Chill

Чимин понимает, что после произошедшего Чонгуку нужно время и пространство, поэтому даёт и то, и другое. За всё время, что они знакомы, он успел выучить младшего наизусть, поэтому знает, что тому нужно самому прийти к каким-либо выводам, и лишь после этого они снова смогут общаться как раньше. И хоть до жути хочется затискать макнэ в объятьях и посмущать от души, он держится на расстоянии, ограничиваясь только лёгкими хлопками по спине и мимолетными поглаживаниями по волосам. Чонгук сложный, и ещё он тугодум. Когда случается что-то из ряда вон выходящее (как в ту ночь после Грэмми), он подолгу это обдумывает, мозгует, вспоминает каждую деталь и своё отношение ко всему этому, и только потом, после нескольких дней, а то и недель раздумий, ненавязчиво даёт знать, что он там надумал. Чимин привык. И он подождёт. Всегда ждал. Он смотрит, как Чонгук достаёт Джина на кухне, и тепло улыбается, потому что тот ребёнок же ещё совсем. И совсем неважно, что этот самый ребёнок не так давно тёрся об него своими бёдрами, жарко целуя в губы и постанывая на ухо, прося не переставать его обнимать. Чимин и сам думает о той ночи, гораздо чаще, чем хотелось бы, однако как бы ни хотел, жалеть о своем поступке просто не получается. Не тогда, когда Чонгук хватался за него, как утопающий за соломинку, будто он — единственное, что ему нужно в этой жизни. Не когда взгляд его был наполнен таким восхищением и благодарностью, когда он прятался за дверью ванной комнаты. Не когда он всё ещё ловит неуверенные взгляды из-под ресниц время от времени, хоть Чонгук и отворачивается сразу, делая вид, что занят чем-то другим. Чимин примет любое решение младшего, что бы тот ни надумал.

