мягкая во взаимодействии. Она практически ничего из себя не представляла и не вызывала отторжения. Мана же прозорливого торгаша была тяжелее: она парила низко, почти у земли, и, ложась на зубы, тянулась прочь как нуга, отдавая кислинкой. Лукас давно заметил: у всех проницательных людей мана не была лишена кислых тонов, — и почему-то не сомневался, что и его мана для посторонних должна была ощущаться подобным образом. Даже для принцессы.       Ох, мана принцессы…       Мана из лона самой Обелии. Сладкий аромат свежести и плодородия, величия и бессмертия — плоть от плоти империи, кровь от крови гордой птицы, носящей тяжёлую корону на гербе…       Она была несравненна.       Когда Учитель забрал Лукаса из дома, он подарил ему знания в крайне общих сферах: в магии, в этикете, в истории. Учиться было скучно и неинтересно, но порой среди плоских пособий попадались и вполне занимательные экземпляры: что-то приземлённое. То, что куда больше подходило для скудного ума ребёнка. Так одной из первых просветительских книг для Лукаса стал сборник мифов об Обелии. Там он, пребывая в праведном шоке от собственной тяги к знаниям, с удовольствием вычитал о великом боге с ликом орла, О’Беле. История начиналась с того, как боги, затеяв от уныния новую забаву, сотворили поднебесный мир. Как они накрыли голые почвы мягкими травяными покровами, как по образу и подобию своих аватаров раскидали по миру животных и как поместили наземь человеческих детей, беззащитных и неумелых. Чтоб было честно — чтоб веселее было наблюдать за человеческими потугами, — они велели О’Белу спуститься вниз и надзирать: растить, вразумлять, направлять и карать тех, кто дерзнёт нарушать устои. Так О’Бел и поступил: поднял детей с четверенек на две ноги, подготовил людей к голоду и к холоду, назло следящим за ним богам выдрессировал их драгоценную живность для службы и дал своим подданным совет о том, как сосуществовать меж собою и избегать междоусобиц. Но боги не учли, что на земле даже их тела были не вечны, — и время человеческого обличья О’Бела быстро подошло к концу. Осознавая, что после всего совершённого спуститься к людям второй раз ему не позволят, О’Бел оставил на земле своё потомство. Сыновьям и дочерям он передал часть небесной силы и мудрости, а подданным наказал их слушать и слышать. Земли свои он нарёк Обелией, а детей, оставленных для их защиты, — родом де Эльджео Обелия, что с божьего языка означало на страже Обелии.       Закрывая книгу, вылизанную от корки до корки, Лукас горел идеей — он должен, должен был встретиться с потомками О’Бела!.. Должен был поглядеть на них, оценить их могущество и узнать наверняка — правда ли в них было нечто нечеловеческое? Или же в книжке ему солгали?       — Встретишься, — с некой печалью в голосе поведал ему тогда Учитель. — Ещё не раз встретишься… Когда-нибудь эта Башня будет принадлежать тебе, а сам ты будешь принадлежать Обелии.       Лукас тогда не понял, почему Учитель так сказал и почему это прозвучало столь неутешительно. Что же плохого было в Обелии? Столица страны казалась ему неплохой — она была полна вкусных запахов и развлечений, веселья и радости… Там можно было скрыться от глаз взрослых или, наоборот, явиться перед всеми и похвастать силой, которой они так смешно пугались. Других городов маленький Лукас ещё не посещал, но верил, что и там ситуация обстояла примерно так же. Логично же, что и император такой страны должен был быть впечатляющей личностью!..       А потом Учитель покинул этот свет. Башня, как он и заверял, досталась Лукасу, а вместе с ней — и все её обязанности. Император Кайлум лично пришёл поздравить нового колдуна с почином. И то ли Лукас стал стар, то ли орлиные корни обмельчали… но зрелище его ничуть не тронуло.       Их Величество были длинноволосы, широкоплечи, высоколобы и хладнокровны на вид. Их благородные телеса, словно пышные птичья перья, украшали расшитые одежды, на пальцах мерцали широкие перстни, а на челе под лучами солнца отнюдь не скромно сверкал венец. Это был непростой человек, всё в нём на то намекало — конечно же, и его особые глаза. Глаза глубокие и пронзительные, круглые по форме, но в уголках отчасти раскосые, как будто хитрые, и немного припухшие, усталые, словно от недосыпа. Плещущиеся в их радужке волны тускнеющей тенью передавали суть маны, заложенной в них. Всевластие О’Бела жило в его взгляде — именно эта черта досталась от бога его детям.       Топазы. Влекущие топазы.       Зычным тоном Кайлум зачитал речь. Лукас не запомнил ни слова из неё — его вниманием полноценно завладели топазы императора. Он бессовестно пялился господину прямо в глаза, внимая каждому их отклику, каждому мимолётному блику и отливу… и всё же не очаровался. Было заметно, что некогда ясные оттенки с возрастом поугасли. Сила их была уже не столь непоколебима, и от божественного начала в них осталось чуть больше, чем ничего, — цвет да и только.       Лукас посмотрел за спину Кайлума. Там, в сопровождении грузной няньки, стояли его дети: две смешливые принцессы, постоянно о чём-то перешёптывающиеся и то и дело вздрагивающие от шиканья няни, а также молчаливый принц, весь какой-то бледный, нечёсаный и будто бы боящийся отвлечься от созерцания носков своих туфелек. Топазы принцесс одинаково горели юностью, желанием потех и нового опыта. Они были по-настоящему насыщены маной Обелии, и Лукас даже мог практически без сомнений утверждать: когда-то и у их отца, императора, глаза светились с тем же задором… Но всё же этого было недостаточно, чтобы восхититься ими.       Мана нынешних потомков де Эльджео Обелия была богата и завидна для обычного человека. Но Лукасу она едва ли могла составить какую-либо конкуренцию.       — …И пусть Ваша служба Обелийской империи будет столь же чиста и бескорыстна, как чиста и бескорыстна любовь матери к своему ребёнку. Ведь все мы дети Обелии и должны отвечать на её любовь и преданность защитой и справедливостью! — закончил Кайлум.       Лукас, как его учили, преклонил колено.       — Клянусь честно защищать Обелийскую империю и её народ ценой моей жизни. Клянусь служить верно дому моего императора ценой моего дома. Клянусь чтить заветы великого О’Бела и следовать его последней воле ценой моей магии, — трижды солгал он и без энтузиазма добавил: — Долгих лет жизни и процветания Обелийской империи.       С позволения Их Величества он поднялся.       Присутствующие разразились аплодисментами. В воздух полетели цветы и головные уборы, оглушающий свист прокатился от угла к углу, дети и взрослые засмеялись, закричали добрые пожелания, восславили хором Обелию…       Стеснительный мальчик впервые за мероприятие отнял взор от пола.       Лукас почувствовал это и обернулся. Установился зрительный контакт.       Вот и ещё одни топазы — отличные от предыдущих. Совсем-совсем серые и унылые, увядшие, точно у старика, хотя их владельцу не было и десяти годов от роду. Кайлум и его придурковатые дочки на фоне младшего сына и впрямь выглядели как натуральные орлы. В этом же пареньке не взросло ни грамма таланта к колдовству, всего за секунду сделал вывод Лукас. «Императору стоило убить его при рождении, — скривился он. — Уж лучше бы на трон села женщина. Это отродье лишь опозорит династию». Пацан был безнадёжен — и останется таким до самой старости.       Словно ощутив холод, мальчишка дёрнулся и отвернулся.       С тех пор они встречались не более пары раз. Впредь Лукас никогда не допускал визуального контакта с ним.       — Прошу приветствовать…       Он очнулся от воспоминаний. Поймав себя на том, что он по-прежнему пытался нащупать среди присутствовавших путь, который привёл бы его к человеку, что так походил на того пропащего принца, он приказал себе успокоиться и сосредоточиться над проблемой, опутавшей его столь внезапно.       Лукас с недоверием покосился на сына Псины. Зачем-то тот притащил его к заседанию своего папаши.       — Придворный маг Их Величества, — указывая ладонью на него, молодой лорд уважительно поклонился. С десяток любопытных мужичков тут же вылупились на Лукаса. — Впрочем, о том вы, джентельмены, должно быть, и сами прекрасно осведомлены.       — Присаживайтесь, присаживайтесь, — засуетился один из них, отбрасывая круглую подушку сбоку от себя и освобождая место.       Он был ненамного старше Иезекииля — скорее всего, недавно женился и уже успел обзавестись малолетним ребёнком: его мана была кое-где раздроблена и слабо смазана, будто недавно он испытал значительный эмоциональный всплеск. В просветах же торчали лоскутки чьей-то лёгкой и практически прозрачной энергии — невесомой и безобидной, ещё не способной к смешению, как у неодарённого младенца.       — Признаться, мы прежде встречались… — когда Лукас, пожав плечами, всё-таки сел, молвил другой. — Но я, право, был безгранично уверен, что Вы юнее, уважаемый господин…       Его явно смутило то, что несложенный подросток умудрился превратиться в статного господина всего за пару лет, когда другим юношам это не удавалось сделать, даже разменяв пару юбилеев. Но никто не собирался раскрывать ему все карты.       — Я молод и полон сил, мой лорд, — выдал чистейшую правду Лукас, изучая странную шляпу, которой бестактный дядька старался прикрыть сверкающую лысину.       — Не забывайте, перед Вами придворный маг, барон Гранд, — вновь встрял в диалог Иезекииль. — У колдунов свои секреты.       Он зыркнул на Лукаса так, точно намеревался хлестнуть его взглядом… Точно намеревался дать знать: ему все известно!..       Лукас же ответил ему с напыщенным безразличием: он ничего и не скрывал.       Находиться среди этих людей было неприятно. От одного несло табаком, от другого, уже почти прикорнувшего, — многолетним перегаром. Наименее отвратительным чудился постный господин крайне солидного возраста, занявший место за отдельным креслом. Он с полураскрытыми веками мерно покуривал трубку и будто бы не слышал ничего вокруг. Новоиспечённый папаша справа от Лукаса то и дело ёрзал, как на иголках, а другие лорды безмолвно хмыкали да икали — ждали, пока кто-нибудь придумает тему для беседы с неожиданным гостем.       «Подожду ещё минуту и уйду», — решил Лукас. Ощущение, словно для окружающих он был обезьянкой в странствующем зоопарке, не покидало его и по сей день.       — Что ж, раз уж так вышло… — к разговору, выдержав паузу, подключился герцог Альфиус. Словно невзначай, он крутанул бокалом. Кубики льда звонко дзинькнули, ударившись о стеклянные края. В этом жесте крылись высокомерие и смелость. — Могли бы мы узнать, что же привело достопочтенного придворного мага Их Величества в наше общество? — он чуть наклонился вперёд и исподлобья воззрился на нового собеседника. — Разве Вы как сопровождающий не обязаны приглядывать за Её Высочеством? Упаси О’Бел, конечно, нашу драгоценную принцессу от бед… Но вдруг с ней… — он опасливо прищурился, — что-нибудь приключится?..       Лукас опешил от такого нахальства.       «Прилюдно угрожает и не стыдится!» — хохотнул про себя он. Знал бы этот старый пердун, на что способны настоящие маги… поумерил бы свой пыл! Но ссориться было нельзя. Кулаки чесались показать лохматой Псине, кому здесь действительно стоило трястись за свою шкуру, однако император послал Лукаса к Ирейнам не для того, чтобы тот ему порушил все связи, которые императорская семья строила веками.       Пришлось импровизировать.       — Полагаю, Их Величество дали Её Высочеству своё дозволение на посещения бала Ирейнов потому, что хотели выказать господам Ирейнам своё доверие, — вальяжно развалившись, он закинул одну руку на спинку дивана, а другой принялся вращать. С каждым поворотом с его пальцев срывались алые искры, мало-помалу складывающиеся в неизвестную фигуру. — Это великая честь для всего рода, которой удостаивается далеко не каждый дом. Ирейны могут гордиться собой. О, они, безусловно, осознали всю ответственность — и предусмотрели отличную охрану. Если кто-то посмеет вести себя неуважительно, его тотчас осадят… Вы же об этом толкуете, почтеннейший герцог Альфиус? Об уважении? — не переставая колдовать, Лукас последовал примеру оппонента и так же наклонился вперёд, выставляя к чужому носу почти сформировавшуюся фигурку. — Или же Вы имеете подозрения об изменах? Неужто Вы располагаете некой… информацией?       Лукас самодовольно ухмыльнулся. По его велению кроваво-красная гильотина над ладонью оборвалась и со свистом захлопнулась, едва не задев кончик носа заворожённого Роджера. Тот рефлекторно отскочил, но тут же поспешил вернуться в предыдущую позу, чтобы не потерять лица.       — Это случится с каждым, кто вздумает идти против Их Величества, — Лукас многозначительно обвёл взором всех присутствующих. — С каждым.       — Вы, несомненно, правы, — согласился с ним герцог. — Мы все верны Обелии, долгих ей лет жизни и процветания.       Остальные спокойно вторили ему. Судя по выражению их физиономий, было очевидно, что последние силы они тратили на то, чтобы не явить страха перед настигшим их хищником, однако вставшая гуськом кожа на руках тех, кто пренебрёг перчатками, выдала их с потрохами. Казалось, выходка не тронула одного только Иезекииля — верно, за годы приставаний к принцессе он к подобному успел попривыкнуть.       Лукас прикусил губу, чтобы не заржать в голос.       Герцог Альфиус, почуяв неловкие ноты, поспешил разбавить общение более насущными вопросами и вскоре продолжил:       — Что же привело Вас к нам? — глотнув содержимое из бокала, он уточнил: — Молодёжь обычно предпочитает общество дам, пока возраст позволяет. Но Вы, несмотря ни на что, здесь.       Жирный бородатый лорд, доселе тихонько качавший головой, внезапно гоготнул и бойко выдал:       — Совершенно очевидно, что господин колдун слишком умён, чтобы тратить своё время на дам!       Его поддержал барон.       — Абсолютно! Каждый уважающий себя мужчина предпочёл бы дамской ерунде стоящую беседу с Вами, герцог Альфиус. А дамы — что дамы? У них ума не хватит поддержать ни одну из приличных тем. Природа — что тут попишешь?..       — Понимаю, Ваше Благородие, понимаю, — подключился к обсуждению нервный папаша. — Боги благословили меня — и послали Его Светлость! Нет, не подумайте, моя жена прелестная женщина, и я благодарен судьбе за то, что мне выпала честь породниться с этой замечательной семьёй… Но я, право, больше не выдержу ни одного вечера сплетен о том, кто кого неподобающе держал за руку и какие дешёвые материалы покупал на рынке…       — Святые угодники, она действительно с Вами беседует об этом?       — О да, вновь и вновь…       — Ниспошли О’Бел Вам терпения, мой дорогой друг! Вам следует чаще выводить её в люди: в хлопотах по дому женщина превращается в базарную бабу.       — Воистину, — сквозь кудрявящуюся бороду прохрюкал толстый лорд. — Пусть леди беседуют о своих глупостях меж собой, а не туманят наши светлые умы. Их дело — красиво выглядеть, детей здоровых рожать и не забивать мужьям головы почём зря. А делать это они обыденно начинают от скуки-с, — он поворочался, пуще прежнего втискивая огромную задницу в обивку стула. Стул умоляюще скрипнул и накренился. — Так ведь, Ваша Светлость?       Лукас закатил глаза.       Святой памятник холуйству. До чего же тошнотворное зрелище… Альфиусовские прихвостни ни шага не могли сделать, не спросив одобрения, ни стакана воды выпить. И эти люди ещё смели рассуждать о скудоумии женщин? Если это была одна из тех «высоких» тем, которыми лорды так гордились, то Лукас был готов прямо сейчас встать и пойти к малолетним подружкам принцессы — спорить о том, у кого бант длиннее… потому как даже это было интереснее, чем то, что он успел выслушать от «великих умов» Обелии.       Герцог долго молчал. Он пронзительно вглядывался вглубь бокала, точно на дне вот-вот могла появиться некая подсказка, но этого не происходило. Лёд уже давно растаял и разбавил спиртное водой. Концентрированный оттенок скоро потерял тёплые тона, а на стекле, потеплевшем со временем, уже не отпечатывались запотевшие отметины вокруг мужских ногтей.       Роджер отставил напиток и закурил. На миг морщины, прорезавшие его лоб лет двадцать тому назад, стали ещё отчётливее.       — Моя жена была разумной женщиной, очень рассудительной и дотошной. Читать любила и сама писала недурно… — он выдохнул облако дыма и усмехнулся. — Иезекииль, помнишь, у неё был блокнот с фиолетовой лентой? Юханна никогда не позволяла мне дотрагиваться до него.       Юный лорд пару раз удивлённо моргнул — видимо, он не привык вести с отцом разговоры на семейные темы. Но буквально в следующее мгновение мягкая улыбка пролегла вдоль его губ, и он умиротворился.       — Помню, отец. Как тут не помнить? Это одно из самых ярких воспоминаний из моего детства. Матушка сочиняла для меня сказки и записывала их на его страницах. Истории она складывала по звёздам и представляла мне своих героев как заблудших искателей приключений, как мореходов или охотников на сокровища… «Звёзды всё знают, — любила повторять она. — И мою судьбу тоже знают». Я постоянно умолял её рассказать, что же будет ждать нас в будущем, но она твердила одно и то же: «Ты слишком мал для такого, мой мальчик». Так я и не успел выучиться у неё этому делу…       — О-о… — поражённый узнанным, барон отодвинул пенсне и потёр редеющие ресницы. — Так Её Светлость увлекалась астрономией?       — Да… Был за ней такой грешок, — кивнул герцог. — В отчем доме, по её словам, даже стоял телескоп. Остался от покойного дедушки, бывшего главы дома. Лорд Клиф был учёный человек, звездочёт и математик. Я всё порывался забрать его оборудование к нам: у них к знаниям никто не тяготел, а наш сын день и ночь штудировал учебники — нашлась бы ребёнку ещё одна забава… Но Юханна почему-то была против. Моя жена считала, что эти знания приносят человеку лишь страдания.       — Соболезную, — сняв шляпу, барон приложил её к груди.       — Соболезную, — спопугайничали за ним толстый лорд, папаша и ещё несколько каких-то мужчин, которых Лукас не знал.       — Полно вам, господа, — отмахнулся Роджер. — Это всё в прошлом.       В их угле едва не повисла тишина.       — Соболезную, — с небольшим опозданием неожиданно проснулся старик с трубкой и поудобнее устроился в кресле.       Нахмурившись и стряхнув с трубки остатки табака, он вдруг выпрямился, широко распахнул веки и дряхлым голосом проблеял:       — Прошу прощения, господа… Но откуда здесь взялся господин колдун?       Диваны накрыло волной хохота.       Не при делах находились лишь Лукас, который в целом был равнодушен ко всей этой ситуации, и сам старик, не сообразивший о причине смеха.       — Полагаю, некто успешно сострил… — предположил он, чем только раззадорил товарищей ещё сильнее.       — Граф Либерт, Вы опять всё проспали… — задыхаясь, выдавил молодой отец и согнулся опять. — Господин колдун почтил нас своим присутствием ещё с десять минут назад!       Лукас скривился со скуки. Поднявшись с нагретого места, он приблизился к маразматичному деду.       — Может быть, Вы, юноша, всё объясните мне?.. — с некой надеждой обратился к нему граф.       У него были чистые и добрые глаза — даже, возможно, невинные. Лукас искренне недоумевал, что такой добросердечный дедуля мог забыть в компании уродцев Псины.       Он склонился, заранее учтя, что у старика вполне могли обнаружиться проблемы со слухом.       — Я пришёл сюда, чтобы задать Вам вопрос, — не церемонясь, прокричал он графу прямо в ухо.       Тот насторожился, убрал за пазуху трубку.       — Так-так… слушаю. Что же Вас интересует?       — Недавно с вами сидел один мужчина, высокий брюнет. Немного взъерошенный, с бандюганским выражением лица. Это мой друг. Вы не видели, куда он направился?       — Ох, так Вы друг виконта! — всплеснул руками старик и заулыбался. — Что же Вы сразу не сказали?.. Он удивительный человек — никогда таких не встречал! Держитесь за него! Как-то раз мы с ним…       — Вы видели, куда он делся, или нет? — напомнил ему Лукас.       — Ох, да-да, конечно же! — граф прервался и тут же указал в ту сторону, откуда Лукас пришёл. — Виконт имел желание подарить танец одной из дам. Точно не помню, как её зовут… Джулия… Джанет?.. Ах, точно!.. Дженнет! Он договорился о танце с леди Дженнет! Там его и ищите.       Лукаса пробрало холодным потом. Что-то здесь было неладно.       Иначе зачем столь подозрительной личности могла понадобиться химера?..

