***
Может, мой сон продлился бы неделю, если бы не громкий крик на улице. — Чтоб ты спросил! — вдруг раздалось совсем близко. — А как же фестиваль? Я не сразу понял, что происходит и где кричат. Принц и его партнёр стояли недалеко от пещеры. Далеко друг от друга. На лице Астрагора беспокойство, скрыть которое оказалась неспособна даже его привычка к холодности. Парень за моей спин… он опять превратился в человека? В общем, он смотрел на них с диким интересом, будто на выступление, то и дело перебирая мои волосы. — Переживу! Двенадцать лет же жил в аду, и это переживу. Я приподнялся на локтях, чтобы лучше их видеть. — Лежать! — но мою голову резко прижали к шкуре. — Прости… Роувелл стал сжимать меня сильнее. Появляются не очень радужные подозрения. Он точно в курсе причины их конфликта. И конфликт серьёзный, очень. «Двенадцать лет ада» про их отношения — это сли-и-ишком жестоко. — Изабель расстроится, если ты не появишься. Она обещала познакомить нас со своим женихом и лучшим другом. Как его… — Каин. Ты даже запомнить не удосужился! Просто запомни, что у друга нашей дочери такое же имя как у того, кто хочет тебя выпотрошить. О себе-то ты помнишь, наверное. Астрагор остановился. Его голос стал до невозможного подавленным: — Ты можешь объяснить мне причину своего поведения? — Причину захотел? Чересчур грозно прозвучало. Принц схватил опешившего мужчину за воротник и потянул вверх. Я снова попытался встать, но Роувелл не давал этого сделать. Но, к счастью, он почти сразу же отпустил его. — Роувелл! — потребовал я, качнув туловищем, — я что-то неладное чувствую. — Лежи, — шикнул он. — А если они драться начнут? — Это не наше дело! К счастью, принц не стал распускать руки, а просто стоял, прожигая своего любовника не только взглядом, но и аурой. Нет, Роувелл точно всё знает! И по какой-то причине не хочет этому мешать. Он с ума сошёл? — Прокрути в памяти треть своей жизни. — Мой принц… — Астрагор подошёл к парню и протянул руку к его, — я не понимаю… Как бы ему её не отгрызли. Я ожидал увидеть абсолютно всё. Вот всё. Но снова пожадничал и не угадал даже в половину. Резко, неожиданно и слишком громко раздался звук пощёчины. Астрагор от неожиданности чуть было не завалился в право и согнулся, схватившись за лицо. На секунду Ниальт и сам испугался, прижав ладони ко рту, протянул к нему, но быстро справился с собой и сжал пальцы в кулаки. На лицо вернулась злость. А на наши лица… я посмотрел на Роувелла. Там был ужас. Неподдельный ужас застыл на невероятно красивом светлом лице: глаза расширены и уткнулись на сцену снаружи, рот приоткрыт, губы скривились. Уверен, моя физиономия ничуть не лучше: Ниальт… ударил… Астрагора. Мне доводилось видеть нечто подобное, но-о когда это работало в обратную сторону, становилось не по себе. Принц слабее Астрагора. Он боится его. Он трясётся над ним, боясь каждой царапины. Он… любит его больше жизни. А тут взял и ударил. Мужчина не издавал ни звука, разве что выпрямился, всё ещё закрывая рану. — Я не твой принц, слышишь?! Никогда им не был! — сколько в его словах боли и ненависти, я ощущал их, лёжа на огромном расстоянии. — Ты не любил меня ни секунду своей жизни! — Это неправда! — Сказал я тихо. — Иккинг, не вмешивайся, пожалуйста. Мужчина сжался и молчал. Меня обхватили поперёк груди. Роувелл напуган не меньше: до одури, его начинает колотить. Но он не смотрел мне в глаза и постоянно увиливал от зрительного контакта. Его страх проявляется далеко не так. Ему нужно смотреть на меня. Он виляет только когда сильно виноват. Говорил уже — конфликт этих двоих нужен нам меньше всего! Он означает смерть. Нашу, Астрагора — не важно. Всё равно эти составляющие связаны. — Пусти меня, — потребовал я. — Нет. — Почему он вдруг стал так считать? — я уставился на Роувелла, ожидая, когда он поднимет голову. Вместо этого он продолжал обнимать меня ногами и поперёк