Луи просыпается на следующее утро обманчиво счастливым. Он чувствует рядом с собой тепло Гарри, ощущает запах его одеколона, вспоминает, как Гарри целовал его, трахал и трогал до тех пор, пока утреннее солнце не грозило показаться из-за облаков и осветить комнату. Он закрывает глаза, раздумывая, хочет ли он стереть последние 24 часа из памяти или насладиться ими.
Он перекатывается на другой бок и видит, что Гарри уже сидит на краю кровати с обмотанной вокруг талии простыней. На нем нет рубашки, а растрепанные волосы заправлены за уши. Услышав, что Луи шевелится, Гарри опускает взгляд и слабо улыбается.
— Хей.
Луи заставляет себя улыбнуться в ответ.
— Что ты делаешь?
Он пожимает плечами, проводя пальцем по краю простыни.
— Думаю.
— Не мог делать это лежа?
— Нет, ты храпел мне в лицо и это раздражало.
Он щиплет Гарри за бедро сквозь простыню.
— Отвали.
Гарри смеется, проводя большим пальцем по костяшкам пальцев Луи.
— Ты всегда был жаворонком.
Это настолько знакомо, что у Луи сжимается сердце. На секунду он почти ожидает, что Гарри вылезет из кровати, схватит свитер из шкафа, пойдет на кухню и сделает им обоим кофе. Может быть, он возьмет напрокат фильм, или выдержит холодную Денверскую погоду и отправится за пончиками — прекрасное январское воскресное утро.
Он качает головой, садясь рядом с Гарри. Его голова гудит.
— Сколько еще до отъезда?
— Два часа. — Гарри кивает на дверь. — Я пойду в свою комнату и соберу остальные вещи.
— О, точно. Я забыл, что у тебя есть другая комната.
— Я тоже. — Он кладет руку Луи на колено. — Лу.
Он знает, что Гарри собирается сказать, и для этого еще слишком рано. Он еще ничего не ел, не пил кофе. Он слишком устал, чтобы принимать свой воинственный вид. Он не может этого сделать.
— Не стоит.
— Я забыл, что у меня есть другая комната, потому что
это, — говорит он, указывая на пространство между ними, полностью игнорируя просьбу Луи, — кажется таким естественным. Как будто мое место здесь.
— Но это
не так. — Луи вылезает из постели, внезапно осознав, что он голый. Он крутится вокруг себя, пока не находит боксеры на полу и не натягивает их, Гарри все время смотрит на него. — Я же сказал тебе в коридоре, Гарри. Прошлая ночь была последней.
— Нет. Нет, не может быть, — отвечает он таким тихим голосом, в котором слышится недоверие. — Мы же Гарри и Луи.
Луи стискивает зубы.
— Ты — Гарри. Я — Луи. Отдельно. Все кончено. Это все влияние свадьбы. Это было романтично, мы выпили и все. Это ничего не значило. — Даже он слышит, как слабо это звучит. — Мы не можем просто спать вместе и притворяться, что все исправлено. Это был момент слабости, ясно? Вот и все.
Гарри качает головой еще до того, как Луи заканчивает говорить.
— Это ложь и ты это знаешь.
— Пора возвращаться к реальности. Вернемся к… — он пытается сглотнуть, горло болит. — Вернемся к попыткам двигаться дальше. Хватит притворяться.
— Нет.
Нет. — Гарри сжимает простыни в кулаках, как будто ему нужно за что-то держаться. — Я перестал притворяться,
как только проснулся рядом с тобой в наше второе утро здесь. Я целый год притворялся счастливым, а потом одна неделя с тобой, и я больше
не притворяюсь. Это было действительно так просто.
— Гарри, какого черта,
нет. Это не так просто. Ты не можешь целовать меня, танцевать со мной, покупать мне завтрак и говорить, что все волшебным образом исправлено. Это не так работает. Мы должны закончить с этим, мы должны двигаться дальше, и какого
хрена ты решил сделать это сейчас, в наш последний гребаный день здесь, Иисусе.
— Потому что ты не оставил мне выбора. Мне пришлось загнать тебя в угол. Это самое большее, что ты сказал мне за
год.
Луи ничего не говорит; он немного выбит из колеи. Гарри продолжает.