***

      Спасаясь от любвеобильных подданных бегством, Атанасия в поте лица запрещала себе лупиться под ноги и тем не менее ни разу не споткнулась. Верно, за годы тренировок она уже стала привыкать к загребущим свойствам каблуков — и предусмотрительно поднимала ноги выше у сомнительных поверхностей. Гордая собой, она старательно держала спину ровной и ступала как можно медленнее. Лорды и леди, которых она столь резко покинула, с тоской глядели ей вслед и вздыхали. Она бы и сама вздохнула — от усталости, — но не имела права.       Ати посмотрела на Елену. Держащая её под руку, та грациозно продвигалась вперёд, легко лавируя меж гостей и почти что не замечая препятствий. Её юбки мелодично шелестели, словно весеннее поле. Изящная, как лилия, но опасная, как шипастая роза, подумала Атанасия. Настоящая цветочная леди. Даже ей, принцессе, было сложно не восхищаться уверенностью этой девушки.       — Вы моя спасительница, — хихикнула Ати нарочито тихо — так, чтобы не коснуться слуха посторонних.       — Что Вы, — покраснела Елена. — Это мой долг перед империей.       Леди одарили друг друга милыми улыбками.       С непоколебимой решимостью в правильности своих действий Елена пересекла черту, за которой собрались преимущественно взрослые, и отвела Атанасию в сторонку. Это было тёмное и нерасторопное место. Дружественной суетой тут и не пахло.       Стоило им очутиться в неприветливой аристократической среде, как у Ати тотчас дрогнуло сердце — она наяву ощутила, как острые и холодные взоры вонзились ей в спину. Как женщины зашептались, распахнув вееры у изгибов губ, как мужчины подозрительно сощурились, сравнивая её с отцом, как мрачное общество моментально принялось оценивать её и дискутировать о том, насколько пригодной и стойкой была та, кому выпала доля взобраться на самую верхушку. Из какого теста боги вылепили их принцессу? Была ли она достойна своего титула? Была ли она впору умна и непреклонна? Разожгла ли императорская кровь в ней независимость? Или же при первой интриге её сломят — столкнут с пьедестала сразу же, как император поможет ей вскарабкаться?..       Атанасия поёжилась. За ней следили: за каждым её шагом, за каждым ответом, за каждым поступком. При Клоде недруги пугливо прятались по углам, но стоило ему ослабить поводок — и они вмиг высовывали свои любопытные носы. Они караулили, они томились — они выжидали.       Какая гадость, покривилась Ати. А потом непроизвольно ужаснулась: боги, она стала выражаться совсем как папочка! Видимо, ей предстояло пройти тот же путь, что и ему, — и первый этап она уже успешно преодолела…       — Принцесса Атанасия…       Она вздрогнула. Елена отвлекла её от неприятных дум. Пригласив пройтись чуть дальше, подруга провела её к месту отдыха — к ряду свободных диванчиков, обильно заставленных горшками с растениями, — и предложила присесть. Несколько леди на соседних местах тотчас замолчали.       — Извините, леди Елена. Кажется, я замечталась, — приминая юбки к ягодицам, Ати устроилась подальше ото всех, около цветочной арки, и растерянно растёрла пальчики. Греющие уши незнакомки никак не давали ей расслабиться, и она тщательно подбирала слова. — Бал у Вас получится весьма очаровательный. Мне известно о том, сколько сил нужно, чтобы провести крупное мероприятие с достоинством… Это потрясающе. Я смотрю на Ваш зал — на Ваши украшения, на Ваш стол — и даже отчасти завидую.       Елена побелела. Дамы поодаль ахнули.       Затмевать представителя императорской семьи было строжайше запрещено: любое негативное влияние на репутацию правящей династии могло привести к отрубанию чьих-то глупых голов!       — Что… Что Вы, что Вы! — заикаясь, Елена почти потеряла дар речи. Она засуетилась и затараторила: — Цветы… Ваше Высочество, они, полагаю, как символ дома здесь, не более! Да и стол… не был бы столь полон, если б не Ваше присутствие… — она качнулась назад. — Вот там… Лично для Вас, принцесса, я повелела собрать все самые вкусные сладости страны… потому что знала, что они приходятся Вашему Высочеству по вкусу. Не из желания покрасоваться, вовсе нет!.. Ваше шестнадцатилетие было несравненно лучше, это всем известно! Куда нам с Вами тягаться…       Атанасия поняла, что натворила.       — Нет-нет, леди Елена, я же не в укор, не подумайте! Я призналась, что завидую, в хорошем смысле: я рада, что в нашей прекрасной империи проходит столь чудесное празднование. И что посвящено оно Вам, а не кому-либо другому.       — Правда?..       — Разумеется! И, несомненно, это огромное удовольствие — находиться здесь, с Вами. Я счастлива веселиться рядом со всеми. Всё-таки рауты в Императорском городе более формальные, как по мне…       Обстановка постепенно разрядилась.       — Императорские рауты — это эталон, Ваше Высочество… — с придыханием заотрицала Елена. Её испуг скоротечно сошёл на нет. — С тех пор, как нам позволили выйти в свет, я поклялась себе посещать каждый из них…       От заявления подруги Атанасия тоже воспряла духом. Натыкаться в людных местах на знакомые лица всегда было приятно.       — О чудо! Ваше общество непременно скрасит эти непростые вечера!       Что свои, что отцовское праздники Ати откровенно не любила — это она, вероятно, тоже переняла от Клода. Под праздниками подразумевались события, которые должны были оставлять у посетителей приятные воспоминания… и, не иначе, так оно и было!.. У прочих. Но Атанасия родилась интровертом, и всеобщее внимание скорее обескураживало и утомляло её, нежели льстило. Без Феликса на её хвосте люд вокруг совершенно ошалевал от нахальства — терял манеры, затевал ссоры и споры, не стеснялся откровенных приставаний. Чтобы всего этого избежать и хотя бы немного передохнуть, принцессе целой империи приходилось в своём же доме жаться по углам, как таракану. Кому такое понравится?       Силясь не дать негативу завладеть собой, она свеяла грудь. «Всё хорошо, — сказала она себе. — Здесь люди пока что в адеквате».       Парад неловкости с Еленой тоже, к счастью, закончился. Вроде как.       Вроде как…       Елена, точно учуяв тревогу, пошла в атаку — не совсем ласково схватила свою принцессу за кулачки и в сердцах сжала их. Она словно знала, что за ними наблюдают — что принцесса будет ограничена в своих действиях.       — Полагаю, Вам приходится невыносимо тяжко, принцесса Атанасия! — она заговорила быстро, живо и страстно. Её тёмно-зелёная радужка забурлила, как непокорная трясина в южных болотах. Атанасия почувствовала, что эта трясина может затянуть и её. — До чего же все хотят иметь с Вами беседы… А Вы, как всем известно, так добры, так добры! Я понимаю, как Вы тщитесь обо всех упомнить — всех уважить… И после такого мне крайне стыдно просить Вас об одолжении…       Атанасия вскинула брови.       Нет, надежды ничуть не оправдались. Она уж на секунду поверила, что Елена и впрямь прониклась её бедой, по доброте душевной бросилась оборонять её, свою госпожу, от бестолковых поклонников… Но нет — в здешних рядах наивность не прощали даже принцессам. Ни дети, ни взрослые. Впрочем, ничего удивительного в том не было.       Она осмелилась подыграть.       — Сегодня день принадлежит Вам, леди Елена, — высвободившись из чужой хватки, Ати потеребила прядку, отстранённо взвешивая свой поступок. — Просите о чём угодно.       Наверное, не было ничего неправильного в том, чтобы в день празднования одарить именинницу расположением. Тем более вряд ли Елене взбрело бы на ум нечто возмутительное — она была вполне чуткой и отзывчивой девочкой, даже несмотря на то, что недолюбливала Дженнет. Но подростковые склоки Атанасия за грубый недостаток не считала — иначе ей пришлось бы возненавидеть саму себя за все свои выкрутасы.       — Буду рада посодействовать, — всё взвесив, добавила она. — Чем я могу Вас осчастливить?       Елена засияла.       — Вы, как всегда, щедры. Но я намерена просить Вас не для себя.       Запутавшись, Ати изумлённо раскрыла рот, но после одёрнула себя и уточнила:       — Прошу прощения? Для кого же тогда…       — Ох, для моего драгоценного брата.       А кто был её брат?..       Атанасия на мгновение зажмурилась, напрягая память. Под веками вскоре всплыло лицо Цветочного лорда, на одну треть спрятанное под кучерявящейся чёлкой. Вежливый и крайне учтивый, он частенько слал во дворец письма, но на светских мероприятиях никогда не докучал своим присутствием. Ати толком не общалась с ним, но всегда была благодарна ему за понимание и ненавязчивость. Хотя, возможно, этот паренёк просто вырос снобом и находил себя слишком породистым для того, чтобы бороться за чьё-то внимание…       Что ж, слов уже было не забрать.       — Хорошо… — сосредоточенная, Атанасия прочистила горло. Волнение нарастало. — Чем я могу помочь лорду Ирейну?       Что ему было нужно? Ответы на письма? Разрешение на аудиенцию во дворец? Или что посерьёзнее? Не могли же эти двое, в самом деле, провернуть их «аферу» ради какой-то мелочи?..       