Осколки счастья

      У Изуку стойкое чувство дежавю. Внутри вновь зияющая пустота, как и после первого изнасилования Катсуки. Не хочется абсолютно ничего, теперь — даже смерти, на омегу напала жуткая апатия, но это почему-то не пугает и не кажется странным нисколько.       Волноваться заставляет только тот факт, что он стал безразличным абсолютно ко всему, будто превратился в фарфоровую куклу, не испытывающую совершенно никаких эмоций. Однако между ними всё же было одно существенное отличие — хоть парень и замкнулся в себе и не проявлял чувств, совсем он их не лишился.       Доказательством этому был страх, беспрестанно жгущий изнутри. Страх к одному определённому человеку, которого «человеком» назвать и язык не поворачивался, но, в одночасье с тем, который отдыхал с Изуку в одной постели, ел за одним столом, дышал одним воздухом.       Каждый раз, когда его муж попадал в зону видимости, слышимости или ощутимости запаха, Бакугоу напрягался неимоверно сильно, становился натянутым, словно струна. Однажды его даже затошнило, но этот случай был единичным. Обычно, появление супруга сопровождалось реакцией, к которой омега уже успел привыкнуть: противным чувством падения сердца в пятки и комом, слишком резко подкатывающим к горлу.       Не самые приятные ощущения на самом деле. И Изуку… он бы с радостью предпочёл вариант не испытывать их, но такого, к сожалению, не имелось, поскольку Катсуки, кажись, не собирался его никуда отпускать.       Конечно, веснушчатый мог лишь предполагать и догадываться, ведь за те две недели, что прошли с момента последней их близости, они так и не разговаривали. Ни разу. Да, альфа отдыхал с ним в одной постели, да, ел за одним столом и дышал одним воздухом, но не говорил совсем. Всё совместное пребывание вместе они молчали.       И, на самом деле, омега был неимоверно рад этому. Голос собственного мужа стал для него пугающим и, в какой-то степени, даже ненавистным, поэтому не слышать его было в разы лучше. Как и не чувствовать прикосновений.       Да, Бакугоу не касался его тоже. Но, в отличие от разговоров, с этим могли приключиться курьёзы. Например, альфа мог коснуться его во время сна. В эти редкие моменты Изуку всегда просыпался, тяжело дыша и чувствуя, как инстинкт самосохранения бьёт во все колокола.       Однажды, во сне, Катсуки нечаянно навалился на него, при этом не просыпаясь. Он просто лежал, уткнувшись носом в плечо омеги, опутав левой ногой его обе, рукой оплёв его чуть выше талии, а тот едва не закричал во весь голос, безуспешно пытаясь сдержать бесконтрольно стекающие по щекам слёзы и сильную дрожь во всём теле, как и гулко, быстро скачущее сердце, стук которого эхом разносился в пустой голове, которую все мысли, будто сговорившись, покинули разом, вынуждая мучиться ещё сильнее.       На свадьбу к Шото они тоже не попали. Изуку узнал о том, что она сыграна, от Фуюми, позвонившей на телефон Бакугоу, настаивая на передаче трубки брату — его собственный аппарат мобильной связи альфа отобрал. Когда они только начали разговаривать, омега слышал дрожь в голосе сестры, всё-таки перечить бывшему мужу для неё было задачей сложной, даже непосильной — она ведь тоже его боялась, куда слабее Изуку, конечно, но боялась.       Однако, если честно, пропуску свадьбы Тодороки зеленоволосый не расстроился совсем. Он… ему уже было всё равно. В течку он не осознавал этого совсем, но позже осознал, очень чётко и очень явно, — Шото его бросил. Просто взял и бросил, отдал в руки Бакугоу, при всём этом зная, что он сделал с Фуюми.       Омега даже не был уверен в том, что тот хотя бы пытался его защитить, и вовсе не из-за того, что практически ничего не помнил.       В любом случае, веснушчатый устал от этой связи, грязной и порочной, неправильной. Да, именно неправильной, потому что именно сейчас, безо всяких сомнений, он ярко осознавал, что, действительно, было бы лучше, если бы она не завязалась.       Может быть, пострадали не они оба, а только Изуку, но он был уверен, что те счастливые моменты не стоили этих страданий, числившихся последствиями. Если бы… если бы они с Шото никогда не контактировали настолько близко, сейчас… сейчас бы, возможно, омега не был бы настолько разочарован в людях.       Ну да что теперь? Менять что-то уже слишком поздно. Слишком поздно. Да и возможности, в принципе, нет. Изуку сдался, Изуку отчаялся. Да, это так. Но что он может сделать с тем, что не может набраться сил для веры в лучшее. Для него будущее уже мертво, залито чёрной краской.