— Весь прошлый год я только и делал, что скучал по тебе. Я не могу снова с тобой расстаться. Я не могу пройти через это снова. Я недостаточно силен. Я едва смог сделать это в первый раз. — Он качает головой, как будто это может заставить Луи передумать. — Не думаю, что смогу выразить словами, как я по тебе скучаю. Это как… Я постоянно тянусь к тебе, а тебя нет рядом, и мне кажется, что я едва справляюсь без тебя.
— Это так несправедливо, — шепчет Луи, — что ты делаешь это прямо сейчас. У тебя были месяцы, чтобы сказать что-то, и ты решил, что сейчас подходящее время? За два часа до того, как мы уедем из отеля и сядем в один самолет? После всего дерьма, через которое мы прошли за последнюю неделю? Блядь. — Он сжимает руки в кулаки. — И не надо этой речи. Это
ты меня
бросил.
— Но я не
хотел, Луи, — возражает он, нахмурив брови. —
Никогда не хотел.
— Окей, потрясающе, это все меняет. Отлично, время повернулось вспять, и мы все еще вместе. Хорошая работа, Стайлс.
— Ты не должен быть таким.
—
Каким? Злым? Раздраженным? Таким разрушенным, что я не могу нормально думать? Потому что да, я думаю, мне позволено быть
таким. Ты порвал со мной и оставил меня одного в нашей слишком большой квартире с нашим котом, который, как ты
знаешь, любит тебя больше, и фотографиями, и пластинками, и… — он замолкает, все еще сжимая руки в кулаки, теперь еще крепче. Все его тело на пределе. — А потом мы приехали сюда и притворялись теми, кем были раньше, и мне придется провести несколько тысяч часов бодрствования, возвращаясь туда, где я не думаю, что сломаюсь при упоминании твоего гребаного
имени.
Гарри тяжело дышит, его глаза покраснели, ноздри раздуваются от еле сдерживаемых чувств.
— Все, что произошло между нами за последние восемь дней — это то, чего мне не хватало с тобой так долго. — Его голос звучит немного отчаянно, но мягко, как будто он пытается не напугать Луи. — Я совершил ошибку. Но теперь мне все ясно, я уверен.
— Я так, блядь, рад за тебя, Гарри, — говорит Луи, качая головой. — У нас с тобой была ясность на протяжении
пяти лет. А потом у нас начался трудный период, и ты, блядь, решил
уйти. Ты даже не
боролся за нас.
— Подожди, нет. — Гарри вылезает из кровати, находит свои трусы и встает перед Луи. — Ты тоже не боролся, Луи. Может, я и произнес эти слова вслух, но мы
оба закончили это несколько
месяцев назад. У меня просто хватило смелости сказать об этом.
— Пошел ты, — говорит он себе под нос, тяжело дыша. — Серьезно, иди к черту.
— Ты
месяцами не говорил ни слова, — продолжает Гарри, — а потом, когда я сказал, что хочу съехать, ты сказал: «Ладно». Это
все, что ты сказал. Ты хоть
представляешь, что сделал со мной? Тебе было
все равно, и я просто… ты тоже не боролся, — повторяет он, на этот раз более робко. — Луи, как я мог все исправить, если ты мне не позволил? Ты не подпускал меня. Ты отталкивал меня, и я
до сих пор не знаю почему.
— Я все отрицал, ясно?! — Кричит Луи, слова вылетают у него изо рта прежде, чем он успевает их осознать. — Я боялся признаться, что нам нужно исправить себя, потому что это означало, что нам есть, что
исправить. Я не хотел этого слышать. Я слишком боялся потерять тебя, и меня пугала возможность этого. А потом я все равно тебя потерял. Ситуация казалась безнадежной, несмотря ни на что. — Он машинально потирает руки о бедра. — Я не мог заставить себя произнести хоть слово. Как будто я задыхался от слов, и ничего не выходило, и
Боже мой, я никогда в жизни не чувствовал себя таким испуганным и
слабым.
Гарри кивает и закрывает глаза.
