Мальчик в белых перчатках

      Если бы не недавний разговор с Анной, то Хао пожалел бы о своем крике сразу, но не мог бы повернуть время вспять. Некоторое время его темные, словно гагат в лунном свете, глаза смотрели бы в спину бегущей фигурке. Она то проваливалась в сугроб и пыталась из нее выбраться, то бежала быстро, но сгорблено, заметая следы подолом плаща. В какой-то момент Хао понял бы, что ему безумно хочется открыть окно и закричать «Йо! Возвращайся обратно!», но латунная ручка не поддалась бы дрожащей руке. Этой заминки хватило бы, чтобы взять себя в руки.       Но это все произошло бы, если. Если — хорошее слово.       Резко отвернувшись, Хао с силой растер лицо руками, а затем взглянул на обтянутые тканью ладони так, словно впервые их видит. Перчатки сидели, как влитые, не было ни единой лишней складочки, ни единого пятнышка на белом шелке. Медленно, словно страшась, он потянул ткань вверх и посмотрел сперва на ладонь. По линиям руки читать Хао не умел, но почему-то был уверен, что самая испещренная линия — это линия любви.       Повернув руку, он взглянул на тонкие, длинные шрамы, покрывающие всю тыльную сторону ладони, костяшки и частично пальцы. Он многое бы отдал, чтобы не помнить каждую из этих отметин, но, увы, любую знал наизусть.       Вот эта, самая глубокая, что рассекла кожу от запястья до мизинца, напоминание о самом первом дне его новой жизни, когда дядюшке показалось, что Хао держит книги не слишком трепетно. От страха и непонимания он тогда дернулся, поэтому шрам косой.       Следующий шрам пришелся ровно на костяшки — за первую же испачканную чернилами перчатку, без которых он не имел права ни только трогать книги, но и вообще показываться на глаза. Перчатки стали второй кожей.       Отметина за дерзость, за непослушание, за плач, за неправильно прочитанное слово… Хао думал, что в Аду его грехи будут считывать с этой руки. В остальных же он легко признается сам. Быстро натянув перчатку, Хао тряхнул головой и тут же стиснул виски.       Его окончательно сбило с толку лицо Йо. Слишком уж искренний страх и удивление, словно он и не подозревал, что именно так и произойдет. Хао ни разу не слышал сам, как Анна говорит с ним, обсуждает что-то, поэтому в голову закралась страшная мысль, что Йо — невинный ребенок, который действительно ни о чем не знает, а Анна выдумала ему историю, чтобы быть уверенной в том, что в Хао не взыграет совесть. Напуганной этой догадкой, Хао заходил по комнате.       Анна вполне могла подобрать его просто на улице, пообещав, что устроит работать. Йо не был ни разу уличен в краже, в пренебрежении, в странном поведении, если не считать тех моментов, когда он — якобы опытный, — путал элементарные вещи. А если нет? Напрямую ведь не спросишь.       Чертыхнувшись, Хао решительно прошел свою комнату и дернул ручку в покои прислуги — он тут никогда не был, даже до появления Йо в доме, поэтому удивленно дернул бровью. Комнатушка была настолько маленькой, что вполне могла раз шесть или семь поместиться в спальне Хао, хотя и та была не самой большой комнатой Библиотеки.       Окна тут не было, как в шкатулке. Хао оставил распахнутой дверь, чтобы свет из его комнаты позволял осмотреть обстановку. Застеленная кровать, тумба, табуретка с тазом, крючки на стене, по которым аккуратно были развешены те платья, что Хао отдал прислуге. Взгляду не за что было зацепиться.       Такое ощущение, что Йо прибыл в Библиотеку даже без чемодана или дорожной сумки. Хао подошел к его кровати и поднял подушку, но и под ней ничего не оказалось. Под матрасом, в карманах одежды, скрипучей тумбе — везде совершенно пусто. Он уже собрался уходить, как все же заметил темную торбу в самом углу комнаты.       