***

      Изуку просыпается поздно, уже ближе к десяти часам утра. Он, обычно, и ложится поздно, тогда, когда уже за полночь, но Катсуки всё ещё нет дома.       И поступает омега так не спроста, ведь, если будет ложиться, а, соответственно, и просыпаться раньше, то вероятность встретиться со своим супругом будет куда большей, поскольку тот, не сказать, конечно, что птица ранняя, но работа вынуждает бодрствовать с самого восхода солнца.       Омега лениво потягивается, кратко зевает. Свешивает ноги с кровати, потирая глаза, перед которыми всё мутной пеленой из-за крепкого длительного сна. Окончательно проснувшись, обувает тапочки и медленно бредёт вниз на кухню, параллельно разглядывая интерьёр особняка.       По пути, в обеденном зале, Изуку встретил Очако с Тсую. Они занимались прибиранием тарелок с остатками еды со стола. Значит, Катсуки ушёл совсем недавно. Это настораживало, поскольку, обычно, тот покидал дом совсем-совсем рано.       И веснушчатый мало-помалу начал осознавать причину не покидающей того раздражённости. Наверняка, если бы он сам оказался на его месте, также находился бы в состоянии постоянной нервозности.       Но это никак не оправдывало Катсуки в его глазах. Ведь проблем с самоконтролем-то у него не было, он ясно осознавал, что делает, однако, даже когда омега просил, умолял, не останавливался…       — Доброе утро, Изуку! — звонко воскликнула Урарака, бесцеремонно вырывая из мыслей вкупе с не самыми хорошими воспоминаниями.       — Доброе, — тот её настроя явно не разделял. Его голос, в отличие о её, звучал тихо и несколько сипло. Пересохшее горло начало дереть, и только сейчас омега осознал, что дико хочет пить. — Ах, и тебе доброе утро, Тсую, — в конце негромко прокашлявшись.       — Доброе, Изуку, — Асуи вела себя явно спокойнее Очако, и этим, наверное, ей и удалось завоевать большее доверие, чем то, которое зеленоволосый питал к Урараке.       Хотя… о каком вообще доверии может идти речь, если они почти не общаются? Бакугоу… он не знает о чём с ними говорить, он… наверное, где-то глубоко внутри, таит на них обиду, поскольку они наверняка слышали, а если и не слышали, видели, что тогда Катсуки был настроен явно не на нежности или хотя бы обычный разговор.       Да, речь идёт о дне двухнедельной давности, и да, Изуку злился именно потому, что они тогда ничего не предприняли, даже не попытались ему помочь.       На него вообще всем плевать: отцу, который добровольно всучил его в руки этого изверга; брату, который забил на него, как только столкнулся с реальными трудностями; тем же Очако и Тсую, в итоге просто махнувшим на него рукой и ведущим себя так, будто ничего и не было.       Но всё было — Изуку помнит. Тогда… может, Катсуки просто заплатил служанкам? А может, пригрозил, принуждая молчать?       Изуку вымученно улыбнулся.       Нет. Эти предположения невероятно наивны, просто донельзя. Зачем искать оправдание, если всё очевидно: да, им на него тоже плевать. В принципе, это не было странным, потому что они, в целом, его-то и не знают, а если начнут защищать, могут потерять весьма выгодную — парень не сомневался — работу.       Так какой в этом толк? Правильно, никакого. Попытки найти всему объяснение — просто стремление доказать себе собственную нужность хоть кому-то. Но её нет, да и в помине не было.       Изуку обессиленно выдохнул.       — Месье Гапри на кухне? — наконец, спросил он, вспоминая о цели своего спуска на первый этаж.       — Нет, в своей комнате, — ответила Урарака, поворачивая голову к нему, этим самым отвлекаясь от прибирания столовых приборов с, непосредственно, стола — все тарелки уже были убраны.       — Позвать? — спросила Тсую, повторяя жест Очако. Изуку в качестве ответа положительно кивнул, после подтвердив словесно:       — Да, пожалуйста.       — Хорошо. Тогда подожди, пожалуйста, на кухне, — девушка положила собранные со всего стола приборы на деревянную поверхность, пару раз стряхивая руками. — Справишься без меня? — обращаясь к Урараке. Та лишь хмыкнула.       — Естественно.       После этого прислуга сразу же спешным шагом направилась в комнату повара, вскоре исчезая в дверном проёме. Очако продолжила заниматься своей работой. Изуку же неспешно направился в кухонное помещение.       Вскоре Месье Гапри прибыл и, надев поварской колпак, параллельно с этим завязав фартук, принялся перечислять ему возможные варианты завтрака, при этом расспрашивая о пожеланиях. Изуку согласился на самое банальное и простое в приготовлении: яичницу с беконом, комплектирующуюся стаканом апельсинового сока, но, заметив пачку шоколадного печенья, покоящуюся на полке незакрытой кухонной тумбы, прихватил и её.       Он понимал, что, возможно, Месье Гапри будет сердиться и отчитывать его за то, что он в очередной раз ворует продукты с его кухни, но Изуку ничего не мог поделать, в последнее время аппетит стал просто зверским, и особенно тянуло на сладкое, которого, по причине не особой любви Катсуки, в доме почти не было, что очень раздосадовывало.       Ведь иногда, в частности, после приёма пищи и вечером, десерта хотелось настолько, что парень готов был волком выть. Но в этом он тоже не видел ничего странного, аргументируя тем, что просто заедает стресс. Да и повышенный аппетит шёл ему только на пользу — он набирал вес и становился здоровым на вид, более похожим на среднестатистического человека.       Завтракал Изуку в их с Бакугоу комнате, расположив тарелку с едой и стакан с соком на столике-подносе; пачка печенья была небрежно брошена на саму кровать. Омеге до ужаса не нравилось завтракать в огромном обеденном зале в одиночку, когда, помимо всего, в нём ещё и мелькали слуги, так как дверь в подсобное помещение была расположена также там.       Конечно, даже это было куда лучше совместного завтрака с Катсуки, но в комнате было намного уютнее, — там его никто не беспокоил — хоть парень и понимал, что она не предназначена для застолья. И, наверное, если бы альфа увидел, был бы крайне недоволен.       Да, Изуку целиком и полностью признавал, что при отсутствии мужа он часто давал себе вольность и поступал так, как сам того хотел. В этом была своеобразная отдушина и слабая мнимость некой свободы, поскольку за него последний месяц и так всё решают, при этом держа в ежовых рукавицах.       Завтрак съеден, как и, собственно, пачка печенья. Книга, которую он читал во время приёма пищи, отложена. Парень лежит на кровати, подложив руки под голову и чуть притянув ноги к груди, бесцельно пялится в стену пустым взглядом. Пустую голову медленно наполняют мысли.       Одна из них о том, что жизнь будто по кругу. День изо дня всё то же самое. И так уже целых две недели. Все книги, имеющиеся у Тсую и любезно ею одолженные, — прочитаны. Даже книгу за завтраком омега перечитывал.       По телевизору, как всегда, либо новости, либо безымянные бредовые программы. Телефона нет, ноутбука тоже, да и вдохновения — без него и к роялю не притронуться. Ничего не хочется. Сейчас — даже сбегать. Изуку просто не видит смысла, ни в чём. Его пугает то, что таким образом может продолжаться целую жизнь.

