Последнее желание

Почему-то Лэйн стала постоянно ловить себя на том, что слишком внимательно следит за поведением и состоянием крестовой дамы. Никогда раньше она не замечала за собой этой тихой и молчаливой потребности в том, чтобы следить чтобы кто-то чувствовал себя комфортно. Святая Октавиа говорит, что это чувство ответственности за слабого. Она и сама была такой, хрупким цветком, ломающимся от каждого порыва ветра. Лэйн не знает, так ли это и откуда вообще взялось это непривычное, чуть горчащее чувство. Дес часто плачет во сне. Зная это, она встаёт раньше всех и долго умывается, выходя к завтраку с уже привычно бледным лицом. Каждое утро крестовая дама пьёт горячее молоко с капелькой мёда. Она долго греет его в кофейной турке на медленном огне, затем садится на стул и прикрывает глаза от удовольствия, цедя его маленькими глоточками. В это время Лэйн только встаёт. Она не спрашивает её про ночные слёзы, а Дес ничего не хочет рассказывать – и это устраивает обеих. Крестовая дама всегда аккуратна. У неё тонкая, бледная кожа, сквозь которую просвечивают голубоватые венки. Для того, чтобы защититься от опасных для неё внешних повреждений, Дес всегда носит длинные черные перчатки и не сковывающее движения одежду из мягких тканей. Она очень хрупкая, эта Дес, а ещё она больна гемофилией, из-за чего каждый день вынуждена колоть себе различные препараты. Теперь, возвращаясь домой, Лэйн всегда заходит в магазин за свежим молоком, следит за тем, чтобы в доме водилось достаточно бинтов и пакетов с донорской кровью, не позволяет кошке носить тяжести, с чем та категорически не согласна, и аккуратно пытается помочь заметить, что Есенин совершенно искренен в своей нелепой любви. "Материнский инстинкт" – звонко смеётся Октавиа. "Глупая привязанность, легко прошедшая сквозь разрушенную русскими стену Отчуждения" – грустно осознает Лэйн, когда с этим уже ничего нельзя поделать. Она посмела привязаться. Она посмела поверить в дружбу. Она посмела позволить попасть им – им всем, даже похожему на ледяную глыбу спокойному и рассудительному Маяковскому – в самую глубину её сердца, туда, где никогда не была даже Кёка, туда, куда раньше была заточена вся её болезненная привязанность к Нему... Звонок Мертвеца застигает Лэйн, когда она впервые за долгое время берёт в руки скрипку по своему собственному желанию: Достоевский недавно упомянул, что хотел бы сыграть с кем-нибудь дуэтом. – Дес плохо! – не тратя время на пустые приветствия, сообщает едва заметно дрожащим голосом Серёжа, – а меня она не пускает. Я слышал звуки выстрелов несколько минут назад. Боюсь, как бы с ней не случилось что-нибудь плохое. – Ты уверен, что она всё ещё жива? – голос срывается. Черт... Быстро положив скрипку обратно в чехол, Конака почти бегом покидает здание портовой мафии. – Пока да. Она послала меня, когда я позвонил. Не буду отвлекать. Давай скорее. – Я... скоро подъеду, – отвечает Лэйн. Ей кажется странным то, насколько сильно этот герой-любовник Есенин привязан к такой колючей по характеру Дес. Не пропускающий ни одной юбки ловелас и бабник Сережа становится потерянным и, кажется, совершенно искренним, когда начинает говорить с крестовой дамой. Её же все его неуклюжие попытки поговорить лишь раздражают. Но Есенин продолжает и продолжает упорно добиваться внимания той единственной, что до сих пор не пала под его чарами. Когда Лэйн звонит в звонок их с Дес квартиры, она и не ожидает, что ей откроют, поэтому заранее достаёт ключи. Девушку встречает темнота: свет не зажжен ни в одной из комнат. Предчувствуя неладное, она заглядывает в каждую из комнат и находит крестовую даму на кухне. Испорченные перчатки валяются на полу, повсюду видна кровь, три из четырёх стульев