through millennia

      Джош судорожно вдыхает и чувствует, как к горлу подступают слёзы болезненного отчаяния. Он хочет извиниться за все слова, которые сказал ему. Ему хочется пасть ниц, стереть руки о камни, пока он будет высекать письмена для его могилы, лечь под него на этой постели — всё что угодно, но лишь бы получить прощения, хоть как-то принести свои извинения или… Джош мысленно стонет, хватаясь за голову. Он всё испортил…       И он будет продолжать всё портить. До тех самых пор, пока Тайлер не бросит его окончательно и он почувствует себя одиноким дураком.        — Ложись, — вздыхает наследник, опустив голову.       Дан сглатывает слёзы.       О чём он вообще думал? Теперь он лишь любовник. Отдушина — не более. Когда Тайлер захочет, он придёт к нему по приказу, по щелчку пальца, по свистку… Придёт, как верный пёс, и ляжет под него, как распутная девица. Теперь вот это — его работа.       Джош разворачивается к нему спиной и, перед тем как забраться на постель, спешно проводит пальцами по глазам, слегка надавливая. Он не заботится о целостности теней. Он вообще ни о чём заботиться не хочет. Он хочет как можно скорее уйти отсюда. Дать Тайлеру то, что надо, и уйти. Желательно, безвозвратно. Но этого уже никогда не случится. Особенно после того, как Джош ложится на постель и устраивается спиной на подушках, прижимая руки к телу. Если бы те были у него на животе или груди, он бы сошёл за мертвеца. Такой же бледный и практически не двигающийся.        — Я не сделаю тебе больно или что-то вроде, — обещает Джозеф, медленно нависая над ним. Словно мальчик был пугливым зверьком, который может убежать при первом же резком движении или неверном слове. И Джош действительно бы сбежал… Правда, больше из-за страха происходящего, чем из-за резких движений или слов. Его руки нервно подрагивают, дыхание неровное и шумное, судорожное, глаза мечутся по всему пространству, лишь бы не видеть перед собой лицо Тайлера, который осторожно обхватывает его кисти и ведёт вверх, укладывая их на подушки над головой Дана. Джош сглатывает и не может не смотреть в его глаза. Он прерывисто дышит, приоткрыв губы, и умоляет наследника не делать этого одним взглядом, который всё увлажняется и увлажняется. — Не смотрит на меня так, пожалуйста: я чувствую себя паршиво, — хрипит Тайлер, терпеливо прикрывая глаза и сгоняя с себя неприятное ощущение.       Он вынужден сделать это, даже если Джош против. Он не хочет потерять его.       Наследник наклоняется к его шее и аккуратно целует, чувствуя, как в висок бьёт горячий прерывистый выдох. Джозеф не спешит, лаская его. Он осторожно покусывает, вылизывает, оставляет фантомные отпечатки своих губ… Но не делает чего-то чересчур резкого, потому что ему жаль, что так вышло. Он извиняется перед Джошем, молит простить себя за то, что собирается сделать с ним. Ему, правда, больно. Но времени обращать внимания на душевные терзания попросту нет.       Тайлер прикусывает кожу у основания шеи и проводит по ней языком, выбивая из мальчика тихий неровный выдох. Джош соврёт, если скажет, что ему не нравится это. Точнее, его телу. И то, как Джозеф опускается к груди, подцепляя кожу губами и слегка засасывая. Ему нравится, что он оставляет следы на его теле. Пусть маленькие, почти незаметные и лёгкие, но приятные, приписывающее его к Тайлеру.       Однако надо понимать, что под «ему» имеется ввиду тело, а не сам Джош. Не его разум и душа, только тело, остро и отзывчиво реагирующее на наследника. Мальчику даже несколько стыдно за него, за самого себя, что не может контролировать то, что принадлежит ему с рождения. Возможно, даже немного больше.       Тайлер отстраняется, осторожно прикусив кожу над солнечным сплетением, и дотягивается до небольшого столика, на котором тихонько дребезжит огонь свеч и лежит несколько вещей, рассматривать которые Джош не посчитал нужным. Точнее, он просто-напросто не успел. А стоило бы. Наследник, отпустив руки мальчика, берёт длинную полосу тёмной ткани и складывает вдвое вдоль, накладывая её на глаза с размазанными красными тенями и завязывая на затылке не слишком сильно, но крепко. Дан сглатывает, нервно облизывая губы, и чувствует, как Тайлер коснулся мягкими, чуть влажными устами мочки уха.        — Не думай ни о чём, хорошо? Просто чувствуй, — шепчет он, проскальзывая ладонью от груди до низа живота и подцепляя пальцем край схенти. Джош задушенно выдыхает и поджимает губы, отрицательно мотая головой. — Тш-ш-ш, просто чувствуй, Джош, — успокаивает Джозеф, аккуратно потираясь носом о его шею. Мальчик тихо шмыгает носом и коротко дёргает головой, кивая. Он откидывает голову на подушки, за которые цепляется дрожащими вспотевшими пальцами, и медленно выдыхает скопившееся напряжение. Тайлер целует его в подбородок и ослабляет завязанное на поясе схенти, оголяя Джоша, который под его напором слегка приподнялся, чтобы было легче снять и выбросить куда подальше ткань. Наследник выпрямляется, осматривая его тело и стараясь запомнить всё в мельчайших подробностях, пока Дан с некоторым смущением кусает нижнюю губу и неловко ёрзает. Он прекрасно понимает, что ему уже никуда не деться, разве что неожиданная смерть схватит его костлявыми ручонками и, сверкнув глазами, утащит во тьму, оставив Тайлера одного тёплым и живым на этой постели. Но Джош слишком молод и слишком здоров, чтобы костлявая приходила за ним сейчас.       Джозеф мягко надавливает коленом между его бёдер, разъединяя их и подхватывая ладонями. Мальчик прерывисто дышит и жмурится от непривычного положения. Так странно и неловко, когда кто-то устраивается между твоих ног. И ты даже не можешь наблюдать, какие эмоции выказывает человек, только чувствовать. Вдвойне странно и непонятно. Остаётся, наверное, только расслабиться и отдаться…       Но Джош не хочет никому отдаваться. Даже Тайлеру. Даже если так надо. Даже если его за это убьют. Даже… Да просто не хочет! Не хочет он!        — Н-не… Стойте, — втягивая воздух с тихим свистом, просит мальчик, прикусывая губу и опираясь ладонями о кровать, приседая и выдёргивая ноги из ладоней наследника. Он опускает повязку, так что та теперь безвольно болтается на его шее. — Я не могу так… — надломленно выдыхает Джош, сжимаясь. Голова разрывается от уймы противоречивых мыслей, чувств и ощущений. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди и ускачет куда-то далеко-далеко, оставив после себя лишь жалкую дыру, возникшую из-за необузданного страха хозяина перед происходящим.       Но Тайлеру будто плевать на всё это.       Он кладёт ладонь на его щеку и осторожно гладит, пытаясь успокоить. И Джош, почему-то, понимает, что Тайлер тоже так не может, что тоже не хочет этого сейчас и здесь. Но делает. А без весомых причин, мальчик знает, он ничего не делает.        — Джош, прошу, — шепчет Джозеф, опираясь о его лоб своим. — Прошу тебя, просто думай о чём-нибудь другом. Я сделаю всё сам, просто не думай об этом. — Мальчик всхлипывает, мотая головой. Он не может. Просто не может и просто не хочет. Так почему его заставляют? За что? Он где-то согрешил? Где-то что-то сделал неправильно? Он исправится, но неужели его должны наказывать именно так? Что он сделал не так? — Джош. Джош, послушай, я не хочу терять тебя. Они отрубят тебе голову, если ничего не произойдёт сегодня. Я не хочу, чтобы ты умирал, Джош. Не хочу терять тебя. Я хочу защитить тебя, Джош, но это единственный способ. Если бы я знал другой, я бы помог тебе, правда, но я не знаю его. Не знаю… Прошу, просто давай сделаем это поскорее и уснём, ни о чём не думая. Прошу тебя.        — Верни меня домой, — всхлипывает мальчик. — Я хочу домой. — Тайлер поджимает губы, выдыхая, и спешит стиснуть его в объятиях. Его ладонь мягко скользит по спине, чтобы Дан успокоился. Но Джош не успокаивается. Он дёргается, пытаясь вырваться. И дёргается весьма слабо. Он уже устал сопротивляться тому, что его здесь, в песках и дюнах, охватило от макушки до пят. Устал от других мальчишек, устал от священников, устал от храма, устал от уроков, устал от людей, устал от Тайлера… Джош просто устал. И ему необходимо вернуться домой, на север, где нет песка, скрипящего между зубами, и священников, смотрящих за ним более двадцати четырёх часов в сутки. К матери, отцу, брату и сёстрам. Он искренне желает попасть лишь к ним и забыть всё произошедшее как страшный сон.       