Причинность

Дверь отсыревшей насквозь камеры захлопнулась с негромким скрипом. Внутри все были равны — неважно, мушкетер ли ты или обычный преступник. Арамис горько усмехнулся. Кажется, только что он приравнял эти два понятия, и ему не было за это оправдания. В висках у него бешено стучало, и пол тюремного помещения то и дело грозился уйти из-под ног, так что юноше пришлось спешно опуститься на стоявшую в углу скамью. Откинувшись назад, он прислонился затылком к холодной стене и попытался привести мысли в порядок, но они, словно дразнясь, ускользали, перескакивали с одного на другое, не давая сосредоточиться. Скосив глаза, мушкетер заметил, что рукав его костюма насквозь пропитался кровью, которая никак не желала останавливаться. Он хотел было пошевелить раненой рукой, но пальцы онемели, а сознание клонило в сон, и, закрыв глаза, он во второй раз за день поддался обстоятельствам. — Я хочу его видеть! Этот резкий окрик заставил Арамиса вскинуть упавшую было на грудь голову и отчаянно поморгать в тщетной попытке разогнать пелену перед глазами. Он понятия не имел, сколько времени прошло, но, видимо, достаточно, чтобы Атоса успели оповестить о случившемся — ведь звучавший голос, без сомнения, принадлежал именно ему. Засов с грохотом отворился, и в камеру вошел его товарищ. Одного взгляда на его побледневшее от злости лицо и едва заметно раздувающиеся ноздри было достаточно, чтобы понять, что он находился в состоянии крайней рассерженности — ведь кто-кто, а старший мушкетер редко позволял себе так открыто выражать эмоции. — Атос… — вырвалось у Арамиса прежде, чем он успел проглотить этот жалкий стон, до нелепости полный надежды и раскаяния. Тот прошелся из угла в угол, явно не стремясь приближаться к молодому человеку. — Знаете, я до последнего отказывался верить, что это вы устроили ту стычку. Но сейчас я по вашим глазам вижу, что все это правда. Арамис нервно перевел дыхание, убирая со лба прилипшие волосы. Атос продолжал. — Я не узнаю вас, Арамис. Неужели все мои подозрения были оправданы? Выходит, вы не случайно вели себя так странно в последнее время? Выходит, вы… нет, я не хочу верить, что вы предатель. Страшное слово повисло в воздухе. Сидевший юноша тряхнул головой. Его поступок можно было назвать чем угодно — беспечностью, самонадеянностью, глупостью, но предательством? — Что вы имеете в виду? — пробормотал он в ответ сиплым голосом. Атос глубоко вздохнул и, наконец, повернулся к нему лицом. — Вы ведь знаете, кто был вашим противником, не так ли? — устало спросил он. Арамис отрицательно покачал головой, не решаясь поднять взгляда. — О, бросьте. Ну что ж, я скажу: это был личный советник короля, который как раз направлялся к нему по служебным делам. — Этого не может быть, — онемевшими губами пролепетал его собеседник, совершенно раздавленный, пораженный. Невозможно, этот человек просто не мог быть им. Что он делал, в таком случае, совершенно один, зачем провоцировал драку? Арамис готов был ответить за свой проступок, но он не позволит себя очернить. — Это обманщик, Атос. Неужели вы поверили в это? .. — Довольно, — жестом остановил его тот. — Я поверил, потому что его личность подтвердили несколько высокопоставленных лиц. Сомнений быть не может. Арамис уронил лицо в ладони. Все происходящее казалось дурным сном. Предплечье снова пронзило болью, и он едва слышно застонал, не в силах справиться с усталостью. Пальцы Атоса легли на его разгоряченный лоб. — Что с вами, Арамис, вы ранены? — торопливо спросил он, и в его голосе на мгновение промелькнула такая знакомая теплота и забота. — Царапина, — выдохнул юноша, пытаясь сфокусироваться на чем-то, кроме этих нежных пальцев, но Атос склонился над ним так близко, что темные пряди его волос щекотали лицо, и Арамис потянулся вперед, прикусывая дрожащие губы, чтобы не впиться ими ненароком в рот старшего мужчины. Атос все не спешил прерывать контакт, и молодому человеку на какой-то момент показалось, что тот сейчас поцелует его сам, но виной этому впечатлению наверняка была лихорадка. Когда старший мушкетер вновь заговорил, его голос слегка прерывался: — Конечно, я постараюсь помочь вам… в память о дружбе… Арамис отстранился. Вот, значит, как. В память. О дружбе. — Что я могу для вас сделать? Бывший аббат тяжело вздохнул. Как он хотел бы ответить что-то вроде «не оставляйте меня здесь» или «да поцелуйте же меня, черт возьми», или «постарайтесь держать себя в руках после того, как я признаюсь вам в любви». В конце концов, ему больше никогда не представится такого шанса. Но он произнес первый пустяк, пришедший ему в голову: — Зайдите к моему другу, Аделарду Голлю, и скажите, что я уже не смогу его навестить в ближайшее время.