Елена снова отклонилась назад и выискивающе покрутилась. Её прямые волосы водопадом заструились по плечам. Пышущий свежестью бутон выскользнул из-за её уха и предательски повис, запутавшись в одной из прядей и ткнувшись прямо ей в веко.       — Лорд Ирейн весьма галантен, Ваше Высочество, — хмурясь, девушка с надлежавшей осторожностью поправила хрупкий аксессуар. Брата она так и не высмотрела. — Но это качество порой приносит ему и беды.       — Что Вы подразумеваете под бедами?       — Пренебрежение своим счастьем, разумеется! Мой брат — законченный гуманист и филантроп. Он никогда не пойдёт по головам окружающих ради собственной выгоды. Пожертвует тем, о чём мечтает, лишь бы другим не причинить неудобств, смею заметить…       Ати невольно обомлела: неужто в словарном запасе её собеседницы, прожжённой модницы и закостенелой любительницы сплетен, и впрямь имелись столь замудрёные слова? Верно, она была куда умнее, чем пыталась казаться. Да и описание Цветочного лорда производило неплохое впечатление — даже располагало… Ирейны не переставали поражать!       Атанасия не удержалась. Разбушевавшееся любопытство настойчиво потребовало подробностей.       — И чем же именно лорд Ирейн жертвует? — силясь скрыть любопытство, она состроила самое непритязательное выражение лица, на которое только была способна.       — Своим душевным спокойствием, очевидно… — явно переигрывая, Елена вмиг погрустнела. Подтирая кончиком пальца невидимую слезу у внешнего уголка глаза, она ахнула: — Каждому человеку нужно иной раз удовлетворять свои желания, чтобы не подорвать от тоски здоровья. Вы это лучше кого-либо должны знать…       — Безусловно.       — А главное желание лорда Ирейна остаётся несбыточным уже второй год подряд… Несомненно, повинен в этом лишь он сам, однако мне больно изо дня в день, из бала в бал, наблюдать за его терзаниями… Юноши… Вы же их видели, принцесса Атанасия! Какие они нынче тонкие и чувствительные натуры…       Атанасия чуть не прыснула, когда на ум ей пришёл Лукас, самая тонкая и чувствительная натура из всех. Эта тонкая и чувствительная натура имела наглость ставить юной леди подножки, дубасить её подушкой и сыпать притом максимально нелестными словосочетаниями… а ведь это было прежде — в детстве! Ныне Лукас хоть и бросил по-хулигански шкодить, но менее невыносимым оттого никак не стал: если раньше он лишь посягал на самоуважение Ати, то теперь мог вполне себе повлиять на её репутацию как незамужней женщины…       Глотая наплывы наваждения, она пробормотала:       — Юноши… О да. Ещё какие…       Елена же всё клонила к одному.       — А потому мой драгоценный брат так и будет жить грёзами, если я не подтолкну его к цели… Прошу, Ваше Высочество, уделите ему всего пару минут.       Ати бессознательно прониклась. Кажется, Елена действительно любила своего брата — и была готова впрягаться за него даже перед короной. У Атанасии никогда не было ни братьев, ни сестёр, но если бы были, то она обязательно вела бы себя с ними точно так же.       За пару минут вселенная не схлопнется, убеждая себя, умозаключала она: «И пусть мне выпало родиться под звездой, я всего лишь обычная девушка». Ни Лукас, ни папочка не могли запретить юной девушке несерьёзно ответить на пару писем поклоннику. В конце концов, в мире большой политики эти писульки мало что значили, а подпускать к себе постороннего парнягу Атанасия ничуть не собиралась. А коли кто были уверен в обратном, то пусть выйдет из её жизни вон.       Она поддалась.       — Представьте мне Вашего брата.

***

      — Леди Маргарита… Леди… Маргарита…       Дженнет обернулась, признав своё имя на чьих-то устах. Её зовут, решила было она, но стоило ей отыскать того, кто потревожил её покой, как незнакомец тотчас притаился.       Её взор упал на компанию молодых женщин, облюбовавших побочный вход в танцевальную залу. Точно привратники, они оценивающе осматривали всех мимо проходящих и не стеснялись комментировать увиденное. Дженнет стала одной из их жертв.       Когда она отвернулась, странная женщина продолжила:       — Маргарита, Маргарита… Проклятье! Почему я их не знаю?       Другая женщина цыкнула на неё:       — Оставьте это, мисс Лорен. Говорят, это имя приносит беды.       — Да бросьте! Это всё сказки — я в них не верю. Но что действительно интересно… Слышали ли Вы когда-нибудь о семье Маргарита? Кто, чёрт возьми, эти люди?!       Третья леди подхватила беседу.       — Девчонка сиротка, попала к Альфиусам в младенчестве — тётка сдала, чтоб самой не мараться о позор сестры. Нагуляла, говорят… Почему, Вы думаете, девка так гоняется за Её Высочеством? А всё оттого, что внимания не получала в детстве.       — Бедное дитя…       — Воистину.       — Нет, в самом деле: кем они были? — не унималась некая Лорен. — И кто её тётка?       Самая рассудительная из них громко выдохнула, будто закурив, и по-матерински снисходительно ответила:       — Дорогая, неужто Вы ни разу не слышали о госпоже Розалии? О Розалии Маргарита. Вот уж что по-настоящему интересно! Эта женщина сотрясала воздух каждый сезон. Слыхала я о её бурных романах…       Остальные женщины дружно ахнули:       — Что же такое было?       — Ничего необычного. Женщина пользовалась своим самым страшным оружием во имя власти. Вчера её провожал до кареты маркиз, позавчера с ней в той же карете умчался виконт… Я тогда была ещё совсем юной. Забившись по углам, мои подруги, не знавшие мужской ласки, повторяли меж собой одни и те же сплетни: якобы мужчины пересекали моря и океаны в мечте о ночи у ног госпожи Маргариты; якобы до блаженства она умела доводить одним только взглядом — и цена этому блаженству была до того высока, что рассчитаться мужчины могли лишь непреклонной верностью… Леди вцеплялись в локти своих мужей, когда эта бестия пестрела на горизонте. Жадная она была, эта госпожа. И очень могущественная. Вопрос только в том, зачем ей понадобились столь тесные связи? Мало ли ей было Альфиусов, которые и без того ели с её рук?.. И кто был дальше в её списке? Сам император? — леди хмыкнула и ещё разок затянулась, выпуская сквозь зубы бесцветный дым. — Госпожа покинула мир раньше, чем мы с вами успели это выяснить. Впрочем, может, оно и к лучшему: когда такая личность вешает ошейник на самого герцога, покоя ждать не стоит. А я, слава О’белу, люблю нашу страну и нашего императора.       Молчание сковало компанию ненадолго. Когда сигара была притуплена, кто-то из дам медленно и с пониманием выдал:       — Дженнет Маргарита явно пошла в отца…       Дамы согласились.       Дженнет против воли прослезилась.       Некоторым вещам суждено быть высказанными вслух. Ведь рано или поздно любой бы задался вопросом: почему принцесса Дженнет была настолько не похожа на Их Величество? Да, она носила в своих жилах императорскую кровь, и то подтверждали её — несомненно, величественные — глаза… но на этом вся её схожесть с родом де Эльджео Обелия обрубалась на корню. Ни одно живое существо на этом свете никогда бы не усомнилось в родстве принцессы Атанасии и Их Величества: Их Величество были светловолосы и белокожи — принцесса Атанасия тоже. Их Величество обладали неописуемым запасом маны и могли заткнуть большинство магов за пояс — принцесса Атанасия тоже. От одного взгляда Их Величества у негодяев начинали дрожать поджилки… И даже эта особенность нашла отражение в принцессе Атанасии! Дженнет издалека видела, с каким холодом сестра смиряла взором тех, кто смел ей дерзить. Дженнет больше всего в жизни боялась, что этот взор в один день предназначится и ей… А если и не предназначится от принцессы Атанасии, то от Их Величества — точно… Что он скажет, когда ему представят её, полную его противоположность? Как она объяснит ему, почему её волосы были темны и гладки, а кожа отдавала здоровой розовинкой, как у деревенщины? Свалит вину на матушку? Дженнет даже не знала, как выглядела её мать! А что насчёт магии? И здесь материнская кровь сыграла с ней злую шутку? Тогда какая из неё была императорская дочь, если всё она взяла от матери и ничего — от отца?..       Впервые со дня своего рождения Дженнет обрадовалась тому, что её тайна всё ещё была тайной.       Судьба спасла её, четырнадцатилетнюю дурочку, в ночь дебюта, но что будет потом? Кто её примет, кто изнежит? Дядюшка не станет тащить её на своём горбу до самой старости. Зачем она ему сдалась? У него был Иезекииль, его наследник — его гордость… Что ему было до неё, до нахлебницы? Нет, Дженнет всё-таки придётся покинуть чужие просторы. Это её святой долг — оставить нагретую гавань и вернуться в лоно семьи, пускай оно будет остывшим и недружелюбным. Она сделает это несмотря ни на что. И будь что будет! Примет её семья или нет — это уже другая тема.       