Теория

Они молчат почти всю дорогу. Очако в какой-то момент кажется, что рядом с ней не Кацуки идёт, а какой-то злодей, который принял его подобие. Может, стоит попробовать позвать Тогу? Вдруг оглянется? В синкансене они оба занимаются чтением инструкций, но на слабую попытку узнать его мнение, Кацуки просто надел на себя наушники, стиснув при этом зубы так, что, казалось, они хрустнут. Отвратительное поведение, если честно. Очако способна придумать ему кучу оправданий, но предпочитает она слышать правду словами через рот, а не играть в угадайку. Сон захватывает её в свой плен, напоминая про ранние подъёмы последние несколько дней, и Очако не видит смысла ему сопротивляться. Она долго возится на своём месте, неуклюже умащиваясь в сонном состоянии и, наконец, отключается, опёршись головой о стекло окна. Сколько она проводит в дрёме — непонятно, но то, что её не забудут — это точно. Кацуки её из-под земли достанет, если она потеряется. — Урарака, трели твоего желудка слышно в другом вагоне, в курсе, да? — хрипло обращается к ней Кацуки, отчего всё ещё сонная, но уже изрядно напуганная Очако подскакивает на месте и нервно оглядывается по сторонам. — Ты бы не дёргалась, как ебанутая, а пожевала бы чего, — ворчит Кацуки, который чудом увернулся от подачи в челюсть. — Но я не брала с собой… — её взгляд опускается вниз на откидной столик и тут же цепляется за покупной обед, который обычно продают в синкансенах. — … еды. Бакуго-кун, это твой бенто? - аналогичную коробку она замечает на столике рядом с Кацуки. — Я поел, а вот ты!.. — его тираду буквально прерывает отчаянный стон живота Очако, заставляя свою хозяйку краснеть. — Ты сейчас берёшь палочки и хомячишь, блять! Твоя башка вообще соображает, что такая херня нас выдаст, если нам надо будет сидеть в засаде?! — Ты так орёшь, что наш вагон уже вычислили бы, сидя в другом городе, — обиженно бормочет Очако, неуверенно касаясь коробочки с бенто. — Бакуго-кун, но тут в тележках еда всегда дороже… Сколько я тебе должна? — Пару тысяч нервных клеток! — отмахивается Кацуки, откидываясь на мягкое сиденье. — Жуй молча — быстрее, блять, справишься! Не заставляй меня тебе в глотку рис пихать! Очако супится недовольно на эти слова, потому что уже успела поверить, что уже достаточно освоилась со скачками настроения Бакуго Кацуки. Но как бы не так. Можно заупрямиться и не есть из принципа, но в животе так заурчало, что щёки в тот же миг покраснели, и упрямство резво уступило место смущению. Очако протёрла руки влажной салфеткой, сложила ладони перед лицом, прошептав быстрое ”принимаюсь за еду” и распаковала палочки. Рис ещё никогда не казался таким вкусным, а жареная рыба кажется просто рай для желудка. Рэнкон*, морковка, даже шарик моти — у Очако искренний восторг. — Хомяк хомяком, — качает головой Кацуки, но продолжает смотреть, как его напарница жуёт. Это отвлекает, но остановиться уже невозможно. Очако хмурит брови, но челюсти у неё не останавливаются, а глаза иногда сами прикрываются от удовольствия: от голода вкус кажется таким ярким, что хоть плачь. — Нии-чан**, я потерялся, — Очако как раз приканчивает в рекордные пять минут бенто и чуть не давится моти, когда на пустующее место рядом с Кацуки садится пятилетний малыш с планшетом под мышкой. Трёт глаза, поджимает губы, явно расстроенный ситуацией, и готовый вот-вот расплакаться. — Помоги мне. — Нээ-чан*** спасёт тебя, — ласково зовёт Очако, поднимая подлокотник кресла, отчего освобождается промежуток между ней и Кацуки. Теперь можно и ребёнка рядом с собой посадить, пока кое-кто не выдал гневную тираду. — С кем ты ехал, золотце? — С двумя тупоголовыми школьниками, — неожиданно серьёзно говорит мальчик, устраиваясь на освободившееся место. — Почему такая невнимательность? К вам любой может подобраться! — Слышь, малой, а не прикрыть ли тебе свой хавальник? — щурит нехорошо глаза Кацуки, угрожающе нависая над мальчиком. И пока они буравят друг друга взглядом, до Очако доходит. — Вакаяги-сан? — неуверенно зовёт она, но тут же натыкается на торжествующую улыбку на детском личике, мол, неужели дошло. — Ладно, тут только один тупой школьник, с девчонкой не всё потеряно, — негромко говорит он, с явным наслаждением наблюдая, как кипит от злости Кацуки. Вакаяги устраивается поудобнее, а затем плаксивым голосом продолжает, да погромче, чем раньше: — А вы