занимают окровавленные мертвецы с нашивками Гильдии Убийц, одной из крупнейших европейских группировок, убирающих цель за денежное вознаграждение. Ещё двое лежат на полу возле окна. – А, Лэйн, – безразлично машет окровавленной рукой крестовая дама, – раз уж ты пришла, передай мне что-нибудь алкогольное из холодильника. Всё равно что. На столе и без того стоят две пустые бутылки, но взгляд всё так же ясен, как и обычно, и признаков опьянения нет. Дес морщится, в несколько больших глотков осушая и без того полупустую стеклянную бутыль с каким-то пойлом из ближайшего алкомаркета и растягивает окровавленные губы в пустой улыбке. – Что случилось? Серёжа беспокоится за тебя... – К чёрту Серёжу, – безразлично фыркает девушка-кошка, разливая по двум бокалам вино. 'Cote Brun' – думается Лэйн. Не худшее качество, но и не пик вкуса. Впрочем, по глазам крестовой дамы ясно, что ей сейчас всё равно, что пить. Алкоголь – не средство удовлетворения вкусовых потребностей, а способ забыть и забыться, раствориться в пьяной неге, позволить душе хотя бы временно успокоить ноющие раны. – Ты не любишь его... Не любишь – и не играешь, прямо говоря о ненависти... – Не могу любить... – Дес подходит к окну, прижимается к холодной поверхности лбом, молчит какое-то время, а затем резко бьёт маленьким кулачком по и без того полному трещин стеклу. – Как я вообще могу любить кого-то?! Как я могу любить, когда тот, кого я любила всем сердцем, в могиле?! А знаешь, что самое худшее?.. Стекло разлетается на осколки, оставляя множественные порезы. – Я даже не могу уйти вслед за ним, нормально умерев... Чёртова способность! Невозможно разобрать, где её кровь, а где чужая. Дес замолкает, резко согнувшись пополам в приступе кашля, а когда поднимается, её взор становится туманным: слишком много этой дающей жизнь алой жидкости она потеряла сегодня. – Отведи меня на кровать, пожалуйста, – едва шевеля губами, произносит кошка. Лэйн замирает, чувствуя как бешено начинает колотиться её сердце. Это был первый раз, когда крестовая дама попросила её о чём-то. Будучи слабой физически, она ненавидела, когда её жалеют, ненавидела принимать помощь, ненавидела, когда её не воспринимали всерьёз. И вдруг такое... Что это? Доверие или безысходность? – Я позвоню Цветаевой, она поможет. – Нет... – тихо качает головой крестовая дама, – её способность "Мне нравится, что вы больны не мной". Она может излечить любого человека от любой раны, но только если не испытывает к нему никаких чувств: ни положительных, ни отрицательных. Она может затянуть мне порез или вылечить синяк, но это... Дес замолкает, а потом просит принести ещё вина. По дороге к кухне Лэйн набирает номер Ацуши и срывающимся голосом диктует адрес, упрашивая доктора Ёсано приехать. Мальчик-тигр симпатизирует ей и потому соглашается сразу же. А вот доктора приходится поуговаривать, но это уже дело Ацуши. Полулежащая на подушках Дес улыбается той безнадежно-больной улыбкой, когда человек уже смирился со своей участью. – Потерпи немного, – просит Конака, не обращая внимание на чужое возмущение, забинтовывая множественные порезы, чтобы хоть как-то замедлить потерю крови, – помощь сейчас придёт. – У меня ещё есть несколько жизней в запасе, – отмахивается Дес, вновь отпивая вина из тонкого высокого бокала, – если у тебя есть какие-то вопросы, задавай. Уже завтра я пожалею, что согласилась ответить, но сейчас мне всё равно. Слишком всё равно, чтобы утаивать что бы то ни было. – О ком ты скорбишь? Вопрос получается слишком резким и неожиданным, Дес даже замирает от неожиданности, но потом как-то по-странному грустно улыбается и отвечает: – О том, кто был моим богом и моим солнцем... – неопределенно отвечает она, в задумчивости