Мальчик в белых перчатках

      Хао искренне ненавидел все, что его окружало. Один взгляд на скудный сад, высокие серые стены, угрюмую прислугу, дядюшку, выцветающие от времени ковры – абсолютно все вызывало в груди клокот ненависти и беспомощности. И пусть его детство было далеко не солнечным, оно казалось ему куда лучше нынешнего положения.       Хао прекрасно помнил, где он рос, да и как родился. То, что мать его действительно приходится дядюшке родной сестрой, было для него не новостью. За то, что она связалась когда-то с каким-то проходимцем, обожающим юные тела и от аристократии имеющей только ворованные нашивки, ее с позором погнали из дома, а оттуда прямым путем в сумасшедший дом. Хао родился и вырос среди психов, ухаживали за ним санитарки, он прекрасно помнил ту, что взяла его под свое крыло. Конечно же, он не видел буйных или совершенно неадекватных, его мелкого туда не пускали, но среди спокойных сумасшедших он чувствовал себя как дома – он часами мог слушать, что вокруг заговор против короля, гулять по лужайкам, сбегать в город за свежим хлебом. Хао на всю жизнь запомнил этот вкус свободы. Ему не дарили игрушек, он сам делал их из обрезков тканей и початков кукурузы, его не кормили до отвала, потому что пособия на него никто не давал, но он любил бегать на ферму и смотреть, как доят коров и угощаться теплым молоком, ему не разрешали гулять после наступления темноты, но весь день, пока солнце высоко-высоко над головой, он мог проводить за забором, в городе, в любой подсобке, выстраивая собственные миры. Его няня, которую он никогда не звал мамой, уделяла ему столько времени, сколько могла – купала вечерами, учила читать и писать, чтобы можно было придумывать различные игры, шить, немного готовить.       А потом, когда ему было уже двенадцать, как гром средь ясного неба на пороге дурдома возникли люди в дорогих черных костюмах. Хао как раз прибежал на обед – с грязными коленками, спутанными волосами, урчанием в животе. Он остановился между ними на пороге и, удивленно ойкнув, проскочил мимо, никак не думая, что пришли к нему.       Крика было много – этих людей, няни, самого Хао. Его требовали, как вещь, к нему самому обратились лишь один раз:       - Почему не стриженный?       Хао выдернул растрепанный хвост из чужих рук, морщась от боли.       - Чтобы с психами не путали!       Человек внимательно осмотрел общую гостиную – все пациенты были наголо стрижены.       Родные места скрывались за пылью дороги, взметающейся в воздух от топота копыт. Хао видел в заднее окно кареты, как больница для душевнобольных, которая стала ему домом, скрывается за холмом, как редкий лес сменяется бесконечными степями и необработанными полями. Двое мужчин, явно преодолевая свою брезгливость, держали его плечи крепко до самой Библиотеки, и никак не давали даже пискнуть. Хао думал, что как только они дадут слабину, хоть немного расслабят хватку, он тут же вырвется и будет бежать. Бежать быстро, обгоняя зайцев в полях, скроется навсегда и никто его не отыщет. Эта надежда, как и любая другая, погибла с металлическим звуком закрывшихся ворот, которые, казалось, своими пиками упирались в небо и скрывали замок от любого глаза.       Из рук мужчин вырывающийся мальчик тут же попался крепкой женщине – она не обращала внимание ни на крики, ни на попытки себя ударить, а лишь волокла Хао за собой то за рубашку, то за ухо, то за волосы. Совершенно никто не хотел с ним говорить, отвечать на его вопросы, хотя бы просто успокоить. Заволокли в дом, толкнули в таз с горячей водой и начали отмывать, давая сочную затрещину каждый раз, когда он пытался вырваться. Хао не плакал, хоть был напуган. Зол он был куда сильнее.       