— Я понимаю, Лу. Я тоже это чувствовал. Но я преодолел этот невероятный, ужасный гребаный страх и попытался бороться за тебя. И оказалось, что ты не хочешь бороться. Вот тогда я начал сдаваться. Вот тогда я и ушел. Нужно много смелости, чтобы признать, что ты терпишь неудачу и нуждаешься в помощи, а когда я попытался, ты отмахнулся от меня. Ты можешь сказать, что я разбил твое сердце, но мое было разбито задолго до этого. — Когда он снова открывает глаза, они полны слез. Боли. И злости. — Ты не пытался, и я тоже. Это не только моя вина и ты это
знаешь.
— Ладно,
нет, — начинает Луи, думая о том, как сильно ошибается Гарри. Он вспоминает о нервном срыве, последовавшем за отъездом Гарри, о том, что Гарри, очевидно, не знает, что Луи мог только выплюнуть слово
«ладно», потому что, если бы он попытался сказать что-нибудь еще, он бы перестал дышать. Луи не собирается сообщать ему об этом. Он ничего ему не должен. — Мы терпели крах
месяцами, но я никогда не бросал тебя, потому что мысль о том, чтобы потеряться рядом с тобой, казалась чертовски привлекательней, чем быть потерянным без тебя. — Он смотрит в потолок, как будто там его ждут ответы. — Ты бросил меня. Ты бросил
нас. И это не то, как строятся отношения. Они требуют тяжелой работы, но мы должны делать ее вместе, а не бросать, когда становится слишком тяжело.
Мы не были такими. Мы всегда были лучше. — Луи облизывает губы. — А может и нет.
Он переминается с ноги на ногу, глядя на ковер.
— Я сходил с ума, Луи. Я так облажался. Я больше не мог выносить молчания, а ты даже не пытался его нарушить, и
я облажался. Я не знал, что еще делать.
Луи кивает, машинально почесывая руку.
— Ты всегда был надежным, всегда заботился обо всем и следил за тем, чтобы со мной все было в порядке, и мне никогда ни о чем не приходилось беспокоиться, потому что у меня был
ты. — Гарри смотрит на него, но Луи не может перевести на него взгляд. — Когда я впервые встретил тебя, мне потребовалось несколько
недель, чтобы понять, что ты навсегда останешься в моей жизни. У меня никогда не было сомнений. Так или иначе, ты будешь со мной. И посмотри на нас. — Он чувствует себя абсолютно жалким, стоя перед своим бывшим, полуобнаженным и стоящим на расстоянии вытянутой руки, достаточно далеко, чтобы не прикасаться, не позволять с этого момента. — Слишком много боли было причинено, чтобы вернуть все назад.
Гарри немного ждет, потом кивает, поджав губы. Его щеки ярко-розовые, и Луи видит, что он старается не заплакать. Он не упоминает об этом.
— Ты прав, — говорит он напряженным голосом. — Я сдался. Я не знал, как нас исправить, поэтому ушел. Как гребаный трус. Знаешь, как глупо я себя чувствую? Луи. — Он делает шаг вперед, его глаза наконец сияют. — Я так люблю тебя, что не могу дышать. Ты причина всего, что я делаю. Я собираюсь все исправить. Я все исправлю. Позволь мне сделать это. Мне жаль. Мне так жаль. Дай мне шанс. Пожалуйста.
— Остановись, — предупреждает Луи дрожащим голосом. — Пожалуйста, прекрати.
— Какого
черта я думал? — спрашивает он слегка истерично. — Я так зол все время, потому что моя жизнь больше не реальна для меня. Она, блядь, не реальна, пока тебя в ней нет, если я не делю её с тобой. Черт, просто.
Боже мой, Луи, даже когда я ненавижу тебя, даже когда я не могу смотреть на тебя, я люблю тебя
так сильно. Ты как сон, от которого я не хочу просыпаться. Я не покину этот остров, пока не вернусь домой с тобой, — умоляет он дрожащим голосом. — Я люблю тебя, хорошо? Я люблю тебя и не хочу делать это без тебя.
Луи не понимает, что плачет, пока не чувствует на губах соль.
— Я тоже тебя люблю, — шепчет он в ответ, потому что это никогда не было проблемой и, скорее всего, никогда не будет. Любить Гарри — это самое простое, что он когда-либо делал. — Но Гарри, ничего не изменилось.
— Я
хочу это изменить.
