***
В первую неделю февраля Гарри получил ответ из газеты, в которую он подал заявку сразу после Рождества. Они сказали, что в восторге от его портфолио и хотят, чтобы он выходил на неполный рабочий день, чтобы писать для их политической колонки. Гарри был потрясен, абсолютно шокирован тем, что они хотели, чтобы он был частью их команды с таким небольшим опытом, просто несколькими работами внештатным писателем здесь и там, но Луи похлопал его по спине, закусив улыбку, и сказал: «Они явно знают, что делают. Ты невероятно талантлив, Стайлс. Ты захватишь эту чертову газету. Поздравляю, детка.» И он это сделал. Всякий раз, когда он не преподавал, не планировал или не готовил, он проводил исследования для газеты. Уставившись в экран компьютера и зажав ручку между зубами, он взволнованно изучал сайты, выкапывая новую информацию о текущей кампании, готовый написать об этом что-то новенькое и свежее. Это было трудно, но это был вызов, который он так любил, и его редактор мог ясно видеть самоотдачу, с которой он работал. Он был даже впечатлен. — Ты не поверишь, как я был шокирован, когда Лисса позвала меня в свой офис, чтобы сказать, что у них никогда не было такого быстрого преобразования нового писателя, Лу, — говорил Гарри, кушая китайскую еду, некоторые кусочки риса падали с его вилки прямо на пол. — Я им действительно нравлюсь. Они сказали, если я продолжу в том же духе, у меня будет свой раздел к следующему году. Не просто колонка. Раздел. Луи рассмеялся, засунув ло мэйн (п.п. блюдо китайской кухни — лапша, чаще всего в сочетании с курицей) в рот. Он сидел на полу, скрестив ноги, упираясь локтями в журнальный столик. — Мне кажется, они тебя ненавидят. — Не сглазь, я как-то обманом заставил их думать, что я потрясающий. Он ухмыльнулся, накручивая лапшу на вилку. — Эй, мне, хм, пришел ответ по поводу стажировки, на которую я подал заявку. В больнице. Гарри резко вскинул голову. — И? — Меня приняли. — Заткнись! Ты серьезно?! Луи кивнул, ярко улыбаясь. — Да, доктор Харгрейвс будет моим наставником некоторое время… — Это педиатр? Которого ты встретил пару месяцев назад? — Да, он. Я еще не уверен по поводу всех деталей, но они выбирают только девять претендентов в год и… — Он покраснел. — Это что-то правда важное, Гарри. — Боже правый, почему ты позволил мне болтать о гребаной газете около часа?! — Гарри усмехнулся, сдвинув тарелку с коленей и устроившись на полу рядом с Луи, обхватив его лицо ладонями. — Ты хоть представляешь, как я горжусь тобой? — Я бы с удовольствием послушал, но я предпочитаю поесть, так что отвали от меня. — Нет. — Гарри крепче схватил его. — Ты очень умный, малыш. Луи хлопнул Гарри по рукам. — Я знаю, я говорю это с тех пор, как мы встретились. Я феноменален. — Как гений, вероятно. — Скорее всего, смогу победить тебя в раунде «Trivial Pursuit» (п.п. игра-викторина), это точно. Гарри покачал головой, улыбаясь. — Но все же, ты настолько глуп, что я смог обмануть тебя, чтобы влюбиться в себя. — Кто говорит о любви? Ты платишь половину арендной платы, парень. — Мило, — говорит Гарри, оставив мягкий поцелуй на челюсти Луи, возможно, задержавшись губами слишком долго. — Говоря об аренде… — Если это твой способ завести меня, то я должен сказать, что ты, кажется, потерял хватку. Гарри фыркнул и откинулся на спинку кресла. — Ты все ещё сможешь работать? Я имею в виду, школа и сумасшедшая стажировка? Луи кивнул, отпивая свой напиток. — Да. Это будет утомительно, но я поговорил с Дэнни, и он сказал, что может поменяться со мной часами, чтобы я мог пойти в ресторан позже и работать до закрытия вместо моей обычной ранней смены. И я поговорил с профессором, и она сказала, что пока я присутствую на занятиях по