Опустившись на корточки, Хао потянул шнурок и с любопытством заглянул внутрь. Потертый кошелек с одной единственной монетой небольшого номинала, деревянный гребень, несколько личных тряпок, завернутый в бумагу утренний хлеб, видимо, чтобы перекусывать ночами, блокнот, в котором Йо пытался учить буквы, еще парочка совершенно неинтересных вещиц. Хао уже хотел было сложить все назад, но взгляд зацепился за потайной приоткрытый карман. И надеясь, и боясь, он засунул туда руку и достал потрепанный конверт с коротким письмом внутри. Обратного адреса на нем не было.       Понимая, что в таком мраке ни слова не разберет, Хао вышел в свою комнату и подошел к окну.       «Привет, Йо! Мы с бабушкой Кино очень по тебе скучаем, надеемся, что у тебя все получается. Помни, что важнее всего — не нервничать, тогда все сладится. Как тебе дом? Как Хао? Действительно сумасшедший? Скажи Анне, чтобы записала твой ответ и обязательно нам передала. Анна, дальше только тебе. Все идет по плану? Мальчишка не трусит? План не может полететь к чертям, ты поняла? Приглядывай за ним! Мой внук должен быть дома к середине весны!»       Хао прочитал письмо несколько раз с совершенно спокойным выражением лица. Эта тайная переписка не стала для него сюрпризом, но все же неприятно кольнула.       — Черт, — выплюнул он, сдерживаясь, чтобы не смять клочок бумаги в кулаке.       Все же, Йо в сговоре. Вот только Анна сказала, что у него нет семьи. Хао перестал понимать, где правда, а где ложь.       В дверь негромко, но настойчиво постучали. Хао сперва встрепенулся, как вор, ведь он до сих пор держал в руках письмо, но потом понял, что стучатся в комнату Йо. Расслабившись сперва, он тут же покрылся холодным потом, понимая, что это кто-то из слуг, которому только за радость будет донести дяде, что Йо оставил господина одного.       Он не успел додумать эту мысль, как дверь бесцеремонно распахнулась, и на пороге возникла Агнес. Она тяжело дышала, подпирая рукой поясницу, а ее злые глазки-буравчики блуждали по комнате прислуги. Взгляд мигом изменился, когда она заметила в дверном проеме Хао — тому хватило воли не выдать свой страх.       — Что ты здесь забыла? — холодно спросил он, решив, что лучшая защита — это нападение.       — Ваш дядюшка ждет вас у себя в кабинете, — склонила она голову, но говорила сквозь зубы. — Я пришла сообщить это Йо.       — Мы сейчас спустимся, — ответил Хао, и толстуха под его пристальным взглядом покинула комнату.       Хао быстро задышал. Метнувшись в комнату Йо, он вернул письмо на место, не очень-то заботясь о том, чтобы все было именно так, как и лежало раньше, и закусил губу. Агнес показалась смиренной, но что-то подсказывало маленькому хозяину дома, что она через две ступени бежит вниз, чтобы сообщить дяде вопиющий факт отсутствия слуги в покоях своего господина, когда ужин давно закончен.       Он пристально осмотрел свои перчатки и, удостоверившись, что на них нет ни единого пятна, собрался и вышел из своей комнаты через парадную дверь. Если не явиться к дяде, то будет еще хуже.       Разумеется, Агнес ждала у дверей кабинета, позвякивая ключами, чтобы удостовериться, что Хао придет один. Она даже не стала скрывать ухмылку, сама открыла дверь, словно говоря: «Смотрите, это сделала я, а не Йо».       Стараясь ничем не выдавать свое волнение, Хао вошел в кабинет и тихо выдохнул, останавливаясь у специальной черты, за которую нельзя было заходить без разрешения.       — Добрый вечер, — достаточно громко, но спокойно проговорил он, склоняясь.       Дядя поднял взгляд от очередной книги и стянул золотые дужки очков на нос. Только после этого Агнес закрыла за собой дверь.       — Ты один? — удивился дядя, словно еще не был в курсе.       Хао понял, что врать бесполезно, будет только хуже.       — Да, — ответил он, все еще не поднимая головы. — Мой слуга отправился на кухню, чтобы заварить мне ромашку.       — Болит живот?       — Верно.       — Подойди.       Хао, наконец, выпрямился и ступил за черту. Стол у дядюшки был дубовый, широкий, с множеством книг и бумаг, но все в педантичном порядке. Юный господин увидел, что к краю приставлена трость с серебряным набалдашником, и невольно вздрогнул, но боли он не боялся. Только бы о Йо больше ничего не спрашивал.       — Зачем я понадобился вам в столь поздний час? — поинтересовался Хао, когда молчание затянулось.       Дядя разглядывал его с интересом, но этот взгляд не сулил ничего хорошего.       — И часто у тебя болит живот?       — Нет, — на выдохе.       — Я запретил тебе передвигаться по дому самостоятельно. В доме гости!       — Я знаю, дядя, — смиренно ответил Хао, как можно мягче. — Но и заставлять вас ждать было бы с моей стороны неправильно.       Дядюшка встал, подхватывая свою трость. Хао крепко сжал зубы, чтобы не выругаться.       — Руку, — выговорил старик.       Но Хао уже и сам снимал перчатку. Спорить было бесполезно, да и сейчас нужно сделать все, чтобы Йо был в безопасности, а вместе с ним и план. Именно поэтому он без запинки положил свою руку на край стола и даже не пискнул, когда по костяшкам очень больно ударили литым шаром.       Благо, всего раз. Натягивать обратно перчатку все равно было сложно, пальцы плохо гнулись.       — Чтобы этого больше не повторялось, — будто ласково выговорил дядя и, вернувшись на место, воодушевился. — Завтра на встрече будет раритет, большая редкость! Я хочу быть уверенным, что ты ни разу не запнешься! Начинай с третьей главы.       Хао послушно кивнул и прошел к подиуму, на котором уже лежала незнакомая ему книга и услужливо горела свеча.       Он вернулся в комнату уже почти возле полуночи, морально выжатый, как тряпка. Все, что ему хотелось — это упасть и спать так долго, чтобы проснуться лишь тогда, когда дядюшка отдаст концы с концами. Сколько раз у Хао было мыслей убить его — не сосчитать, но ни одной возможности.       Йо все еще не было. С одной стороны, очень даже на руку. Хао снял перчатки и осмотрел побитые руки. Подойдя к тазу, он с тихим шипением опустил пальцы в холодную воду и поднял глаза к потолку. Совсем скоро все кончится, уговаривал себя он.       Книга, которую дядюшка заставил сегодня чуть ли не выучить наизусть, горчила похотью. О близости Хао знал все, но ему казалось, что в этом мире нет ничего отвратительней. Он привык и к текстам, и к фрескам, и к блуждающим по его телу взглядам приезжих вельмож, но все равно каждый раз после испытывал ненависть вперемешку с тошнотой.       И тут же поймал себя на мысли, что все им прочитанное, возможно, тоже ложь. Интересно, знает ли что-нибудь об этом Йо?       Натянув обратно те же перчатки, Хао принялся расхаживать по комнате. Зачем-то, и сам не зная зачем, он начал представлять на месте одного из знакомых ему персонажей своего слугу. И вдруг замер от странного жара. Прямо от щек вниз.       Йо вошел тихо, как тень, но Хао его услышал и не двинулся с места. Слуга встал так близко, всматриваясь в заалевшее лицо, что можно было почувствовать его тяжелое от долгой дороги и подъема дыхание.       — Господин, — Хао старался взять себя в руки. — Господин?..       Впервые в жизни в юном теле появилось какое-то странное желание. Хао знал о нем все и ничего.       Йо протянул руку и коснулся щеки. Это нежное, очень осторожное прикосновение заставило бы взвыть, но дыхание сперло. Хао резко перевел на него взгляд, надеясь увидеть в его глазах что-то похожее. Но там было только беспокойство.       — Вернулся.       — Да, господин, — Йо улыбнулся. — Пожалуйста, позвольте вас переодеть.       Интересно, купил ли он кольцо, как его просили, подумал Хао. Купил, конечно, куда он денется. Хао все еще всматривался в его лицо, когда слуга протянул руку, чтобы распустить длинные волосы хозяина. Он уже и сам не знал, чего хочет, о чем думает.       