— Ты все еще преподаешь три раза в неделю? А потом фотография по выходным? И писательство в любой другой свободный момент?
Глаза Гарри округляются.
— Да.
— И я все еще по горло занят в медшколе? Плюс работа 35 часов в неделю?
Плюс стажировка в больнице?
Длинная пауза.
— Да.
— Тогда ты ничего не сможешь сделать, чтобы изменить это. Все точно так же. Мы
застряли. Это… Это то, что есть.
Гарри проводит большим пальцем под глазами, собирая слезы, резко вдыхая.
— Ты не можешь говорить мне это все и притворяться, что я был единственным, кто перестал бороться, — шепчет он. — Ты явно тоже.
Луи сглатывает и скрещивает руки на груди, внезапно замерзая и покрываясь мурашками. Он больше не хочет этого делать. Он должен принять душ, собрать вещи, найти Лиама и попрощаться, притворяясь, что не провел всю ночь в объятиях своего бывшего, все утро ругаясь и плача вместе с ним.
— Мне нужно найти мои вещи, — говорит он, оглядывая комнату. — Нам скоро выезжать. Мне нужен банан или рогалик, или что-нибудь еще. Я не знаю. Я запутался.
— Лу…
— Нет. Все кончено, ясно? Это нужно сделать. Просто возвращайся в свою комнату и собирайся, встретимся в такси.
— Луи, пожалуйста, — шепчет Гарри, вглядываясь в лицо Луи.
Луи чувствует, как по его лицу текут слезы, но ничего не делает.
— Ты сломал меня, когда ушел, — еле слышно говорит он. — Я устал постоянно грустить, злиться и скучать по тебе, и единственное, что мы можем сейчас сделать, это двигаться вперед. Наша ситуация не изменилась, ясно? Это не так. Я… Я должен собраться с мыслями, и я не могу сделать это вот так. Пожалуйста. — Он больше не знает, о чем просит, но ему просто нужно, чтобы Гарри дал ему это.
Гарри закрывает глаза, его плечи опускаются, он выглядит невыносимо маленьким, и Луи борется с желанием заключить его в объятия, как делал это последние пять лет после ссор или плохих новостей, или просто потому, что хотел прикоснуться, всегда хотел прикоснуться.
— Встретимся в вестибюле, — произносит он надтреснутым голосом.
Луи кивает, сердце бешено колотится в груди.
У него нет слов.
. . .
Луи не требуется много времени, чтобы собрать вещи и запихнуть их в чемодан; он хочет убраться из этой комнаты как можно скорее, не оглядываясь назад. По пути в вестибюль он останавливается у комнаты Лиама и Энни. Лиам дразнит его за то, что он надел солнечные очки, а Луи не утруждает себя объяснениями, что они скрывают его опухшие от слёз глаза. Вместо этого он принимает мягкое оскорбление, обнимает их обоих и бормочет еще больше поздравительных слов, придумывая фальшивую ложь, что Гарри был в ванной и скоро придет попрощаться, внезапно осознав, что вся эта шарада закончилась. Как только Лиам и Энни вернутся в Денвер, ему придется пересказать всю эту историю, и Боже, у него чертовски болит голова от одной мысли об этом.
— Счастливого полета, Томмо, — говорит Лиам, похлопывая Луи по спине.
— Да, спасибо, ребята. Увидимся через неделю.
— Не слишком по нам скучай.
Он перекидывает рюкзак через плечо, улыбается и выходит в вестибюль, волоча за собой чемодан. Гарри уже стоит у стойки регистрации, болтая с Терри, и поворачивается, когда слышит приближение Луи.
— Лиам и Энни уже встали, если ты хочешь попрощаться, — бормочет Луи. — У нас есть еще несколько минут.
— Да, я так и сделаю. — Гарри поправляет очки, сползающие с переносицы. — О, подожди. — Он достает из сумки банан и рогалик. — У них не было арахисового масла для банана, но у них был лук и сливочный сыр для рогалика. Решил, что этого будет достаточно. — Он протягивает руку, словно предлагая мир. — Я знаю, что тебе это нравится.
Луи борется с комком в горле, забирая еду у Гарри.
— Спасибо.
Гарри кивает, но больше ничего не говорит.
. . .
