Широяша

      Марко это надоедает. С виду она будто бы ожила. Будто бы отпустила. Будто бы все в порядке. Но, черт возьми, кого она пытается обмануть?!       Сломанная. Разбитая. Девочка, потерявшая отца. Закрывшая боль в себе. Она не Ло. Она не кричит. Не выплескивает свои эмоции и чувства в мир, облегчая груз на сердце, делая потерю чуточку легче, чтобы идти дальше. Кира не открывается. Хранит надежно, чтобы ничего не выплеснулось. Окутывает себя словно полотно. И это слишком очевидно. Тишина.       Она пропитывает пространство вокруг нее. Скрывает своим пологом от реальности. Заставляет легко внушить в белую, глупую голову, что все вокруг сон. Марко знает. Марко прочитал тот листик случайно, когда он улетел подхваченный ветром и прилетевший прямо в его руки. Будто кто-то свыше просит заставить эту девочку очнутся. И видимо его руками. Но как это сделать? И почему именно он? Почему не тот же Сатч или Изо? Или на худой конец Харута? Почему именно ему в руки попал тот злосчастный листик? Он же совершенно не знает, как вытащить ребенка из ее же мира иллюзий.       «Это все не реально. Это все мой сон. Я сплю в том ящике с сокровищами. Я не могу ничего сказать, потому что папа жив. И эта тишина прорывается сквозь сон. Скоро я проснусь»       Это действительно надоедает. Злит. Как эгоистично искать смерти. Эта несносная девчонка даже не думает о том, как будет больно тем, кому она не безразлична. А их команде она не безразлична. Не безразлична и своей кровной семье. Она разве не понимает, что всем будет больно? Дура малолетняя!       Марко смотрит на Киру, что сидит рядом с Отцом и рисует в своем альбоме что-то. Сейчас Белоус представляет своего рода убежище от солнца на палубе. Она сидит в своей извечной красной шапке, белом комбинезоне с шортами и шлепках. Закусив губу, она сосредоточенно выводила линии карандашом.       Ей бы заливисто смеяться. Бегать по палубе заражая своей улыбкой. А старпом знает, что улыбка у чертовки красивая и заразительная. Ей бы доставать его. Красть помады у Изо. Вызывать Харуту на дуэль. Просить у Сатча еды. Читать книги вместе с Трафальгаром. Греть уши в кругу медсестер-сплетниц. Разгуливать в платьях. Делать прически. Да даже почаще ходить по магазинам с теми же медсестрами.       Но нет.       Монки Д. сидит в уединении. Рисует или пишет. Фениксу бы взглянуть на Киру во время сражения, но как назло, а может и к счастью, вот уже два месяца их никто не трогает. С самого дня, как на борт вступили два новичка-юнги. Два упрямых юнги. Да эти дети, даже на давление Королевской Воли почти не реагируют. Не ровен час, и вовсе перестанут.       Ему определенно не быть добрым старшим братом. - Это не сон, - садясь на корточки перед альбиноской.       Рука застывает не доходя до листа. Дыхание чуть сбивается. Всего на секунду, и девочка возвращается к прерванному занятию. Белоус с интересом смотрит на них. Марко же неотрывно смотрит на маленькую пиратку. - Это все реально Кира. Ты не спишь.       Кира сильно надавливает карандашом на бумагу, что лишь чудом не ломает грифель. Видно, как пальцы белеют от сильного нажатия на предмет рисования. Рванный вдох и губы складываются в тонкую линию. А потом снова продолжает рисовать. Будто бы ей никто ничего не говорит сейчас и не сидит перед ней. - Тебя нет сейчас в том сундуке. И ты можешь говорить. Потому что твоя тишина создана тобой.       Грифель все же ломается. Красные глаза поднимаются и встречаются с голубыми. Ни один из них не намерен отводить взгляд. Стоит отвести, и ты проиграл. Феникс видит в глазах ребенка страх и упрямство. Главное не дать ей закрыть уши. Каждое его слово она должна услышать. - Все вокруг реально. Все что произошло с тобой – все реальность.       Брови нахмуриваются сильнее. Дыхание становится учащенным и выдыхается возмущенно через нос. Не верит. Мысленно прося прощение за все, мужчина замахивается и дает пощечину. Красные глаза расширяются в шоке, а рука машинально тянется к щеке. - Чувствуешь. Больно ведь? Конечно больно. Ведь это реальность. Во сне боль не чувствуют.       Пиратка снова поджимает губы. В ее глазах действительно отражалась боль, а также начали скапливаться слезы. В намерении закрыть рот тому, кто говорит такие чудовищные вещи, девочка резко поддается вперед, вытягивая руки. И руки перехватывают. От этого еще обиднее. Наружу просится крик, а с ним заодно рыдания. Ей нельзя слушать. Но их уже не закроешь. Не дают. - Слышишь? Ты больше не увидишь его. Никогда. Только в воспоминаниях и на фотографиях, - со всей серьезностью, говорит мужчина.       Юнга смогла вырвать одну руку и начала колотить старпома по плечу. Слезы уже текли по лицу. Из груди поднимался гул. - Он мертв, Кира. - НЕТ! – вырывает из глубины ее души, заставляя замереть все на корабле. – ВРЕШЬ!! – вырывая уже вторую руку из захвата и начинает бить по груди. – ТЫ ВСЕ ВРЕШЬ!!!       Марко закрывая глаза, притягивает девочку к себе, терпя удары, которые заслужил. Он сам садится уже полностью и обнимает крепко. Он чувствует, как на его оголенную грудь льются слезы, а следом слышит полный крик боли, который приглушается им самим. Старпом смотрит на Отца и находит во взгляде немного укора и больше одобрения. - Поплачь. Выплачь все. Надо идти дальше, - опустив голову, говорит в девичью макушку Феникс.       Он совершенно не смотрит на команду. Не до этого. Первостепенная задача сейчас сжимает его рубашку, надрывно и горько плачет. Впервые за три месяца выплескивая все свои эмоции и чувства. Он своими словами разорвал ее кокон тишины.