Только Джош не в сказку попал. Он в реальном мире, холодном, жестоком и, по большей части, беспринципном. И здесь необходимо уметь терпеть, стиснув зубы, и быть счастливым, натянув маску на лицо.       Понятно, что у Джоша это выходит плохо.        — Я не могу, — выдыхает Тайлер. — Я не могу. Я не хочу терять тебя…        — Я прошу вернуть, а не терять, — надломленно замечает Дан, чувствуя, как глаза неприятно защипало вновь. — Пожалуйста, Тайлер, — всхлипывает мальчик и чувствует, как пальцы надавливают на загривок, где-то чуть левее или правее — Джош не успевает понять. Его тело обмякает, соскальзывая с рук наследника на постель и подушки, и он теряется, испуганно смотря на Джозефа, который виновато поджимает губы и снова наклоняется к его телу, прикасаясь к нему губами. Джош, правда, пытается пошевелиться, но ничего не выходит, и ему становится ещё страшнее. Он хочет что-то сказать. Только вот теперь единственное, что не утратило способность к работе в его теле, — это веки и глазные мышцы. Однако от осознания этого ему не лучше.       Джош чувствует себя беспомощным новорождённым младенцем, который ничего сделать самостоятельно не может. Но в отличие от младенца, он всё понимает и находится в не самом лучшем положении.       Джош чувствует, как Тайлер, нагнувшись, обхватывает его член губами и неспешно двигает головой, пока пальцы оглаживают проход и проникают внутрь. Сразу два. Если бы он не был парализован, то стиснул бы одеяла в руках и нахмурился, зашипев. Но он парализован. И ему остаётся только смотреть в потолок с приоткрытым ртом, тихо плакать и шумно дышать, сходя с ума от противоречивых чувств. Его телу хорошо, даже больше. Он быстро возбуждается, когда Тайлер начинает ласкать его ртом. Только сам Джош этого не хочет.       Тайлер ласков, он не отрицает этого. Но мальчик не видит в нём того, с кем бы ему хотелось делать нечто подобное. Тайлер друг. Он не парень, не принц, не будущий фараон, не любимый человек, не любовник, не муж… Тайлер друг. А с друзьями такого не делают. Даже если один из них и предложит нечто подобное, то это произойдёт лишь с согласия другого. Джош этого не хочет.       И Тайлер, видимо, тоже.       Потому что он смотрит на него влажными глазами и не прекращает шептать надломленное прости, когда осторожно проникает в него, откинув схенти и все ненужные дорогие украшения в сторону. Джозеф нависает над ним, опираясь ладонями о подушки, и действительно виновато сцеловывает его слёзы и покрывает лицо бесчисленным количеством поцелуев. Джош смотрит на него пустыми глазами, хотя внутри всё сжигает обида, непонимание и страх с растерянностью. Он хочет ударить Тайлера, зареветь в голос и закричать, обвиняя его во всём, что с ним произошло. Хочет избить его до полусмерти, чтобы он почувствовал хотя бы маленькую каплю того океана моральной боли, который он накопил за этот год. И самое мерзкое, что Тайлер ведь был тем маленьким лучиком, который мог бы стать полноценным солнцем, если бы не его ложь и положение в этом чёртовом мирке песка и ущелий песчаника. Да. Да, это Тайлер во всём виноват. Он виноват, и уже никакие слова или поступки не дадут ему прощения. Джош будет непреклонным. Джош позволит себе быть никаким и просто существовать, дабы ничего не чувствовать. Он станет безэмоциональным куском живого мяса. Пусть Тайлер смотрит на него, пусть говорит с ним, пусть трогает его, пусть целует, пусть делает всё, что только захочет. Джош будет смотреть на него пустыми глазами и просто существовать, ожидая своей смерти. Даже если будет очень тяжело, он не убьёт себя. Нет, ни за что. Джош будет продолжать жить и, раз уж Тайлеру так хочется, убивать его своим видом.        — Прости… Прости меня…       Дан вздрагивает внутри, резко ожив.       О чём он вообще думает?.. Что за мысли поселились в его голове?       