Полет домой каким-то образом оказывается еще хуже, чем полет на Гавайи. На этот раз Луи не пытается найти способ задеть Гарри и залезть ему под кожу для самого незрелого возмездия, которое он мог придумать. Весь полет они оба молчат, оба сознательно избегают прикосновений. Боковым зрением Луи видит, как Гарри надевает наушники и закрывает глаза, но через несколько минут замечает, что наушники не подключены к айподу или телевизору на спинке сидения перед ним.
— Гарри, — говорит Луи, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него.
Гарри не отвечает, даже не вздрагивает, хотя Луи знает, что Гарри его слышит, тот делает все возможное, чтобы вообще не разговаривать.
Примерно через час, Гарри засыпает по-настоящему, его дыхание выравнивается, веки часто трепещут, и когда он откидывается на сиденье и кладет голову на плечо Луи, тот не смеет пошевелиться.
Осталось около четырех часов полета, четыре часа, чтобы притвориться, что все в порядке. Он тоже опускается в кресло, вдыхая запах шампуня Гарри, тепло тела Гарри, прижатого к нему, заставляет его чувствовать себя в безопасности, как будто ничто не может коснуться его.
Еще четыре часа.
Пока Гарри не знает, он позволит себе это, он даст себе это мгновение.
Вдох, выдох.
. . .
Они приземляются сразу после ужина. Спать еще рано, но все, чего хочет Луи, — это забраться в постель, натянуть одеяло на голову и не выходить на улицу до конца недели.
Он выходит вслед за Гарри из аэропорта, их сумки в числе первых прибывают в багажный отсек, и как только они стоят на замерзшем тротуаре снаружи, Гарри спрашивает сквозь стучащие зубы:
— Хочешь, закажем такси вместе? Мы проедем мимо твоей квартиры по дороге ко мне.
Луи качает головой, думая, что все еще не знает, где живет Гарри. Он никогда не спрашивал, ему не хотелось.
— Все в порядке. Пруденс сейчас у моей мамы. Я должен забрать ее. Лотти, наверное, отвезет меня домой, если будет поблизости.
— Ты уверен? Я могу поехать с тобой.
— Нет. Гарри. Езжай домой. Уверен, мы еще увидимся.
Гарри прикусывает нижнюю губу, еще несколько слов вертятся на кончике языка, но он сдерживается и делает шаг назад.
— Хорошо.
Он не знает, как уйти. Это невыносимо неловко, взгляд Гарри сильный и непоколебимый, как будто он ждет, что Луи передумает или, может быть, ударит его, или сделает
что-то еще, кроме того, чтобы стоять там, глупо дрожа от холода. Он лезет в карман за телефоном.
— Я позвоню Лотти.
— Ладно.
Он тяжело сглатывает, пытаясь понять, как это сделать, как впервые по-настоящему уйти от Гарри, ненавидя каждую секунду.
— Напишешь мне, когда вернешься домой? Похоже, начинается снегопад.
Гарри кивает, глядя в землю.
— Хорошо.
Он чувствует незавершенность, когда отворачивается без единого слова, волоча чемодан по тротуару. Он ловит такси, изо всех сил стараясь не оглядываться на Гарри, и, когда садится в машину на кожаное сиденье, давая водителю адрес своей мамы, в глубине души его мучает мысль, что сегодня действительно день одиночества. На горизонте больше не маячат Гавайи, нет Гарри, нет парня, к которому можно вернуться домой, фальшивого или настоящего. Он прислоняется головой к прохладному стеклу окна, наблюдая за проносящимся мимо аэропортом, и принимает тошнотворное ощущение в животе. Это не новое чувство и оно никогда не исчезнет.
. . .
Он получает сообщение от Гарри примерно через 45 минут, когда подъезжает к району своей мамы.
Я дома.
Луи не отвечает, просто выключает телефон и, заплатив изрядную сумму за такси, заходит в дом. Он пахнет так же, как свечи с корицей, и звучит так же — слишком громко и беспокойно. Братья и сестры приветствуют его, как всегда, — как будто он самый важный человек на планете, — а мама притягивает его к себе для объятия, которое, кажется, с каждым разом длится все дольше. Это успокаивающе, безопасно, знакомо…
Это не то, чего он хочет. Этого недостаточно.
