Отражение: Миссия.

Чтобы окончательно оправиться от смерти матери, Себастьяну понадобилось больше двух лет. Мика и Лекс закончили школу и поступили в университеты: Мика в Нью-Йоркский, Лекс в Университет Бруклина. Они продолжали жить с родителями, но, закончив второй курс, Лекс собрал все свои накопления, занял денег у родителей и купил лофт-студию в Винегар-Хилл. Лекс еще в школе изрядно зарабатывал на рисовке к играм для смартфонов. Учебу он ухитрялся совмещать с работой гейм-дизайнером. Да и надо же было ему куда-то водить своих “муз” — девушки вешались на высокого спортивного красавца-художника, как когда-то вешались на Баки Барнса, и таскать их в квартиру родителей Лексу было попросту неудобно. Мика переезжать не спешила. Она вгрызалась в учебу, точно зная, чем хочет заниматься: проектированием ручного стрелкового оружия. Парней в родительский дом она не водила: Мика училась настолько яро, что ей было просто не до личной жизни. Оружейные компании до сих пор не особо привечали женщин, и чтобы получить там работу, Мике надо было доказать, что она на порядок круче любого инженера-мужчины. Себастьян с Барнсом купили дом на Гавайях, подальше от Гонолулу, на уединенном пляже. Правда, дом пришлось перестраивать, но это было не страшно. Барнс увлекал этим домом Себастьяна, когда тому становилось совсем печально, предлагая выбирать всякую отделку, до которой ему не было никакого дела, но он обсуждал с мужем каждую мелочь, чтобы хоть чем-то отвлекать. За эти два года, пока Себастьяна приходил в себя, Барнс думал, что сам рехнется, но уже раз искалеченная и закаленная Гидрой психика сбоев не давала, что не мешало Барнсу чувствовать себя ужасающе беспомощным, от чего хотелось выть, но об этом так никто и не узнал. — Держи, — в очередной перерыв между съемками, когда у Себастьяна было свободных почти две недели, Барнс сунул ему в руки белый конверт, как когда-то очень давно. В нем были два билета на Гавайи на сегодняшний рейс. — На кой хер нам там дом, если мы там не бываем? — И то верно, — улыбнулся Себастьян. Он отрастил волосы и собирал их в хвост. — Хочу к океану. На Гавайях Себастьян всегда оживал, словно подпитывался энергией от солнца и соленой воды. — Тогда иди, собирайся, — но вместо того, чтобы мягко подтолкнуть Себастьяна собирать вещи, Барнс обнял его, прижимая к себе, забрался пальцами в волосы, растрепав хвост, и накрыл его губы своими. Он был счастлив, что Себастьян снова улыбался, снова выглядел живым. Барнс помнил, как однажды Мика сказала ему, что не уехала от них не только потому, что не хотела, а потому что боялась оставить их одних. Боялась, что и у Барнса поедет крыша, что она получит двух депрессивных родителей вместо одного. И Барнс был за это ей очень благодарен. Себастьян целовал Баки, наслаждаясь сладостью его губ и теплом объятий. Он был так благодарен за то, что Баки остался с ним, не бросил его в эти ужасные месяцы, когда Себастьян только и мог, что забиться в угол и серфить в интернете. Он собирал себя в кучу только для съемок, и никто из коллег даже не подозревал, насколько ему плохо. Черт, он даже Оскара за главную роль в “Моментах” получил в прошлом году. Если б не Баки и дети, ничего бы не получилось. Обнимая льнущего к нему Себастьяна, Барнс был счастлив, что закончился кошмар, когда он приходил к нему, не интересующемуся ничем вокруг, молча обнимал и просто пытался согреть, рассказывая о всякой неважной ерунде, или просто молчал и ждал, что, может быть, Себастьян с ним заговорит. — Все, — Барнс еле оторвался от мужа, разворачивая его и шлепая по заднице, задавая нужное ускорение. — А то мы на самолет опоздаем. — Жаль, Мика с нами не полетит, — Себастьян быстро закидывал вещи в чемодан и сумку. — В следующий раз. В их доме на Гавайях было все необходимое, так что особо много вещей Себастьян не брал. Четырнадцать часов полета пролетели незаметно в предвкушении, потому что после перестройки и ремонта они были там только мельком, когда принимали работы, но еще ни разу не приехали отдыхать надолго. Сначала Себастьян ничего не хотел вообще, потом у него были съемки, потом не мог вырваться Барнс, и в итоге за год после покупки дома они туда летели, можно сказать, первый раз. Их смотритель, гаваец