груди. — Не знаю я… — Роувелл. Принц уже собрался уходить, но снова обернулся к своей жертве: — Наверное, ты любил меня, только когда Глумингаллом считал. — Он сейчас заплачет, честное слово. — Какого ты сейчас клеишься, я не знаю. Тебе, наверное, нравится вредить людям, и ты решил меня по второму кругу чем-нибудь заразить, да? Смешно тебе, наверное, было, когда ты мне ту «клятву на крови» придумывал. И сколько ты этих «клятв на коленях» принёс, а, пока я тебе, как верная жена, верил и прислуживал?! Заразить? Клятва на коленях? Что он несёт?! Чем он мог его заразить? Так… клятва на крови… клятва на крови… понял. Это связано с кочевниками. Перед тем, как мы покинули последний город, один торговец говорил о какой-то болезни и крови. Это правда была кровь. — Не говори так… — Астрагор решил защититься только сейчас. Но он же чушь несёт! Для Астрагора больно слышать такое, тем более от любимого человека! Я ещё раз попытался вразумить Роувелла, но он упрямо держал меня в захвате. — Пусти! — я дёрнулся сильнее. — Нет, не пущу! — Что всё это значит?! Ты что-то ему сказал? — Да. Правду. Грудная клетка скоро затрещит от такого обращения. Высокий дребезжащий голос понизился до угрожающей отметки. — Какую ещё правду? В его биографии полно таких… ну… спорных моментов, что я даже… — Помнишь, я говорил тебе, что он спал с другими людьми? Вот это я ему и сказал. Оказывается, полгода назад Астрагор принца сифилисом заразил. Сказал, что договор через порез на руке заключил. А на самом деле, скорее всего, подцепил кого-то и трахнул. Сами ночные фурии человеческими болячками не страдают. А передать могут. Ну и вот, наградил. У него поэтому шрамы везде и нос такой странный. Мог бы и сам догадаться, исходя из их диалога, кретин. И теми людьми были злоебучие пираты, которые взяли Астрагора насильно. Про кровь я уже всё понял. Ну вот не идиот ли этот Роувелл? — Зачем?! — В смысле «зачем»? — в глазах искреннее непонимание своей ошибки. — Мы же договаривались, что принц должен убить его. К тому же, он должен был давно всё узнать. Вот блять! Молодец, ничего не скажешь! — Мы договаривались молчать до того момента, когда у нас в руках будет уже готовая страховка. Принц захотел уйти, но ему не дали этого сделать, схватив за руку. И тут же его самого поймали за запястье и вывернули его назад. Ночная фурия простонала от боли и вырвалась. Моё сердце пропустило пару ударов. — На правду не обижаются! — воскликнул принц, и я подумал, что Астрагор тысячу раз пожалел о том, что остановил его. А в голосе тоска и едва сдерживаемые слёзы. — Ты изменял мне. В том числе со многими мужчинами за раз. Я всё знаю. Ты и над Роувеллом надругался на глазах Иккинга, когда они ещё детьми были! Не постыдился!!! А ведь Роувелл тебя в детстве папой называл, я помню. И как только ты… как у тебя вообще всё подня… ох, ты отвратителен! — Я… не… О, нет! Нет-нет-нет! Я не заметил, как смог высвободиться и встать напротив своего любовника. Меня всё ещё держали за локоть. Роувелл злился и тоже смотрел наружу, а теперь пришёл в себя: — Ну так она же есть. За эту вылазку ты должен был всё доделать! Ты же доделал? — Нет, — максимально ядовито произнёс я. Ненавижу, когда кому-то есть дело до чужих отношений. «Это не наше дело, не наше дело»! А сам в итоге полез! Не удосужившись разобраться! Это было очень подло. — Как это «нет»?! — Возникли некоторые… трудности, поэтому ничего не получилось. — Трудности? Какие ещё трудности? — Ну, начнём с того, что тот кочевник, который должен был предоставить мне кузницу, отказался с Астрагором, так скажем, дружить. Всё, я пошёл. В облике человека Роувелл весил многим больше сотни килограмм, поэтому высвободиться возможным почти не представлялось. Мне удалось только немного сдвинуть его. — Да пусти ты! — Поделом, что не доверяют. — Ну и вот, «поделом»! И поэтому нам предстоит ещё одна вылазка. А судя