Обычная вечерняя рутина, все как всегда — Йо помог ему переодеться, расчесал и умыл. Несмотря на поздний час, он словно не торопился, все делал очень медленно.       Кольцо все же было в его тонких пальцах. Изящное, действительно красивое, ему наверняка пришлось за него поторговаться. Но Хао не испытал даже малейшей радости, рассматривая бликующий в свете свечей камень. Поняв, что такая реакция может навести не на те мысли, он все же взял украшение.       — Красивое.       — Господин.       Хао не отреагировал. Его свобода в буквальном смысле была у него в руках, но внутри все равно сосущая пустота. Йо лег напротив и вдруг накрыл своей рукой чужую, обращая на себя внимание.       — Позвольте сказать.       — Говори, — голос Хао подставил.       Он видел, как Йо мнется, пытается подобрать слова, и придвинулся немного ближе.       — Я нисколько не сомневаюсь в, — с тихим выдохом Йо отвел взгляд, а Хао вдруг коротко и слабо улыбнулся, поняв, что ему хотят сказать. — Боже… Я хочу сказать, что… Ваше решение… Уверены ли вы?..       — Да, — и это было правдой. — Уверен.       — Я переживаю за вас.       — Не волнуйся, — ответил Хао, смотря на нить его вздрагивающих ресниц. Ему безумно сильно хотелось верить в то, что Йо действительно не плевать. Если бы он сейчас сказал правду, если бы только признался в своей лжи, Хао бы согласился остаться в этом доме навеки при условии, что он тоже будет тут. — Когда мы повенчаемся, ты останешься моим, я хочу, чтобы ты помог мне сбежать. Ты же будешь со мной?       — Бежать? — врать у Йо получалось все хуже. — Я думал, вы спросите дядю.       — Нет никакого смысла. Он не позволит мне жениться, сколько бы лет мне не исполнилось.       — Хорошо, но все же… Любовь ли это?       — Конечно, — Хао ответил сразу, почти перебил. — Но мой дядя не допустит этого брака, несмотря ни на красоту, титул и деньги. Ко мне впервые подпустили женщину так близко, и сомневаюсь, что это когда-нибудь еще произойдет. Но дело даже не в этом.       — Вы так мало знакомы…       — Такие вещи, Йо, понятны с первого взгляда, — четко выговорил Хао. Ему очень не нравился этот разговор. — Так ты будешь со мной?       — Да. Конечно, господин.       Хао больше не мог на него смотреть. Он закрыл глаза и постарался просто отключиться, перестав понимать что-либо вообще.       Во время прогулки на следующий день, Хао и Анна обо всем договорились и составили четкий план действий. Йо, на их удачу, куда-то ушел, видимо, выполняя обещанную Анне часть сделки. Впервые за последнее время Хао снова воспрял, но уже тем же вечером, после чтива и ужина, только вернувшись в свои покои, почувствовал, как трудолюбивый червь горечи начинает точить изнутри.       Йо с ним почти не разговаривал сегодня, кажется, лишь поздоровался утром и поинтересовался, не замерз ли он во время прогулки. И сейчас тишина, с котором он пришел для вечернего туалета, давила еще сильнее.       Уже завтра должен состояться побег, а это надо обсудить. Уже завтра жизнь Хао изменится раз и навсегда, и ему было плевать, какие трудности придется пережить для этого, лишь бы быть на свободе. Но все же кое-что не давало ему покоя.       — Мне надо с тобой поговорить.       — Я слушаю, господин.       Какой послушный.       — Сядь.       Йо сел и в ожидании уставился на Хао.       А тому было почти жизненно необходимо понять, один ли он горит в огне этого лживого, предательского плана. Только как это сделать? Как понять, не спрашивая напрямую? Хао прекрасно мог распознавать гнев и страх, но с остальными чувствами были явные проблемы. Его, как незакрепленный парус, трепало от одной крайности к другой. Если Йо проявлял заботу, это могло в равно степени вызвать и радость, и злость, потому что казалось, что слишком уж он старается выполнить свою часть сделки.       