десять часов в неделю, я должен быть достаточно бодрым, чтобы воспринимать весь новый материал. У меня будет время все это сделать. — Вау, ты действительно чудо-мальчик, не так ли? — Что есть, то есть. — И когда ты нашел время разобраться во всем этом? Похоже, ты все уже решил и готов к работе. — А, да. — Он поднял взгляд, облизнув губы. — Вчера я поговорил об этом с моим профессором, и мы с Дэнни обсудили изменение моих часов в четверг. — Четверг? Это было… пять дней назад. — Я получил ответ из больницы в среду. — О. — Гарри бездумно взял яичный рулет, а затем положил его обратно, не откусывая. — Почему ты не сказал мне сразу? Он пожал плечами. — Я не знаю. Я хотел сказать тебе лично, но я не видел тебя с конца понедельника, я думаю. — Это… действительно так. Как такое вообще возможно? Мы живем вместе. — Разве? Гарри знал, что это была шутка, но она была провальной. — Хорошо, я знаю, что я был безумно занят с газетой и с занятиями, и ты был по уши в школьной работе, но я видел тебя, Лу. — Не дольше минуты или двух. Я работал или был в классе, а ты был в колледже или в библиотеке. Когда я прихожу домой, ты уже спишь в постели, а когда я просыпаюсь, ты уже уходишь на целый день. У нас даже не было времени посмотреть «Холостяка» вместе. Гарри знал, что Луи говорил это не для того, чтобы обидеть, он просто был честен. И это, почему-то, было хуже. — Ну, да, потому что это двухчасовое, высасывающее душу шоу. — Он отрицательно покачал головой. — Ну не важно. Я приглашаю тебя в субботу отпраздновать. Выпьем в «Марко». Луи замер. — Ладно. — Что… — Ничего. Просто. — Он скривился. — Я ходил туда с Лиамом и Найлом. Они пригласили меня, когда узнали о стажировке. Но все в порядке. Мне там понравилось. Мы можем сходить туда ещё раз. Гарри нахмурился, сердце ухнуло куда-то вниз. — Лиам и Найл уже знают? — Да, ну, я хотел с кем-нибудь это обсудить, а тебя не было рядом, Гарри. — Он поправил очки на переносице. — Послушай, это не твоя вина, хорошо? Мы оба пытаемся найти расписание, которое лучше всего подходит нам обоим. Мы что-нибудь придумаем. Он гулко сглотнул. — Верно. — Ты злишься, что я сказал им раньше, чем тебе…? — Нет, Боже, нет. Я бы хотел помочь тебе отпраздновать, понимаешь? Луи потер затылок. — Да, я бы тоже этого хотел. Они оба замолчали, телевизор, включенный в углу комнаты, был единственным шумом. Гарри не мог придумать, что сказать; это было впервые рядом с Луи, и он определенно не заботился об этом, живот скрутило и в голове бесконечные цепочки мыслей мчались по кругу с невероятной скоростью. Он посмотрел на Луи, слабо улыбаясь, но Луи смотрел на свои сложенные на коленях руки, поджав губы. Позже, намного позже, когда Гарри уже позаботился об остатках китайской еды и Луи помыл посуду, Гарри возвышался над Луи, толкаясь и вбиваясь в него до невозможности медленно. Достаточно медленно для него, чтобы почувствовать, как Луи царапал ногтями его шею сзади, чтобы поймать изменения в его дыхании когда он сменил угол без предупреждения. Это было мучительно хорошо, так же, как и всегда, но перемена была там, и она была очевидна. Он целовал Луи, как будто говоря мне очень жаль и Луи впивался ладонями в его плечи — все нормально. А когда они оба достигли пика, Гарри не мог притянуть Луи к себе достаточно быстро, почти отчаянно, чтобы он знал, как сильно Гарри любит его. Луи вдохнул, вздохнул, но ничего не сказал. Это был первый и последний раз, когда они оба полностью пытались разобраться в своем беспорядке. И это было началом конца.***