по лицу принца, он ему и завтрашний день увидеть не позволит! — Да и пусть убивает! — Ты меня вообще не слышишь?! Нам нужна ещё одна вылазка, и, не приведи Один, он его сейчас грохнет, и мы останемся тут навечно! Вообще не знаю, как нас до сих пор не услышали. Мы разговаривали далеко не тихо, как, наверное, не разговаривали никогда. Все наши конфликты никогда не переходили в долгий крик и обычно заканчивались уступками. Каждый из нас начинал чувствовать свою неправоту. Сейчас же всё было по-другому: Роувелл всего-то хочет нашего спокойствия, но выбрал поистине ужасный метод, мириться с которым я не намерен. Ещё он подверг нас опасности. — Ну и зачем нам куда-то уходить? Я перестал дёргаться. Что он сказал? Я уставился на него. Астрагор тем временем быстро ушёл, а принц, недолго поглазев ему в спину, кинул «ну и пошёл ты», после чего ушёл в противоположную сторону. Пронесло? — Слушай… я… подумал… а что если нам, н-ну… остаться здесь? Я сел рядом с ним, внимательно глядя на лицо. Он переживает. — Ты станешь моим вторым вождём, или правой рукой, если пожелаешь. Если захотим, мы можем стать супругами. Иккинг… Супругами. Эдиатре вроде бы упорно к нему Сангию приклеивала. Да и к тому же, как он себе это представляет? Не слышал, чтобы двое мужчин женились. Судя по тому, что Астрагор и Глумингалл так и остались без венца, ночные фурии об этом тоже не слышали. — Так, постой. — Нет, говорить о Сангие нельзя, поругаемся. Хочу прояснить другое: — Ты хочешь остаться здесь, но Астрагора с принцем поссорил. Зачем? Чтобы они молнии испускали? — Они убьют друг друга. — Что?! — А то! Мы избавимся от них и останемся здесь. Этот остров прекрасен! Здесь есть всё, что нужно! Ты можешь изучать ночных фурий сколько и когда захочешь. О-о, теперь всё встало на свои места. Лучше бы не вставало, право-слово. — Ты же так хотел эт… — Мир одними фуриями не ограничивается! — Я понимаю. Но наш родной остров разваливается, как и наша любовь когда-то. А этот цветёт, как и мы с тобой. Мы наконец-то смогли раскрепоститься благодаря ему… — Благодаря Ниальту! — Да что его защ-щищаешь-то?! Да, его можно было оставить в живых, но Ниальт — фанатик, и он ни за что бы не согласился жить спокойно. Уж я-то знаю, месяц с ним вдвоём живём. Он этим Астрагором бредит! Всё ради него отдать готов: остров, титул, душу, — без разницы! А теперь, когда всё раскрылось, гораздо гуманнее его прирезать. Это называется любовь, Роувелл. — Я могу загрызть его, если хочешь. Это быстро. Значит, он уже всё решил. Я думал, что буду к этому готов. Так много раз. Оказалось, нет, ничего подобного. Глядя на то, с какой решительностью он это говорит, я хотел бы знать, что всё ещё сплю. Принимать реальность гораздо сложнее, чем что-то представлять. — А ты не забыл спросить, чего хочу я? Эдиатре как-то не в восторге от нашего сосуществования вдвоём. — Ну ладно, чего ты хочешь? — Я хочу свободы. Летать, изучать, любить друг друга, когда захотим. С фуриями такого не будет. — Любить тебя «когда, где и как захотим» ты мне не дашь, — фыркнул он. — Дам. Вот идиот, снова у него всё к одному съехало. Но ответом он остался доволен, хоть что-то радует. — Ха, ну тогда пошли, займёмся сексом на берегу. Может, заодно увидим, как принц Астрагору бошку сносит. — Да пошёл ты! Я же сказал — «свобод»… — Снова ты «переобуваешься» на ходу! Разговор окончен. Мы остаёмся. — Ну уж нет! Парень многозначительно уставился на меня. Действительно, что я могу без него? — Мы можем прилетать сюда, когда ты пожелаешь. Но здесь оставаться не нужно! — Ты же сам говорил, что мне лучше остаться здесь, с сородичами! — А ещё ты говорил, что обидишься, если я ещё раз такое скажу. — Я передумал. — И почему? — Ну… я… — его глаза забегали, он поднял плечи и повернул голову в сторону. — Я могу стать вождём и… почувствовать себя «кем-то». Кем-то значимым. Людям свойственно много думать. В