В конце концов, поняв, что ему некуда деваться, он заставил себя успокоиться и молча позволял собой вертеть – вымыть, одеть, причесать. Таким чистым и благоухающим он себя в жизни не видел, да и в целом не видел, если честно. Зеркал в психушке не было, а рассмотреть свое отражение в мутной луже не так-то просто. А в тот день, стоя у зеркала, он рассматривал свое миловидное еще, красивое лицо, худое, ловкое тело, дорогую одежду, которая совершенно ему не шла и сдерживала порыв. Ему это не нравилось.       - Иди за мной, - приказала вошедшая женщина, лишь на миг засунув голову в комнату.       Хао помедлил, но все же послушался, не стоять же ему здесь до конца своих дней. Винтовая лестница, длинные пустынные коридоры, залы. Библиотека казалась ему бесконечной, скучной и серой. И только одни двери, с позолотой и вензелями, показались ему необычными – словно наклеенная на серый пейзаж картинка. Огромная библиотека, скрытая за их дверями, удивила настолько, что Хао перестал нервничать. Он бродил по ней в полном одиночестве, рассматривая высоченные стеллажи, красочные обложки, непонятные фрески. Там все было аккуратно, чисто, словно служанка каждые пять минут проходилась по полкам тряпкой, у каждой книги было свое место.       На небольшом резном столике лежал фолиант – красивый, мелованный, посеребренный, как книга сказок. Хао подошел поближе и, ведомый любопытством, прикоснулся в обложке, чтобы взять книгу и рассмотреть ее, но, стоило длинным пальцам почувствовать шероховатость корешка, словно из ниоткуда появилась длинная трость c серебряным набалдашником и очень больно ударила по руке. Хао вскрикнул и, отняв руки, прижал их к груди.       - Не смей ничего тут трогать своими грязными руками! – прошипел незнакомый старик ему в лицо, склонившись так низко, что Хао, чувствуя смрад из его рта, не смог рассмотреть злых, черных глаз.       Проглотив протест, он сделал шаг назад, но и прощения просить не спешил. Вовсе негрязные у него руки, его же только что вымыли всего с головы до ног.       - Как тебя зовут? – выплюнул старик.       Он всегда так разговаривал, словно вороны каркают – быстро, отрывисто, спеша закончить диалог.       - Хао.       - Хао, - снова выплюнул он, мотнув головой. Имя ему явно не понравилось. – Ты читать умеешь? Писать?       - Нет, - соврал Хао и тут же получил тростью по голове.       - А чего тогда руки свои тянешь?       - Красивая, - прошипел Хао, потирая шишку.       Старик фыркнул и, опираясь на трость, поковылял за большой, письменный стол.       - Обучим.       - Что я здесь делаю? – наконец, спросил Хао. Как и прежде, он ничего не понимал.       - Отныне ты будешь тут жить. Хватит кривляться! – выкрикнул старик, заметив, что Хао поморщился, готовый возразить. – Я сам не очень-то тебе рад, но ты единственный отпрыск моей сестры. Я уже стар, мне нужна помощь, но это вовсе не значит, что я горю желанием вверить тебе дело всей своей жизни.       Впоследствии он часто говорил, что осталось ему совсем недолго – год, может, два, не больше. И, честно говоря, Хао очень ждал тот момент, когда смерть, наконец, заберет его бренное тело в землю, но он все никак не наступал. Всего за сутки жизнь мальчика, привыкшего к простору и беспризорности, изменилась, и весь его мир сузился внутри высокого забора и бесконечного количества красивых, но ужасных книг.       Примерно два года понадобилось дядюшке и учителям, чтобы обучить Хао красивому письму, научить читать без запинок и поставить красивый, нежный голос. Все, что происходило вокруг, ему было омерзительно, но выхода не было: каждая попытка побега пресекалась, за ним неустанно следили все слуги, за ослушанием следовало жестокое наказание. Помешанный на своих книжках дядюшка заставил носить перчатки – чтобы ненароком не замарать священные страницы.       