дотрагиваясь до выступившей из-под бинта капельке крови, – его звали Кайнет. И на него, как и на одного из детективов... никак не могу запомнить имени... не действовала ни одна из известных миру способностей. – Осаму Дазай. – Да, возможно. Хоть он и не мог прекращать действие способностей одним лишь прикосновений, но зато был полностью защищен от их воздействия, поэтому я ничем не смогла помочь... Я могу рассказать свою историю с самого начала, – дождавшись утвердительного кивка, Дес закрывает глаза и продолжает, иногда сбиваясь на кашель. Это было похоже на исповедь. На последнюю исповедь умирающего. Возможно, уходить за грань и правда легче, когда кто-то другой слушает рассказ о твоей жизни. – Как ты знаешь, я родилась очень давно, ещё в далеком 1875 году, за шесть лет до убийства Александра ІІ. Мои кровные родители были небогатыми дворянами, окончательно разорившимися после отмены крепостного права, поэтому рождение у них дочери с врожденным дефектом было сродни удару под дых. Семейный врач посоветовал переехать в страну с более мягким климатом и, опасаясь начала революции, в марте 1881 они выехали во Францию. В первый раз я умерла в возрасте четырнадцати лет. Я до сих по помню горящую карету и свой почти первобытный ужас. Смерть наступила быстро. И так же быстро произошло возрождение. В то утро я потеряла ещё две из своих жизней, а спустя несколько дней меня нашли... "L'amour dans la morte" или смерть в любви была одной из французских гильдий, берущей любые дела: от убийства до кражи ценных документов. Там же и выяснилась вторая форма моей способности. – Кошачья? – Не совсем. Возможностью время от времени понежиться на солнышке в мохнатой шкурке я использовала и раньше. Тут другое. Как выяснилось, я могла отдать одну из моих девяти жизней другому, тем самым воскресив его. – Сильная способность, но у тебя уже после смерти родителей их оставалось всего шесть. Почему ты так спокойно относишься к своей смерти? – Восстановить жизни не сложно... Нужно лишь своими собственными когтями перерезать глотки определенному количеству людей. Кстати, – приподнимает уголки губ в слабой улыбке Дес, – именно после полного принятия способности моя гемофилия обострилась. До этого были лишь частые головные боли, носовые кровотечения и общая слабость организма. Потом... Потом я стала такой, какой ты видишь меня сейчас. В L'amour я была самым слабым членом. И это больно ударяло по моему самолюбию. Именно поэтому я ненавижу, когда меня недооценивают, – крестовая дама хмурится, вспоминая, о чём говорила до этого, – Изначально Кайнет даже не был моей целью. Моя кошачья натура просто хотела найти человека, который будет её кормить вкусняшками и гладить пузико. Этот мальчик-герцог был одинок, и я остановила свой выбор на нём. Как выяснилось позже, мой выбор был не слишком удачен: во-первых, он никому не мог доверять, а во-вторых, у него была страшная аллергия на кошачью шерсть. Но не на мою – наличие человеческой ипостаси мне надо благодарить или же его собственную способность, я не знаю. Ему, как и мне, было четырнадцать, пять лет назад родители были убиты той самой гильдией убийц, в которой состояла я, из близких – только приходящая по ночам кремового цвета кошка. Не удивительно, что мальчик привязался ко мне. Как к единственному существу, которому от него не было нужно ничего. Спустя несколько лет я взяла крупный заказ на убийство немецких послов: кому-то очень влиятельному и богатому было необходимо расторгнуть дружественные отношения Германии и Франции. Как назло, уже подросший герцог взялся за охрану очередной цели. Это несколько нарушило мои планы, но кошка всегда остаётся вне подозрений. Все же, меня раскрыли. Поймали с поличным, так