Дженнет чувствовала себя неправильно. Почему-то она только сейчас озадачилась — подходила ли она, вообще, правящей династии? Никогда прежде она не раздумывала о том столь глубоко. Как так вышло? Дядюшка вселил в неё глубокую уверенность: семья есть семья, и уродов в ней не бывает. Но Дженнет росла, наблюдала за окружением и делала выводы. Оказалось, что уроды в семьях очень даже встречались — и чаще обычного, что не могло не печалить. Но ничего не происходило просто так. Возможно, для Дженнет это испытание было следующим этапом взросления — ей следовало бы перестать принимать всё за чистую монету и почаще самой задавать вопросы. Какой она была, её мать? Любили ли её Их Величество? Если любили, то почему не сделали её своей императрицей? Она ведь была их невестой, их законной суженной… Почему леди Пенелопа подарила жизнь Дженнет, первой и — на тот момент — единственной принцессе, вдали от имперского города? Разве это было справедливо? Разве правильно? Нет. Так не поступали с теми, кого по-настоящему любили.       Император не бросил бы Дженнет, если бы любил её мать. И не нашёл бы другую женщину в тот же год…       Император любил ту женщину — любил сильно, страстно и честно. И теперь, когда она покинула его, он столь же крепко любил их дочь.       Дженнет слышала, что мать принцессы Атанасии была простолюдинкой. Заморская танцовщица в противовес воспитанной и благородной графской дочери…       Одна за другой перед Дженнет падали ширмы. Срываясь вниз, они с грохотом проваливались под сцену, накрывая юную леди с головой беспросветными полотнами и карнизами отшибая ей пальцы до отмеру.       Когда боль прекратила ощущаться, Дженнет поняла и приняла истину: раз не полюбили её мать, то могли не полюбить и её…       В животе туго завязался неведомый узел. Все её внутренности будто бы на мгновение слиплись в единый комок, а после разделились обратно, но почки вдруг заняли место желудка, желудок — место сердца… Обливаясь холодным потом, Дженнет в предобморочном состоянии держала в груди тошноту, которая вот-вот норовила подкатить к горлу.       Пару морозных капелек соскользнули с её лба и, мазнув по сухим губам, упали на подол платья. Нерв над бровью ноюще кольнул.       Это всё ложь, беззвучно зашептала она. Это неправда. Тётушка была милой и доброй — она присылала Дженнет кукол, похожих на императора и принцессу, чтобы ей было не так одиноко! Приезжая в гости, она дарила Дженнет диадемы и роскошные наряды, чтобы маленькая принцесса не забывала: она принцесса! Она учила Дженнет этикету, она читала ей книги о том, как потерявшее дом дитя однажды возвращалось под отцовское крыло… Она просто не могла быть такой, какой её описали те дамы! И мать не нагуляла Дженнет! Столь порядочная женщина, представительница именитого рода Джудит, не могла нагулять ребёнка от собственного же жениха! Это все глупости! Наглое враньё! Проблема была лишь в том, что Их Величество не знали о её положении. Наверняка они предупредили свою драгоценную невесту о восстании, вот она и укрылась в безопасном месте… А потом… А потом!..       Дженнет вся сжалась.       Дядюшка как-то сказал, что Дженнет — леди. Ей было не положено громко разговаривать, не положено вульгарно смеяться, не положено касаться мужчин вне танца… Ей было не положено практически всё, что разрешалось простолюдинкам. Но Дженнет следила за принцессой Атанасией и поражалась: дочь Солнца смело и без стеснения вела беседы в таком храбром тоне, что могла составить конкуренцию любому юноше. Она от души хохотала рядом с магом, позволяла ему сжимать её ладони, приобнимать её, когда они протискивались сквозь толпу… Она без страха быть осуждённой жила полноценной жизнью молодой леди. Казалось бы, что в том такого? Мелочи. Но Дженнет, которая запрещала себе лишний раз поднять взгляд выше пола, смотрела на сестру и не могла унять восхищения.       Может, вот она, причина?..       Если Дженнет была отражением своей матери, то почему принцесса Атанасия не могла быть отражением своей?       Дядюшка заверял Дженнет: она родилась раньше, её мать была особой голубой крови… Но что, если для императора это не имело значения? Что, если настоящей блудницей была не тётушка Розалия, не матушка Пенелопа, а она… эта чужеземка? Что, если император забыл о своей невесте из-за неё? Если она была такой же, как принцесса Атанасия — если она так же задорно смеялась, так же прекрасно танцевала, так же распалённо поддерживала диалоги?..       Что, если это она всё испортила?       Что, если по правилам принцессы Атанасии… не должно было существовать?       Дженнет сглотнула ком, вставший у гланд.       В самых потаённых уголках своего нутра она по-прежнему верила: как бы там ни было, принцесса Атанасия любила её. Она не знала, было бы ей лучше без сестры или нет… Но одно её утешало точно: когда настанет долгожданный час, принцесса примет её. Однозначно примет. А коль примет она, то и отец — тоже. Быть может, со временем… Он ведь был человек ответственный и мудрый. Дженнет же будет покорной. Для него. Она будет воспитанной и достойной, как её мать. Она будет правильной принцессой.       Настоящей принцессой.       Встретив её, отец вспомнит её матушку и обязательно полюбит её. Полюбит так, как не любил ещё никого и никогда!       Она наполнила лёгкие кислородом и, чуточку успокоившись, утёрла слёзы.       Нос резануло знакомым винным ароматом. Под ногтями засквозил инородный холод, который нельзя было ни с чем спутать.       Оно снова случилось, догадалась Дженнет.       Гортанный смех и ехидный шёпот позади умолкли. Секундой после раздались сиплые охи-вздохи.       Дженнет вновь покосилась на группку дам, обсуждавших её всего пару минут назад. Держа руки у ртов, они с восторгом таращились на неё, и меж собой лопотали:       — Какое платье…       — Какая кожа…       — Какая прелестная тиара!..       Правильно, ловя каждое их слово, отмечала про себя Дженнет. Теперь они говорили правильные вещи.       В какофонию женских голосов вторгся ещё один, мужской.       — Не стоит слушать речей тех, кто к четвёртому десятку не прочёл ни одной книги.       Дженнет едва не подпрыгнула.       Стоило ей развернуться к источнику звука, как она тут же наткнулась на того, кого ожидала застать на балу Елены меньше всего.       — Виконт?!.       Силясь скрыть следы слёз, она пробежалась пальчиками по нижним векам, поправляя макияж, и на рефлексе дёрнула одну из завитых прядей, которую с детства имела привычку теребить в минуты волнения. Та уже в начале вечера успела распрямиться и разлохматиться. Дженнет намотала её на палец, пытаясь придать привычный вид.       — Добрый вечер, — только сейчас поздоровался виконт.       Дженнет подвинулась, и он сел рядом.       — Добрый вечер.       Слова застывали у неё на языке. Как он здесь очутился? Их экипаж состоял из кучера, дядюшки, Иезекииля и самой Дженнет. Виконт не ехал с ними — и не собирался.       Не подобрав ничего лучше, она просто и прямо поинтересовалась:       — Что Вы здесь делаете?..       Вышло немного испуганно и сдавленно. Последствия перенесённого стресса всё ещё не отпускали её.       Мужчина улыбнулся.       — В зоне отдыха?       — Нет… На балу. Я думала, что праздник леди Елены не самый почтенный повод для Вас…       Он выдал тихий и скромный смешок.       — Событие есть событие. Раз бал почтила аж сама принцесса, значит, не так уж он и прост.       — Принцесса… — ненароком выдохнула Дженнет.       — Видел её у танцзала разок. Сегодня она прямо-таки светится. Вы никогда не обращали внимание: как Вы с ней в этом похожи?       Ошеломлённая, Дженнет посмотрела на собеседника.       Она… Похожа на принцессу?       Тут ей впервые бросилось в глаза то, чего она не замечала ранее: поразительная красота виконта. Они соседствовали уже не первый год, но никогда прежде Дженнет не находилась к нему так близко. У него было белое-белое лицо, настолько гладкое и блестящее, что в голове невольно рождались сомнения: он точно был реален? Его туманная радужка блестела игривым любопытством, а губы гнулись в очаровательной полуухмылке.       Дженнет внезапно померещилось, что этот мужчина невероятно походил на Их Величество. Походил гораздо больше, чем она — на принцессу… Хотя, вероятно, ей так погрезилось лишь из-за того, что он проявил к ней заботу сродни отцовской.       — Я тоже почти не читала книг… — зачем-то сказала она, вновь отвлекаясь на компанию дам.       Виконт всегда её расхваливал — преувеличивал её внешность, её характер, её поступки. От других комплименты она принимала легко и с удовольствием, однако перед ним ей каждый раз навязчиво хотелось вывернуть себя наизнанку — явить ему всю свою суть, посвятить его в самое сокровенное… Он же, в свою очередь, в такие моменты был пленительно понимающим и обворожительным.       Опомнившись, Дженнет прикусила язык, чтобы не разболтать лишнего. Виконт уже и так был осведомлён о её секрете, но большего ему знать не стоило.       Аккуратно положив руку ей на висок, мужчина осторожно погладил её по голове, по хрящикам уха и мочке, огибая бесконечные украшения; перевернув пясть обратной стороной, костяшками он прошёлся по яблочкам её щёк, по скулам и кругловатой линии челюсти… Дженнет затаила дыхание.       