Не было ни драмы, ни споров, ни большого скандала. Только это сделало ситуацию в тысячу раз хуже. Всякий раз, когда Гарри вспоминает об этом, он не может точно определить момент когда начался их переход от влюбленных к незнакомым людям. И от этого у него каждый раз грудную клетку словно сковывают цепями, мешающими свободно дышать. Это было «взрослое расставание» по «взрослым причинам», но это не значит, что Гарри смог нацепить на себя маску храбрости, собрать все свое дерьмо и двигаться дальше. У него был нервный срыв, он едва мог заставить себя встать с постели в первые несколько недель, все казалось безвкусным и пустым. На шестой день после переезда из их квартиры Гарри стоял в хлебном отделе продуктового магазина, рассеянно глядя на хлебцы из цельной пшеницы Бог знает сколько времени. В конце концов, он схватил тот, который, как он знал, предпочитал Луи, идеально подходящий для запечённых бутербродов. А потом, прямо в этом чертовом отделе, он начал плакать. Вот тебе и «взрослое расставание».***
Месяцы, предшествовавшие неизбежному разрыву, неуклонно тикали, как и планирование свадьбы Лиама. Большинство деталей свадьбы обсуждалось через поток текстов и электронных писем. Ни один из парней так не смог найти время, когда они все были свободны для того, чтобы собраться вместе. Гарри и Луи берут на себя большую часть вины за это. Их графики были несправедливо напряжёнными, Луи набирал дополнительные смены в ресторане между часами в больнице, кампусе и в интернете, и Гарри задерживался в колледже, чтобы закончить проверки работ и писать для колонки. Чем глубже они увязали в своих карьерах, тем больше времени они проводили порознь, и впервые за пять лет Гарри не чувствовал себя в безопасности в своих отношениях с Луи. Это как если бы они оба молча выбрали свое будущее, и в этом будущем было очень мало места друг для друга. Захватывающая работа на первом месте, разрушающиеся отношения — на втором. Осознание этого ударило его, как тонна кирпичей, и он изо всех сил пытался найти способ исправить это. Они никогда раньше не имели дело с чем-то такого масштаба, им никогда не приходилось. Это не было «как ты мог забыть забрать лекарства Пруденс у ветеринара?!» или «ты серьезно думаешь, что нормально было удалить эпизод Ходячих мертвецов на прошлой неделе, прежде чем я его посмотрел. Серьезно.» Это было «я чувствую, что мы больше не на одной странице, и я в полной панике от того, что теряю тебя.» Каждый раз, когда Гарри чувствовал, что слова, повисшие на кончике его языка, готовы вырваться, он боялся, не готовый столкнуться с тем, что его лучший друг и любовь всей его жизни внезапно оказался вне досягаемости. Ни один из них не сделал ничего, чтобы исправить это, избегая тот факт, что в те несколько мгновений, когда они были вдвоем в квартире, она была наполнена неудобным напряжением. Оба боялись поднять этот вопрос из-за того, насколько большой вес он имел. Вместо этого они садились за стол на тихие ужины, хотя Луи часто брал еду в свою спальню, чтобы поесть в одиночестве, утверждая, что ему нужно сделать много по учебе. Гарри не был уверен, что ранит его больше, тот факт, что он понятия не имел, что Луи учит, или тот факт, что он не думал, что Луи на самом деле учится. Скорее, он просто скрывался. Гарри честно не мог винить его за это. Это не должно было быть так сложно, не должно было быть похоже на хождение по яичной скорлупе, но Луи больше не мог смотреть ему в глаза, и их тела никогда не касались друг друга под пуховым одеялом, когда они спали. Гарри сделал все возможное, чтобы игнорировать это — незрелое решение, он это знал, — и с головой зарылся в свою работу, даже больше, чем раньше, проводя ночи вдали от квартиры, вдали от Луи. И конечно, с тех пор все стало только хуже. Это был круговорот, из которого он не знал, как выйти. К середине июня Гарри пришло в голову, что прошли месяцы с тех пор, как он и