сказать. И пораженный тем, что всё это время раскрывал все свои тайны не безобидному меховому комочку, а наемному убийце, мой герцог собственноручно сдал меня под стражу... чтобы вернуться спустя почти две недели, за которые он не только успел всё обдумать, но и создать для меня алиби... – Дес вновь кашляет, уже намного тише, и продолжает, – спустя четыре года мы заключили помолвку. А вскоре и поженились. Кайнет умер в возрасте тридцати семи лет. Я... Я тогда так и не успела прийти на помощь. Не успела прийти, не успела помочь, не успела сделать ничего, чтобы только моё солнце продолжало жить... Не успела... Люди так хрупки... Раздаётся звонок в дверь и крестовая дама морщится, говоря гнать Есенина прочь. Но это не он. Чуть запыхавшаяся от быстрого бега доктор Ёсано быстрым шагом проходит в комнату и ахает от неожиданности. – Да тут никаких лишних ран и не понадобится! – напряженно произносит она, подходя ближе к полулежащей на пропитанных кровью подушках девушке. – У меня гемофилия. Вам будет трудно, – растягивает губы в пустой улыбке Дес, – не тратьте своё время, доктор. – Ну уж нет. Клятву Гиппократа никто не отменял, – фыркает Ёсано, начиная аккуратно разматывать бинты. Она привыкла к обилию крови, с её пациентами по-другому и нельзя, но такое откровенное безразличие к жизни несколько коробит её. Крестовая дама закрывает глаза, позволяя врачу действовать на своё усмотрение. – Расслабься, – просит её Ёсано, – я просто использую способность. Но вначале мне нужно узнать о твоих повреждениях. – Я не люблю лишние прикосновения, – качает головой Дес, – как можно быстрее, если можно. Кровоточащие края раны медленно, будто бы нехотя затягивается. Гулко бьющееся сердце на миг останавливается – и тут же заходится в бешеном ритме, заставляя остатки алой жидкости бежать по венам быстрее. Дес резко открывает глаза, чуть пошатываясь идёт в ванную комнату и выходит оттуда спустя несколько минут. В это время Лэйн поит доктора Ёсано чаем. Крестовая дама молча проходит мимо них, вытаскивает из холодильника пакет с донорской кровью и втыкает капельницу, вводя недостаток. Спустя какое-то время опасная бледность пропадает, уступая место чуть менее... опасной бледности. – Ты будешь чай? – разбивает тишину Лэйн. Дес кивает, затем подходит к доктору Ёсано и быстрым движением крест на крест разрезает кожу предплечья доктора. – Я отдаю долг жизни, – церемонно склонив голову, произносит крестовая дама, – в момент смерти ваше сердце вновь начнёт биться спустя 10 секунд после смерти. – Не думала, что у мафиози есть понятие чести, – фыркает в ответ доктор. – Я не из Портовой Мафии и никогда не была её членом, – усмехается Дес, затем сталкивает труп со стула и, небрежно вытерев кровь полотенцем, садится на его место, – это Гильдия Убийц, кто-то весьма влиятельный заказал мою голову. Я надеялась, что сумею затеряться в Японии, однако меня нашли. А она, – кивок в сторону Лэйн, – мой телохранитель. Боюсь, доктор, нам уже нужно идти. Я вызову вам такси. А жаль, эта квартирка была такой миленькой, – вздыхает кошка, – Лэйн, сколько минут тебе потребуется на то, чтобы собраться? – Не больше пяти. Проводив доктора Ёсано до такси, Дес вздыхает и что-то кричит на русском: Лэйн различает только два слова: "Есенин" и "быстро". Выглянув в окошко, она замечает как смущенный поэт вылезает из ближайших кустов и явно пытается объяснить, что конкретно он там забыл, старательно пряча за спиной небольшой театральный бинокль. Лэйн весело фыркает и направляет воду, смывая всю лишнюю кровь. Послушные способности Есенина мертвые тела смывают с себя кровь и бодренько идут на выход, чтобы чуть позже облиться бензином и поджечь себя, избавляясь тем самым от всех важных улик.