Часть третья.
Седрик не был на свадьбе: посещать торжественные мероприятия ему все еще не хотелось. Но кое-что он о ней слышал. В представлении его коллег оно было «шикарным и величественным», Вейра описала его как «нудное и тошнотворное», а Миранда назвала «казовым и фальшивым». Совместив эти три характеристики, бал в честь свадьбы можно было описать вполне правдоподобно. Вейра заходила к нему снова, часто. Не так часто, как до замужества, но все равно слишком часто для правящей королевы. Он знал, что она испытала к нему что-то если не любовь, то какое-то изощренное чувство собственничества. По крайней мере она его ревновала. Как иначе объяснить внезапную ссылку Миранды спустя неделю после свадьбы? Иногда Седрик думал, вернется ли та когда-нибудь, чтобы потребовать долг? То есть, она, конечно же, вернется, но доживет ли до этого Седрик… Сначала он скучал по обществу Миранды, в основном, по ее смелым рассуждениям и возможности поговорить о чем угодно. Но вот прошло уже почти три года и он успел забыть девушку, которой почти удалось стать его первым другом. К тому же, Вейра становилась все более интересным собеседником. Их разговоры начинались вполне неплохо. Седрик рассказал ей про Печать Фобоса — артефакт, которым его допрашивали. Название ему подсказала Миранда, а историю Печати он сам нашел в библиотеке. Изначально созданная лишь для открывания запертых дверей, она оказалась неожиданно многофункциональной. Кто-то додумался применить печать для открытия чужого разума, и это оказалось очень эффективно. Именно тогда печать приобрела свое теперешнее название. Печать Фобоса — значит, печать страха. Он объяснил, что это образованно от греческого слова. Наверное, кто-то из попавших на Меридиан в то время людей, знал этот язык… Эта история показалась Седрику красивой и интересной, и только рассказав ее Вейре и увидев в глазах королевы сочувствие, он понял, что невольно пожаловался ей. Впервые в жизни. Выставляя себя в ее глазах еще большим героем — и от этого почти ушедший стыд снова вернулся к нему. Она же ему рассказывала про политику. Седрик невольно начал разбираться в ней, хотя раньше даже по книгам это давалось ему тяжело. Но к вечеру разговор всегда клонился в старое русло. Она расслаблялась и начинала просто говорить о своей жизни — о чувствах и мелочах, которые устарели много веков назад. Именно тогда в ней все еще было что-то от той девочки, которая, как казалось Седрику, только раздражала его, но теперь он жадно хватался за те воспоминания и детали, которые роднили королеву Вейру с принцессой Вейрой. Но потом связь с прошлым вновь терялась. В тот момент, когда Вейра тянулась к нему за поцелуем и в тот, когда он снова уступал ей. Его не мучила совесть из-за этих встреч — хотя он сам не мог сказать, почему соглашался. Был ли это приказ — ведь, в конце концов, Вейра имела право отдавать такие приказы? Он не знал. Седрик убеждал себя, что ушел бы, если бы захотел, но правда была в том, что он уже захотел уйти — это было еще тогда, в самом начале. И не ушел. Наверное, Вейра чувствовала это. Или, возможно, она руководствовалась чем-то другим в тот день. Хотела укрепить их связь, убедиться в том, что Седрик никуда не уйдет от нее, или поощрить его за какие-нибудь заслуги. Седрику не было интересно, почему именно Вейра предложила ему стать териантропом. Ему вообще было не интересно подобное предложение. — Но почему «нет»? — королева недовольно нахмурилась, проведя пальцами по ряду книг на полке, как будто бы выбирая, какую взять. — Зачем мне это? — Седрик вздохнул. — Потому что это мой подарок, — Вейра развернулась к нему, улыбаясь. Но Седрик не был уверен, что это была просто шутка. — Просто ты достоин большего, чем работа библиотекарем. А если ты станешь териантропом, я смогу пожаловать тебе звание лорда. — А это мне зачем? — Седрик рассмеялся, но Вейра ответила ему лишь строгим взглядом. — Это статус. — Мне не нужен статус, — протянул Седрик, почти жалуясь. Его уверенность о том, что должность библиотекаря это идеальный компромисс между фальшью «высшего света» и жизнью крестьянина, лишь окрепла за последние годы. Вейра отошла от полки с книгами и нагнулась к Седрику, играясь с прядью его волос. — Он нужен мне, дорогой Седрик, — прошептала она ему на ухо. Данный жест был обусловлен не столько тайной, сколько интимностью момента. — Так мы сможем чаще видеться. Понимаешь, я не могу сделать тебя лордом просто так — пойдут слухи. А вот если ты будешь териантропом, то титулование — вполне обычная и приемлемая процедура. Седрик потянулся навстречу ей, наклоняя голову так, чтобы тоже прошептать ответ ей на ухо. — Так это предложение или приказ? Вопрос был провокационным, но Вейра приняла игру. — А как тебе больше нравится? — Я еще подумаю об этом, — усмехнулся Седрик, отвечая на все сразу. Это должен был быть отказ, но он не прозвучал как отказ. Вейра наклонилась к нему, снова целуя. Седрик отказался в тот раз. И когда она предложила повторно — снова. Но затем все же согласился. Согласился назло — сам не знал, кому именно назло, но другой причины на согласие не было. Седрик все еще не хотел быть териантропом. Выбор Седрика пал на змей. Он никогда не чувствовал особой любви к этим созданиям, но Вейра предложила ему выбрать самому, чей облик принимать, и он не хотел отказываться от этой возможность. Помимо того, что он хотел оставить за собой право выбора, ему был безразличен результат. В конце концов все решили запавшие ему в сердце строчки:«…не от любви он кается — от страха: Щадя его, ты пощадишь змею, Которая тебя ужалит в сердце.»