Хао настолько глубоко ушел в свои мысли, что, когда заметил внимательный взгляд Йо, понял — пора косить под идиота.       — Что ты тут делаешь? — спросил он.       — Я пришел, чтобы помочь вам лечь спать. И вы хотели поговорить со мной. Я что-то не так сделал?       Еще бы! Хао чуть не фыркнул.       — Нет… Точно. Прости, я отвлекся.       Что ж, настало время. Хао бесило, что он не может найти в себе силы сделать то, о чем мечтал так давно.       — Завтра ночью мы должны сбежать. Мы с Анной обо всем поговорили, она приняла мое предложение.       — Это странно.       Хао удивленно посмотрел на Йо.       — Что странно? — не понял он.       — Ничего, простите.       — Что странно, Йо? Говори, что хотел сказать, — Хао едва не встряс его за грудки. Что тут черт возьми для него странного? Он же сам ждал этого дня!       — Я никогда в жизни не видел, чтобы госпожа так сильно влюблялась…       Хао выругался таким крепким словом, что у всех его сословия свернулись бы уши в трубочку. Про себя, разумеется. Он очень злился на Йо, но понимал, что эта злость вызывает желание не ударить, нет.       Понимая, что все еще может пользоваться своим положением, Хао решил не упускать такой возможности. Он, словно дикий зверь, хоть и в клетке, вполне еще может выбить все, что желает из зверька, который необдуманно сунулся в его решетку.       — Такое бывает, Йо, — Хао встал и начал тушить свечи. Тьма располагает к такому разговору куда больше. — Скажи мне кое-что.       — Что? — у него хриплый голос. Это даже заводит.       — Что будет, когда мы поженимся?       Хао услышал, как Йо выдохнул и неслышно усмехнулся.       — Я имею в виду, что я должен делать?       — Я не понимаю…       Да неужели?       — Как должен вести себя влюбленный человек, Йо?       — Ну…       Хао действительно неспециально неаккуратно залил себя воском, даже немного встряхнулся от неожиданности. Дорогой костюм был испорчен, но сейчас ему не было до этого никакого дела. Йо стоял так близко, что при попытке поставить канделябр на место, прядь его волос защекотала кончик носа юного господина.       — Думаю, вы должны ее обнимать.       — Обнимать? — отстраненно спросил Хао, будто во сне.       — Да. И, думаю, целовать.       — Целовать?       Его пальцы на щеке обожгли куда сильнее капель воска. От любого прикосновения становилось почти жарко.       — Боюсь, я не смогу вам этого объяснить, — он улыбнулся и вдруг отшатнулся назад.       — В чем дело? — не понял Хао.       Он очень внимательно следил за его лицом, по которому скакали вечерние тени, но еще не знал, что весь поломанный изнутри, Йо просто не смог найти в себе силы скрывать эмоции, которые так явно проступили сейчас, словно первозданные.       Хао очень много знал о вожделении, но ничего о любви — это чистая правда. И все же под потерянным взглядом Йо понимал, что чувствует, что если одно может обойтись без другого, то наоборот — никак. Процесс необратим.       Он также понимал, что это плохо. Очень плохо. Что это чертово чувство может навсегда захлопнуть перед ним почти распахнутую с таким трудом дверь. Если он даст себе слабину, если хоть немного отклонится от плана, он навсегда останется в этих белых перчатках, как в кандалах.       Взгляд черных глаз блуждал по лицу Йо — по красным щекам, затуманенному взору, легкой складке на лбу и приоткрытым губам, с которых слетели колкие, режущие слова:       — Если вы влюблены, вы поймете, что делать.       Первая правда за долгие дни.       Хао почувствовал, как с его плеч тянут ткань и все, о чем он только что говорил у себя в голове, словно потухло, как угли костра на рассвете. Где-то там, под слоем золы единственной мечты, все еще тлено, но надо бы разворошить, а нечем.       