through millennia

      Джош послушно плетётся по ступеням в храм, уже прекрасно понимая, что ему ни за что не выбраться отсюда. Много времени назад — он точно не знает, сколько прошло дней, — на его родную скромную деревушку ополчились люди. Они не перебили всех до единого, даже не украли хоть какую-нибудь мелочь. Они сказали, что заберут всего лишь одного мальчика семнадцати лет и уйдут. А деревушка настолько маленькая, что Джош был единственным семнадцатилетним юношей, поэтому никто долго не думал. Его перевезли на телеге в порт, а там посадили на корабль, в каюту, где помимо него сидело ещё около двадцати-тридцати мальчишек одного с ним возраста. И вот их привели сквозь пустыню и ущелья сюда, в масштабный и внушительный храм.        — Noga (быстрее)! — прикрикивает довольно-таки богато одетый мужчина, встречающий караван пленных у огромных дверей, ведущих в галерею. Их подталкивают к лестнице слева и подгоняют на второй этаж. Там заводят в комнату, где всех усаживают у стены на холодный пол. Джош видит и слышит, как один человек, занимавшийся до их прихода травами и отварами, переговаривается с другим, который привёл их всех сюда. Они почти что ругаются на своём языке.        — Querra (вставай)! — приказным тоном говорит ниоткуда взявшийся мужчина, дёргая Дана вверх за локоть, и ведёт его в другую часть комнаты, за тканевую ширму. Там светло — настолько, что аж глаза режет. Его подталкивают в сторону кушетки из дерева. Она выглядит богато и старо. Джош исполняет молчаливый приказ, укладываясь на неё. Мужчина раздражённо фыркает и кладёт его ноги на подставки, попутно сдёргивая с его пояса потрёпанную походом по пустыне ткань, которая раньше служила рубашкой. Мальчик сжимается под его пристальным взглядом и краснеет, чувствуя себя слишком развращённо и открыто.        — Hana (проваливай), — возмущённо бурчит появившийся из-за ширмы лекарь, как понял Джош ранее из того, что он маялся с разными травами. Мужчина, приведший его сюда, хмыкает и уходит, но Дану легче от этого не становится. — Я Нуя. А ты? — интересуется лекарь, начиная бегать от одного стола к другому и постоянно чем-то греметь. Джош удивляется.        — Ты знаешь?..        — Мне неважно это, мне важно твоё имя. Если ты не скажешь его сейчас, то я дам тебе какое-нибудь — Болтун, например. — Мальчик кивает, не осознавая, что Нуя этого не видит: он стоит к нему спиной и что-то быстро записывает.        — Джош, — отвечает перепуганный и сконфуженный мальчик. Лекарь оборачивается к нему, вопросительно выгибая бровь. — Джош Дан, — коротко пищит мальчик. Нуя удовлетворённо кивает и, черканув на листе что-то, подходит к нему, усаживаясь на довольно низкий стульчик между его раздвинутых слишком широко ног. Джош что-то потерянно крякает от смущения, поглотившего его, а лекарь только усмехается.        — В ближайший год ты должен привыкнуть к этому, — говорит он и дотрагивается холодными пальцами до гениталий. Дан зажмуривается и пытается абстрагироваться от всего этого, потому что это чертовски неправильно. — В вот это место, — Нуя немного надавливает пальцем на сжимающееся-разжимающееся колечко сфинктера, — к концу твоей подготовки должен помещаться член. — Джош всхлипывает и инстинктивно дёргается назад, пытаясь уйти от прикосновений.        — Что ты несёшь? — лепечет он, когда пальцы лекаря начинают спешно перебирать его лобковые волосы.        — Если ты постараешься, поработаешь над своей физической формой, научишься правильно соблазнять одним видом и будешь хорошо вести себя на подготовке, то благодетельница и праведница Тота, жена царя Келли укажет на тебя, чтобы ты стал близким царской семье. А если ещё и её сыну угодишь в постели, он осыпет тебя золотом и чинами, и заживёшь припеваючи, — рассказывает Нуя и наконец оставляет мальчика в покое. — Поднимайся и надевай это. — В Джоша прилетает длинная хлопковая рубашка, которую он незамедлительно надевает. С губ срывается выдох облегчения, когда его тело скрывается за плотной тканью. — Сейчас тебя отведут в купальню, а потом — в комнату. Завтра же начнутся занятия, понял? — Дан кивает и под всплески воды выходит из-за ширмы. Другие мальчики взволнованно перешёптываются и мнутся, находясь в переживаниях и страхе. Они встречают Джоша взволнованными взглядами, мигом замолкая, и потерянно охают, когда его подталкивают в сторону выхода. Его ведут обратно на первый этаж и заводят за колонны в левом крыле храма.       