***

- Это не сон, - садясь на корточки перед ней, говорит Марко.       Рука застывает не доходя до листа. Дыхание чуть сбивается. Всего на секунду, и она возвращается к прерванному занятию. Ей просто показалось. Но в душе, будто кто-то задел струны какого-нибудь расстроенного музыкального инструмента, стало неприятно. Будто неприятное звучание для слуха. Ей просто показалось. Марко ничего не говорил. Они все ее сон. Просто игра ее подсознания. - Это все реально Кира. Ты не спишь.       Кира сильно надавливает карандашом на бумагу, что лишь чудом не ломает грифель. В районе сердца что-то неприятно сжимается. Будто провели по струнам снова, но уже громче. Это неприятно. Пальцы белеют от сильного нажатия на предмет рисования. Рванный вдох и губы складываются в тонкую линию. А потом рука снова продолжает рисовать. - Тебя нет сейчас в том сундуке. И ты можешь говорить. Потому что твоя тишина создана тобой.       Грифель все же ломается. Красные глаза поднимаются и встречаются с голубыми. Будто струны задевают снова и звучит эта ужасная музыка громче, причиняя чуть ощутимую боль в ушах и там, где сжимается сердце. Она смотрит в эти глаза и ищет там то, чего нет. Марко говорит то, что думает. Так безжалостно проводит по этим невидимым струнам. - Все вокруг реально. Все что произошло с тобой – все реальность.       Брови нахмуриваются сильнее. Дыхание становится учащенным и выдыхается возмущенно через нос. Хочется закрыть уши. Он говорит не правду. Она ошибается во взгляде. Пират замахивается и дает пощечину. Красные глаза расширяются в шоке, а рука машинально тянется к щеке. А в ушах слышится призрачный вопль музыки струн, что задевает мужчина. Это звучание причиняет уже более ощутимую боль в груди, смешиваясь в боли от пощечины. Это нереальность. Это сон. Как он не понимает? - Чувствуешь. Больно ведь? Конечно больно. Ведь это реальность. Во сне боль не чувствуют.       Альбиноска снова поджимает губы. Глаза слезятся от боли. В намерении закрыть рот тому, кто говорит такие чудовищные вещи, девочка резко поддается вперед, вытягивая руки. И руки перехватывают. Слышимая только ей музыка издает просто громогласный вопль. От этого еще обиднее. Наружу просится крик, а с ним заодно рыдания. Ей нельзя слушать. Но их уже не закроешь. Не дают. Это слишком больно. Слишком жестоко. - Слышишь? Ты больше не увидишь его. Никогда. Только в воспоминаниях и на фотографиях, - со всей серьезностью, говорит мужчина.       Музыка все громче и громче. Боль все нестерпимее. Слезы уже текут по лицу. Из груди поднимается гул. Рука вырывается резко и ударяет блондина в грудь. Так, чтобы понял, как больно слышать эти лживые слова, ту ужасную музыку, которую он намеренно играет. - Он мертв, Кира. - НЕТ! – вырывает из глубины ее души, заставляя замереть все на корабле. – ВРЕШЬ!! – вырывая уже вторую руку из захвата и начинает бить по груди. – ТЫ ВСЕ ВРЕШЬ!!!       Чтобы больнее. Чтобы как ей. Чтобы перестал врать. Чтобы перестал играть на этих призрачных струнах. Чтобы в груди так не болело. Чтобы было как раньше. Чтобы была тишина. Где тишина, там папа. Улыбающийся, неуклюжий, пропахший гарью и табаком, весь в ссадинах, с нелепым макияжем. Живой. Рядом с ней.       Но тишину разорвала эта ужасная музыка. Разорвал Марко своими ужасными словами. Правдивыми словами. От чего еще больнее. Папы нет. Больше нет.       Он прижимает к себе. Она кричит в его солнечное сплетение. Чтобы услышал всем сердцем, как ей больно. Она сжимает его рубашку, потому что больше нет сил бить. Он прижимает к себе крепче. Будто закрывает от всего мира. Как когда-то папа. Папа, которого больше нет. - Поплачь. Выплачь все. Надо идти дальше.       Она слышит эти слова и от этого плач становиться еще более горький. Весь мир будто теперь кричит. Ее тишина навсегда разорвана. Ее разорвали и не спросили ее саму. Все слишком громко и больно.