средних лет, встречал их в аэропорту, чтобы передать ключи от дома и ярко-синего внедорожника, который ждал их на стоянке. Барнс специально выбрал цвет повеселее из-за Себастьяна, почему-то уверенный, что темные цвета подспудно печалят его мужа. Еще через час с небольшим Барнс уже парковался у их дома, оглядывая широкие террасы и балконы, окна в пол и зеленую лужайку с пальмами. — Ну вот я и получил свой домик в глуши, правда, озеро великовато и соленое, — усмехнулся он, доставая вещи из багажника. — Ну что, сразу купаться? — Да, — Себастьян осматривался так внимательно, словно оказался здесь в первый раз. — Купаться, а потом в город, ужинать. Они занесли вещи в дом и переоделись. Спустились на пляж. Себастьян обнял Баки и сказал: — Я так люблю тебя, котик. — Я тоже тебя люблю, — Барнс провел ладонью по щеке Себастьяна, забрался пальцами в волосы, теперь уже привычно белые. — Я очень боялся тебя потерять. — Пойдем в воду, — Себастьян потянул его за руку. — Давай переберемся сюда насовсем, когда я закончу карьеру? Продадим квартиру в Нью-Йорке и будем жить здесь. — Ты так говоришь, как будто собираешься закончить карьеру завтра, — Барнс шел за Себастьяном, не выпуская его пальцы, облизывал взглядом его фигуру, все такую же идеальную, как и больше тридцати лет назад. Никогда Барнс не представлял себе, что будет с кем-то так долго, что будет любить кого-то так страстно и беззаветно, и что это будет взаимно. Себастьян зашел по колено в теплую воду. — Не завтра, — согласился он. — Но не думаю, что мне осталось так много. Хотя кто знает… — Не так много ему осталось, — проворчал Барнс, который, как ни странно, был до сих пор востребован, как модель. — Что ты будешь делать, если перестанешь играть? Зайдя в воду Барнс не бросился сразу нырять, а просто уселся на дно на мелководье, наслаждаясь тем, как его гладят волны. — Первые полгода я буду сидеть в кресле-качалке, — сказал Себастьян. — А потом начнешь раскачиваться? — рассмеялся Барнс, роняя Себастьяна в воду рядом. — А вообще я серьезно. А еще я хочу рассказать мелким правду. И рассказать так, чтобы они поверили. Барнс давно думал над этим, над тем, чтобы донести до детей, что он действительно Баки Барнс из другой вселенной, потому что не хотел рвать с ними контакты, когда он будет просто неприлично стар и при этом никак не выглядеть на свой возраст. Себастьян устроился на песке так, чтобы мелкие волны накатывали на грудь, не захлестывая лицо. — Ты уже придумал, как? — спросил он. — У меня где-то сохранились старые фото, где мы вместе и ты с протезом. Только давай не сейчас? Вывезем их хоть сюда в честь защиты дипломов и расскажем. — Хорошо, не сейчас, — согласился Барнс, ему это не надо было делать срочно, просто это было то, что он в принципе хотел сделать. — Давай, когда мы сюда переедем, купим яхту? — Давай, — согласился Себастьян. — Такую небольшую. И будем ловить рыбу с яхты. — Я буду ловить, или ты будешь ловить? — хитро прищурился Барнс, потому что удочками он пользоваться так и не научился. Он поглаживал бедро Себастьяна под водой, сидя рядом с ним близко-близко. — Я точно буду, — пообещал Себастьян. — Пойдем поплаваем — и ужинать. Они почти час провели в воде, плавая, ныряя, обнимаясь и целуясь. Барнс даже задумался, а не поймать ли ему рыбу на ужин, чтобы никуда не ездить, но решил, что это может подождать до завтра. Подхватив Себастьяна еще в воде, Барнс вышел с ним на берег и, не выпуская, донес до самого дома. — В душ и поедем в город, — сообщил он, ставя мужа на землю и выжимая свою косу. — Продуктов купим про запас, чтобы завтра не мотаться, — добавил Себастьян. — Ты мой любимый котик. Барнс вжал Себастьяна в перила террасы, притираясь пахом к паху, давая почувствовать свое возбуждение. — Моя лапушка, — жарко выдохнул он ему на ухо, прихватывая задницу. — Уверен, что хочешь куда-то ехать? — Я голодный, а дома жрать нечего, — виновато сказал Себастьян. — Значит, в город, — заключил Барнс. — Я так соскучился по тебе. Первые, наверное, полгода после смерти Жоржетты, Себастьян настолько ушел в себя, что ни о какой интимной близости и говорить не приходилось, и Барнс не трогал, не настаивал, страдал молча и очень глубоко внутри, но не от отсутствия секса, а от