Луи в последний раз ходили на свидание, недели с тех пор, как они спали вместе, и, что хуже всего, он не мог вспомнить последний раз, когда они даже смеялись вместе. Они потеряли искру, веселье, которое всегда было там, в их отношениях и остальном, и Гарри определенно чувствовал боль теряя это, теряя Луи. Сказать, что он боялся затронуть эту тему, было преуменьшением; он был в ужасе от возможности услышать ответ, к которому он не был готов, но он набрался смелости позвонить Луи поздно вечером в пятницу, ожидая, что Луи ответит тихим голосом из библиотеки или включит голосовую почту, если он все еще на работе. Гарри репетировал то, что скажет, пока шли гудки, бормотал и стискивал зубы, повторяя про себя: «Ты можешь вернуться домой? Мы должны поговорить об этом. Я скучаю.» Но когда Луи поднял трубку после нескольких секунд ожидания, все, что Гарри мог услышать на заднем плане, — это звук тяжелой музыки и голоса, кричащие вокруг него. — Лу? Где ты? — Гарри?! Я с Найлом! — Ты не в ресторане? — Дэн отпустил меня пораньше, и я позвонил Найлу. Хотел выпустить пар! Гарри провел руками по лицу. И ты не подумал обо мне? — Ты же знаешь, что я свободен в пятницу вечером, да? Почему ты не попросил меня пойти с тобой? — Прости, я тебя не слышу, Стайлс. Поговорим, когда я вернусь домой! Щелчок. Он слишком долго смотрел на телефон в своих руках, наблюдая за изменением времени. 10: 41 10:59 11: 37 К 1:06, он заставил себя лечь в постель, готовый признать поражение, живот скрутило в тугой узел, но он все еще не спал, когда Луи скользнул рядом с ним через несколько часов. Его движения были резкими и он дышал слишком громко, явный признак пьяного Луи. Как правило, Гарри бы посмеялся над ним за это. Но сейчас он притворился спящим, хотя был уверен, что Луи знает, что это не так.***
Гарри заставил себя попробовать еще раз в воскресенье, сделав любимое итальянское блюдо Луи для двоих, накрыв стол с бокалами и одной свечой в центре. Стол выглядел комично неуместным в катастрофе их квартиры, слишком хорошо, учитывая груды белья, которые нужно было сложить на диване, и около 18 пар кроссовок, стоящих у входной двери, но он надеялся, что Луи посмотрит мимо этого и сосредоточится на главном жесте. Луи вошел в дверь около семи с рюкзаком перекинутым через плечо. Его глаза широко раскрылись от удивления, когда он увидел ужин уже на столе. — Что здесь происходит? Гарри посмотрел через плечо, улыбаясь, прежде чем он вернулся к резке чесночного хлеба. — Просто подумал, что было бы неплохо угостить тебя ужином. Луи присвистнул, садясь за стол. — Вино и все такое? — Вино и все такое, — подтвердил Гарри. — Никакого особого случая? — Нет. — Он присоединился к Луи за столом, протянул ему терку для сыра. — Расскажи мне о своем экзамене. Я знаю, что у тебя был один на подходе. Луи помолчал, поджав губы, прежде чем медленно сказать: — Хорошо. Да. Мой экзамен. Это было тем, чем их ночи вместе должны были быть, без хождения на цыпочках вокруг друг друга, опасений сказать неправильные слова и смущения от того, что они оба, казалось, позволили своим отношениям ускользнуть сквозь пальцы. И после того, как у них обоих было время еды и вина, после некоторого напряжения, снятого шутками и смехом, Гарри мог, наконец, сказать это. — Мы так чертовски отдалились в последнее время, Луи. Что мы будем делать, чтобы исправить это. Он поднял брови, глядя на колени. — Мы не отдалились. Конечно. — Да ладно. Это первый наш настоящий разговор за последние десятилетия. — Немного преувеличенно. — Ты знаешь, что я имею в виду. — Нет, не знаю, — возразил Луи. — Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Гарри отодвинул тарелку, положив локти на стол. Он действительно