Поначалу Хао и не подозревал, насколько ужасное ему уготовано будущее. В день, когда дядя посчитал, что он вполне готов к тому, на что его учили, Хао впервые с того самого дня расплакался, как маленький ребенок.       В доме были гости, при них вести себя следовало подобающе. Хао помнил это правило, поэтому старался никому не попадаться на глаза. Насчитав двенадцать мужчин, он отодвинулся в сторонку и, ссылаясь на легкое недомогание и отсутствие аппетита, отправился в свою комнату. Примерно через час его слуга проводил его в библиотеку по приказу дядюшки – все гости вместе с хозяином дома уже отужинали и ждали в мягких креслах, попивая виски. Ничего не понимая, Хао тихо обратился к дядюшке и услышал вполне вежливую просьбу почитать гостям книгу, поэтому и согласился без пререканий. Взяв в руки фолиант, он сел перед ними и, раскрыв страницы, поставленным голосом, как учили, начал зачитывать незнакомые строчки.       Чем дальше он читал, чем чувствовал себя более мерзко, грязно. Хотелось выбежать, прокляв всех навек.       К большинству книг дядя не разрешал ему даже прикасаться, поэтому об их содержании Хао и не догадывался. Несмотря на ярую фанатичность дядюшки к учебе, Хао не предполагал, что все это происходит лишь для того, чтобы он, словно соловей, зачитывал гостям вслух пошлые, эротические строки, от которых тянуло опустошить желудок. Благо, он не ужинал.       Выдержав этот вечер более чем достойно, Хао удалился в свою комнату, где и прорвало. Именно в тот день он впервые поднял руку на своего слугу.       Со временем даже это начало казаться обыденностью. Содержание большинства книг уже не пугали, откровенные картинки не смущали, жестокость казалась естественным выходом эмоций. Каждый раз Хао было мерзко, потому что, во время чтения, все глаза гостей, пришедших для сего действа, блуждали по его телу, видимо, специально выряженному броско, но невинно, не по возрасту. Однако, он это знал, за каждое непристойное предложение в его адрес дядюшка приходил в ярость и выгонял гостя из своего дома навсегда.       Хао прекрасно знал, что весь тот ужас, который он переживал день за днем в этом доме, окупится. Он знал, что на его счету куча денег, оставленных его матерью. Но когда наступит этот срок? Каждый год проживался как десять, со временем Хао начало казаться, что он умрет прежде, чем ему стукнет двадцать один год. Кроме того, несмотря на все увещевания дядюшки о его близкой кончине, с каждым годом он все креп и явно не собирался в могилу. Будучи неглупым, Хао знал, что никто не отпустит его на свободу даже после достижения совершеннолетия.       Ожидая очередной званный вечер, Хао ужинал в своей комнате – дядюшку вполне устраивало, что он не попадается на глаза до прихода в библиотеку. Слуга помог ему переодеться, умыться и протянул новую пару белых перчаток. Специально, только для того, чтобы выпустить пар, Хао уронил одну и тут же дал затрещину мальчишке.       - Держи крепче!       - Простите, - сквозь всхлип выговорил слуга, поднимая перчатку.       Хао не было его жалко. Каждый здесь присутствующий был для него тюремщиком, не более. В тот же вечер, по дороге в библиотеку, желая, чтобы он двигался побыстрее, Хао толкнул прислугу в плечо. Не специально, просто не рассчитав силу, толкнул слишком резко – мальчишка кубарем скатился с лестницы и остался на попечение гувернантки. Хао нельзя было опаздывать.       