Сюрприз от предков_2

      — Иккинг.       Роувелл склонился надо мной. От него тянуло нестерпимым жаром и приторным ароматом чего-то печёного. Или так из-за духоты казалось?       — Хватить дуться. — Он придвинулся и убрал с моего лица и без того не мешающую чёлку. — Я… перегнул вчера, прости…       Краем глаза я увидел в его взгляде искреннее раскаяние. И что-то в руках, фиолетовое такое. Он собрался на меня чем-то тамошним повлиять? Я приподнялся, сразу глядя туда.       — Это фрукт. Если хочешь, можешь попробовать.       Аппетита эта штука точно не вызывала: и куда девалось ощущение голода? Я сел, локтем опираясь на притянутое к груди колено. Точно, он выглядит виноватым, протягивая мне это нечто.       — Оно росло здесь до появления фурий, так что, думаю, ты сможешь его есть.       — Не хочется, спасибо.       Как же начать этот разговор?       — Зря. Чем-то на сливу похоже, только горчит немного…       — Роувелл. — Вроде я сказал это не очень резко, но он всё равно слишком быстро потупил глаза в землю.       Белое полотно кожи перечёркивала странная на вид полоска. Я протянул руку, чтобы осмотреть её, но парень отшатнулся и сильнее закутался в халат. Вторую мою попытку он перенёс спокойнее, только скривил губы и нахмурился. Тогда я постарался умерить свой пыл, теперь дотрагиваясь до него легко и медленно, не строя хмурую рожу. Достигнув кожи, я провёл пальцами дальше, обнажая его грудь и касаясь полоски плотной чёрной кожи, к тому же покрытой чешуёй. Они оплетали его снизу вверх, как корни, растущие из спины. Точно такими же он покрылся, когда долго не мог сменить облик из-за моего желания. С нескрываемым любопытством я начал осматривать его, пока не обнажил окончательно. Он целиком ими покрыт!       — Что это?       Впрочем, это лишний вопрос. И он тоже знает, что я пойму всё с первого взгляда.       — Сколько ты уже не превращаешься?       — С того дня, как мы виделись в последний раз. Я перевоплотился сразу же, как вы ушли.       — Зачем?! Это же опасно!       — Эдиатре объяснит лучше, — произнёс он, не поднимая глаз. — Намного лучше.       — Как она объяснит мне, почему мой парень решил поиграть в самоубийцу?       — Просто пообщайся с ней… послушай. А потом… сд-делаешь вывод.       Не успел я открыть рот, он продолжил:       — Я не с-собираюсь насильно упекать тебя сюда. Я хочу, чтобы ты сам всё обдумал. Как ты скажешь, так всё и будет. Прости за вчерашнее… я правда… хочу, чтобы ты тоже был счастлив и в безопасности.       Сегодня он снова готов идти на компромисс по всем фронтам. Стоило ли мне сделать то же самое? Стремление уберечь наши отношения выходило на первый план, и всё-таки я переживал за собственную сохранность. Роувелл упорно не видел этого, но Эдиатре всеми фибрами души желала быстрее отвадить меня от него, даже не брезгуя демонстрировать фурий-самок. Не знаю, сознался ли Роувелл о природе наших отношений, но судя по её настойчивости, сознался, ещё как.       — Хорошо. Я пойду.       Лицо напротив засияло от счастья:       — Только представь: мы в праздничных одеждах… наши руки соединены. И поцелуй… долгий и страстный… на глазах у сотни ночных фурий.       Сомневаюсь, что нам дадут это сделать. Впрочем, эта штука, именуемая «фруктом» очень даже приятно пахла. Надеюсь, мне не будет плохо. Я поднёс его руки к себе и откусил кусочек фиолетовой мякоти. Которая оказалась настолько сочной, что от одной маленькой ранки и ладони, и ноги Роувелла стали залиты соком. Я предложил ему тряпку, чем он оказался не доволен, явно ожидая другой метод устранения стекающей жидкости. Будь мы в спокойной обстановке, я бы и сам от этого не отказался.       — Но только с одним условием: ты подойдёшь к Ниальту и всё объяснишь.       — Что?!       Нет, на вкус это та ещё дрянь. Но как средство утоления жажды подойдёт.       — Ты подойдёшь и скажешь, что сказал неправду.       — Ну нет!       — Пожалуйста. — Я постарался держать с ним зрительный контакт, выглядеть максимально серьёзно и в то же время безобидно. — Все должны быть живы. Это моё единственное условие.       Сдвинутые брови, скривлённые на одну сторону губы, часто вздымающаяся грудь — всё говорило о том, что он крайне недоволен. В голову начали влезать сомнения: а согласится ли он, обработанный Эдиатре? Его так легко переубедить, используя доброжелательный тон и тщательно следя за языком. Я так не умел и, будучи чуть ли не единственным человеком, с которым он когда-либо общался, испытывал трудности в спорах с ним. Он не привык общаться с кем-либо кроме меня. И ни за что бы не смог отрастить разумную защиту против других.       — Посмотрим, — наконец, процедил он сквозь зубы.       — Отлично, — я наградил его ласковым касанием к щеке.       — Но после того, как мы вернёмся.       И чуть не одёрнул руку.       — Так они же успеют убить друг друга!       — Не успеют. Теперь Ниальт хочет, чтобы Астрагор сначала отнёс его на его родной остров, а уже там решил кончить. Сомневаюсь, что этот «утончённый» быстро согласится после их утренней ругачки.       Утончённый, значит? Неужели я что-то пропустил… чёрт. Больше спорить никто не решился. На всякий случай я проверил их, и, если бы решился подойти близко, точно бы лишился жизни: топор, которым Ниальт убил своего отца и с тех пор любовно хранился им в укромном месте, уже был воткнут в несчастное дерево в окружении четырёх ножей, которые почему-то не выдёргивались в отличие от периодически присоединяющегося пятого. Вот он отошёл на расстояние, наверное, в полтора раза превышающее длину ночной фурии, и снова метнул этот самый пятый нож. В яблочко. Я молча прошёл дальше, в последний момент уловив спиной его далеко не искрящийся теплотой взгляд. Астрагор вообще сидел в том месте, где обычно располагались мы с Роувеллом, прямо у воды, и размеренно что-то строчил. След ещё не исчез. Ну и сильно же принц ему двинул… в общем, убедившись, что никто не собирается друг друга грызть, я вернулся в пещеру. Нужно вывести Эдиатре на чистую воду. И если её замыслы меня не устроят, мы ни за что не останемся здесь.

***

      Сегодня Эдиатре распустила волосы. Белоснежные пряди смешивались с угольно чёрными, и я предположил, что это всё-таки могла быть седина. Женщина плыла сквозь заросли искрящихся растений, и кажется, от любого касания голубоватые бутоны выбрасывали серебристую пыль. Как сотни маленьких сверчков. Невероятно. Прохладные пальцы переплелись с моими. Запах воды усилился, да и кристаллы сияли ярче. Стоит ли списывать это на совпадение?       — Август — прекрасный месяц в скрытом мире. Природа оживает, будто ранней весной на поверхности.       Мы дошли до её дерева. Оно налилось ярко-синими почками, а свисающие лианы искрились, точно тысячи белых факелов. Никогда не видел такой красоты: завораживающей, пленительно прекрасной и одновременно с этим… ненастоящей. Да, происходящее будто было фантастическим сном, который в любом случае закончится. По всей видимости, Роувелл тоже не видел этого великолепия, поэтому разглядывал дерево вместе со мной. Лишь под конец он посмотрел на меня с умиротворённой улыбкой и сжал пальцы сильнее.       — Прекрасно, что вы решили стать вождями в такой замечательный период. Церемония будет одной из самых красивых за всю историю существования ночных фурий.       Женщина ступила на сцену из отполированного до состояния чистейшей родниковой воды камня и прикоснулась к выступающему на шее позвонку. Вдруг пространство вдоль её позвоночника покрыл узор, похожий на лепестки. От лёгкого движения лопатками он засиял. Я настолько увлёкся этим превращением, что не сразу понял, что она сказала. «Решили», значит?       — Мы ещё не решили… — Роувелл заметил моё недовольство, — до конца.       — Решайтесь. У меня осталось не так много времени. В ваших интересах сделать это как можно быстрее. Вы можете сесть.       Из того, куда можно было сесть, здесь были только проросшие мхом камни. Роувелл озадачено смотрел вникуда и тёр заднюю часть шеи. Сколько раз трогал его там, ничего подобного у него не появлялось. Он устроился на краю сцены и заставил меня сесть к себе на колени. Впрочем, я рад. Здесь всё выглядело каким-то мокрым, не хочу намочить одежду ещё больше. Поверхность сцены действительно отражала всё вокруг, а на ощупь напоминала самый мягкий бархат, что мне удалось потрогать за этот месяц.       — Не так много времени? — вдруг спросили мы в один голос.       — Ночные фурии живут не больше тридцати пяти лет. А мне через две недели исполняется уже тридцать шесть, так что… каждый мой вздох может стать последним.       Роувелл точно не был рад этой новости и уставился на спокойно расхаживающую женщину. Ему об этом не говорили       — Так мало?.. — произнёс я.       Роувеллу что… осталось четырнадцать лет?.. Я с ужасом представил, насколько же этот срок, оказывается, ничтожно… мал. Нет, нам не стоило сюда идти. Я бы спокойно прожил без этого знания. Или… может, она специально лжёт, чтобы быстрее короновать и завершить свои тёмные дела? Но её тело… ох, неужели это… правда. Лицо парня посерело, он расслабил руки и опустил голову.       Теперь понятно, что Астрагор имел ввиду, говоря об «опыте родителей, который они должны передать детям до кончины». Но Астрагору ведь… да. Всё встало на свои места. Ему тоже тридцать пять. Он смертник, поэтому и выглядит как ожившее чучело. Впрочем, как и она. Мне захотелось обнять Роувелла и больше никуда не отпускать. Четырнадцать лет — это большая часть моей жизни, но когда речь идёт о любимом человеке… четырнадцать лет приравнивалось к четырём часам. Парень прильнул ко мне в ответ.       — Астрагор не говорил мне об этом…       — Судя по тому, что я до сих пор жива, это — не более чем стереотип, — Эдиатре засмеялась. — А может, эта пещера так влияет на нас.       Цифра не шла у меня из головы. Мы просто обязаны прожить эти года вместе. И может… мне правда стоит согласиться?       — Удивлён, что вы позволите править потомку Илин.       Подсвечивающие лицо глаза устремились на меня, до невозможного тонкие чёрные губы скривились в усмешке.       — Пришло время менять устои. К тому же, если избранником Риавалля является человек, я не в силах противиться этому.       Значит, он всё-таки сказал ей, что наша мужская дружба отличается особой крепостью. А её усмешка не сулила ничего хорошего.       — А что насчёт брака?       Она снова уставилась на меня, как на буйно помешанного, и Роувелл поспешил избавить меня от этого:       — Брака между вождями.       — Ах, вы об этом. Фуриями не может править один дракон. Нужны Альфа и Омега.       Мерзкие слова какие-то.       — Что-то это… как-то не очень звучит.       — Короче, это два вождя.       — Да. Поэтому вождём, отстоявшим своё право на правление, избирается близкий ему человек, и между ними заключается… — она склонила голову набок, ох, темнит! — брак.       Я покачал головой. Нет, она точно врёт. Звучало убедительно, но вот её поведение вообще таковым не выглядело. К счастью, к телу начала подбираться слабость.       — Я буду рада видеть вас, Иккинг.       И это тоже не убедительно. В зал вошло шесть фурий, и возглавляла их Сангия. Она обвела меня взглядом с ног до головы и заносчиво фыркнула. Да что я ей такого сделал? Роувелла потащили на какой-то тайный обряд, и, когда я хотел пойти за ним, самая старшая девушка преградила мне путь.       — Иккинг пойдёт со мной! — воспротивился мой любовник.       — Всё хорошо. Мы просто побеседуем.       