хотел протянуть ладонь и взять Луи за руку, но, судя по тому, как Луи смотрел на все, кроме Гарри, избегая его взгляда, он знал, что это будет не лучшей идеей. Не сегодня. — Луи, мы должны поговорить об этом. Я вижу тебя раз, может два, в неделю. Мы не ходим никуда вместе, мы не находим время друг для друга, когда мы оба дома… — Он проглотил комок в горле, ненавидя то, как Луи все еще отказывался смотреть в его сторону. — Как будто у нас больше нет ничего общего. Луи пожал плечами, все еще молча ковыряя вилкой остатки еды на тарелке. — Это все только в моей голове? — Гарри спросил спокойно. Луи откинул волосы с глаз, смотря на свои колени, и сказал: — Да. Это все только в твоей голове. Будь умнее, будь выше этого, Гарри повторял про себя. Луи упрямый, он не признает, что что-то не так. Он будет продолжать разыгрывать из себя сильного. Сражайся за него. Он того стоит. Это все того стоит. — Я умолял своего редактора передвинуть мои сроки, чтобы поужинать с тобой, — пробормотал он. — Я нашел время поговорить с тобой об этом, потому что это важно для меня. Спасти наши отношения. — Я, блядь, не просил тебя этого делать, Гарри. — Я знаю, просто… — И здесь нечего спасать. Не будь героем. Гарри замер, почувствовав, что из него выбили весь воздух. Грудь болезненно сжалась. Главное, чтоб голос его не подвёл. — Нечего спасать, — тихо повторил он, прежде чем задуть мерцающую свечу. — Да. Может, ты прав.***
Остаток лета прошел мучительно медленно, погода в Денвере невероятно жаркая, но каким-то образом квартира Гарри и Луи была наполнена ледяным холодом. После слабой попытки Гарри попытаться выяснить, как вернуть их отношения в нужное русло, он не стал пытаться снова. Он все еще просыпался с сердцем в горле каждое утро, тошнота угрожала взять верх, когда он слишком долго думал об их ситуации, но Луи оставался незаинтересованным, и Гарри не мог до него добраться. Чтобы занять себя — ещё больше –, он погрузился в свои занятия, взяв дополнительный курс на лето, писал и проводил исследования при каждом удобном случае. И фотографировал, конечно. Он сидел за объективом своей камеры больше в те липкие, сырые месяцы, чем когда-либо в своей жизни, отчаянно нуждаясь в новой точке зрения. Он прогуливался по ночному городу, находя заброшенные здания, людей в окнах баров и закусочных, которые позировали, не зная этого, Луну и созвездия, выступающие в качестве его любимого предмета съёмки. Он выходил на свой обеденный перерыв, фотографируя движение машин, здания и небольшие кафе. Он выходил из дома в сумерках почти каждый день, с любовью наблюдая за силуэтами деревьев на фоне быстро чернеющего неба. Гарри заставил себя оставаться активным, искать красоту вокруг себя, поддерживать традиции воскресной кофейни, даже если он был единственным, кто принимал в ней участие. В последнее воскресенье августа, после того, как он взял фотографии с недели, он опустился на свое обычное место для кофе и бублика — его новый ритуал последних шести или около того недель. Это было совершенно неудовлетворительно — сортировать фотографии самостоятельно. Никто не мог ему указать, какие фотографии оказались лучшими, какие из них должны были быть разорваны или поставлены в рамочку, какие из них должны были быть немедленно уничтожены. Он без аппетита выбирал свой бублик, делая все возможное, чтобы блокировать шум посетителей вокруг него. Только когда он достиг конца последней стопки фотографий, он понял, что Луи не было ни на одной фотографии, и не было около месяца. Ни одной.***
