Теория

— Серьёзно, он ничего получше придумать не мог? — бурчит Мина, пока они идут к новому полигону. — Мы что, в начальной школе? Профукать желание впустую, подумать только! — По-моему, как раз в его стиле, разве что слишком просто получается, — задумчиво тянет Очако, поправляя свой шлем. Мина активно машет руками, из-за чего приходится уворачиваться — не очень хочется снова просить отдел поддержки латать костюм из-за нескольких прожженных кислотой дырок. — Радуйся, что Бакуго-кун не выбрал спарринг. — Тогда бы он загадал кого-то из парней, а не меня — ему со мной не интересно драться, — ворчит Мина, складывая руки на груди. Она хочет сказать что-то ещё, но её прерывает появление Эйджиро, который выглядит таким счастливым, что будь у него хвост, то он им бы завилял. По ходу, долго ждёт. — Ашидо, давай сегодня в кино пойдём? Там, говорят, боевик неплохой, а потом можно и по торговому центру погулять, — Эйджиро улыбается так лучезарно, что впору ослепнуть от его усилий. Очако опускает глаза вниз, предчувствуя не самый приятный поворот событий. — Это так здорово, но… — Мина замолкает на секунду, а затем выдаёт на одном дыхании: — Я трепло, с которым лучше не связываться! — и нервно улыбается, хотя на щеках ассиметричные красные пятна, которые довольно стрёмно выглядят на розовой коже. — Могла бы просто сказать, что не хочешь со мной никуда идти, а то гадости про себя только говоришь, — улыбка Эйджиро меркнет на глазах, когда он бредёт обратно к остальным парням. Очако по-человечески его жалко — подойди он в другое время… — «Чтоб весь этот день всем так отвечала и не смей вякать, что это желание», — Мина изо всех сил пытается спародировать злой низкий голос Кацуки. — Этот дурак мне всю пятницу испортил! И Киришима сразу свалил — я, может, согласиться хотела, а он!.. — топает она ногой и дует губы. — Даже пытаться не стал. — Ты слишком часто отшиваешь Киришиму-куна, так что он уже особо не надеется, — пожимает плечами Очако. В её голове вертятся обрывки мыслей о завтрашнем тесте, начале тренировки, пробе нового полигона, странно спокойном Кацуки и ещё раз о тренировке. Про то, что ей надо снова затянуть пояс, потому что не было работы в последнее время, она думать не хочет. Мина о чём-то болтает, возмущенно пинает камешки по дороге. Трогать её в таком состоянии нет никакого смысла, поэтому Очако просто мягко улыбается и иногда кивает для виду. До входа на полигон остаётся всего несколько метров, когда у Очако слабеют ноги. Это странно, потому что она бодра, полна сил и сытая. Парой мгновений позже начинает сильно кружиться голова и руки почти не слушаются. Когда перед глазами вместо чёткой картинки появляется рябь, она открывает рот, чтобы позвать на помощь, но из горла не вырывается ни звука. Очако оседает на землю и больше не шевелится. *** Видеть свои руки в крови и криво ухмыляющееся отражение в разбитой витрине — страшно. Очако отскакивает в сторону, лихорадочно шарит взглядом по помещению - она на разрушенной смотровой площадке. Нужна вода, чтобы смыть. Смыть с себя кровь, которая засыхает и уже стягивает кожу. Очако идёт в другой конец заваленного обломками этажа в надежде найти туалет, но за поворотом, как и в прошлый раз на неё смотрит растерянный мальчик Ичиро, который вжикает молнией на красной курточке. Когда края куртки расходятся в стороны, Очако видит глубокую вмятину в грудной клетке, скрытую тонкой тканью школьной рубашки. Он сидит, опираясь спиной на стену и трогает влажное кровавое пятно ладонью. Очако трудно дышать, к горлу подкатывает тошнота. — А мама не будет ругаться, что я убежал от учительницы? — мальчик наклоняет голову вправо и прижимает колени к груди. Слышен треск ломающихся костей. — И ужин я тоже пропустил — точно накажут, — грустный вздох. — А ведь я не виноват, правда? — Правда, — блеет слабым голосом Очако, не смея пошевелиться. Голова снова начинает болеть. Ужас сковывает её сильнее, у неё нет сил совладать с собой и попытаться открыть единственную дверь, ведущую вон или прыгнуть в окно, чтоб наверняка. — Ты не виноват. — Потому что виновата ты, — улыбается мальчик и ползёт к Очако, не поднимаясь с колен. Она делает несколько шагов прочь, интуитивно страшась прикосновений ожившего мертвеца. И чем ближе он, тем меньше он похож на ребёнка: его одежда покрывается сажей и бетонной пылью, лицо вместо милого детского выглядит, как изъеденная червями плоть. — Ты должна быть на моём месте. Ты не спасла меня. — Я не виновата, — шепчет Очако, стараясь поймать в своей голове мысль, которая — она уверена — должна ей помочь. Здесь что-то не так. Так не должно быть. И это не сон, потому что Очако прекрасно владеет техникой сознательных сновидений, но ей страшно очень даже реально, она чувствует запах гниющей плоти и шлепки ладоней по полу, пока мертвец ползёт к ней. Она не может вырваться. Что-то не позволяет ей