Не очень-то хочется… но наши протесты никого не интересовали. Надеюсь, всё правда будет хорошо. Вошедшие разошлись по сцене и уставились на меня. Я не замечал этого, однако у двух девушек были необычайно светлые волосы. А у самой низкорослой они словно сверкали, отражаясь в прозрачно-голубых глазах. Она человек? Пальцы одинаковой длины — характерная черта ночных фурий, — дрогнули. У второй, тоже необычайно красивой, с пухлыми губами и выразительным носом, были точно такие же пальцы. Но я всё равно продолжал смотреть на первую. Она альбинос. Этого же не может быть? Она слишком юна, чтобы быть дочерью Астрагора. Может, это его родственница?       — Нравится? — вдруг женщина усмехнулась. — Её зовут Сараби. Моя самая младшая дочь. — Низкий для женщины, бархатный голос отражался от скал будто шум разбивающихся волн. — Могу подарить тебе её. Уверена, она станет прекрасной женой.       — Что?!       Женщина подошла к ней и положила руки на плечи. Девочка ссутулилась под её напором, сжимая подол свободного белого платья. Ну вот, что я и говорил. Раньше она просто намекала мне, теперь до неприкрытой рекламы дошло!       — Парой вождя ночных фурий может стать хоть человек, — теперь в её тоне преобладала усмешка, нежели доброжелательность. Да что там, от последнего и грамма не осталось. — Если этот человек женщина. А вы мужчина, Иккинг.       Всё ясно. Я не собирался любезничать, поэтому мой взгляд был красноречив. Эта змея с самого начала всё просчитала. Сангия закончила расчёсывать свои кудри и аккуратно сложила их на плечах. С такой же ухмылкой.       — Сараби уже почти четырнадцать лет, и она вполне готова стать женой.       Судя по лицу и плачущим глазам бедной Сараби, ничего подобного.       — Тогда как Астрагор и Глумингалл собирались стать вождями?       — «Пришло время менять устои», моё счастье. В скрытом мире никогда не будут править двое мужчин или двое женщин. Так решила я.       — А Роувеллу вы об этом сказали?       — Думаю, вам уместнее сообщить об этом самостоятельно.       — Мне даже теперь интересно, что из того, что вы рассказывали, — правда. Ничего, наверное?       — Бросьте, Иккинг. Я не произнесла ни единого лживого слова.       Слабость становилась ярче, меня начало клонить к земле. Ну и мразь же эта Эдиатре.       — Вилаэн, Эршес, не дайте ему упасть.       Здесь вообще кто-нибудь появится с нормальным именем? Два рослых парня подхватили меня под руки. Судя по всему, это тоже её дети. Которые точно не жаловали моё существование.       — Впрочем, у вас есть выбор. Микада так же свободна и так же белокура, как Сараби. Ей восемнадцать. Зекира на грани развода, так что, хм, тоже может подойти.       — Вам настолько принципиально женить нас на женщинах, что вы даже своих дочерей без их согласия отдать готовы? Сараби ещё совсем юная, и вы собираетесь отдать её первому встречному с ужасной внешностью только потому что он ваш имидж портит?       Ответом стала тупая улыбка…       — А мне Сангия нравится.       … которая тут же исчезла с бледного лица и перетекла на моё. Вышеупомянутая фурия покраснела от возмущения и начала что-то говорить, с чувством так. Сознание начало покидать меня. Но привычной сухости в глазах не наступило. Странно немного. И Эдиатре это заметила. Сараби смотрела на меня с искренним сожалением и слегка тряслась.       — Мы с Роувеллом любим друг друга. — Злость кипела во мне не хуже лавы, но я старался сдерживать свои клыки, которые часто обнажаю при разговоре, когда злюсь. — Вы знаете, что такое любовь?       — Я стала свидетелем «любви» двух мужчин, — она задёргалась, прекрасно. — Мы все стали свидетелями! — многозначный жест руками, обхватывающий всё пространство острова, наверное, должен был заставить меня задуматься. — Из-за них мы все здесь.       — Не все одинаковы, госпожа Эдиатре. И судить всех по одному известному примеру — верх глупости, уж простите. Особенно, когда дело касается психопата.       