Гарри начал верить, что он был единственным, кто пострадал от этого, единственным, кто нервничал, кому было больно, кто изо всех сил пытался разобраться в беспорядке в своем уме. Но затем он видел Луи, который хлопал ящиками с посудой, пинал книги, DVD-кейсы и игрушки Пруденса с гораздо большей силой, чем это необходимо, громко матерился, когда он не мог сразу найти свои очки. Луи, который плакал в душе, думая, что звук воды скрывает звуки его дрожащих рыданий и всхлипов. Однако он ошибался, и Гарри слышал все это, просто недосягаемо с другой стороны, не в состоянии ничего с этим поделать, не в состоянии найти способ упомянуть об этом. Луи был расстроен, ему было больно, но он продолжал вести себя так, как будто он был в порядке по причине, которую Гарри не мог понять. Луи было не все равно. Или, по крайней мере, это то, в чем Гарри убедил себя.***
К концу сентября они переживали расставание, прежде чем любой из них фактически инициировал его, и Гарри был таким чертовски уставшим. Они провели все лето, избегая друг друга, притворяясь и играя в течение большей части 12 недель. Гарри был полностью истощен тем, как Луи, казалось, думал, что Гарри сумасшедший, потому что хочет поднять какие-либо из их проблем, отмахнувшись его, как будто это ничего не значит. Это обострилось сильнее, чем он когда-либо думал, они прошли точку невозврата, и в первый раз, когда он тайно искал квартиры-студии в этом районе, он мог пролистать только одну страницу, прежде чем он так сильно заплакал, что не мог видеть экран компьютера от застилавших глаза слез. Он позвонил своей сестре, зная, что она будет честна, не будет ничего приукрашивать, и в тот момент это то, что ему было нужно. Ему нужно было, чтобы кто-то точно сказал ему, что делать, независимо от болезненности этого, и Джемма была лучшим человеком для начала. — Ты когда-нибудь думал, что есть причина, почему он не хочет говорить об этом с тобой? — она спросила по телефону. — Этот мальчик так сильно тебя любит. Он бы умер, если бы знал, как тебе больно. Гарри прикрыл глаза, делая глубокий вдох. — Я не знаю. Мы оба уже не такие, как раньше. Как будто мы не можем общаться, и все, что я хочу сделать, это исправить это, но с другой стороны, зачем беспокоиться, потому что он никогда не делал ни одной попытки. Ни разу. — Гарри, нормальные люди могут совмещать работу и отношения. Черт, мы с Заком только что съехались, пока мы оба переживаем серьезные перемены на работе. Он получил большое повышение, а я только начала работать в новой компании. Это не должно быть такой большой проблемой. — Ты думаешь, я этого не знаю? Это как… Мы оба непреднамеренно выбрали нашу карьеру вместо того, чтобы выбирать друг друга. Вместо того, чтобы работать над этим, мы не справились. И просто приняли это. А теперь прошло семь месяцев полного дерьма. — У вас может быть и то, и другое. Ты можешь писать, и он может получить свою причудливую степень, и вы все еще можете быть друг у друга. Он переключил телефон на громкую связь, пока Джемма говорила, бездумно пролистывая свой фотоальбом и сообщения. Он открыл переписку с Луи, его сердце замерло, когда он понял, что они не писали друг другу уже восемь дней. И даже тогда речь шла об аренде. — Да, но дело в том, что я не думаю, что он хочет быть со мной. И я никогда не узнаю, потому что он, блять, не хочет со мной разговаривать. Он молчит несколько месяцев. Как будто это не тот Луи, в которого я влюбился. Того Луи больше нет. И я знаю, что что-то не так, я знаю это, но впервые, я не могу читать его мысли, и он отталкивает меня. Я, просто… — У него болят глаза, горло и спина. Говорить становится тяжело. — Я так устал скучать по нему. Я так устал притворяться. Я больше не могу. — Он положил телефон на стол, откинувшись на спинку стула. — Я так его люблю, но когда этого станет недостаточно? Джемма молчала достаточно долго, чтобы Гарри подумал, что телефон отключился. — Я не думаю, что тебе нужно объясняться, Гарри. Я думаю, тебе нужно уйти. Он не потрудился скрыть дрожь в голосе. — Но что, если это ошибка. Что если будет еще хуже, когда у меня его вообще больше не будет? — Может быть. Но ты разберешься. Ты всегда так делаешь.***