вернуться в реальность. — Я не виновата, — уже громче говорит она. В её голове эти слова дублируются совсем другим голосом — хриплым и уставшим. Спасительная мысль формируется быстрее: Кацуки верит ей, в неё, он знает. — Не виновата! — изо всех сил кричит она, когда за её спиной раздаётся взрыв. Картинка снова размывается, и Очако словно выталкивает на поверхность с самого дна. Она задыхается, нервно смотрит по сторонам и цепляется за чьи-то крепкие плечи мёртвой хваткой. Знакомый запах. — Тихо, всё, ты не виновата, — выдыхают ей спасительные слова в самое ухо, обжигая горячим дыханием. Очако чувствует на своих щеках слёзы и трусливо прячет их, снова зарываясь в чужой геройский костюм. Она слышит, как бьётся молодое сильное сердце, как руки, прижимающие её к чужому телу, усиливают хватку. — Причуда этого долбоёба Гипноса* вцепилась в тебя клещами — я думал, что ты и правда сдохнешь. Они сидят в какой-то комнатушке, напоминающую кладовку для швабр в кромешной темноте. Очако очень хочет собраться и успокоиться, как часто доводилось делать до этого, но у неё не получается. Она пытается сжаться, стать незаметной, мечтает, чтобы из её памяти стёрли последние несколько недель. — Урарака, посмотри сюда, — повелительно говорит Кацуки, и его голос чистый, без хрипа. Он не злится на неё? Она ведь снова потратила впустую его время, или как он обычно говорит? Очако витает в своих мыслях, пока её подбородок не поддевают пальцами в жесткой перчатке. Она не противится, но её всё ещё трясёт. Она не видит лица Кацуки, и сознание щедро подсовывает ей несколько параноидальных теорий, что кошмар продолжается и, возможно, это причуда злодея, который нашёл лазейку, как проникнуть ей в голову ещё глубже. Когда её лицо обхватывают двумя ладонями и буквально впечатываются шершавыми губами в её собственные, Очако забывает, как дышать. Кацуки чуть расслабляется секундой позже, ослабляет хватку и позволяет себе прихватить нижнюю губу Очако. Её пальцы всё так же стискивают ткань чужого костюма, она не может заставить себя отстраниться, потому что… Зачем? Она едва шевелит губами, отвечая. Теперь её сердце стучит сильнее совсем по другому поводу. Эти несколько секунд недопоцелуя кажутся ещё большим абсурдом, чем говорящий труп ребёнка. — Зачем ты это сделал? — отползая чуть-чуть в сторону, спрашивает Очако. Её руки прижимаются к алеющим щекам, и она безумно рада, что они сидят в темноте. — Оказывал блядскую психологическую помощь, — отмахивается Кацуки и ползёт куда-то вправо. — А? — Надо было выбить из тебя ту херню, которая тебе привиделась после Гипноса, — ворчит Кацуки, распахивая наконец дверь, отчего у Очако начинают слезиться глаза от яркого света. — И ничего умнее я не придумал, так что пусть твой рот лишнего не болтает, поняла? — Поняла, — кивает Очако и, поднявшись на ноги, выходит следом за одноклассником. В другом конце коридора слышно громкое «Я трепло, со мной лучше не связываться!», на что Кацуки довольно скалится. Уже на точке сбора Очако узнаёт, что принцип этой тренировочной базы — это неожиданное назначение миссии, где жертвой ты уже не притворяешься, а являешься ею на самом деле. Гипнос — приглашенный герой, который обычно работает с полицией на допросах, способен выудить наружу самое больное воспоминание, чем полностью дезориентирует противника. Кацуки молча уходит снова, ничего не объясняя. Очако вдыхает и старательно отводит взгляд от Момо - красный цвет вызывает у неё слишком сильную ассоциацию, из-за которой ей мерещится то, что она так старательно пыталась отправить в самый дальний угол сознания. Ещё Очако выясняет, что её нашли одной из первых — всего за пятнадцать минут, и это рекорд их класса. Мину нашли второй, и она уже изрядно задолбала Айзаву-сенсея словом «трепло». За каждым «пострадавшим» был закреплён свой герой. Говорят, Минета до сих пор не может отыскать того, кого должен спасти, потому что на плохо освещенной территории начинает паниковать. Остальные постепенно прибывают на место встречи. Вот только Кацуки возвращается уже во второй раз, посыпая проклятьями взъерошенного Денки, который шарахается от каждого шороха. — Может, сказать Минете, что Урараку уже нашли или оставим его здесь до следующего раза? — спрашивает Ханта. Айзава вздыхает и через громкоговоритель требует, чтобы Минета вернулся на место встречи. До Очако медленно доходит суть происходящего. Она ловит взгляд красных глаз и одними губами говорит «спасибо». Кацуки следит за её ртом, но когда она замолкает, он продолжает смотреть. Очако смущенно прикрывает рот ладонью и смотрит куда-то в сторону: сегодня Бакуго Кацуки самовольно сделался её героем (хотя бы на время занятия) и стал номером один, и теперь никто его с пьедестала не сдвинет, потому что первых поцелуев у Очако не осталось. Эту смущающую и отчасти дурацкую информацию Кацуки знать совсем не обязательно.