Она не могла пошевелиться — не могла просить убрать руки, не могла просить продолжить. Замерев и пристально уставившись на него, будто с мольбой, она не смела прерывать этот миг.       Наконец, виконт ответил:       — Вы просто читали не те книги, — кончиками пальцев он тронул её подбородок.       — Не те?.. — словно заколдованная, пролопотала Дженнет.       — Верно. У Вашей матушки была внушительная библиотека. Я лично бывал там.       Когда он отодвинулся, Дженнет точно очнулась ото сна.       — Вы… были знакомы с моей матушкой? — её брови взметнулись ввысь.       Удовлетворённо сощурив веки, мужчина кивнул.       — Разумеется. Пенелопа Джудит… — он откинулся назад и забросил локоть на спинку дивана, за плечи Дженнет. В тот миг он снова оказался столь близко, что она непроизвольно оцепенела. — В свете тогда не нашлось бы ни одного человека, кто не слышал бы этого чудного имени. Пенелопа была крайне чувственной натурой — эталон женщины… Но притом всегда знала, чего желала, и оставалась верной своим целям.       — Матушка была образованной и воспитанной леди…       — О, всенепременно. И в Вас это от неё.       От сравнения с матерью Дженнет смутилась.       — Что же она читала?       — Пенелопа души не чаяла в книгах о человеке.       — О… человеке?       — Да, всё так. О человеке. Вам знакомо понятие манипуляции? Иногда для того, чтобы достичь финиша, человеку необходимо превратить свой путь в шахматную доску. Женщине — так и вовсе: идти напролом — сущее безрассудство. Ваша мать была прирождённым игроком… Идеальная императрица, внимательная и чуткая.       Дженнет понадобилось некоторое время, чтобы проанализировать новую информацию. Но успеха она не достигла:       — Я… не понимаю, — поборов стыд, всё-таки призналась она.       — Пенелопа читала о том, как были устроены люди, — принялся по-детски незамысловато пояснять виконт. — Что любили и что не любили — как они это завуалированно показывали? Читала о том, как добиться от мужчины желаемого, как вынудить врага совершить неверный шаг, как понять собеседника без слов и сделать так, чтобы он понял её в ответ…       Девушка растерянно захлопала ресницами. Список книг, которые нравились её матери, она представляла совершенно иначе.       — Зачем же матушка такое читала? — искренне удивилась она.       — Ваша матушка должна была войти в императорскую семью. А там, где вьётся власть, безмятежной жизни не бывает.       Дженнет понурилась.       Поэтому принцесса Атанасия так много времени отдавала учёбе? Такая она была, роскошь существования подле правящей династии? Скучная и нудная зубрёжка? Неужели и её, Дженнет, ждала подобная участь? Ей придётся завести целую библиотеку с заумными книжками и дни напролёт сидеть над ними для того, чтобы насолить каким-то неведомым врагам? А если она этого не допустит? Если у неё не будет врагов? Она ведь не любила ни с кем ссориться — откуда тогда у неё возьмутся враги? Чтобы не было врагов, достаточно быть милой и доброй, разве нет? А это Дженнет умела очень хорошо.       Она поджала ноги, нервно болтая левым носком.       — Принцесса выглядит довольно безмятежной со стороны, — не смотря собеседнику в глаза, высказала своё мнение она.       «Значит, и у меня всё будет хорошо», — имела она в виду на самом деле.       — Принцесса Атанасия хитра и сообразительна. Сегодня она обзаведётся связями с наследником Ирейнов, завтра — с другим именитым юношей. Она даст им надежды на нечто большее, зная, что никогда не ответит взаимностью на их чувства. Зато проявленная ей милость сделает из них должников в будущем, когда к ним перейдёт руководство дома, а к ней — вся империя, — виконт взъерошил чуб. — Она не так проста и невинна, как Вам кажется.       Дженнет поёжилась.       — В-вы преувеличиваете… — с трудом выдавливая из себя по слогу, она вдруг осмелилась возразить. — П-принцессу сопровождает придворный маг. Вряд ли она станет танцевать с кем-то, кроме него…       Словно выжидавший этой минуты, мужчина неторопливо поднялся и, услужливо поклонившись, подал ей руку.       — Тогда предлагаю пройтись до танцзалы. Прошу, подарите мне танец. Заодно полюбуетесь на принцессу — она как раз приняла предложение сына Ирейн.       Встревоженная и смятенная, Дженнет сжала ладошки в кулачки так активно, что под перчатками у неё почти что прорезались следы от ногтей.       Что это было? Принцесса приняла предложение от Цветочного лорда? А её саму только что пригласил на танец виконт?.. Ей не снилось?       Стоило ли ей согласиться? Стоило ли ей отказать?       Ни сегодня, ни на прошлом балу Дженнет не звали на танец даже ровесники… лишь один Иезекииль. Да и тот — из-за долга. А тут ей выпала возможность у всех на виду станцевать с прекрасным, статным мужчиной… Когда ещё ей так везло? Да, это было бы отлично! Наверняка все девочки до смерти обзавидуются, когда узреют её с таким спутником! Они не смогут не обратить внимание на такое событие — и им придётся принять Дженнет обратно в круг. Придётся извиниться перед ней, расспросить её, похвалить…       Всё вернётся назад.       Однако имелась одна веская причина для отказа…       — Не уверена, что герцог будет этому рад… — Дженнет пожевала губу.       Дядюшка вряд ли одобрит её публичные пляски со взрослым мужчиной. «Репутация, репутация, репутация!» — изо дня в день твердил он. Приходилось подчиняться — всё-таки Дженнет была юной леди. Что, если поползут слухи? Не вешать же ей на шею табличку «Он не кавалер, он мой сосед!»       Виконт присел перед ней на одно колено.       — Герцог мой хороший друг. Не беспокойтесь, он не будет против — даже, наоборот, порадуется, что Вы проводите вечер с пользой. Негоже в Вашем возрасте грустить на светских мероприятиях.       Выдержка Дженнет дала трещину.       Насколько умела, она всё взвесила и, не найдя препятствий, вложила в хватку виконта свою дрожащую руку. Тот успокаивающе скользнул подушечкой большого пальца по кайме её перчаток. Когда неловкость была подавлена, он нерасторопно поднялся и, позволив Дженнет идти с ним наравне, повёл её к наиболее людному месту, к танцевальной зале. Шум оглушил их.       Уже около круга они услышали сигнал о подготовке к следующему танцу.       Ведомая сквозь толпу, Дженнет ловила на себе взгляды — дотошные, восхищённые и даже недоумённые. Некоторые лорды приветствующе кивали виконту, другие же не замечали его и вовсе, будто не были с ним знакомы — будто он был призраком, не видимым для посторонних. Альфиусовская же чета в людском скопище им не встретилась.       Дженнет с облегчением вдохнула. Она, конечно, очень хотела верить виконту, но не натыкаться на строгое лицо дядюшки во время танца она хотела ещё больше. Её влекли мечты о подругах, мечты о сестре — мечты о всеобщем признании. И она была готова вот-вот получить то, что ей принадлежало по праву.       Оставив сокрушающие мысли в прошлом, она ступила в отмеченную зону. В самой середине, как и всегда, расположилась пара принцессы — и впрямь с Цветочным лордом. Выжидая начала танца, юноша вновь и вновь клонился к ней, что-то тихонечко рассказывал, а потом пятился и смеялся. Принцесса смеялась вместе с ним. Когда она оборачивалась назад, стоящие в первом ряду девочки во главе с леди Еленой ободряюще ей улыбались.       Эта тщедушная идиллия резанула Дженнет по самому сердцу.       Ну зачем Её Высочеству понадобился Цветочный лорд? Не единожды Елена расхваливала своего брата перед ней, но принцесса всегда оставалась беспристрастной. «Приму к сведению, — отвечала она и меняла тему. — Возможно, в другой раз». Что же произошло сейчас? Лучше бы принцесса потратила это время на разговор с ней, с Дженнет. Не зря же она заставила леди Елену вернуть имя Дженнет в список! Дженнет уповала на то, что на этом балу они обязательно побудут вместе… Но уповала, видимо, зря. Её Высочество была слишком занята, стараясь угодить всем. А сама Дженнет слишком утомилась от бесконечного безразличия, чтобы бегать за всеми хвостиком, как несколько лет назад.       Музыка не дала ей захандрить окончательно. Грянула бойкая и озорная мелодия. Низкие ноты, выдаваемые контрабасом, придали мотиву загадочности и некой чертовщинки. Обстановка насытилась мистикой. В Дженнет словно поселилась некая частичка от всей этой непостижимой бесовщины, и её мандраж пропал.       Мужчины и женщины, следуя этикету, поприветствовали друг друга перед танцем. Множество каблуков звонко застучали по полу.       Когда первый проигрыш закончился, виконт почти неощутимо приобнял Дженнет под талию — и повёл. Мраморная плитка завертелась под ногами; помещение пошло кругом. Отставленные локти с непривычки заболели, лодыжки защекотало текущими тканями подолов, всё вокруг смазалось, и чётким для Дженнет остался лишь её спутник. Он не сводил с неё глаз, а она послушно следовала за ним.       — Вы прекрасно танцуете, — мужчина сделал пару шагов и, дав ей больше пространства, помог совершить изящный поворот.       — Благодарю, — неуклюже обронила она. Внутри у неё возникло желание отвесить комплимент и ему, но она не смогла себя заставить.       Думы заволокло иным. Кружась, она случайно зацепилась взором за принцессу. Та плавно и размеренно плясала, идеально попадая в такт и ни на минуту не теряя концентрации — казалось, точно для неё перестал существовать весь мир, кроме её партнёра. Это было в её стиле: она всегда отдавала себя делу целиком, без остатка.       Дженнет неожиданно стало ужасно грустно оттого, что для родной сестры она являлась остатком…       Виконт учуял её замешательство.       — Вы скучаете по принцессе, — без колебаний изрёк он. И попал прямо в точку.       Дженнет стушевалась.       — Это так очевидно?..       — Вы сёстры, это природа.       — Природа… почему-то не работает у принцессы.       Повторяя за женщинами по бокам от неё, Дженнет несколько раз обошла виконта и снова встала перед ним.       — У принцессы Атанасии есть свои заботы, у Вас — свои, — когда она вернулась в былое положение, тот продолжил беседу: — Вам стоит быть чуточку увереннее по отношению к ней.       — Я всегда считала себя уверенной…       — Тогда не бойтесь брать управление в свои руки. Подойдите к ней самостоятельно, предложите беседу. Не прогонит же она Вас, в самом деле.       — Я… Я не знаю.       Дженнет усиленно не выпускала из памяти танец, который давно не практиковала. Действие близилось к крепкой середине, но ей уже не терпелось закончить. Советы виконта мешали сосредоточиться.       — Вы страшитесь того, что вам не о чем будет говорить? — будто намеренно, он давил на её самые больные участки.       Дженнет могла только соглашаться.       — Да…       — Тогда орудуйте поступками, а не словами.       Она подзависла.       — Что же я могу сделать? От меня ничего не зависит…       Ничего не мешало ей влететь в толпу, всех растолкать и забрать сестру с собой… Но ни одной леди не подобало вести себя так безобразно. Это ведь были и её люди тоже — её будущий народ. Чтобы её любили, ей и самой надо было относиться к окружающим с уважением.       Правила ненадолго развели её и её партнёра по разным частям залы: мужчины, гордо выпрямив спины, выстроились в линеечку у левого края, а женщины — у правого, стоя ровно напротив них и играючи выставляя ножки. Словно по насмешке судьбы, принцесса Атанасия очутилась в самом начале строя, Дженнет же — в самом конце.       По очереди присев, дамы засеменили навстречу кавалерам и, снова слившись в пары, обратились к финальному этапу.       Виконт принял Дженнет не с пустыми руками.       — Если Ваша душа действительно того требует, я могу помочь Вам воссоединиться с принцессой.       Та встрепенулась.       — Как? Вам известна некая новость, о которой я могла бы сообщить принцессе?       — О нет, это всё детский лепет, — мужчина зашёл сзади, уподобляясь прочим лордам. Не выпуская пальчиков Дженнет, он направил её внимание к побочному входу. — Видите тот вход? Согласно традициям, после третьего танца в зал пожалуют слуги с бокалами, дабы господы выпили за здравие. Предложите же принцессе Атанасии выпить с Вами и произнесите небольшой тост — только между вами. Вы всё-таки уже не дети.       — Тост?..       Виконт обогнул её и опять остановился лицом к лицу.       — Именно. Если же ничего не придёт в голову, то просто поведайте ей о своих чувствах. Принцесса же важна для Вас?       Дженнет воодушевилась.       — Важна! Очень важна!       Может, для принцессы она и не была самым дорогим и любимым человеком, но принцесса для Дженнет — да. У всех её светловолосых кукол было одно имя, Атанасия; во всех самых сладких фантазиях — дворец, отец, сестра. И даже если аристократы не примут её как принцессу, отнять у неё родства с Атанасией и императором не мог никто.       Мужчина покружил её в последний раз и стал отдаляться для последнего поклона.       Вскоре танец был завершён.       Дженнет поднялась с пола, растянула юбки и, сделав чистый и воздушный реверанс, каких не делала никогда ранее, храбро подступила к виконту.       — Идите, — с неким наставлением он погладил её по ладони.       Это касание вмиг придало Дженнет решительности, которой ей так не хватало.       — Будьте искренни, — добавил он, — и мир раскроет перед Вами свои объятия.       — Благодарю, мой лорд! От всей души благодарю!       Дженнет еле сдержалось, чтобы не кинуться ему на шею. Она неизбежно бы растянула их диалог ещё на несколько минут, но, как и было предрешено, настал ответственный момент.       Двери распахнулись.       Музыка сменилась на более тихую и нерасторопную. Гости расслабились. Ровной вереницей, едва ли не наступая друг другу на пятки, из коридора явилась прислуга. Разодетые в чёрно-белое, как пингвины с картинок учебников, они с беспристрастными физиономиями понемногу внедрялись внутрь помещения, не оскорбляя взглядами господ. Первым шёл миловидный дедуля с короткой бородкой и крохотными круглыми очками. Он нёс расписной поднос с внушительной чашей на длинной ножке, в высшей степени резной и явно неустойчивой. Позади же вышагивали другие люди с такими же подносами, но более простенькими и лёгкими бокалами.       Тот, красивый, предназначался принцессе, догадалась Дженнет. Она пойдёт за ним.       Но дедушка, добравшись до середины, повернул вовсе не к принцессе… а в противоположном направлении.       — Постойте… — напугалась Дженнет. — Куда же Вы…       Неужели милый старичок заблудился? Или вообще забыл про принцессу? Дженнет слышала, что у пожилых бывали прольем с памятью… Какой кошмар! Прекрасный план, который виконт великодушно придумал для неё, едва ли не разрушился у всех на глазах!       Прислужник уходил всё дальше и дальше, а принцесса, которая только что была позади, отправилась в компании леди Елены и Цветочного лорда к зоне отдыха…       Так ничего не получится — так всё станет лишь хуже!..       Нельзя было этого допустить!       Дженнет схватила скользкие ткани подолов. Спотыкаясь и порой роняя некоторые слои подкладок, она сотворила то, что прокричало её сердце, — кинулась вслед за первым слугой. В любом другом случае она придержала бы себя, устыдила, заставила остудить пыл, но этим вечером, как и отметил виконт, ей следовало слушать свою интуицию и не бояться ей внимать. Так Дженнет впредь и будет поступать!       — Погодите… — она понеслась вперёд. — Прошу, подождите!       Гостей у танцзалы практически не осталось — все сдвинулись к ложе, ожидая взаимных тостов и бесед о высоком. Дженнет была благодарна богу за то, что путь перед ней расчистился столь вовремя.       Дедуля, к счастью, тоже скоро услышал её. Когда их стали разделять буквально пара метров, он чуть помедлил и, почтительно кивнув ей, вопросил:       — Добрый вечер, юная госпожа. Чем могу быть полезен?       Дженнет на секунду оробела.       — Мне очень жаль, — по инерции извинилась она, но после обуздала свой стыд. — Позвольте мне!       — Прошу прощения?       Старик впал в замешательство. Дженнет, как хорошо воспитанная леди, крайне уважающая старших, поспешила избавить его от этого.       Она собрала всю свою волю в кулак, проглотила ощущение неловкости, завязавшееся глубоко под почками, и подскочила к подносу. Слуга, не привыкший к подобному поведению от леди в семье Ирейн, рефлекторно шарахнулся. Чаша закачалась, зашаталась — зазвонила. Когда она стала гнуться вбок, Дженнет юркнула дедуле под локоть и намертво вцепилась в накренившуюся ножку бокала.       — Я отнесу принцессе самостоятельно, — ляпнула она, параллельно стаскивая со второго подноса стакан, для себя, и, пока у бедного прислужника поднимались волосы дыбом, побежала туда, где предполагала найти принцессу.       Принцесса тем временем общалась с виновницей торжества и её братцем.       Цветочный лорд вёл её под руку, а Елена, которая любила делать то же самое, смиренно шла по другую сторону, старательно разбавляя обстановку, но всё же не вмешиваясь чрезмерно. Атанасии было забавно наблюдать за ней, но общее положение дел её устраивало: собеседники ей достались приятные и ненавязчивые, а другие аристократы не рисковали лишний раз лезть к ней, пока рядом пребывали дети хозяина дома. Лукас, правда, где-то затерялся, но из-за этого переживать было абсурдно: уж с ним-то точно не могло приключиться ничего плохого.       Лорд Элани вновь обратился к ней;       — Как мне благодарить Вас за танец? Наверняка к Вам выстроилась целая очередь из поклонников.       Ати отмахнулась.       — Как и к Вам, мой лорд. Ваши поклонницы, должно быть, уже нажелали мне всего самого нехорошего.       — Типун им на язык! — ахнула Елена.       Вся троица тихонечко посмеялась.       