Несколько месяцев спустя это было всем, о чем Гарри мог думать в свою первую ночь в этой крошечной однокомнатной квартире. Было слишком холодно, жара спала, но он отказался распаковывать одеяла, потому что, если бы он это сделал, это означало, что он действительно жил там. Он потерял Луи, и он понятия не имел, как с этим разобраться.***
Последняя капля наступила в последний день сентября. Гарри вернулся домой из класса с огромной головной болью, отчаянно нуждаясь в чае и, возможно, в фильме. Может, в фильме с Луи. Он напевал себе под нос, думая об этой исключительной возможности, воображая, что они выберут что-то, что они оба любили, что-то милое. Это может быть хорошим началом. Пожалуйста, пусть сегодня будет хороший вечер. Он вошел в гостиную с сумкой, перекинутой через плечо, готовый сесть на диван. Гарри слегка улыбнулся, когда мельком увидел Луи, сидящего на полу в окружении кучи бумаг и учебников, кружка дымилась на журнальном столике перед ним. Луи выглядел решительным и увлечённым делом. Он был настолько восхитительно великолепным, что щеки Гарри покраснели. Но потом он понял, что Луи был не один. Кто-то, кого Гарри никогда раньше не видел, сидел на диване, листая страницы в лежащем на коленях учебнике. Гарри смотрел в течение минуты, ожидая, пока кто-то из них услышит, как он вошёл или заметит, что он стоит там. Тишина. Он прокашлялся, уронив свою сумку на пол, и только тогда Луи и блондин подняли глаза. — О, привет, — сказал Луи, глаза сразу же вернулись к учебнику. — Мы решили ещё немного позаниматься, перед завтрашним экзаменом. — Без проблем, — ответил Гарри, неуклюже переступая с ноги на ногу. Он обошел угол дивана и протянул руку. — Кстати, я Гарри. Блондин пожал ладонь. — Трэвис. Приятно познакомиться. — Черт, извините, я отстой, — сказал Луи, искусственно засмеявшись. — Гарри, это мой партнер по лаборатории. И Трэвис, это мой сосед по комнате, Гарри. Не переживай. Он нас не побеспокоит. Гарри слабо улыбнулся. — Не буду вам мешать. — Видишь? Я же говорил. Он оставил их одних и пошел на кухню, просидев там достаточно долго, чтобы приготовить чай, его глаза почти закрывались от чистого истощения, стресса. Только когда он был в своей спальне с закрытой дверью, он понял, что Луи представил его как своего соседа по комнате, а не своего парня, и Гарри не знал, что хуже: тот факт, что Луи сделал это не для того, чтобы быть злобным, тот факт, что Гарри на самом деле не заметил этого сначала, или тот факт, что технически, это те, кем они на самом деле были. На следующее утро после серии задыхающихся рыданий и дрожащих рук Гарри сказал Луи, что он уходит. Он хотел объяснить больше, но выражение лица Луи говорило, что ему не нужно. Его глаза были стеклянными, когда он скрестил руки на груди, шепча: «Хорошо», и просто так все было кончено.***
Им понадобилось четыре часа отношений, чтобы впервые поцеловаться, две недели, чтобы начать спать вместе, 10 недель на то, чтобы обменяться я люблю тебя, пять месяцев для их первой настоящей ссоры, два с половиной года, чтобы начать жить вместе, четыре года, чтобы сесть и обсудить серьезное совместное будущее, и семь месяцев всего этого для того, чтобы все разрушилось, как будто ничего никогда и не существовало. После этого время перестало иметь смысл. Точнее, Гарри перестал считать. Гарри был тем, кто покончил со всем, и просто блять, если Вселенная — если Луи — не позволит ему забыть об этом.