Намного реже, но все же, на таких вечерах присутствовали и женщины. Содержание большинства книг было, должно быть, для них неприемлемо, поэтому при них Хао давали книги более традиционного содержания, но от них воротило еще сильнее. Заметив, что в одном из кресел сидит юная дама, одетая в безупречное черное платье, Хао мысленно взвыл и приготовился к очередным «пещерам удовольствия», но, на его собственное удивление, в руки ему дали уже знакомый фолиант о короле и его рыцаре. Проглотив все вопросы, Хао принялся читать, размышляя о том, знала ли девушка о теме вечера.       После, когда его отпустили, а гости жарко начали обсуждать содержание, он ушел в свою комнату с диким чувством голода. Слуга за ним так и не пришел, поэтому, решившись, Хао самостоятельно отправился на кухню, чтобы перехватить какую-нибудь булочку и чашку чая. Стараясь двигаться тихо, чтобы дядюшка не заметил, если вдруг выйдет провожать гостей, он никак не ожидал встретить в пустом холле ту самую женщину.       - О, простите, должно быть, я вас напугала, - произнесла она, когда Хао испуганно отшатнулся за дверь.       Выругавшись про себя, он вышел в залу и поравнялся с ней. Приходилось смотреть чуть вверх. Пусть она и не была намного его старше, он понял это сразу, выросла сильнее. Молчание затягивалось, поэтому Хао решился спросить:       - Как вас зовут?       - Анна. А вас, юноша? – ответила она, протягивая руку для поцелуя.       - Хао. Вам понравился вечер?       - Несомненно, у вас прекрасный голос.       - Спасибо.       И снова тишина. Хао понятия не имел, что нужно говорить в такой ситуации. Анна рассматривала его внимательно, с легким, как ему казалось, смехом в глазах. Наконец, она склонила голову набок и спросила, понизив голос:       - Тебе это все осточертело, верно?       Хао не ответил ни на бесцеремонное обращение, ни на вопрос. По его черным глазам и так все видно было.       - Должно быть, если нас заметят вместе, будет не очень красиво, - как ни в чем ни бывало продолжила она.       - Скорее всего.       - Так ты хочешь убежать? Вырваться отсюда? Я же вижу. Еще в библиотеке заметила.       - Есть идеи? – горько усмехнулся Хао, складывая руки на груди.       - Есть. Я могу заключить с тобой сделку, - ответила Анна, медленно обходя его по кругу. – Если примешь ее условия, я помогу тебе сбежать отсюда раз и навсегда.       - Говори уже, - сквозь зубы потребовал Хао, не поворачивая голову. От волнения руки тряслись, но он крепко сжал кулаки.       - Тебе ведь лет пятнадцать?       - Семнадцать, - почти оскорбился он.       - Отлично. Ты хочешь стать свободным, я стать богатой. Думаю, мы сработаемся. Все, что тебе нужно, подыгрывать мне и жениться. После свадьбы мы снимем все деньги со счета – они мои, а ты – гуляй на все четыре стороны.       Хао с сомнением выслушал ее, не веря своим ушам. Он прекрасно знал, что этот способ рабочий, что свадьба моментально избавляет его от опеки после шестнадцати лет, но он и предположить не мог, что вообще сможет переговорить с какой-то женщиной помимо прислуги в стенах этого замка.       - То есть, тебя интересуют только деньги?       - Только деньги. Я оставлю тебе сотню золотых, чтобы было на что жить первое время. Устраивает?       - И как ты собираешься это все провернуть? – медленно выговорил Хао, колеблясь.       - Все очень просто. Избавься от своего слуги, а я пришлю тебе одного дурачка. Он не будет нам мешать, будет думать, что все идет по его задумке, поэтому ты не должен дать слабину. Потом отдадим его в психиатрическую больницу, она тут недалеко.       - Я знаю. Но не понимаю…       - Согласен или нет? – нетерпеливо спросила Анна, протягивая ладонь для рукопожатия. - Решайся.       Хао, не думая ни секунды, крепко сжал ее руку. Плевать на все, если это сработает, то уже скоро он будет свободен, как птица в небе, и ничто не запрет его ни в этих, ни в каких-то других стенах.       - Отлично, - улыбнулась она. – Подробности напишу тебе в письме. Избавься от слуги и жди голубку.