Тайлер всхлипывает, спрятав лицо в подушке рядом с его головой, и совсем слабо качает бёдрами, почти что не двигаясь в нём. Джош чувствует небольшой дискомфорт, потому что то, чем его растягивали всё то время, что он здесь находится, было гораздо меньше. Он дёргает рукой, и, о чудо, она ложится на волосы Джозефа, осторожно поглаживая. Мальчик пытается пошевелить другими частями тела, но, увы, на данный момент дееспособна лишь его рука. Поэтому пальцы отчаянно цепляются за волосы, оттягивая и почти что вырывая их с корнем. Джош слышит, как Тайлер не обращает на это внимания, лишь молчаливо терпит, видимо, осознавая, что он определённо заслужил это, даже больше. Он поймёт, если мальчик ударит его, разобьёт нос или сломает пару костей. Джозеф прекрасно поймёт это.        — Просто сделай это, — совсем тихо просит Джош, вымученно закрывая глаза и снова открывая их. Он чувствует, как уголки беспощадно жжёт от солёной влаги, но сделать ничего не может, только вцепляется в волосы Тайлера сильнее и что-то беззвучно шепчет.       Молится.       Своему Богу.       Не Ра, не Тоту, не Маат, не Амону, не Осирису, не Себеку, не Гору…       Он молится своему Богу.       Губы движутся всё быстрее и быстрее, возвращая привычный ритм. И Джош просит защитить его семью. Он хочет, чтобы мать не плакала о нём, чтобы отец не чувствовал себя виновным в его исчезновении из деревни, чтобы брат был в порядке и не натыкался на неприятности раз за разом, чтобы сёстры берегли друг друга и больше никогда не ссорились, чтобы бабушка и дедушка были здоровы и целы и продолжали рассказывать старые сказания на деревенских праздниках. Он молит защитить их всех от невзгод, болезней, недруга, грешных мыслей и поступков, предательства, отрицательных эмоций и тяжёлых моментов, войны и гнева Бога… Джош молится за всех, даже за ещё нерождённых детей и, возможно, уже погибших стариков с его родной земли.       Тайлер не понимает слов, да и разобрать не особо пытается. Но он понимает, что для Джоша эти слова невероятно важны. Поэтому Джозеф обнимает его, чуть приподняв, и, нахмурившись и уткнувшись носом в шею, двигается в нём несколько резче и быстрее, уже более ощутимей. Джош вздрагивает, но шептать не прекращает, только иногда судорожно выдыхает и спешно хватает губами новую порцию воздуха, чтобы продолжить свою молитву.       Он извиняется перед своим Богом, что больше не будет в него верить.       И он смотрит на затылок, за волосы на котором он до сих пор цепляется подрагивающими пальцами, и спину Тайлера.        — Amen, — заканчивает Джош свою последнюю молитву и поднимает голову наследника, отрывая его от своей шеи.       Он тянется к его губам, целуя с отчаянным трепетом и зарываясь в его волосы сильнее. Тайлер чуть морщится, отвечая ему и несильно кусая. Ему не очень нравится, что по его губам проходится вибрация от тихих стонов, но он терпит ради Джоша, потому что тому это необходимо. И Джошу действительно необходимо целовать его. Он хочет, чтобы Джозеф поделился с ним теми чувствами, которые на него нахлынули действиями. И Тайлер делится. Правда, делится. И получает в ответ то же самое.       Это ни черта не возбуждает. Особенно если учесть тот факт, что никто из них не особо хотел делать это друг с другом. Но в этом есть что-то интимное, что-то крайне личное и запретное. То, что никому другому они оба вряд ли хоть когда-нибудь покажут. То, что сохранится лишь между ними.       Тайлер не знает, что это.       Джош тоже не знает, что это.       Но им плевать. Раз не знают они, то, значит, и другие вряд ли узнают.       Джозеф приоткрывает веки, наблюдая напротив мутный взгляд каре-зелёных глаз, из которых больше не льются слёзы. Он опускает Джоша обратно на одеяло и подушки, чтобы стереть влагу с его лица и получить благодарный кивок в ответ. Тайлер оглаживает его тело ладонями, добираясь до бёдер, которые мягко поддерживает и раздвигает в стороны, продолжая толкаться в тело мальчика.       Дан стонет, сминая одеяло пальцами и запрокидывая голову. Наследник, спешно облизав пересохшие губы, обхватывает ладонью его член, массируя кожу и не отрывая глаз от лица Джоша. Он хочет, чтобы ему было хорошо.       И Джошу действительно хорошо.