Там находится купальня, которая постепенно заполняется пленными мальчиками. Они приходят туда крайне смущёнными и ещё более смущённо стягивают с себя рубашки, такие же хлопковые. Их всех по очереди моют и приводят в порядок мальчишки семи-восьми лет. Когда они заканчивают с этим, то обтирают пленённых насухо, а потом туго затягивают на их поясах схенти*, после чего кто-то один отводит нового жителя храма в его комнату.       Джош поджимает губы, оборачиваясь на мальчика, который до сих пор стоит на пороге с сегодняшнего дня его обиталища и смотрит с лёгкой улыбкой. Он не уверен, что здесь вообще происходит. И не уверен, что хоть когда-нибудь поймёт, что здесь происходит.        — Удачи! — с сильным акцентом на его родном языке желает мальчик и захлопывает дверь.       Дан дрожит и судорожно сглатывает. Его привели в какую-то круглую комнату по коридорным закоулкам. Здесь в центре стоит огромный валун, по бокам которого вырезаны непонятные символы. Сейчас с него забирают тяжело дышащего мальчика, сильно дрожащего и ничего не понимающего. Как только крупный охранник исчезает вместе с ним в одном из проходов, Джоша толкают к алтарю, на который он неохотно ложится. Его руки тут же поднимают над головой и привязывают к металлическим кольцам. Страх усиливается, когда он замечает длинный шест, висящий над валуном. И совсем не по себе становится после того, как его ноги привязывают к нему, заставляя их широко развести в стороны. Схенти задирают, вновь погружая его в смущение.        — Noga (живее)! — торопит присутствующих мужчина с острым взглядом. Ему протягивают миску с плоской дощечкой. — Tu Hua (я Хуа), — представляется мужчина и тут же наносит палочкой нечто горячее и вязкое на бедро Джоша, из-за чего последний вздрагивает и поджимает губы. Он не знает точно, сколько раз надо проделать подобную процедуру, но Хуа справляется довольно быстро, и уже через несколько минут ноги, промежность, низ живота, руки, подмышки и грудь полностью покрыты той мерзкой субстанцией. — Rua yoi heba (закройте ему рот), — кидает он охранникам, и те мигом нависают над Джошем, проталкивают ему в рот кусок омерзительно пахнущей ткани и ещё связывают его, затягивая тугой узел на затылке, зацепляя волосы. — Fec nesa nuka vivaci (сейчас будет немного больно), — улыбается Хуа и без всякого предупреждения, подцепив край засохшей стянувшейся субстанции, дёргает её на себя. Джош вскрикивает, выгибаясь в спине и сжимая кулаки. Цепь над головой, удерживающая шест, к которому были привязаны его ноги, противно загремела. Дан шумно дышит, пытаясь вобрать как можно больше воздуха в лёгкие. В уголках глаз скапливаются слёзы, тряпка во рту намокает, и по подбородку течёт слюна. Однако на это абсолютно плевать. Пчелиный воск — Джош почему-то понимает это словосочетание из разговора людей, стоящих неподалёку, — сдирают с него и довольно осматривают проделанную работу, не удерживаясь от того, чтобы провести ладонью по покрасневшей гладкой коже. Когда эта пытка заканчивается, он думает, что хуже быть уже не может. Его обтирают тёплой тканью, сдирают кляп, стирая выступившую слюну, и просто радуются результату. — Ga (иди). — Хуа отходит, широко улыбаясь. На его место приходит Нуя. У него в руках кувшин, плотно закрытый пробкой.        — Расслабься, — шепчет он, откупоривая кувшин. Джош морщится от приторно-сладкого запаха, рассматривая рисунок на потолке. Ра поднимает золотой кубок вместе с Птахом, пока Баст веселит Осириса и Гора своими историями, а Тот сидит неподалёку и записывает всё. Джош скользит взглядом дальше, но резко вскрикивает и изгибается, дёргая ногами и руками. Он мотает головой и ёрзает.        — Стойте! — Нуя терпеливо ждёт, когда он успокоится, продолжая двигать в нём пальцем, который уверенно массирует одну точку. Дан пытается отстраниться, потому что чувствует что-то противоречивое в своём теле, по которому прокатывается будоражащая кровь дрожь, а в низу живота скапливается горячий ком.        — Терпи, Джош, — твёрдо просит лекарь. Напряжение скапливается в паху до невыносимо приятной боли. Дан поворачивает голову, утыкаясь носом в предплечье. Он сжимает и кусает губы в отчаянной попытке сдержать стоны и крики. — Отпусти, — советует Нуя, — просто отпусти. — Джош расслабляет напряжённые мышцы и чувствует облегчение. Волна жара прокатывается по телу. Он ощущает, как с него скатываются крупные капли пота, которые спешно вытирают, приводя его в порядок. Его глаза смотрят вниз, замечают белёсые подтёки на бёдрах. Их также стирают, поправляя схенти. Руки и ноги отвязывают, а потом заставляют подняться на ноги, хотя те полностью отказывают его держать. Он не понимает, что произошло. Он хочет лишь дойти до своей комнаты и упасть в постель.       