***

      Омега не замечает, как засыпает. В той же позе, в которой лежал, так и не удосужившись отнести столик-поднос на кухню. Однако пробуждение его выдаётся очень ярким. И это с самого начала не сулит ничего хорошего.       Изуку грубо хватают за плечо и сильно трясут, отчего тот просыпается мгновенно. Веки, правда, разлепляет лениво. Пред глазами мутная пелена, и чтобы видеть чётче, приходится крепко зажмуриться и после распахнуть их широко.       — Ты ночью не высыпаешься, что ли? Какого чёрта ты спишь в такое время? — голос… Этот хриплый высокий голос… Спокойный, но одновременно с этим видимо раздражённый… Катсу… ки..? Н-нет… не… не может быть.!       Парень не успевает осознать собственных действий. Его тело реагирует прежде сознания, и он подаётся вперёд, резко поднимаясь. Голова поворачивается в сторону, а глаза скользят по силуэту выше, к лицу и… и узнают в нём черты Бакугоу…       Изуку сковывает неконтролируемый ужас. Ему хочется закричать и отодвинуться, но конечности не хотят двигаться совсем, словно и не его, а голос будто пропал — омега, при всём своём желании, не может вымолвить и слова. Рука супруга всё ещё на его плече, и от этого веснушчатый едва не ревёт.       Так зверски страшно, он чувствует, как крупно его трясёт.       — Успокойся, — тембр голоса альфы сдержанный, не выражающий агрессии, но Изуку словно не слышит, начиная отрицательно мотать головой и неуклюже дрыгать ногами в попытках отодвинуться. Почему? Почему именно сейчас? Он же целых две недели его не трогал! Так почему? Почему?! Зачем?! Он снова попытается его изнасиловать?! Снова будет топить?! — Успокойся. Я не собираюсь ничего делать.       Но и это не даёт ровным счётом ничего. Омега не верит ни единому его слову, продолжая мотать головой и пытаться отстраниться. Однако непослушание являлось большой его ошибкой, потому что, не видя должной реакции на свои слова, Бакугоу раздражался всё больше.       — Если не будешь меня слушаться, сделаешь только хуже, — Катсуки давит на болезненные точки. И это, к удивлению, срабатывает почти мгновенно. В глазах омеги мелькает ещё больший ужас, но он застывает; не замолкает, потому что и так всё время молчал, однако становится куда покладистее, в нежелании узнать, что кроется под этим «только хуже». Он ужасно боится, думает о том, почему это происходит с ним и о том, как же хочется исчезнуть отсюда. А Бакугоу лишь смотрит на него устало, произнося единое предложение: — Сложно было сделать так сразу?       Изуку отрицательно мотает головой, но про себя думает, что да, сложно. Ему и сейчас сложно, потому что Бакугоу опасен для него на уровне инстинктов, и сдерживает от истерики его лишь угроза со стороны мужа.       — Чтобы ты знал, у нас не так много времени, — произносит Катсуки, холодным колким взглядом прожигая супруга, что, в свою очередь, собственного взора с него не сводит, однако и в глаза ему не смотрит: держит силуэт в поле зрения, улавливая каждое движение и отфильтровывая те, которые могут нести потенциальную опасность, будучи готовым сигануть с места в любое время. Наученный горьким опытом, омега знает, что находиться к Бакугоу на расстоянии нескольких метров — довольно рисково.       — Кхм, кто-то… должен приехать? — с огромным трудом выдавливает из себя вопрос для поддержания диалога Изуку, вначале прокашливаясь из-за сухости в горле и запинаясь на середине слова из-за всё ещё не покидающей, хоть и утихнувшей, нервозности, понимая, что молчанием может только разозлить альфу.       — Мы должны приехать. А ехать далеко и, соответственно, долго — около полутора часа. Сейчас уже три, а нам нужно быть там к пяти. Так что поторопись и собирайся,  — без особого интереса сообщил блондин, глядя куда-то в потолок с некой задумчивостью.       — А… — сначала идея спросить о том, куда они едут, показалась Изуку хорошей. Наверное, потому что он сначала совершил, а потом подумал. Но совершил он, не завершив, — не произнеся в голос и половину запланированного предложения, — поэтому тут же осёкся. Однако Катсуки услышал.       — Если хочешь что-то спросить, не висни на полуслове. Я же сказал: у нас мало времени. Или у тебя со слухом проблемы? — голос альфы как всегда был строгим, ноты раздражения теперь уже прорисовывались куда чётче. Веснушчатый неспешно, да выводил его из себя.       — К-куда мы едем? — теперь уже более твёрдо и уверенно спросил зеленоволосый, прилагая для этого немалые усилия, одновременно с этим ругая себя всеми возможными проклятиями за собственный непослушный язык, которым Бог его наградил, видимо, за грех.       — На очередной банкет. Только возьми с собой домашние вещи и спальную одежду. Мы останемся там ночевать.       — Но… чевать?       — Твою ж, ну не тупи! Этот банкет состоится у моего родственника! — Бакугоу откровенно бесился. Заторможенная реакция зеленоволосого омеги попросту выводила из себя. Почему нельзя реагировать на его слова скоро и отвечать, не мямля?       — Прости! Прости, прости! Я понял, й-я всё понял! — паника накрыла новой волной, как только слух уловил повышенный голос супруга. Тот никогда не предвещал ничего хорошего, да и, омега был уверен, в этот раз он также не является предвестником чего-то доброго, счастливого и позитивного.       — Хоть это до тебя дошло быстро, — блондин устало выдохнул, прикрыв глаза. — Через двадцать пять минут ты должен быть собран и спакован, — с этими словами он развернулся в направлении двери, но, сделав лишь единый шаг, остановился, поворачивая голову назад. — А, да, и ещё: убери за собой бардак. И чтобы больше я не видел, чтобы ты ел в спальне.       — Бардак… — сначала парень и правда не понимал, в чём дело. Какой бардак-то? Но потом омега вспомнил о столике-подносе, сейчас стоящем на прикроватной тумбе, со всеми прелестями на себе: пустой пачкой из-под песочного, сильно крошащегося печенья; стаканом сока, который он успел немного пролить; тарелкой, на которой некогда покоилась аппетитная яичница с беконом… О Господи. — Та-такого больше не повторится! Я, я всё уберу! Прошу прощения! Я… — продолжению тирады омеги помешала закрывшаяся с характерным хлопком дверь, скрывшая за собою персону Бакугоу, — …отныне буду есть только в зале… — парень уставился на деревянную поверхность, шумно выдыхая. — Чёрт…       Обессиленное эмоциональным напряжением, тело омеги размякло, плавно сползая со спинки кровати, о которую опиралось, на её поверхность. Юноша прикрыл глаза — его ресницы дрожали, грудная клетка вздымалась часто и ритмично. Он только что встретился лицом к лицу со своим величайшим кошмаром. В мышцах ощущалась тянущая истощённость; голова начала отдавать болезненной пульсацией. Изуку явно перенервничал.       Как жаль, что времени на отдых у него не было. Время не стояло на месте и в положенном темпе отсчитывало минуты, которых теперь у Изуку оставалось лишь девятнадцать. Мешкать нельзя было, потому что ему со своим супругом рука об руку находиться ещё целый вечер и целую ночь, поэтому портить ему настроение — хуже для себя самого же.       Пересиливая себя, омега поднялся с кровати, ступая на пол. В ногах чувствовалась небольшая слабость. Несмотря на это, парень в спешном темпе принялся за сборы.       Закончить ему удалось как раз по истечению данного ему промежутка времени. Он как раз застёгивал небольшой чемодан со всеми своими вещами внутри, когда послышался звук открытия двери и на погоре показался Катсуки.       — Готов? — спросил он, плечом опираясь на дверной косяк и сканируя Изуку пристальным взглядом. Омеге от этого стало совсем не по себе, но он спихнул всё на то, что муж просто выискивает недостатки в его официальном косюме, который он решил надеть на вечер. — Приём! — парень совсем позабыл о том, что от него требовался чёткий внятный ответ.       — А, д-да! — растерянно воскликнул он. — Готов! Я готов!       — До меня и с первого раза дошло. Мне, в отличие от тебя, сотню раз повторять не нужно, — блондин спрятал руки, ранее скрещённые на груди, в карманы и стал шагать ближе к веснушчатому, возле которого стоял чемодан — его цель. Изуку прекрасно понимал это, но ему всё равно пришлось прилагать усилия для того, чтобы не отступить назад.       Уже спустя чуть меньше пяти минут они сидели в машине, которую Катсуки немедля завёл, выезжая с парковочного места в гараже. Изуку сидел сбоку от него, на переднем пассажирском кресле. И, если честно, он бы предпочёл сидеть на заднем, но, так или иначе, выбора ему никто не давал. И всё же, полтора часа дороги… У омеги чувство того, что он идёт по одному из кругов ада.