Теория

Очако простыла. Бесконечное чихание, кашель, который дерёт горло до слёз — удивительно, что с её иммунитетом она умудрилась так сильно вляпаться из-за единичного ныряния в холодную воду. С одной стороны, болезнь — это довольно досадно, потому что на ближайшее время она — звезда их класса из-за инцидента с Кацуки, с другой — теперь она звезда их класса, то есть никакого личного пространства и спокойствия. Чтобы уломать Исцеляющую Девочку на несколько дней больничных даже слёз пускать не пришлось — женщина просто махнула рукой на это, мол, перед экзаменами как раз отдохнёшь. Выписала лекарства для профилактики, вылечила за минут пятнадцать и сказала до четверга на занятия не выходить. В лазарете нужно провести всего одну ночь, затем можно будет скрываться уже у себя в комнате. Койку Очако огораживают ширмами, чтоб никто не мешал, и она берётся читать космическую энциклопедию, которую на День рождения подарил Тенья. Очако с упоением листает страницы, стараясь запомнить как можно больше — в конце концов, работа героя распространяется не только на планету Земля — с нынешними технологиями стоит быть готовым ко всему. А с причудой нулевой гравитации могут и в космонавты завербовать, кто знает. — Бакуго, мальчик мой, будь потише — здесь, кроме тебя ещё есть больные, которые нуждаются в покое и отдыхе, — вещает Исцеляющая Девочка, открывая дверь в лазарет. Обычно все студенты стремятся свалить отсюда как можно быстрее, за исключением тех, кому и правда нужна помощь более крупных масштабов. — Да понял я, — бурчит Кацуки, плюхаясь через одну кровать от Очако. Та видит его силуэт через ширму, аккуратно прикрывает книгу, чтобы не шелестеть и укладывается на подушку — лучше не выдавать себя, а то мало ли. Исцеляющая Девочка уходит прочь, оставляя их двоих наедине. Очако слышит, как парень тяжело валится на кровать и ругается сквозь стиснутые зубы. Ворочается, шуршит одеялом, замирает на несколько минут и всё сначала. Ей хочется спросить, что его тревожит, выразить сочувствие, если надо или помочь, но это Бакуго Кацуки и здесь не всё так просто. — Если ты хочешь что-то спросить — валяй, а то ты во мне даже через блядскую ширму дыру прожжёшь, — недовольно рычит Кацуки, заставляя Очако буквально вжаться в подушку. Пусть она его и не боится, но инстинкт самосохранения у неё всё ещё на месте. Очако решает притвориться спящей и даже смело прикрывает глаза, стараясь сосредоточиться на отдыхе. — Трусливое ссыкло, — Кацуки вскакивает с места и заглядывает за ширму, которая едва не заваливается назад из-за резкого движения. Видит Очако и скрипит зубами. — Херовенькая из тебя актриса, Урарака, хотя для подставы таланта хватит. Очако считает до десяти, чтобы не выглядеть слишком сконфуженной, затем медленно открывает глаза и смотрит на одноклассника как можно строже. И старательно игнорирует едва заметный запах бензина. — С чего ты взял, что мне от тебя что-то надо? — она вопросительно вскидывает бровь и садится на койке. — И почему ты влез за ширму? Ты не подумал, что они не зря здесь стоят? Вдруг я ранена или попросту голая? — Не смеши меня, Урарака — слишком холодно, чтобы ты без шмоток здесь валялась! — отсекает её нравоучительные замечания Кацуки, сжимая кулаки. — Ты какого хера сегодня причуду не использовала, когда в воде барахталась? — Я бы провалила условие миссии — нам нельзя было использовать причуду, — Очако складывает руки на груди и дует губы. Ей очень хочется быть одного роста с оппонентом в споре, но этого можно добиться только, если встать на кровать (и таким образом даже выиграть небольшое преимущество в росте), но это слишком унизительно, поэтому она упрямо смотрит снизу вверх. — А если бы ты утонула, то миссию ты, выходит, не провалила бы, дурья твоя башка?! — почти кричит Кацуки, не имея сил говорить спокойно. У него напряженные шея и плечи, он наклонился ещё ниже, сокращая расстояние между их лицами, угрожая. Очако сглатывает, но голову держит упрямо, готовясь в любой момент коснуться чужой, нервно вздымающейся груди. — Бакуго-кун, ты злишься из-за моей глупости или из-за того, что повёл себя, как настоящий герой и провалил задание? — напрямую задаёт вопрос Очако, всё же поднимаясь на ноги. По сути, она бы могла спокойно пройти у Кацуки под подбородком и ни разу не задеть его своей макушкой, но тот всё так же в полупоклоне стоит и их лица-таки на одном уровне. — Чтоб ты знал, я очень горжусь тем, что ты выбрал спасение утопающего, а не победу в состязании, которое и так стабильно устраивают у нас на занятиях. Кацуки сжимает губы в тонкую линию и громко дышит, продолжая молчать. Очако считает это хорошим знаком — значит, он действительно слушает её, даже не так, он её слышит. То, что она делает дальше, можно считать поехавшей крышей: Очако подаётся чуть вперёд и обнимает Кацуки за шею. Тот замирает на пару секунд, позволяя, а затем резко выпрямляется, глядя на неё расширенными глазами. — Что за телячьи нежности, Урарака? Или ручонки свои держать при себе не можешь? — шипит он, отходя к выбранной ранее койке. — Ну, да, — пожимает плечами Очако, выходя на полшага за границу ширм. — Я очень тактильная, мне нравится трогать людей, особенно, если они — настоящие герои. Кацуки злобно зыркает на неё через плечо за эти слова, и Очако почему-то становится смешно. — Бакуго-кун, а что ты забыл в лазарете? Твоё здоровье просто железобетонное, разве нет? — она мягко ему улыбается, не желая рушить атмосферу устаканившегося спокойствия. Ответ приходит не сразу. Кацуки устраивается удобнее на больничной койке, закидывает руки себе под голову и смотрит в потолок. Молчит. — О, про превосходное здоровье я, видимо, слишком преувеличила — ты ж глух, как пробка, — не дождавшись ответа, говорит Очако. Она снова ловит на себе взгляд прищуренных красных глаз. — Вот же прилипала, — устало вздыхает Кацуки. — Ты даже мёртвого заебёшь своими тупыми вопросами, ты в курсе? — трёт переносицу, зажмурившись. — Неудачно приземлился во время сегодняшней тренировки, надо для профилактики проверить ноги и спину, а теперь проваливай спать и не мешай мне. — Как скажешь, Бакуго-кун, — кивает Очако. — Ты тоже хорошо отдыхай, герой №20, — ещё одна улыбка напоследок, и она ставит ширму на место, чтобы наконец-то уснуть под сладковатый запах, который витает в лазарете.