Он углядел в них что-то близкое себе. Это был и стыд за свой давний обман, который так и не раскрылся, и еще смутное желание отомстить или навредить Вейре, которое тогда еще не имело повода, но уже формировалась где-то в седриковом сознании. Выбирая змею, как ему казалось, он признавал свои недостатки, и в то же время заявлял о себе о как об опасном враге и коварном союзнике. Все это было сугубо личным, и вряд ли Вейра или кто-нибудь другой, могли бы понять его переживания. Но Седрик и не стремился сделать свой выбор понятным всякому. Он думал, что ритуал обращения может быть болезненным. Но тот был более, чем просто болезненным. Седрик помнил, как корчился, падал на колени, как его волосы под действием магического воздействия взметались в воздух (тогда они были уже достаточно длинными, чтобы это смотрелось эффектно), как кричал, кричал, кричал. Как его тело судорожно сжималось, не подчиняясь ему, и как разум очистился от каких бы то ни было мыслей. А потом помнил, как Вейра подошла к нему, обессиленно лежавшему на земле, и какими мягкими тогда показались ее губы. Мягче, чем они были когда-либо ранее. Мягче, чем им суждено было быть когда-либо после. Возможно, он просто боялся, что действительно влюбился, или что влюбилась она. И теперь было бы неправильно разрывать отношения. Хотя у них и не было будущего — и, наверное, было проще превратить их в торговую сделку. Проще для них обоих. Теперь он не мог бы уйти — ему не позволяло какое-то искаженное понятие о честности. Или же страх услышать «Я дала тебе то, что ты хотел, почему ты уходишь?». И пусть он мог начать отрицать и оправдываться, слышать это он все равно не хотел. Не хотел, чтобы их негласная сделка становилась сделкой настоящей — и чтобы это слово было произнесено. Получив титул, Седрик оказался втянут в придворную жизнь, от которой раньше старался держаться особняком. Ему удалось влиться, как ни странно. Было просто лгать и притворяться, хотя от общества местной знати его тошнило. Метафорически, конечно же. Тогда он снова начал скучать по Миранде — только теперь он смог полноценно понять всю ее ненависть к этому фарсу. Он подумал, что, наверное, ссылка могла стать для нее вовсе не наказанием. Думал написать ей, но не стал. Не хотелось унижаться, рассказывая о своей жизни, пусть Миранда и не сочла бы это за унижение. Седрик все же не хотел, чтобы она знала. А потом он освободился от столь тяжких отношений — освободился совершенно неожиданным и глупым образом. Это случилось еще через два года, когда у Вейры родился сын. Сначала беременность была радостным событием, ведь оно должно было ознаменовать рождение наследницы престола, но, когда на свет появился мальчик, это стало шоком для всех. Вейра (в который раз) оказалась в центре грязных слухов. Любой сплетник считал своим долгом придумать собственную причину для такой неожиданности. Ведь в роду Эсканор первенцами всегда рождались девочки… Кто-то предполагал измену. Седрика никто не приплетал — никто, кроме самой Вейры, которая, проявив неожиданную глупость в сочетании с параноидальной уверенностью, поверила этим слухам. Что ж, по крайней мере Седрик узнал, что был единственным ее любовником. Он знал, что мальчишка не его сын, знала это и Вейра — в конце концов, она пользовалась специальным зельем, да и сроки не совпадали. Все это было мелочами, которые никак не мешали Седрику выглядеть виноватым в глазах королевы. Она уверилась в том, что причина рождения мальчишки — проклятие, павшее на нее за неверность и холодность по отношению к мужу. Седрик знал, что это не так — но не сказал. Ему даже не обязательно было бы рассказывать Вейре о подслушанном тогда разговоре Элизабет с Оракулом. Сама Элизабет и ее муж отошли в мир иной по подстроенной кем-то из недоброжелателей «нелепой случайности» за месяц до рождения внука, но Оракул до сих пор не высказывала желания поговорить с королевой Меридиана. Так что Седрик был уверен в том, что Вейра ничего не знает. Тем не менее, он не хотел рассказывать: это могло принести ему проблемы. Еще он мог бы поведать ей множество историй о случаях супружеской неверности среди ее предков, которыми была полна история рода Эсканор, и ни один из которых не привел к подобным проклятиям. Но Вейра не стала бы слушать. Если она была настолько глупа и самодовольна, чтобы обвинить его подобным образом… Она не поймет. Их ссора длилась меньше недели, а потом Вейра приняла решение. Жестокое и импульсивное, под стать всей ее семье. И Седрик даже разозлился — не столько на наказание, сколько на предъявленные обвинения, которые теперь наверняка предадут огласке. Она даже не пришла лично сообщить ему о ссылке. Седрик уезжал злой и затаивший обиду. Он как будто бы забыл о том, что раньше даже желал этого. Как будто ссылка не стала для него избавлением. Все-таки быть опальным лордом в какой-нибудь отдаленной меридианской провинции, где у него было бы достаточно средств, чтобы жить, спокойно читая книги в своих апартаментах, и то и дело выходя прогуляться по одиноким рощам, было даже лучше, чем быть библиотекарем. Но само положение при дворце, в которое Вейра его поставила… Раньше он не был бы так уязвлен, потеряв социальный статус. Спустя полгода он понял, что это было его благодатью — что он был счастлив, что смог избавиться от надоевшего, скучного образа жизни. Но обида за несправедливое изгнание никуда не делась. Он полагал, что она останется лишь глупым призраком его прошлого, и что вернуться в столицу ему не суждено, а искушению отомстить он так и не поддастся. Седрик ошибался.