Но Атанасия не шутила. Лорд Элани всегда пользовался популярностью у девушек. Он был ненамного старше их с Еленой, но всё же вышел в свет раньше — и леди непроизвольно воспринимали его как более опытного и многогранного молодого человека. На каждом мероприятии они облепляли его ещё у входа и до конца вечера просили рассказывать им истории со времён обучения в академии. Ати боялась, что он станет посвящать в свою жизнь и её, но, как оказалось, Цветочный лорд и сам был не в восторге от этих выступлений.       — А вот и слуги! — хлопнула в ладоши Елена. — Скоро отец скажет тост!       — Вас будут поздравлять? — спросила Атанасия.       На чужих раутах прежде ей бывать не доводилось, и она плохо знала обычаи других семей.       — Нет, первый тост отец всегда поднимает за матушку, — улыбнулась Елена.       — Матушке с трудом давалось выносить детей, но она так любила отца, что не могла оставить его бездетным, — растолковал лорд Элани. — Из благодарности отец ввёл в нашу семью такую традицию: первый тост поднимается за хозяйку дома Ирейн.       Атанасия изумилась.       — Какая чудесная традиция! Полагаю, остальным стоило бы брать с вас пример…       Она хотела добавить ещё кое-что к своей речи, но до боли знакомый голос заставил её немедленно прерваться. Она повернула голову туда, откуда донёсся звук и не поверила своим глазам.       Дженнет, вся раскрасневшаяся и тяжело дышащая, уверенно цокала к ней с двумя полными бокалами в руках.       «Откуда ты их взяла? И зачем?» — чуть не выпалила Ати, но получилось иное:       — Леди Маргарита?..       У неё не было слов. Дженнет, которую она не видела с начала бала, была совсем не похожа на себя: растрёпанная и явно сильно возбуждённая из-за чего-то, она преодолевала метры, разделяющие их с Атанасией, едва ли не галопом… А в груди у неё, не видимые для окружающих, копошились тысячи винных червей. Обтираясь друг об друга, они выгибались и проникали вглубь мельчащих щелей — разлетаясь на куски при столкновении, испускали ядовитые пары и забивали нос при первом же вдохе.       Вот оно, обомлела Ати.       Лицо проклятия.       — Леди Маргарита!       Елена, обычно безмятежная и малоэмоциональная, вдруг переменилась в лице. Сахарное забвение легло ей под веки, а губы исказила пьяная блажь.       — Присоединяйтесь к нам, — нараспев предложил лорд Элани.       Когда Атанасия посмотрела на него, она уловила в нём точно те же признаки, что и у сестры. Всё это выглядело как всеобщее помешательство.       Дженнет срочно нужно было отвести к Лукасу, сделала вывод Ати. Что бы с той ни произошло, ничего благого это не сулило.       Она встала.       — Пойдёмте, леди Маргарита, — она тронула подругу за плечо. — Давайте выйдем на воздух.       Дженнет жёстко отпрянула. Чуть не расплескав содержимое себе на платье, она встала в позу.       — Нет! — запротестовала она, и Атанасии тут же стало жутко. Подруга никогда себя так не вела. — Пожалуйста, принцесса, выслушайте меня.       — Но, леди Маргарита…       — Умоляю! — она пропихнула Ати более широкий и богато украшенный бокал. — Прошу, не убегайте…       — Я никуда от Вас не бегу.       Стараясь сохранять самообладание, Атанасия приняла напиток. Несколько мрачных червей с чавканьем полоснули по поверхности вина. Дотронувшись до резной ножки, тоже вдоволь пропитавшейся маной Дженнет, она, всё ещё не понимая, что происходило, попробовала пойти на компромисс:       — Если я выпью, Вы пройдёте со мной? Я хочу представить Вас одному удивительному человеку.       Взор Дженнет прояснился.       — Вы представите… меня?       — Да. Вы не против?       — Хорошо… Но сначала мы выпьем.       Ати недоверчиво кивнула.       Это всего лишь мана, напомнила она себе. Черви были ненастоящими — обманом зрения, олицетворением болезни, которая поразила Дженнет. Они не имели в себе грязи и не разносили микробов — они не могли навредить. Они лишь показывали, что милая Дженнет нуждалась в помощи…       И эту помощь срочно требовалось оказать.       Стиснув зубы, Атанасия подняла чашу и сквозь наплывы тошноты изрекла:       — Выпьем.       Подруга подхватила:       — Я поднимаю тост за Вас, принцесса! — она дрожащей рукой поднесла свой бокал повыше. — Я благодарна Вам за всё, что Вы для меня сделали. И я мечтаю о том, чтобы наша с Вами связь продолжала крепнуть!       — Замечательно сказано! — одобрительно улыбнулась Ати.       Бокалы пронзительно завизжали, когда девушки ими чокнулись. Тот, что был в руке Атанасии, заплакал, как дитя, и по её костяшкам прокатились бесцветные капельки.       Под пристальным взором Дженнет, Елены и лорда Элани она в последний раз оценила вино. Всё подозрительно наладилось — черви больше не лезли, фантомы тёмной магии не давали о себе знать. Возможно, изначально то было наваждение — дьявольские происки… И то, что разум вопил: «Нельзя!..» — ничего не значило…       Но Атанасия была человеком слова. Раз она пообещала Дженнет выпить с ней, то так она и сделает.       Задерживая дыхание и всеми силами унимая разошедшееся сердцебиение, она неторопливо смочила губы вином и сглотнула. Прохладный кисловатый привкус мазнул по рецепторам и проник в горло, оставляя на миндалинах приятное тепло. Это был маленький глоток, даже, скорее, крохотный — такой, который не должен был ощущаться…       Но вскоре он ощутился.       Ати относилась к своему организму с пониманием. Она не теряла рассудок каждый раз, когда по телу пробегали мурашки или желудок сковывал спазм, но конкретно сейчас отчётливо чувствовала неладное.       — Вы в порядке? — смаргивая пелену с ресниц, уточнила она у Дженнет.       Пагубная мигрень, терзавшая её весь вечер, принялась стремительно расти, и её корни будто бы прорубили почву до самого ядра, до мозга.       — Благодарю, да… — самым невинным образом улыбнулась Дженнет. Верно, ей была приятна забота.       Но Атанасии от этого легче не стало.       Дёсны, нервы в зубах, щёки изнутри — всё вмиг заныло, закусало и заболело. Язык распух — уткнулся в нёбо. Ати попыталась глотнуть ещё раз, но уже не вино, а слюну — и ничего не вышло.       Она просто давно не пила, попыталась успокоить себя она… Однако синдромы не прекратили добавляться.       Поток боли, основавшийся у шеи, потёк вверх по сосудам, по нервам — перекатился в черепушку и укусил полость у глаза, у брови, у середины лба. Живот скрутило, сердце заклокотало — застучало по рёбрам, словно бешеное, и взвыло. Корсет, стягивавший талию, впился в кожу так, что вот-вот мог лопнуть…       Кислород вспрел — и иссяк.       Атанасия поняла, что ещё чуть-чуть — и она свалится.       — Воздух… — задыхаясь, попросила она. — Отведите меня на воздух…       Дженнет побелела. Поставив бокал на столик около диванов, она подбежала к принцессе.       — Вам стало дурно? — подхватывая ту под мышки, затараторила она. Принцесса была крупнее, удержать её получалось еле-еле, но она не сдавалась.       Ати не смогла ничего ответить: язык не шевелился, как бы она ни старалась им двигать.       — Я помогу! — опомнилась Елена.       — Я донесу Её Высочество, позвольте! — подскочил Цветочный лорд.       В минуты стресса они оба протрезвели. Винные поры тотчас выветрились.       Но Дженнет не позволила:       — Нет! Позовите придворного мага, а я отведу Её Высочество на балкон!       Спорить никто не стал — под угрозой стояло здоровье первой принцессы империи.       Когда брат с сестрой умчались на поиски, Дженнет ласково, с предельной нежностью вернулась к сестре.       — Мы близко, ещё пара шагов. Потерпите, принцесса… Потерпите!       Но Атанасия этого уже не слышала.       Она облокотилась на Дженнет. Из её вспотевших пальцев выскользнула чаша, которая почему-то стала весить в десять раз тяжелее, чем секунду назад. Хлопнувшись об пол, она разлетелась на осколки, и вино грязной кляксой растянулось по залу.       Гости стали оборачиваться уже без стеснения.       Среди них не было того, кто мог бы ей помочь… И всё же Ати позвала:       — Лукас…       Мороз пола лизнул её затылок. Тупой удар пронёсся по макушке и остановился у самой челюсти. В ушах зазвенело. Звуки окружающего мира стали угасать вместе со светом.       В бреду, в бесконечной агонии, в тревоге за своё состояние Атанасия в последний раз увидела рассвирепевшего Лукаса, склонившегося над ней, Дженнет, плачущую у него за спиной, пару незнакомых мужчин и женщин, среди которых был пугающий ухмыляющийся брюнет… Но все они скоро испарились.       Изображение перед глазами размазалось, взмылилось, вспенилось — и унеслось прочь волнами. Воспоминания разбились на тысячу деталей. Их уже было не соединить.       Когда чёткость вновь тронула её зрение, Ати забыла обо всём на свете.       Она была дома. Но вовсе не в Изумрудном дворце.       — Мама? — пробормотала она.       Диана накрыла её шёлковым одеялом и, сдвинув чёлочку к мочке, поцеловала в висок. Уходя, она поправила букет белых цветов, пышно распахнувшихся у краёв вазы.       Эти цветы росли на поляне меж Гранатовым и Рубиновым дворцами.       — Спи, доченька.       Не успев задать ни одного вопроса, Атанасия снова провалилась в небытие.       Её окончательно поглотили томные воды.