том числе и о чужом благополучии, которое их якобы устроит. Вся воинственность и думки о других растворялись, как соль в кипящей воде, голос стих. — Ты… значим для меня. Более чем. Эгоистично. Да, эгоистично. Я мог бы не говорить этого. — Я… люблю тебя. Вышло слишком тихо. Впрочем, наверное, я сказал ему это впервые. Я никогда не признавался ему в любви. Может быть, не до конца уверенный в своих чувствах. Уверенный в собственной «нормальности». Которой, на самом деле, ещё на Олухе-то не пахло. Вытащить эту истину из глубины души оказалось слишком тяжело, что сил не осталось на то, чтобы защищаться и спорить. Мой дракон придвинулся ближе и взял моё лицо в руки. Он хотел съехидничать. — Иккинг… ты моя семья, понимаешь? И я хочу остаться со своей семьёй. Но фурии тоже значимы для меня. То, что во избежание потери глаз я почти всё время буду снаружи в гордом одиночестве, он не подумал, да. И чёрт, всё снова повернуло не туда! Но если начать защищать Астрагора, на нашем диалоге можно ставить крест. Если не на отношениях вообще, чего я точно не переживу. А защититься надо было, мать их! — Я тоже в своё время отказался от острова, чтобы быть с тобой. — Ну, тебя на Олухе не жаловали, так что ничего страшного не произошло. Что?.. что он сказал? Ничего страшного?.. Ничего страшного?! Я бросил свой народ и отца ради него, а это всё время было для него… мелочью? Захотелось закричать на него. Но вместо этого я досадно скривил губы, отвёл взгляд и поморщил нос. Мелочь… мои жертвы для него — мелочь! Нет, он бы ни за что не сказал такого. Ему промыли мозги. Он ДАЛ промыть себе мозги! Желание спорить пропало. Да и разговаривать — тоже. Я клянусь в том, что его значимость сравнима с жизнью, а он так просто обесценивает меня. Роувелл наконец-то заметил моё поведение, но это не мешало ему продолжил доказывать мне всю «прекрасность» ситуации. Даже не уговаривать, а именно доказывать. Разговор в одну сторону. Боюсь представить, что будет, если меня затащат в скрытый мир, и он будет общаться с этой Эдиатре. Как бы он в так ненавистного им Астрагора не превратился по уровню «нежности» к своему партнёру. В последний раз я просто отмахнулся. Не хочу больше его слушать.***
В итоге весь вечер мы не разговаривали. Роувелл вроде пытался подлизываться, но я демонстративно не замечал этого. Конечно, мне обидно! Чего он ожидал? Что я так просто благословлю его и пущу к этим фуриям? Хотя, нет, он не ждал благословения. Он просто всё решил и поставил перед фактом: ты и я дожидаемся, пока Ниальт с Астрагором поубивают друг друга, спускаемся в скрытый мир и становимся вождями. Ещё он дал мне понять, что если я не пойду, меня потянут силой. Силой! Против моей воли! Так, я зациклился. Да уж, надо меньше думать, это точно. Остальные два повздоривших субъекта явились только ночью, по отдельности. На щеке Астрагора остался сильно заметный след, который не пропал даже когда земель коснулся рассвет. Я лежал на животе, положив голову на скрещенные предплечья и смотрел в сторону, противоположную уже шевелящемуся с утра пораньше Роувеллу. Он ходил вокруг да около, но я делал вид, что меня это не интересует и пытался представить нашу жизнь в скрытом мире. Ежечасные хождения наружу и обратно. Косые взгляды, напоминающие мне самые дурные воспоминания об Олухе. Если даже нас поженят и с какого-то перепуга разрешат стать вождями. Ну не хочу я… не хочу. Дома бегал от этого титула, и вот, сюда прибежал. Почему вообще Астрагор с принцем туда не спустились и не построили всех? Они были бы лучшими вождями, чем мы, хотя бы потому что взрослее и благоразумнее. В нас ещё играет подростковая буря. Возможно, Астрагора попытаются убить, но один хрен — на поверхности он тоже с этим сталкивается. Ох… не могу. Не хочу ссориться, но и жить по чужой указке тоже не хочу. Я чувствую, что как всегда сдаюсь. Скорее бы всё это разрешилось.