Реальности

Йонг хреновый фотограф, она знает это и ей плевать. Она эти фото не для выставки снимает. – Сделай лицо пособлазнительнее, – просит она и Джихён, как может, выполняет это требование. Он чудо как красив – прекрасно сложенный обнаженный мужчина на шелковых простынях. Кто сказал, что эротику можно снимать только с девушками? Йонг делает еще пару кадров, потом достает из ящика стола наручники и ленту. – Что?.. – начинает Джихён, но она обрывает: – Я хочу тебя прикованного к кровати и с завязанными глазами. Пока для фото, а там посмотрим. Он хмыкает, но послушно протягивает руки к изголовью. – Надеюсь, Люсиэль не хакнет эту карту памяти и не сольет фото в сеть. – Ты творческая личность, – рассеянно отвечает Йонг, защелкивая наручники. – Никто не обратит внимания, обыватели и так уверены, что в богемной среде устраиваются регулярные оргии по средам и пятницам. Джихён смеется, и Йонг решает пока не говорить ему, что в ее ящике, кроме наручников, припрятаны еще кое-какие игрушки и смазка. Она основательно подготовилась к этой фотосессии. Не имеет значения, что она хреновый фотограф. Она делает это для себя. И чуть-чуть – совсем чуть-чуть – для Рики, тень которой до сих пор хранится в ее сердце. Позже, просмотрев фотографии, она отбирает самые качественные и горячие и заливает на карту памяти, а потом тщательно чистит ноутбук от всех их следов. Опасения Джихёна не лишены оснований: в последний год Люсиэль так ненавидит его, что с него станется перекопать все их девайсы в поисках компромата. Умнее всего, конечно, было бы уничтожить их все, но… Йонг сама не может толком объяснить себе, зачем ей эти фото. Ей нравятся мужчины, но к порнокартинкам она всегда была равнодушна, предпочитая делать, а не смотреть. Но в последнее время это стало какой-то манией: ей захотелось запечатлеть Джихёна возбужденным и покорным, готовым на все, что она захотела бы сделать с ним. Какое-то время она боролась с этим темным желанием, а потом сказала о нем самому Джихёну, и тот неожиданно посчитал идею поучаствовать в порнофотосессии по другую сторону объектива забавной... Ну что ж, теперь желание удовлетворено и фотографии, наверное, можно было бы с чистой совестью стереть... но Йонг не стирает. Оставляет их – в угоду той темной сущности внутри себя, которая и захотела этой фотосессии. "Обними своего дьявола", – говорила ей Рика, и Йонг спорила с ней, спорила до боли в пальцах, доказывая, что у нее нет дьявола, что она – создание света и никогда не станет такой, как сама Рика... Ну что ж, думает Йонг, кажется, пришло время признать: Джихён способен пробудить дьявола в ком угодно. Под светом солнца, светом Джихёна из нор вылезают самые темные и опасные твари, те, о существовании которых раньше и догадаться было нельзя. Как безумие Рики. Как ее, Йонг, стремление подчинить его. Как ненависть Люсиэля. Йонг помнит слезы Люсиэля – это был, по правде, единственный раз, когда она видела, как он плакал: – Я простил бы его, правда простил бы, если бы не ложь. Я ведь прямо спрашивал его, знаю ли я этого хакера, и он сказал, что нет. Если бы в тот момент он сказал правду, все изменилось бы. Йонг помнит горькие слезы Люсиэля и не может винить его за то, что после этих слез он стал холоден, как лед, и преисполнен ненависти. Еще один дьявол, выползший из тьмы наружу. Она осталась на стороне Джихёна – она всегда была на его стороне! – поддержала его в этом конфликте, поняла, почему он солгал. Но и Люсиэля она понимает тоже. Ей самой иногда снится голос в трубке, равнодушный голос мертвеца: "Я не прошу, чтобы ты помнила меня... Можешь забыть меня. Просто будь счастлива". Вот уж проклял так проклял, думает Йонг, потому что единственное, чего она не может – забыть. Может грустить, ощущать вину, сожалеть, но забыть – забыть не в силах. Кажется, на смертном одре она будет помнить запутавшегося мальчика, который умер, потому что Рика, Джихён и она сама устроили любовные разборки, не жалея никого, кто оказывался у них на пути. Неужели после этого она имеет право называть себя созданием света? Неужели она вообще отличается от Рики? Два года разлуки и ожидания выжгли образ Джихёна на ее сердце, как отпечатывается на сетчатке солнце, если неосторожно посмотреть на него без темных очков. И когда он вернулся, Йонг подумала, что наконец-то, рядом с ним, будет счастливой. Она и правда счастлива, пожалуй. Она всегда на стороне Джихёна, всегда поддерживает его, а он в ответ щедро одаривает ее своими теплом и светом. Его любовь – настоящая, безусловная, безграничная, как небо, о такой любви слагают баллады и передают легенды из уст в уста. Когда-то, подростком, Йонг готова была душу продать за такую любовь. Эта любовь досталась ей бесплатно: душа все еще при ней. А что Йонг каждый день выписывает на лист бумаги все свои желания и стремления, чтобы убедиться, что среди них нет пункта "спасение душ", что она не превращается в Рику – это ведь не имеет значения, правда?