состояния Себастьяна. Потому ему стало лучше, и все вроде как наладилось, но Барнсу каждый раз казалось, что что-то не так. Не было той страсти в Себастьяне, того всепоглощающего желания. Иногда Барнсу казалось, что Себастьяну больно от того, что он может получать удовольствие. И это не на шутку пугало. Они поужинали в Гонолулу и там же запаслись продуктами в огромном круглосуточном гипермаркете. Себастьяна узнавали, просили автографы. Со своей серебряной шевелюрой он еще больше бросался в глаза, чем раньше. — Спрячу тебя в подвале и никому не буду показывать, — с улыбкой сказал Барнс, когда они уже ехали обратно. — Ух ты! — широко улыбнулся Себастьян. — Но знаешь, в чем проблема, котик? В нашем доме в Нью-Йорке в подвале прачечная. — У нас тут хороший подвал, надо, кстати, будет сюда оружие перевезти, — задумчиво сказал Барнс. — Ну, когда насовсем переедем. Только пока не знаю, как. Так что я запру тебя в этом подвале. Поставлю тебе там кроватку, прикую к чему-нибудь длинной цепью и буду приносить тебе вкусняшки. — Ты перевезешь оружие и я буду отстреливаться, — пообещал Себастьян. — Когда мы еще жили в Румынии, я сделал себе рогатку и как-то выбил соседке окно. Как же она орала! — Нет, лапушка, до оружия ты не дотянешься. Подвал большой, я об этом позаботился, — рассмеялся Барнс. — Так что сидеть тебе в подвале на цепи и видеть только меня. Чтобы к тебе люди не тянули свои лапки. — Тридцать лет тянули — и ничего, а тут ты вдруг напрягся, — удивился Себастьян. — Я все тридцать с лишним лет напрягаюсь, — честно сказал Барнс, — а сейчас у меня появился хороший подвал. А вообще, я просто тебя очень люблю и безумно ревную, хотя и знаю, что ты только мой. — Вроде я тебе поводов ни разу не давал, — еще сильнее удивился Себастьян. — Еще бы ты мне повод дал, — искренне изумился Барнс. — Хорошо, я не ревную, но я не знаю, как назвать это чувство собственничества, которое я к тебе испытываю. Лапушка, кроме того, что я тебя люблю, я чувствую к тебе еще много разного. И очень боюсь остаться без тебя. Остаться один. Барнс не стал озвучивать, что он с ужасом переносил это чувство почти одиночества, когда Себастьяну было совсем плохо. — У нас с тобой еще очень много времени, — уверенно сказал Себастьян. — Вот увидишь. Когда они приехали домой, Барнс очень быстро постарался разобрать все покупки, но быстро не получилось, кухня была еще исследована не до конца, поэтому пришлось даже вдвоем потратить на это какое-то время. Как только последний пакет был разобран, а его содержимое разложено по местам, Барнс прижал Себастьяна к столу, уткнувшись ему в шею, и глубоко вздохнул, застонав на выдохе просто от того, что наконец-то может обнять его, наконец-то пиздец, длившийся два года с переменным успехом, закончился, Себастьян снова мог жить дальше. Себастьян притерся к Баки бедрами и обхватил руками за шею. — Опробуем спальню? — предложил он. — И спальню тоже, — пообещал Барнс, стекая к ногам Себастьяна, расстегивая на нем джинсовые шорты, без церемоний стаскивая их вместе с бельем. — Но начнем мы с кухни. Он вжался лицом в пах, лизнув практически вставший член, впился пальцами в ягодицы, сминая их в своей сильной хватке так, что могли остаться синяки, и обхватил губами головку. Себастьян застонал, толкаясь бедрами вперед. Он чувствовал себя так, словно они с Баки занялись любовью в первый раз. Барнс легко пропустил член в горло, позволяя головке мягко толкаться в стенку глотки, простонал что-то, плотно сжимая губы. Он просто весь полыхал изнутри от счастья, от желания, от того, что все снова вернулось на круги своя, они с Себастьяном вновь могли в полной мере наслаждаться друг другом. — Господи, Баки… — простонал Себастьян. — Остановись, или я сейчас кончу. Барнс сжал член Себастьяна у основания, не давая кончить, но выпустил изо рта не сразу, пососав головку. А потом развернул его, заставляя опереться руками о столешницу, и, раздвинув упругие половинки, коснулся сжатого входа кончиком языка. Себастьян застонал, чувствуя, что у него подкашиваются ноги. Он лег на столешницу и расставил ноги шире. — Интересно, — оторвался Барнс, поглаживая пальцами нежные складочки, — ты кончишь только от того, то я буду тебя вылизывать? И снова игриво провел языком