поможете мне найти моих родителей? Я не хочу в полицию! — Конечно-конечно, — подыгрывает Очако, изображая из себя сочувствующую. Попутно она смотрит на экран планшета в руках мальчика, где появляется первое сообщение, указывающее, что за ними следят. Очако встревоженно смотрит на напарника и замечает, как сжимаются его кулаки. Нужно что-то делать, но в голове неожиданно пусто. Она ещё раз перечитывает таймлайн тревожных сигналов, пытается запомнить лица возможных злодеев и их причуды, пока сообщение не сбивается мальчиком. ”Нас телепортнут, как только мы выйдем к туалету — там есть место для манёвра”, — печатает Вакаяги. — Взяли манатки и пошли — твои предки явно тебя обыскались, шкет, а остановка уже близко, — неожиданно подаёт голос Кацуки и тут же следует собственным инструкциям. Очако поспешно сгребает мусор, чтобы выкинуть по пути и хочет уже взять свою сумку, но её опережают — Кацуки одним махом стаскивает весь их багаж с полки и топает в сторону туалетов — благо их вагон**** как раз им обладает. Очако даже не успевает заикнуться, чтобы он вернул её вещи, потому что не об этом сейчас надо думать, поэтому закинув рюкзак за плечи, она берёт мальчика за руку и идёт следом за напарником. — Вы самые лучшие! — пищит Вакаяги, отчего некоторые пассажиры даже улыбаются, глядя на них троих. Очако едва успевает выкинуть мусор, когда перед ним показывается уставшая женщина с тенями под глазами. В проходе, который соединяет два вагона её почти не видно из-за не очень яркого освещения, но её бледность почти сияет. — Прижмитесь друг к другу как можно ближе, иначе в воронку не протащу, — едва слышно говорит она. — У меня сил на один рывок осталось, сейчас сдохну. — Я прошу прощение, — краснеет Очако и берёт на руки Вакаяги. Тот цепляется для надёжности за её шею. Свободной рукой Очако обнимает Кацуки за пояс и прижимается к нему, мимолётно подмечая, что Вакаяги обнимает и его тоже за шею, чтобы сцепить их ближе. И, кажется, они успевают обменяться взглядами, не обещающими ничего хорошего. Кацуки цокает языком, перехватывая сумки в одну руку и собственнически прижимает Очако к себе за талию, хмурясь. Женщина-телепорт в свою очередь обнимает их за плечи, тесно прижимаясь к спинке Вакаяги, тяжело вздыхает и активирует свою причуду. Их прижимает к друг другу ещё больше, буквально стискивая и не давая нормально дышать. — Пиздец, — рычит Кацуки перед тем, как их утаскивает в воронку. Они выпадают в какой-то подворотне и чудом остаются стоять на ногах. Женщина, которая их телепортировала, выглядит ещё хуже, чем пару секунд назад, и Очако подозревает, что её тошнит из-за превышения лимита. — Вездесущая, ты молодец, — говорит мягким детским голосом Вакаяги, когда его опускают на землю. — Ты сама сможешь дойти? Или лучше вызвать машину, чтобы тебя отвезли? — Дай мне немного времени прийти в себя, — хрипит Вездесущая, опираясь на бетонную стену. — А там посмотрим. — Понял, — кивает Вакаяги. — Ждите здесь, — оглядывается он на своих подопечных и неуклюже бежит за контейнеры с мусором. Очако нервно смотрит по сторонам, ожидая уже чего угодно, в то время, как Кацуки чуть напрягается, готовый атаковать в любой момент. Через пару минут из укрытия Вакаяги выруливает парень чуть старше их самих, который довольно улыбается и ерошит светлые волосы. У Кацуки искрят ладони и хищный оскал на лице — полностью готов к атаке. — Поумерь свой пыл, дружище — с семпаями значительно вежливее обращаются, чем ты собираешься, — выдаёт новоприбывший. — Простите за задержку, должен был переодеться, не хотел смущать барышень. — Ты, блять, докажи, что ты Вакаяги! — выпрямившись, но не потушив искры в ладонях, требует Кацуки. — Мы только из синкансена, а ты уже лицо моё забыл. Или я настолько не похож? Что думаешь, Урарака? — Очако вздрагивает, когда слышит свою фамилию, но тут же подбирается и приглядывается: действительно похож. — Нам не раскрыли вашу причуду, вот и последствия, — отвечает она, при этом стараясь выйти перед Кацуки хотя бы на полплеча, чтобы в случае стычки иметь крошечное преимущество заметить его рывок и поймать. — Потому что я больше по разведке, и лучше сильно не распространяться о моей причуде. Я могу менять свой возраст от годовалого ребёнка до старика — очень удобно для маскировки, слежки и добычи информации среди разных слоёв населения, — Вакаяги потягивается, после