— Мам, можно я останусь на ночь? Погода дерьмовая, — врет он.
— Конечно, детка. Я принесу тебе одеяла.
. . .
Он ложится в постель с Пруденс, свернувшейся калачиком у него на груди и тихо мурлычущей. Когда он наконец засыпает, то надеется, что,
может быть, это будет ночь, когда он наконец заснет без сновидений.
. . .
Около трех часов ночи он просыпается в холодном поту. Он не помнит всех подробностей кошмара, но у него есть идея.
У него есть завтрашний вечер.
***
Луи остается со своей семьей до конца выходных и до вечера среды.
Он знает, что ему нужно вернуться домой и постирать кучу белья, сделать кое-какие покупки в бакалее и вернуться к своим онлайн-классам теперь, когда перерыв закончился, но он не может заставить себя двигаться, собрать Пруденс, притвориться, что
хоть что-то из этого кажется заманчивым. Вместо этого он смотрит фильмы с Дейзи и Фиби, рисует с младшими близнецами, проводит время с мамой на кухне, смеется и шутит каждую свободную минуту. Он не хочет оставлять их, особенно когда знает, что ждет его в квартире: целая куча
ничего.
Его мама ступает легко, очевидно, понимая, что что-то не так, но она не настаивает, и Луи благодарен. Это первый раз за долгое время, когда он не мучается из-за своих отношений. И это хорошо — не думать, не чувствовать, что он должен останавливаться на тысяче мелких деталей, которые угрожают сломать его по кусочкам.
Лотти, однако, менее осторожна, чем их мать.
— Смешно, — говорит она поздно вечером в воскресенье, наливая себе выпить, — что ты такой упрямый.
— Что, прости?
— Если ты хочешь, чтобы он вернулся, сделай это. Он с радостью примет тебя.
Луи морщится.
— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.
Она приподнимает бровь.
— Разумеется.
— И вообще, я
ничего ему не скажу. Он был тем, кто бросил…
—
Ради Бога, — перебивает она. — Я больше не могу слушать, как ты это говоришь. Ты начинаешь говорить, как Росс, блядь, Геллер* с его «мы были на перерыве» херней.
— Но они
были на…
— О Боже, заткнись. Луи. — Лотти ставит стакан на стойку и скрещивает руки на груди. — Гарри любит тебя. Если хочешь все исправить, иди и исправь. Если ты готов начать пытаться жить без него, то сделай это. Но жалобы и хандра ни к чему не приведут. Пришло время решать.
Луи постукивает ногой по плитке, раздраженный тем, что она права.
— Знаешь, мама намного лучше тебя.
— Нянчиться с тобой — не моя работа.
— Да, ты только что ясно дала это понять. — Он тянется к телефону, набирает пароль, чтобы разблокировать его. — Выйди. Мне нужно позвонить.
— Ты звонишь Гарри?
— Нет, я звоню тому, кто будет со мной нянчиться.
Она закатывает глаза.
— Не могу поверить, что ты на семь лет старше меня.
— Ладно, хватит. — Луи хватает свой свитер и идет в гараж, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что за ним никто не следит. На улице холодно; он тяжело дышит, натягивает на голову капюшон и садится за руль маминой машины. Он несколько раз включает и выключает верхний свет, прежде чем оставляет его выключенным, закрывает глаза, досчитывает до десяти и набирается смелости, чтобы позвонить.
Он берет трубку после третьего гудка.
— Томмо?
— Ладно, слушай, я знаю, что у тебя медовый месяц, и мне очень жаль, что я звоню, но я не мог не поговорить с тобой, — тихо говорит Луи, прислонившись лбом к кожаному рулю. — Я должен тебе кое-что сказать.
— Что? Что случилось? — Спрашивает Лиам с беспокойством в голосе, и Луи уже хочется плакать.
— Мы, эм. —
Выкладывай. Давай же. Привыкай говорить это. — Мы с Гарри расстались.
Лиам смеется в трубку.
— Смешно
— Я не шучу…
— Хорошая шутка, — продолжает он, — как будто я не видел вас вместе всю прошлую неделю.
Ну, по крайней мере, они были убедительны.
— Лиам, мы расстались несколько месяцев назад.
Смех стихает, Лиам, очевидно, понимает тон Луи.
