Клыки по осени считают, или Основы вампироведения

      Когда колесо тележки в очередной раз проходится по (уже далеко не) белому кроссовку, Джехён не выдерживает:       – Доён, ну хватит уже.       Доён – шесть лет театральной студии, две грамоты за роли Кочерги и Лесной Ведьмы в школьных мюзиклах – прикладывает руку к груди, пучит глаза и возмущается:       – Хва-а-атит? А что я делаю-то?       – Ты злишься.       – О, правда? Не может быть! – Спектакль окончен. Доён хватает с полки любимый сухой завтрак в виде шоколадных звёздочек и от души швыряет коробку поверх других покупок. Они с Джехёном ходят по супермаркету уже минут двадцать, но только сейчас, спустя шесть нежных, ненавязчивых наездов на правую ногу ближнего своего, он объясняет причину негодования: – Ты решил, что Тэён может пожить у нас, но меня не спросил. Я должен радоваться по этому поводу?       – Он не занимает много места, – пытается оправдаться Джехён, осторожно семеня следом за донельзя злым другом. Он даже не просит, как обычно, добавить в общий улов ещё одну коробку какао – боится. Доён делает вид, что озабочен сроком годности молока, а потому можно рискнуть продолжить разговор: – И это временно, Донс. Буквально неделя – и он уйдёт.       О нет, Джехён, держи себя в руках. Пусть это и звучит как катастрофа, но ничего страшного в том, что с Тэёном придётся распрощаться, нет. Люди и нелюди сначала сходятся в одних жизненных обстоятельствах, потом расходятся, и это нормально.       Наверное.       Джехён вспоминает огромные зрачки, хватание за руку и тихий смех.       – Во-первых, ты привёл его обратно ночью, вы болтали до самого утра, и я не мог нормально уснуть. Во-вторых…       – Так ты ревнуешь, что мы с ним разговорились?       – Нет, Джехён, он опасен!       – Тэён?.. – громко удивляется.       Видимо, до Доёна доходит, что он сморозил глупость, потому что парень тяжело вздыхает, и это выглядит как «Всё, отстань, сдаюсь!». Он ломается, он смиряется, он действительно не считает Тэёна монстром.       – Ладно, может, я и правда ревную, что всё внимание моего лучшего друга теперь принадлежит какой-то… Мыши! Вот ты помнишь, о чём я тебе сегодня рассказывал на большой перемене?       – Если честно, то не очень… Прости? Хочешь, я куплю тебе коробку твоих любимых батончиков? Или доклад по культурологии сделаю на понедельник? Только не злись. Если бы ты только поговорил с ним, то понял, что…       – Погоди-ка, что ты делаешь?       Джехён застывает, пойманный с поличным. Во рту пересыхает, коленки подкашиваются, в ушах звенит. Он понадеялся, что Доён, пока корчит обиженного в обнимку с коробкой мягкого сыра, не заметит, как загребущие лапки укладывают в тележку ванильное молочко, окей, шесть баночек ванильного молочка и две пачки питательной смеси для вампиров.       – Я заплачу за это сам!       – И ужин ты тоже готовишь сам, предатель. – И победное: – Свинья.       Доён мстительно толкает тележку вперёд, от чего страдают сразу обе ноги Джехёна, и с раздувающимися от гнева ноздрями направляется в сторону ближайшей кассы. На самом деле, он добрый и понимающий, просто оскорбился тем, что с ним не посоветовались, прежде чем кого-то приглашать погостить. Ему нужно ещё немножко времени, чтобы остыть, и тогда они с Тэёном совершенно точно поладят – Джехён уверен.       Дома их встречает восхитительный запах тушёного мяса. Чувствуются приправы, свежие салатные листья и, кажется, соленья; Джехён не сдерживает желудок от жалобного урчания. Организм Доёна присоединяется к флешмобу, и они оба, как сурикаты, замирают в дверном проёме. В будние дни так вкусно у них не пахнет, так что либо они ошиблись дверью, либо Тэён умеет доставать еду из воздуха.       Собственно, сам Тэён скатывается с уже полюбившегося второго яруса сонным, помятым, но жизнерадостно улыбающимся. Джехён косится на Доёна, чтобы оценить масштабы грядущей катастрофы, но сосед выглядит больше уставшим, чем недовольным. А ещё он кусает губы, явно не решаясь задать волнующий в данный момент больше всего вопрос. Спрашивает Джехён:       – В этом доме есть еда, или у меня уже галлюцинации?       Тэён хватается за край футболки, которую ему выдали в качестве домашней, и, глядя исподлобья, тихонько объясняет:       – Я очень сильно хотел есть, поэтому выглянул в коридор и пошёл на запах свежего мяса.       – Срань господня, Дже, он кого-то вылакал до последней капли, а остатки зажарил, – воет Доён, в панике хватается за рукав куртки Джехёна и не отпускает.       Услышав это, Тэён обиженно выпячивает нижнюю губу:       – Нет. – Говорит в пол: – Я нашёл кухню, а там две девушки готовили мясо. Они сказали, что я милый, но худой, поэтому угостили меня. И даже дали с собой свежую нарезку. Её я съел сразу, кстати. Извините, пожалуйста, что не поделился… Но я оставил вам всё то, что было уже приготовлено! – Он показывает рукой на общий письменный стол, на котором стоят несколько разноцветных лотков.       Доён реагирует первым:       – Ой всё! Джехён, забудь, что я тебе говорил! Если он способен уломать наших жадных куриц, и будет таскать нам жратву каждый день, то мы с этой секунды лучшие друзья. – И уже с набитым ртом шамкает: – Обнимайтесь, спите в одной постели, целуйтесь, что хотите делайте, короче. Благословляю.       Джехён опускает пакеты из магазина на пол и виновато улыбается недоумевающему Тэёну. Тот забегает ему за спину и смотрит на мычащего от наслаждения Доёна настороженно, шепчет на ухо:       – Я ему не нравлюсь, да?       – Уже нравишься. – Джехён рад, что ему больше нечего ронять из рук, из-за того, что к нему прижимаются со спины. Он и сам не понимает, отвечает на вопрос или откровенно признаётся: – Очень-очень нравишься.       Кашляет.       – Кстати, я купил тебе молоко. И смесь, если вдруг проголодаешься, пока нас завтра не будет. – Он заводит руку назад и старается как можно более ненавязчиво взъерошить Тэёну волосы. Они мягкие на ощупь, и кажется, что гладишь пушистую шиншиллу, а не перевёртыша в человеческом обличье.       Тэён в знак благодарности тычется холодным носом в затылок и только потом отходит.       – Слышишь, клыкастый? Можешь называть меня Донсом. Это прозвище для избранных, имей в виду.       Джехён теряет дар речи.