***

Чонгук стоит на сцене и тяжело дышит после энергичного танца. Намджун благодарит фанатов в своей речи и передаёт микрофон следующему участнику, который оказывается Чимином. Тот, снова перекрашенный в блонд, благодарно улыбается хёну, а затем одаривает своей лучезарной улыбкой весь стадион, вызывая крики толпы. Когда он начинает говорить своим сладким высоким голосом, Чонгук понимает, что потонул. Потонул, и уже давно, просто всё ещё пытается бороться со всем этим, потому что страшно. Маленького, едва ли пятнадцатилетнего Чонгука буквально швырнули в музыкальную индустрию, и всё завертелось-закрутилось так стремительно, что он не успевал следить за собственным взрослением. Постоянные тренировки и выступления — это была вся его жизнь, поэтому в делах сердечных он настоящий профан. Он не знает о любви абсолютно ничего, но когда всё же задумывается об этом, то сразу видит нежный взгляд глаз-щелочек, который смотрит с почти что отцовской гордостью и любовью, когда он говорит свою короткую речь после выступления; он вспоминает поглаживания по волосам и успокаивающие объятья после неудачного движения или эмоционального всплеска; он слышит звонкий смех, ради которого хочется хоть в лепешку расшибиться, но слышать как можно чаще. Когда он думает о любви, на ум приходит только Чимин. И это чертовски страшно. Потому что они одногруппники, потому что оба — парни, потому что Корея — та ещё сука, которая на их отношения уж точно не закроет глаза и раздует такой скандал, что мало не покажется. Потому что общество, потому что родители и знакомые. Слишком много этих «потому что», которые мешают окунуться в эти сумасшедшие чувства с головой. Чонгук ловит взгляд чиминовых глаз, его робкую улыбку со сцены, и все эти «потому что» в его голове разрушаются, оставляя после себя только бьющееся сердце, которое обмануть не получается. Уже после концерта, когда все они сидят в одной из комнат, ожидая машину, что отвезёт их на следующее мероприятие, Чонгук садится рядом с Чимином на диван и едва касается коленкой его бедра. Тот поднимает лицо от экрана телефона и смотрит вопросительно и с какой-то надеждой, на что младший, быстро просканировав комнату и убедившись, что на них никто внимания не обращает, находит руку Чимина в складках ткани и переплетает их пальцы. Блондин смотрит на это с детским восторгом, большим пальцем погладив шершавую кожу руки Чонгука, а затем улыбается с такой щемящей нежностью, что брюнета клинит. Он резко встаёт с места, не отпуская руки старшего, и ведёт его на выход из комнаты так быстро, что тот еле поспевает. Когда они оказываются вне поля видимости, Чонгук легонько толкает Чимина к стене, тут же наваливаясь сверху, переплетая пальцы уже на обеих руках и прижимая тыльную сторону ладоней блондина к своей груди, туда, где сердце снова начинает заходиться в бешеном темпе от одной лишь близости парня рядом. — Чувствуешь? — выдыхает он тихо, смотря, как Чимин завороженно рассматривает их руки. — Понимаешь, что делаешь со мной? Чимин медленно поднимает глаза и сглатывает, тушуясь от такого искреннего и честного взгляда брюнета, что смотрит на него так пристально. — Это… это значит…? — пытается спросить он, не зная, как сформулировать. — Да, — просто говорит Чонгук и кротко целует в губы, тут же отстраняясь. Чимин вспыхивает и со стоном утыкается лбом в грудь младшего, но тот чувствует его улыбку. — Ты невыносимый, — произносит он, высвобождая свои руки из захвата и обнимая младшего за пояс. — Всё нормально? — спрашивает он тем не менее, всё еще не отрываясь от того ни на сантиметр. — Между нами? Я не… ты не… — Мне нужно было время, — говорит Чонгук, укладывая голову старшему на макушку и прикрывая глаза. — Но… сейчас всё нормально, правда. И он не врал. После этого разговора всё возвращается на свои места: исчезает былая неловкость, на концертах они вновь контактируют, как раньше, тренировки проходят за пререканиями и безобидными шутками, и оба парня просто выдыхают с облегчением. Чонгука всё устраивает, честно. Только вот… Та ночь стала началом его персональной зависимости от губ Чимина, от его поцелуев и вкуса. Как он и страшился, попробовав его губы один раз и в полной мере ощутив на себе, насколько же это офигенно: целоваться с Чимином, ему требовалось больше. Он нуждался в новой дозе, в постоянной подпитке, но тех жалких чмоков, которыми его одаривал старший время от времени, было чертовски недостаточно. Видимо и сам Чимин сделал для себя кое-какие выводы, и они уж точно не в пользу желаний брюнета. Тот стал осторожнее в своих действиях, не позволял себе лишний раз слишком уж откровенно провоцировать макнэ на сцене, и теперь от блондина можно было ожидать лишь невинных объятий, целомудренных поцелуев и влюблённых улыбок, не более. Но нельзя не отметить положительную динамику в отношениях этих двух: всё-таки Америка благоприятно влияет на их поведение и открытость, видимо, потому что хотя бы эти пару месяцев они не заточены оковами консервативности своей родной страны, где больше половины их действий рассматривались бы как «неподобающие». Проезжая по улочкам различных штатов Чонгук видит с поразительной частотой людей и парочек нетрадиционной ориентации, и те выглядят такими уверенными в себе и счастливыми, такими свободными и плюющими на окружающее мнение, что младшему становится завидно. Он прекрасно понимает, что к ним самим с такой толерантностью относиться не будут, точно не в Корее, где они живут. До Чимина брюнет никогда о таком не задумывался. О том, какая эта роскошь — быть самим собой, свободно показывать миру свои предпочтения и не стыдиться, а даже наоборот — гордиться. А ведь хочется же. Хочется целоваться с Чимином, где захочется, когда и как захочется, когда не надо терпеть и прятаться по углам, лишь бы их не засекли. Хочется свободно гулять по улицам, смотреть влюблённо и держать за руку, если вдруг приспичит. Какой срам. Чимин делает его размазнёй. Но когда за кулисами перед концертом он запускает свои руки под его костюм и горячо оглаживает живот и бока, одновременно целуя куда-то в шею, Чонгук кладёт на всё здоровенный хуй. Пока Чимин вытворяет с ним, что душа пожелает, он с радостью будет размазнёй. Потому что это взаимно.