— Прости, что?
— Мы расстались в октябре, — говорит Луи, потирая глаз, — и решили, что будет проще ничего тебе не говорить, чтобы ты не волновался.
Лиам молчит.
— Я не понимаю.
Он борется с желанием удариться головой о руль.
— Мы не вместе, Лиам. Это все, что тебе нужно знать.
— Погоди. Ты говоришь мне, что вы с Гарри расстались три месяца назад и решили, что лучший план действий — притвориться, что вы все еще встречаетесь, чтобы это не нарушило мои свадебные планы?
Луи стонет.
— Да.
— Ты хоть понимаешь, как безумно это звучит?
Он стонет громче.
— Это была не моя идея.
— Но ты согласился.
— Ради тебя! Мы не хотели испортить твою свадебную неделю!
— Это самая нелепая вещь, которую я когда-либо слышал, Луи.
— Да пошел ты, я звонил, думал, ты будешь милым, но ты хуже Лотти.
Лиам смеется.
— Эй, я люблю вас, ребята, за то, что вы думали, что должны были сделать это для меня, но вы знаете, что это было абсолютно не обязательно, верно? Мы бы догадались.
Луи кивает, хотя Лиам его не видит.
— Да. Мне кажется… Мне нравилась идея того, что Гарри все еще хочет быть со мной. Поэтому я согласился.
Он молчит, наверное думает.
— Хочешь поговорить об этом? О том, что случилось?
— Нет, не хочу.
— Окей.
Луи откидывается на спинку стула. Ему все еще холодно.
— Ненавижу свою практику.
— В больнице? Какое это имеет отношение к делу?
— Ненавижу это. Я вижу кафетерий на первом этаже чаще, чем своего парня. Бывшего парня, — поправляет он, крепче сжимая трубку. — Я засранец. Все, что я делал, это обвинял в этом Гарри. Снова, снова и снова.
— Ох, Лу…
Его зрение становится размытым. Он так устал плакать.
— Это были мы оба. Мы
оба виноваты. Почему я не могу извиниться? Что со мной не так? Почему я не могу признать, что мы оба потеряли из виду то, что было действительно важно, а потом мы расстались? Почему я не могу. — бессвязно говорит он. Луи делает паузу, прислушиваясь к дыханию Лиама в трубке. — Ненавижу это. Что мне делать?
— Мне так жаль, Луи, — бормочет Лиам, и это звучит так, будто он действительно так думает. — Хотел бы я знать.
— Я этого и не хотел. В этом-то все и дело.
— Хотел бы я знать, — повторяет он, на этот раз тверже. — Хватит притворяться, ладно?
Он прерывисто вздыхает.
— Я устал лгать. Мне нужно, чтобы ты был честен.
— Хорошо.
— Что мне делать?
— Черт, Луи, я не…
— Скажи мне. Скажи мне, что делать.
Лиам прочищает горло.
— Я не собираюсь давать тебе инструкции, но думаю, мы оба знаем, что ты счастливее всего, когда ты с этим мальчиком. Я не знаю всей истории и не совсем понимаю, почему вы оба так быстро сдались… — Он делает паузу и вздыхает. — Тебе, наверное, стоит пойти к нему.
Луи хочет возразить, что уже слишком поздно, что он не сдался слишком быстро, что он может быть счастлив сам по себе. Но.
— Да. Я знаю.
— Что именно?
— Все это.
Лиам выдыхает.
— Ты ему позвонишь?
— Не знаю, — честно отвечает Луи. — Скорее всего, нет. Не хочу сейчас об этом слишком много думать.
— Могу я поспорить, что ты все еще у мамы?
Он улыбается.
— М-м-м. Я все еще здесь.
— Езжай домой. Ты не сможешь во всем разобраться, если будешь прятаться.
— Я понимаю. Иначе почему я еще не уехал?
Лиам смеется.
— Эй. Все будет хорошо.
Луи почти верит ему. Не обращая внимания на гул в голове, он открывает дверцу машины, готовый вернуться в дом, собрать все свое дерьмо и уехать. Время пришло. Так и должно быть.
______________________________________________
*Росс Геллер — вымышленный персонаж американского телевизионного сериала «Друзья», исполняемый Дэвидом Швиммером.