чего подходит к всё ещё бледной Вездесущей, которая едва стоит на ногах. — Ты как? — Я домой, — слабо улыбается женщина, после чего мотает чернявой головой, концентрируясь. — До завтра, — и исчезает в воронке. — Что ж, давайте заселим вас — завтра предстоит много работы, — пожимает плечами Вакаяги и, что-то насвистывая себе под нос, идёт вперёд. Ничего не остаётся как идти за ним следом. Очако свою сумку обратно так и не получает. *** — А это нормально, что мы будем в одной комнате? — Очако переминается с ноги на ногу, не зная, куда себя деть. — Мы же разного пола. — Главное, чтоб номер был оплачен, а кто здесь живёт — всем плевать, — Вакаяги останавливается в дверях. — Этот отель удобно расположен, а мест больше здесь нет, так что дерзайте. Не забудьте проверить мессенджеры с утра, — кривая улыбка на прощание и дверь захлопывается. — Эти ублюдки вздумали экономить, — фыркает Кацуки, швыряя свою сумку на кровать рядом с собой. — Надеюсь, ты не храпишь, Урарака, иначе я тебя подушкой задушу. — Ха. Ха. Ха. — Очако показывает ему язык, совершенно не стесняясь последствий. Она не боится его хотя бы потому, что буквально в течение часа он вырубится и проспит мёртвым сном до утра. — Я первая в душ! — Чё?! С хера ли?! — Кацуки отворачивается от своей сумки, требуя объяснений, пока Очако выгребает банные принадлежности из своей. — Потому что ты противный, Каччан! — кричит она уже на бегу, вскакивая в ванную комнату и запираясь буквально за секунду до того, как к ней вламывается Кацуки с целым арсеналом непечатных слов. Очако думает, что ей пора составлять словарь всей нецензурщины, которую она выучила у Кацуки. Интересно, кому будут принадлежать авторские права? Источнику или составителю? *** Очако не зависала, когда Кацуки вышел из ванны, потому что голым торсом он сверкать аж никак не собирался, кутаясь в привычные чёрные штаны да футболку, не зависала и когда он разбирал свою постель, и футболка чуть-чуть задралась — ну, серьёзно, они тренировались в бассейне, где парни были в шортах — что она там не видела. Но стоило Кацуки заснуть и повернуться к ней лицом (а расстояние между их кроватями всего какой-то метр), Очако снова поймала себя на мысли, что пялится и даже любуется. Кацуки поначалу хмурится во сне, но сопит тихо и лишних звуков не издаёт. Постепенно лицо его расслабляется, приобретая почти невинный вид. У него чуть приоткрывается рот, откуда вырывается тихий вздох. Очако хочет к нему прикоснуться, возможно даже поцеловать - в конце концов, он уже успел её покусать, так почему бы... И эта мысль кажется такой навязчивой, что и не уснуть, не отвернуться даже. Губы горят, и Очако прикрывает их ладонью, зажмуриваясь на пару секунд, чтобы успокоиться. Не выходит. Сна нет ни в одном глазу, и Очако думает, что если не научиться контролировать себя, то ей это аукнется. Но какая-то тупая решимость растёт в груди, мол, может и не представиться возможности. — Я только в щёчку и совсем легонько, — бубнит она себе под нос, стараясь бесшумно сесть на кровати. В голове всё ещё сиреной орёт, что им сейчас не до сантиментов, но кто будет осуждать, если никто никогда не узнает? — Я пожалею об этом, да? — шепчет Очако спустя минуту колебаний, поднимаясь и делая шаг вперёд к чужой кровати. Кацуки всё так же безмятежно спит, отчего её сердце пропускает удар, а в животе теплеет: она бы хотела о нём заботиться, вот только ему это не нужно. И Очако занимается воровством, если так можно назвать то, что она собирается сделать. Она наклоняется и почти касается чужой щеки своими губами, но не успевает — её перехватывают за пояс и заваливают на постель. Над ней нависает взбудораженный Кацуки, держащий её руки так крепко, будто сломать собрался. Очако испуганно икает, осознавая, насколько обострились его инстинкты, раз даже спящим он ощущает возможную угрозу рядом с собой. — Какого хера, Урарака?! Ёбу дала?! — сообразив, кто под ним, шипит Кацуки. У него голос хриплый спросонья, волосы взъерошены, словно его током шибануло, и глаза прищурены — от света фонаря за окном можно заметить. И Очако впору соврать, сказать, что он говорил во сне, и она решила проверить, всё ли хорошо, или на храп пожаловаться, или упомянуть насекомое, которое мешало спать. Но вместо этого она обречённо говорит правду, зная, что так просто не отвертится: — Я хотела тебя поцеловать.