Со сладким ликованием вышел этот поцелуй. Хао вдруг почувствовал такое яркое счастье просто потому, что Йо ответил, подступая, что сбило дыхание. Не понимая, что делает, не отдавая себе отчета в том, чем это может обернуться, он просто делал то, что так давно хотел и крепко жмурился, уверенный, что, если откроет глаза, все окажется знойным сном.       Он не удивлялся, но допускал, что все это сон, бред, настоящее сумасшествие, которым он заразился, правдоподобно играя свою роль, потому что это не мог быть его Йо — лживый, лицемерный и глупый, как воробей.       — Так? — шепотом спросил Хао, чуть склоняя голову набок, чтобы не упустить блестящего взгляда.       Ему, кажется, ответили, но глаза не поднимались с губ, на поцелуй которых он только что отвечал.       — Что еще я должен буду делать? — медленно выговорил Хао, прощаясь с остатками самообладания.       Йо с трудом отвел взгляд ниже, сглатывая. Хао показалось, что он умоляет.       — Вам придется это делать долго, господин.       Хао усмехнулся, слова звучали как план.       Еще несколько минут назад он понимал, что любое неосторожное действие приведет к такому оглушительному провалу, которое он в жизни себе не простит и не может позволить, но отвечающие, мягкие губы вырезали эти мысли на корню. Хао очень устал, ему не хотелось думать. Прямо сейчас ему было очень хорошо, впервые за долгое время.       Йо попытался что-то сказать, возможно, высказать глупое сопротивление, но Хао уже понял, что взял верх. Он совсем не был идиотом и, хоть не знал наверняка, ведь раньше так не поступал, был уверен, что если бы Йо хотел оттолкнуть — он бы оттолкнул. Если бы хотел все прекратить, не цеплялся бы так отчаянно за глупый, накрахмаленный ворот.       Целуя, Хао почти не сдерживал улыбку, потому что, наконец, понял — Йо разделяет его чувства, хоть и не знает и доли правды о происходящем. Словно в подтверждение этих мыслей в жадные губы сладко вскрикнули, ударившись о дверцу шкафа, и шумным вдохом разрешили подступить еще ближе.       Долгие месяцы назад Хао не мог бы подумать, что ему будет так легко и хорошо, просто потому что какой-то человек странным ознобом будет дрожать в его руках, ему и в голову не могло бы прийти, что кто-то может полюбить его даже спятившим, но ответы Йо были крайне красноречивы.       Все очень быстро встало на место — и его поведение, и взгляды, и попытки выговориться, и даже поведение Анны, с которой Йо, видимо, говорил, пытаясь соскочить со сделки.       Хао пришла в голову мысль все рассказать, как есть, прямо сейчас, пока дрожащее от ощущений под ним тело не сможет вырваться слишком просто, но вдруг понял одну прекрасную вещь — это не вариант. Во-первых, со странным мазохистским счастьем хотелось преподать Йо урок, ведь он так и не раскрыл своих карт, а во-вторых, боялся, что у него не хватит воли выдержать все до конца. Несмотря на то, что Йо явно был неравнодушен к своему господину, Хао понимал, что почти его не знает, а значит, не может быть уверен, что все пройдет гладко, если вскроется правда.       Размышляя об этом, Хао уперся руками в шкаф и встретился горящим взглядом с пьяными глазами Йо. Он так быстро дышал, словно вынырнул из воды, но сказать так ничего и не осмелился.       — Чем еще занимаются влюбленные люди, Йо?       По тому, как он на миг свел брови и едва устоял на дрожащих ногах, Хао понял, что пришло ему в голову первой же мыслью. Явно испуганный этим, Йо что-то пробормотал.       — Отвечай сейчас-же, — потребовал Хао.       — Сексом.       — Ты покажешь мне, что это такое? — спокойно спросил он, внимательно глядя в лицо напротив.       — Что?..       Йо удивился, но Хао толкнул его в дубовую дверь своим телом и прекрасно понял, что сопротивляться никто не будет, что он хочет этого не меньше, хоть также не понимает природу своего желания.       — Ты покажешь мне, что это такое.