Портрет отца

- Ну и видок! Что с твоим лицом? Ты видел себя в зеркало? Ты что, рисовал? Давненько ты этого не делал. Атаринкэ вытер лицо и понял, что весь перемазался в краске, усмехнулся и сказал: - Сейчас умоюсь, - он хотел было пойти в купальни, но Турко остановил его и сказал: - Погоди, я скажу, чтобы принесли воды сюда, а то еще примут за орка, - усмехаясь сказал Охотник - Да ладно. Они еще не таким меня видели, - натянуто улыбнулся Искусник и зевнул, - Пойду я. Мне еще готовиться к приезду старших. - Ладно, иди, - задумчиво сказал Турко, смотря вслед своему слегка покачивающемуся на ходу брату. Он зашел в кабинет и увидел большой натянутый на раму холст и подошел к нему, чтобы посмотреть, что же так самозабвенно рисовал его младший братишка и замер. На него с холста смотрел добродушно и почти ласково улыбающийся отец. Глаза у Тьелкормо мигом наполнились слезами и ему стало стыдно, ведь он, в отличии от Курво, старался запрятать поглубже воспоминания об отце, чтобы они не так больно кололи его сердце. Дышать стало труднее, он прикрыл глаза, чтобы спрятать предательскую влажность в глазах. Казалось, будто портрет просто надрезал раны на его сердце и оставил кровоточить. Он помнил, кем был для него Феанаро. Для Турко отец был другом, наставником… Иногда казалось, что Куруфинвэ – не отец, а еще один брат, когда он разделял с сыновьями веселье, когда водил их в походы и ездил с ними на охоту. Очень часто бывало так, что Тьелкормо просто отказывал вала Оромэ, чтобы отправиться с братьями и отцом в очередной поход непонятно куда, лишь бы все вместе. Лишь бы подальше от звенящего города, к звездам. И время походов для него было лучшим. Там он мог показать, чего достиг он, показать себя, получить похвалу отца, которая всегда окрыляла и вдохновляла. Он помнил, как больно ему было потерять его. Помнил, как тяжело ему было выронить даже слезинку, потому что казалось, что все его мысли, все стремления и мечты просто вытряхнули из него, оставили пустым. Он понял, что все его стремления были связаны с отцом, а отца – не стало. Он не помнил, что заставило его встряхнуться и понять, что надо жить дальше, а не просто существовать и делать вид, что чем-то занят. - Папа… - сказал он надломленным голосом и притронулся кончиками пальцев к волосам, нарисованным черной жирной краской. Вскоре в кабинете вновь показался Курво. Он был одет в темно-бордовый сюртук поверх черной рубахи, заправленной в черные брюки, и черные шнурованные сапоги. Увидев своего брата с покрасневшими глазами, он подошел к нему и положил руку на плечо. - Наш папа… - сказал Турко тихо, почти шепотом. Какими бы отважными они ни были, рядом с отцом они менялись. И даже его портрет заставил их спесь умолкнуть. Турко опустил глаза и сказал: - Мне пора… Старшие скоро приедут. - Да… иди, - сказал Куруфинвэ спокойно. Тьелкормо ушел, а Атаринкэ еще остался в кабинете. Он вспомнил, что у него есть достаточно большая рамка, в которую можно было бы разместить портрет. И вскоре большой портрет Феанаро Куруфинвэ висел в главном зале совета прямо над местом, куда он обычно садился.