На протяжение следующих нескольких месяцев всё повторяется изо дня в день.       Их всех — сорок с небольшим человек прибывших пленных — кормят по пять раз в день небольшими порциями и столько же раз подсовывают бокалы с каким-то приятным отваром. Джош почти уверен, что у него зависимость от этого напитка. Он пахнет сладко и горьковато и обволакивает с головой. После завтрака они занимаются в большом зале в правом крыле на первом этаже. Их мышцы растягивают и делают крепче. Их тела постепенно становятся более гибкими, податливыми и крепкими. После обеда их учат местному языку и письму, при этом поочерёдно вызывая в ту круглую комнату. Никто из них не говорит об этом. Восьмерых из них прекратили водить туда — как понял Джош, в них не видят потенциальных приближённых к царской семье. Четырнадцать и вовсе там ни разу не были — Нуя сказал, что они не могут заниматься этим, потому что у них есть болезни. Трупы девятерых обнаружили под окнами их комнат. Остальным двенадцати проводят полную подготовку. После ужина они по желанию идут в купальню или отдыхают в своих комнатах. И так каждый чёртов день.       Вчера Джош попросил, чтобы ему прокололи уши, так что те до сих пор немного покалывает. Он хочет растянуть мочку, как у Хуа. Но сейчас его больше волнует кое-что другое. Он опоздал на ужин, потому что его последним позвали в круглую комнату. Нуя сказал, что раз в него без проблем можно пропихнуть уже четыре пальца, то следует попробовать что-то покрупнее. И теперь его поясницу прокалывает боль, когда он наклоняется, садится или слишком резко разворачивается. В него затолкали чёртов фаллоимитатор — один из самых маленьких. По крайней мере, ему так сказали. И у него всё дико болит.       Джош выбирается на лестницу перед главным входом в храм. Он садится на одну из ступенек и морщится от боли, пытаясь думать о чём-нибудь другом. И почему-то в голове всплывает его семья. Они не хотели с ним расставаться, как и он — с ними, но это было необходимо. Там остались его родители, младшие брат и сёстры, бабушки и дедушки. Джош вспоминает, как присматривал за младшими, пока взрослые работали или уходили в лес, как они иногда собирались и долгими вечерами выдумывали разнообразные истории, как готовили еду на общий большой стол, а потом все вместе садились за него, произносили молитву и начинали есть, попутно обсуждая прошедший день, как они делили относительно небольшой дом и просто радовались жизни. А его просто взяли и вырвали из всего этого, будто бы это правильно. И теперь он здесь, в пустыне, среди скал в ущелье. Сюда нельзя приходить никому, кроме царской семьи и некоторых приближённых. И тут чертовски скучно.        — Все нормально? — спрашивают со стороны. Джош вздрагивает от неожиданности и почему-то охает, а не шипит от боли, когда чуть разворачивается к нарушителю его спокойствия. Он безразлично окидывает взглядом незнакомого мальчика примерно его возраста и кивает. Тот присаживается рядом. Пожалуй, чересчур близко. Но Дан не отстраняется. — Ты знаешь наш язык? — Джош снова кивает, а мальчик наклоняется, упираясь ладонями в коленки. Он рассматривает его, смущая, пока Дан пялится в скалу перед собой. — Ты красивый, — неожиданно выдаёт незнакомец, и Джош смотрит на него удивлённо и смущённо одновременно. Он замечает, что у мальчика рядом с ним светлые карие глаза, искрящиеся явно лишь положительными эмоциями, растрёпанные, еле заметно вьющиеся волосы оттенка какао-бобов (Джош знает это, потому что их однажды учили, как работать с этим и что можно приготовить из этого). А ещё он одет весьма… богато?.. На его поясе помимо схенти были зафиксированы яркий кусок ткани и медная пластина, а на шее был ускх — тоже весьма богато изготовленный. — Я Тайлер, — он улыбается чуть шире, протягивая руку и наклоняясь в его сторону. Джош сглатывает. Он знает, что его могут наказать, потому что этот мальчик явно из высшего сословия, но он всё же обхватывает пальцами тонкое запястье, на котором звонко бьются друг об друга золотые браслеты.        — Джош, — представляется Дан. Тайлер не спешит отпускать его, только становится ещё более доброжелательным.        — Ты один из тех, кого привезли из-за моря? Мальчик из храма? — он кивает назад, и Джош по инерции оборачивается. В его поясницу тут же ударяет боль, но он терпит, только сжимает пальцы на чужом запястье сильнее и незаметно шипит. Он осматривает вход в храм, куда его привели около четырёх месяцев назад, и понимает, что это место стало почти что его новым домом.        — Да, — неохотно отвечает Джош, ощущая ком в горле и зуд в глазах. — Хочу домой, — шепчет он на своём родном языке, разворачиваясь обратно. Тайлер, видимо, понимает его. Он грустно улыбается, пододвигаясь ещё ближе, и кладёт голову на плечо мальчика из храма. Дан вздрагивает, почувствовав короткое прикосновение горячих губ на ключице, но делает вид, что не замечает этого.       Они сидят в тишине непозволительно долго, до тех самых пор, пока Джош не замечает, что солнце уже почти что село, а сам он успел замёрзнуть, находясь в тени от скал ущелья. Тайлер поднимается первым и подаёт ему руку, помогая встать и даже дойти до своей комнаты. По пути на второй этаж Джош замечает взгляд одного из служителей храма. Он смотрит с некоторым отвращением и пренебрежением. Несколько ребят, из тех, с которыми его привезли сюда, соревнуются, кто быстрее добежит от купальни до крыла с комнатами. Некоторые из них с немыми вопросами смотрят на Дана и его проводника, но быстро отводят взгляды, решая, что спросят обо всём завтра. Джош понимает их замешательство. Служители храма сами после встреч с ними просят у божеств прощения за прикосновения и слова, обращённые к ним. И тут неожиданно появляется какой-то незнакомый мальчик, который, подхватив его за талию и перекинув руку через голову, помогает ему добраться до комнаты, куда он просто не в состоянии дойти без приключений.        — О Ра, Тайлер! — громко шепчут за спиной, когда они продвигаются по коридору к винтовой лестнице. — Мама в гневе! Ей сказали, что видели тебя с учеником! Представляешь, в каком она ужасе?! — С ними равняется другой мальчик. Он несколько младше и его черты лица чем-то схожи с Тайлеровскими. Джош предполагает, что это его младший брат, и тут же поджимает губы, вспоминая Джордана.        — Вообще-то, я просто помогаю ему, — отмахивается Тайлер от обеспокоенного мальчика.        — И зачем ты вообще потащил меня сюда?! — продолжает тихо злиться его брат. — И сам зачем пришёл?! Сюда, как бы, мама ездит, чтобы только посмотреть на пленных учеников! — Тайлер несильно пихает его локтем, показывая своё возмущение. — Эй!        — К твоему сведению, Зак, эти ребята переживают за год больше, чем мы с тобой вместе взятые за всю свою жизнь, — строго отрезает Тайлер. Его брат ёжится и краснеет, а потом и вовсе убегает обратно. — Прости его, — почти что умоляет Тайлер. Джош только угукает и поднимает ноги, ощущая неприятное жжение, пока поднимается по лестнице. Он радуется, что ступеней немного, и проклинает их, потому что они высокие. И ещё он не понимает, как бы преодолел их, не будь рядом хоть кого-то. — Он не очень любит этот храм. Наш отец достаточно… любвеобилен. Когда мы были младше, он только и делал, что ездил сюда. — Джош краснеет и радуется, что не застал всего этого. Просто так вышло, что несколько недель назад, пока у него были индивидуальные физические занятия, он слышал, как один из мальчиков кричит в круглой зале. Он просил, чтобы всё это прекратилось. И, кажется, однажды ему довелось случайно подслушать, как его одногодки и товарищи по несчастью занимались чем-то, что явно идёт вразрез с правилами храма. Их было пятеро или шестеро — не меньше.       Они притормаживают у двери слева, и до Джоша медленно доходит, что, кажется, его только что довёл до собственной комнаты будущий фараон, раз уж его младший брат не любит этот храм по причине любвеобильности их отца к местным жителям. А если Тайлер скоро станет правителем, то, значит, Джош является его потенциальным любовником. Дыхание спирает от этой догадки, и он проходит глубже в свою комнату, прощаясь с новым знакомым и надеясь, что они больше никогда-никогда не встретятся. Он осторожно добирается до постели и укладывается на неё, прикрывая глаза на несколько секунд. Над его головой мельтешит красный огонёк.        — Что вообще только что произошло, Грен? — спрашивает он у медузы, протягивая к ней руку. Та незамедлительно опоясывает пальцы щупальцами, пригреваясь и издавая нечто вроде мурчания, только очень слабого и почти незаметного. Эти существа — законные обитатели храма и хранители всего, что здесь есть, то есть разнообразных вещей, от мелких камушков до драгоценных украшений, и жителей, от пленных учеников до служителей.