по входу. — Хочешь проверить? — выдавил Себастьян. — Даже не знаю, — жарко выдохнул Барнс, и снова лизнул. — Я хочу, чтобы ты кричал от удовольствия и просил еще. — А я хочу твой хуй в заднице и много-много смазки, чтоб хлюпало. — Значит, получишь, — пообещал Барнс, снова приникая ртом к сжатым мышцам. Он вылизывал Себастьяна, тихо постанывая от удовольствия, мял его задницу ладонями и просто с ума сходил от этого невероятного ощущения, когда твой партнер откликается тебе в полной мере. Проблема была только в одном — смазка была в рюкзаке в коридоре. До нее надо было дойти, а это значило прерваться, но он не хотел прерываться ни на секунду. — Смазка, Баки! — взмолился Себастьян. — Пожалуйста! — Жди! — почти приказал Барнс, оторвавшись от Себастьяна, ломанулся в коридор, быстро потроша карман клапана, нашел, что искал, и вернулся обратно, на ходу стаскивая с себя шорты и белье. Он чуть не упал, запутавшись в одежде, но сумел скинуть ее и отправить куда-то в угол. Вернулся к Себастьяну, который так и остался полулежать на столешнице, и снова принялся вылизывать его, но теперь уже добавив пальцы. Себастьян заскулил. Он чувствовал внутри такую пустоту — и только Баки мог ее заполнить. Вылив какое-то невероятное количество смазки на Себастьяна, на себя, Барнс приставил к растянутому пальцами входу головку и толкнулся, проникая внутрь, дурея от тесноты, сжимающей его, от отзывчивого тела под руками, от собственного чувства, которое переполняло его, захлестывало с головой. Он медленно вошел до конца, выдыхая, вжался лбом между лопаток, пережидая острый приступ возбуждения. Из горла Себастьяна вырвался долгий протяжный стон. Баки заполнил его, прогоняя пустоту и даря наслаждение. — Люблю тебя, — горячечно шептал Барнс. — Как же я люблю тебя. Подождав несколько секунд, давая Себастьяну привыкнуть к себе, Барнс взял какой-то бешеный темп, самозабвенно трахая Себастьяна, сжимая его в объятиях так, что дышать было больно. Словно он дорвался до любимого мужчины после долгого целибата. Себастьян, зажмурившись, вскрикивал от каждого толчка. Тяжеленный деревянный стол, скрипя ножками по плиткам пола, сдвигался к стене. — Давай, — выдохнул Барнс, поворачивая голову Себастьяна к себе, целуя, облизывая губы. — Давай, кончи для меня. Еще пара толчков — и Себастьянт взвыл, чувствуя, как кровь в жилах воспламеняется, как он кончается, вспыхивает, тает… Он распластался по столу безвольной тряпочкой, время от времени вздрагивая, и прерывисто дышал. Барнс протяжно застонал, догоняя Себастьяна в несколько мощных толчков, чувствуя, как он сжимает его в себе, как сладко стонет, и это этого сносила крышу на раз. Тело прошила судорога оргазма, и оно стало ватным, расслабленным. Барнс улегся на Себастьяна, понимая, что ему тяжело, но сейчас он был не в силах пошевелиться. — Спихни меня, и я отнесу тебя в кроватку, — пробормотал Барнс, покрывая поцелуями шею, плечи. — Я пошевелиться не могу, — жалобно отозвался Себастьян, даже не пытаясь из-под него выбраться. — Я тоже, — признался Барнс, но взял себя в руки и поднялся. А потом подхватил на руки Себастьяна и понес его в спальню, где стояла огромная кровать. Легким движением руки Барнс сдернул с нее покрывало и положил Себастьяна поперек этого спального монстра, забираясь и укладываясь рядом. — Тебе тут нравится? — комната была отделана в белых, серых и голубых тонах, и Барнс хорошо помнил, как тяжело далось Себастьяну общение с дизайнером, который пытался понять, что ему нужно. А ему было все равно. — Надо будет расставить деревьев в кадках по углам, — сказал Себастьян, оглядываясь. — И повесить какой-нибудь охренительный морской пейзаж. — Значит, нравится, — удовлетворенно сказал Барнс. Ему было так хорошо лежать рядом с Себастьяном, чувствуя приятную расслабленность во всем теле, негу, охватившую даже мозг. — Давай спать, — предложил Себастьян. И зевнул. — Спи, — разрешил Барнс, вытаскивая из-под них одеяло и укрывая им обоих. Когда Себастьян уснул, сам он еще долго лежал без сна, обнимая прижимая к себе, стараясь не разбудить, и думая о том, что счастливее он никогда не будет. Сейчас у Барнса было все, о чем мог и не мог мечтать даже в далекой юности, когда у него не было ничего, а хотелось всего.