Теория

Очако редко позволяет себе идти на поводу у эмоций, потому что в работе героя это жутко мешает. Сначала расчёт, оценка ситуации, затем по возможности план действий, который сработает. И только потом уже, после задания, начинаешь чувствовать панику, что мог не успеть, боль по телу, потому что не всегда получается проскочить невредимой. И сражаться до победного, чтобы получилось наверняка. Герой Уравити не сдаётся, а вот Урарака Очако — вполне. — Что Урарака подарила мне на День рождения? — спрашивает Кацуки, не ослабляя хватки. Видно, не верит, что у неё хватило наглости полезть к нему самостоятельно. — Аптечку, которую ты ещё брать не хотел, — бурчит Очако, с грустью осознавая, что она и правда уже жалеет. Потому что почему-то понадеялась на глупость, а ей это аукнулось. Хватка на её руках не ослабевает. — Бакуго-кун, прости, что я полезла в твоё личное пространство, больше так не буду, — она старается смотреть ему в глаза, потому что так честнее. — Ты не мог бы меня отпустить? — Ты оправдываешься, как малявка, — Кацуки отпускает её руки, откатывается в сторону и садится по-турецки чуть левее, позволяя ей выбраться. — Если ты чего-то хочешь, то просто возьми это или добейся, а не крадись, как второсортный злодей, блять. Очако садится на чужой кровати, свешивая ноги с края, и потирает запястья, которые изрядно ноют. Она молчит некоторое время, пытаясь подобрать слова и осознать, стоит ли эти слова вообще озвучивать или лучше уйти спать и забыть о случившемся. Но желание знать наверняка толкает её к более решительным действиям. — А мне нужно добиваться того, чтобы тебя поцеловать? Или ты мне поддашься? — в лоб спрашивает Очако, ожидая чего угодно: начиная от шокированного лица, заканчивая истеричным хохотом. Кажется, у неё даже слегка потеют ладони от волнения. Кацуки только чуть отклоняется, опираясь на руки позади себя, и склоняет голову к плечу. А затем раздраженно цокает языком. — Ну, удиви меня, — глухо отвечает он и продолжает сидеть без движения. Очако густо краснеет, потому что масштабы её личной катастрофы растут в геометрической прогрессии: одно дело легонько чмокнуть в щёку спящего парня, совсем другое — полезть целоваться к бодрствующему, сидя на его постели, когда вы оба в пижамах. Её воображение любезно подкидывает картинки возможного развития событий, и ей хочется прокричаться в подушку, чтобы хоть как-то уменьшить накал эмоций у себя внутри. Очако судорожно выдыхает. У неё из опыта поцелуев только те полуукусы, которыми Кацуки её затыкал, а больше ни с кем она и не пыталась пробовать. Только бы не комментировал потом, если попытка будет провальной. — Мм, — задумчиво тянет Очако, забираясь обратно на чужую кровать с ногами. Она подползает к Кацуки, становится на колени рядом с ним и с долей паники понимает, что целоваться может быть неудобно из-за того, как они сидят. Просить, чтобы Кацуки подвинулся? Может, ещё и идиоткой обзовёт. Залезть к нему на бёдра? Ну, и кем она себя выставит? Голова готова взорваться от лишних мыслей, и Очако приходится сдерживаться, чтобы не начать мотать головой. — Бля, Урарака, почему я должен снова тебе напоминать про, — «режим сна»? — то, что мои плечи — твоя опора, — Кацуки выпрямляется, сокращая расстояние между ними. — Ты прав, Бакуго-кун, как и всегда, — слабо улыбается Очако, после чего подаётся вперёд, мягко кладёт свои ладони на крепкие плечи и несмело приближается. Она знает, что время ожидания истекло, и либо сейчас, либо можно к Кацуки больше не подходить — трусов он терпеть не может. Она полноценно обнимает его за шею и, наконец-то, позволяет себе лизнуть чужую сухую губу, затем мягко перехватить своими и легонько потянуть. Кацуки не реагирует и, видимо, ждёт продолжения, и от этого ещё страшнее, потому что у Очако нет козырей на случай его скуки. Она наклоняет голову чуть сильнее, едва заметно прихватывает уже верхнюю губу Кацуки и зачем-то запускает пальцы в его волосы, массируя затылок. Секундой позже ей начинают отвечать. Тело Кацуки каменеет от напряжения — не уверен, готов к любому подвоху, снова ожидание, но его губы исправно двигаются, со всей тщательностью повторяя за Очако. Как старательный ученик, которым собственно этот парень и является, судя по всему, во всех сферах жизни. От этой мысли Очако начинает улыбаться. Она слегка задыхается, не в состоянии контролировать собственное дыхание и ощущая себя на грани гипервентиляции, но оторваться от поцелуя не хочет. Пускай он не вызывает тот фейерверк чувств, который так часто описывают в книгах, но именно прикосновение чужих тёплых губ вызывает в ней глубокое удовлетворение — ей удалось поцеловать того, кого хотелось. И когда Очако более чем довольна тем, что получила, она чуть отклоняется назад, до последнего не желая убирать руки от взъерошенных волос Кацуки. Её рот открывается, чтобы поблагодарить, но звука ни одного не раздаётся: Кацуки впивается в её губы, проталкивая язык внутрь. Его пальцы цепляются за её талию с такой силой, словно кусок мяса выдрать хотят, и синяки обеспечены уже через пару часов. Он прижимает её к себе тесно, собственнически — рёбра едва не хрустят. По инерции она тянется вперёд и всё же оказывается сидящей на чужих бёдрах. Это не вызывает смущения, потому что голова занята другим: как поспеть за наглым языком, который стремится добраться едва ли не до гланд, что делать с руками Кацуки, которые съехали ей на ягодицы и сжимают упругую плоть. Это немного пугает, но Очако не может сказать, что ей не нравится. Она укладывает ладони на чужие щёки и даже нечаянно стонет в поцелуй, отчего хватка мозолистых ладоней на секунду становится крепче, а затем… Очако просто скидывают с кровати. — Вали спать, Урарака, — хрипит Кацуки, вытирая рот тыльной стороной ладони, после чего заворачивается в одеяло по самый нос и отворачивается от неё, всем своим видом показывая, что он не желает с ней разговаривать. На полу сидеть не очень здорово, особенно, когда ударился локтем и копчиком, поэтому справившись с первым возмущением, которое отрезвляюще подействовало на её порядком возбужденное сознание, Очако поднимается и залезает в свою кровать. Прикосновения на коже горят огнём, словно Кацуки до сих пор прикасается к ней, а не только что выпихнул в свободный полёт. Очако бросает вопросительный взгляд на широкую спину, но естественно никаких ответов она не получает. — Дурак ты, Бакуго-кун, — бормочет она себе под нос, не имея сил выяснять отношения — её вырубает через несколько минут от переизбытка впечатлений. Кацуки ещё долго ворочается на соседней кровати.