Я дёрнулся, заставляя отпустить меня и, стараясь держаться увереннее, побрёл прочь. Моя дерзость так и осталась безответной.       — Вождю в любом случае нужны потомки.       — А вам нужно перестать манипулировать. Да и если ваши дети такие прекрасные, почему бы вам не сделать их своими преемниками? — я театрально развёл руками, но идти не перестал. — На поверхности так все и делают.       — Здесь никогда не будут царить порядки людей.       — Всего доброго.       Возможно, я пожалею об этих словах. Нет, мы точно здесь не останемся. Я не стану обрекать бедную девушку на жизнь без искренних чувств только потому что надо строгать наследников. Даже если будет возможность сбегать к Роувеллу. Уверен, узнав обо всём, он тоже передумает. Хотя, меня не выгоняли отсюда и не пытались прикончить — ценное качество в наше время. Чёрт, да где же он? Серая фурия пронеслась над головой, ненадолго заслонив источник света в виде скопления белых кристаллов, и испарилась в зарослях под куполом. Серая. Очень интересно. Кто-то, кто видел нас, смотрели на меня странно, но я старался не придавать этому значения. Не хочу иметь ничего общего с этой дурой и с теми, кто с ней согласен. Мне плевать, что она думает обо мне и моих взглядах на жизнь. Она солгала и пыталась продать своих же детей. Пошла она.       Вдруг меня резко схватили за руку. Белокурая девушка постарше, Микаса, вроде бы, обладала недюжинной силой и с лёгкостью заставила меня пройти за ней. Одобрения на лицах окружающих не сыскалось, оно и не удивительно: похоже, мнение вождя для них последняя инстанция. Ну и глупость. Девушка тащила меня в какие-то лютые заросли и, когда я начал противиться, зашла мне за спину и начала буквально подталкивать. Я почувствовал подбирающееся смущение. И лютую слабость. Маленькая Сараби подключилась к сестре и дополнительно повела меня за руку. Вода отбрасывала белёсый туман, от которого на одежде оседали странно пахнущие капли. Скоро они втолкнули меня в комнату из зеркальной породы и в два прыжка исчезли в кустах. Зачем они меня сюда приволокли? Я прошёл дальше. Стоны. Я слышу болезненные стоны. Я участил шаг.       Спина Роувелла чернела из-за вскрытых шрамов, пропитывая обёрнутую вокруг его бёдер ткань и стекая на пол. Над ним кто-то склонялся, прижимая к ранам тряпку. Парень придерживался за каменную столешницу и пригибался к земле. И жутко стонал. На секунду меня парализовало, но теперь я приблизился. Человек коротко глянул на меня, задержал скрытый странной ветвистой маской взгляд и снова вернулся к делу. Тогда я выхватил из-за пазухи кинжал и приставил к его горлу.       — Отпусти его.       Движение прекратилось, и мучитель принял верное решение убраться прочь.       — Иккинг… — просипел парень, протягивая ко мне руку, которую я тут же подхватил. — Этот Астрагор… и правда мразь… шрамы… не дают мне… завершить обряд…       Он весь дрожал и ужасно горячий. Полосы выборочно расползались по туловищу, оставляя ноги и руки открытыми. Блять, чтоб им здесь всем провалиться. От ран повеяло паром, после чего они наконец начали затягиваться. Я снял жилетку, бережно накрывая подрагивающие плечи.       — Это мой Омега… — пояснил парень, после чего дракон перестал рыпаться и спокойно слился со стеной.       — Они этого не стоят, уходим, — произнёс я, глядя на уставившееся на нас пугало. — И не называй меня так.       — Что?..       — Мы уходим, Роувелл.       Кое-как мне удалось вывести его из пещеры и дойти до выхода, где нас уже ждали дочери Эдиатре. Самая рослая из них, с короткой стрижкой, чьего имени я так и не смог вспомнить, подхватила моего любовника под второй рукой и повела к стене из лиан. Удивительно, что они помогают нам. Хотя, нет, не удивительно. Я бы тоже от такого отношения взвыл. Дальше идти они побоялись, дружно отбежав в сторону и обнявшись.       — Спасибо…       Цветы на лианах подсвечивались слабо, особенно снаружи. Зато имели приятный розоватый оттенок и не пахли.       — Какого чёрта ты делаешь…       Я вопросительно посмотрел на взъерошенную макушку и остановился.       — А на что похоже? Увожу тебя от этих извергов.       Вдруг он отмахнулся и, потеряв опору, чуть было не свалился на песок.       — Каких ещё извергов? Это обычный обряд, чтобы в некоторых местах кожа при трансформации не белела и не приходилось переодеваться по тысяче раз. Эдиатре должна была тебе всё рассказать.       Переодеваться? Ладно, это не самое важное.       — Ничего она мне не рассказала. Зато предложила в качестве жены свою тринадцатилетнюю дочь.       Взгляд как на буйно помешанного. Никогда не думал, что получу его от Роувелла.       — Почему ты на меня так смотришь?       — По устоям Эдиатре, жениться можно не раньше шестнадцати. Да и ты мой, как она могла кого-то предложить?       — Ну, не знаю, может быть, нам «по блату» скидку сделали. И кстати, ещё она сказала, что мы можем стать правителями только если один из нас будет женщиной. Ты таковой становиться не собираешься? Я — нет. — С каждым моим словом выражение его лица всё ближе двигалось к «что он несёт, что происходит и кто я вообще такой». — Поэтому здесь ловить нечего.       — Стой, — он с трудом выпрямился, — вождями ночных фурий может стать хоть какая пара, это традиция. Эдиатре бы не стала менять традиции.       — То есть, ты мне не веришь?       Под влиянием Скрытого мира его тело и душа будто менялись. Сияющая белизной кожа впитывала синеву воды и фиолетовые вкрапления «синяков» от хаотичных кристаллов под тусклым освещением.       — Я понимаю, что ты не хочешь оставаться здесь…       — Да не в этом дело!       — Тогда почему она мне об этом не сказала?       — Откуда ж мне знать. «Вам уместнее передать это самостоятельно», говорит.       Он завертел головой. Этого ещё не хватало. Все жизненные процессы внутри прекратились. Как я раньше не подумал, что от её слов веет нездоровым бредом.       — Если не веришь, можешь спросить Сараби или Микасу, они всё слышали.       — Микаду. Они обе немые.       Вот это поворот. Вот тварь, всё просчитала!       — Обе?       — Обе. Сараби от рождения, а Микаде отрезали язык. Потому что ночные фурии-альбиносы у них, мягко говоря, не в почёте. Должны молчать и жить в тени.       — Потому что такой один был?! Что за бред?! Я не в курсе, по какому принципу там его почитают или ненавидят, но приравнивать к нему всё подряд — это тупо!       — Не знаю… спрашивай у них.       — Некогда спрашивать. Ты не против разобраться с этим потом? — на свой страх и риск я потянул его к «лестнице» из камней. — Твои раны нужно обработать и зашить. А ещё ты обещал рассказать всё Ниальту.       — А что я ему скажу?       — Так и скажешь, что солгал.       — Так я и не лгал! — он всплеснул свободной рукой. — Астрагор правда шалавился ого-го как, и я об этом любезно сообщил. Хватит уже принцу терпеть эту психованную мразь. Почему ты вообще его защищать взялся?       — Просто ты обвинил его в том, чего он не делал, Роувелл.       Парень снова замер:       — Ты-то откуда знаешь? Свечку, что ли, держал? Я там был, если что!       — Если что, я тоже видел этих пиратов. Они меня тоже… — и тут я осёкся. Такая правда должна была умереть вместе со мной. Но трезво мыслить даже в спорах это, видимо, не моё, — они меня тоже чуть не изнасиловали. И он спас меня. Да, я… не упал, в общем.       Всю вину на приобретённые мной ссадины я сваливал на неровную землю. А теперь всё открылось. Дракон в ужасе приоткрыл рот.       — Я видел этих пиратов, слышал, о чём они говорили. Он не хотел этого. Его жертва сбежала, и ему… пришлось… делать это самому. Но он этого не хотел… и они снова поймали его и убили бы.       — Что помешало?..       Я нервно облизнул губы. Отсрочка этого неприятного разговора не принесла ничего, кроме впустую потраченного времени. Нужно было обсудить всё ещё наверху, когда я контролировал свои действия и мысли, когда ещё мог всё сгладить. Он смотрит на меня слишком внимательно. Слишком всё давит. Я невольно оскалился и прикрыл лицо рукой. Если я это скажу… всё. Доброжелательный тон будет потерян. Ящик с ложью внутри головы оказался придавлен ко дну усталостью, парами кристаллов и ещё хрен знает чем. Без минимального шанса на открытие. Я не могу придумать, что солгать. Не могу. Но если я буду молчать… время тоже идёт… блять…       — Ну?       Ладно, перед смертью не надышишься.       — Я не дал им это сделать.       Судя по всему, он сам знал ответ и просто ждал, когда я сознаюсь. И прежде чем он начал что-то говорить, я начал защищаться:       — Пойми же, Роувелл, я делаю это ради нас! Если с Астрагором что-то случится, мы никогда не выберемся! Два трупа вместо страховки, тебе оно надо?       — Она нам больше и не нужна. Запасов здесь вполне хватает. Для тебя они безвредны.       Слишком уверенно и… стоп, не нужна?       — Когда мы сюда пришли, ты сказал, что мы сможем иногда вылетать! А для этого страховка как раз и нужна!       Парень высвободился и схватился за голову, тоже сдерживая гнев.       — Сколько раз нас чуть не прибили, — начал он с каким-то упрёком, — тебя чуть не изнасиловали. К тому же, таких как мы презирают везде, где только мож…       — Не все и не везде!       Ха, стоит ли говорить ему о настроении Эдиатре?       — Например?       — Есть один парень, Илия, он знает о нас с тобой, и очень хорошо к этому относится. Он рад за нас.       — Илия? Серьёзно? Не знаю уж, кто он, но Ниальту он не нравится. Гулящий. И этот человек тебя защищает?       — Да ну и что, что гулящий? Его личная жизнь-то здесь вообще при чём? Он не пытается меня убить и всегда рад моему появлению, этого достаточно. И… и вообще не о нём сейчас! Ты намекаешь, что здесь мы в безопасности?       — Да! Чёрт возьми, да!       — И это мне говорит «дикая и необузданная» Ночная фурия! — я не сдержался от того, чтобы передразнить его. — Совсем домашним стал!       Самообладание покидало нас примерно с одинаковой скоростью. Даже интересно, кто первый сорвётся.       — Слушай, за Астрагором охотятся. У этого человека огромная власть, и рано или поздно он доберётся до него, — смотрит точно в глаза, — и до нас тоже, потому что кое-кто следовал за ним целый месяц. Мы закончим очень быстро, если решим вылететь ещё раз!       То есть, с самого начала у меня не было никакого выбора. Никакого шанса вернуться на поверхность, как бы он не доказывал обратного. И что же это получается, он мне… солгал? Злость растворялась, уступая место странному чувству. Предательства, наверное. Невиновность Астрагора, подлость Эдиатре — всё сейчас отошло на второй план.       — Ты знал об этом с самого начала? — теперь пришла и моя очередь хладнокровно смотреть на него.       — Что?       — Ты с самого начала знал, что если мы станем вождями, то больше никогда не покинем остров?       — Ну, я…       Всё ясно. И ради чего я перед Эдиатре выпендривался? Ради чего вообще пошёл туда?       — Ты солгал мне, — Один, даже произносить это слишком горько. — Чтобы я не возмущался и дал себя короновать, — наконец, я решил отвернуться. — А потом… заковал бы здесь. «Хороший» план.       — Я бы в любом случае сказал бы тебе об этом! Не собирался я тебя как раба вязать!       — А всё выглядит именно так!       — Мне всё равно, как это выглядит и что ты себе там надумал. Я хочу, чтобы у нас всё было хорошо! Чтобы нам ничего не угрожало! Поэтому я и хочу остаться здесь, под землёй, чтобы не чувствовать себя ценным трофеем и больше не видеть, как у тебя снова от волнения крыша едет.       — Крыша едет. Шикарно! Сам додумался, или Эдиатре точную диагностику провела?       — Да что ты её трогаешь? Она не выражает враждебности по отношению к тебе! Вообще ни разу дурного слова не сказала!       — Может быть тебе и не сказала! А мне ясно дала понять, что вместе и тем более в безопасности нам не быть. Она упорно тебе Сангию пытается прилепить, а та так и счастьем пышет, того и гляди лопнет!       — Сангию?! Фу, нет! Мне она вообще не нравится. Единственное в ней, что я могу терпеть — это её веснушки. И что значит «прилепить»? Можно подумать, я такая тряпка, что позволю к себе против воли кого-то «прилепить».       — Без разницы. Мы здесь не останемся! Эдиатре — такая же психопатка, так что я не удивлюсь, если она и это сможет. Впрочем, как и Астрагор, только вот в грехах всего мира её не обвиняли, а надо бы.       — Что ты и делаешь, причём на ровном месте. Ты точно так же мне стоишь и врёшь!       Как словом, так и делом! Я совершил огромную ошибку, позволив себе упрекать эту кикимору вслух! А она ишь ты, все хорошие, всё охуительно, я тебя обожаю, а на деле — чёрта с два! Змея! Только доказать я уже ничего никому не смогу. Только если он посидит и подумает.       — Интерес к неизведанному у тебя на первом месте.       — Ты — такое же неизведанное, которое у меня, как ты сказал, на первом месте! — зачем-то я указал на него пальцем. — И пусть лучше я буду жить на свободе с этим неизведанным, иметь возможность скрыться ото всех, чем просто прозябать здесь и чувствовать, как тебе в затылок дышат! То же самое и на Олухе было. Всем до всех есть дело! И я Астрагору даже в какой-то степени благодарен, потому что он спас нас оттуда. И если бы не он, мы бы не узнали, что твои сородичи живы! Не получили бы новых интересных знаний. Мы бы НИКОГДА не стали парой, потому что я тупо не мог узнать тебя с другой стороны!       — Это всё далеко не его заслуга. Астрагор не такая милая зайка, каким кажется.       — Но и не исчадие Ада. У него есть свои слабости и страхи.       — Ты совершено его не знаешь. — Его голос понизился, он был близок к срыву.       — Ну уж нет, знаю: я мотаюсь с ним по свету целый месяц. Да, он не идеален, он псих, но он не заслуживает того, что ты хочешь с ним сделать. Он сделал много ужасного, но он пытается исправиться, хотя бы перед нами. Он бросил свои дела, только бы помочь! Это ты его не знаешь!       И всё-таки я сказал это. Да, держаться, а потом так бездарно всё вылить в один раз — прекрасно просто! Я вообще не заметил, как в разговор затесался чёртов Астрагор. Я совершенно о нём не думал.       — Нахуй его помощь! Его подачки не исправят того, что он сделал с нами! Если бы он не был зациклен на прош…       — А ты чем лучше?! — не выдержал я.       Роувелл резко замолчал и уставился на меня.       — Ты тоже зациклен на грёбаном прошлом! Даже больше, чем он! Случилось уже миллион всего, чтобы твоё мнение поменялось! Но нет, ты продолжаешь вести себя так, будто мы здесь не месяц, а от силы десять минут находимся! Будто ты не видел ни Ночных фурий, не слышал рассказ этой… Эдиатре! Не увидел её мерзкой ухмылки! Не пообщался с Ниальтом! Сомневаюсь, что он прям вот идеализирует его, как ты мне рассказываешь.       — Я достаточно видел за всю жизнь!       — Так ты же не помнишь ничего, разве нет? Ты… ты как ребёнок, честное слово!       Светлое лицо напротив недовольно скривилось. Нет, стойте, это не недовольство. Это… обида? Вот чёрт. Парень сжал губы и резко развернулся. Кажется, в его глазах мелькнул блеск. Злость не позволяла мне как раньше подойти и коснуться его. Я стоял, глядя на его затылок и ожидая, когда он снова начнёт кидаться своими аргументами. Ну, или признает свою неправоту и мы закончим этот бессмысленный спор. Он тоже будто чего-то ждал: ссутуленная спина, прижатые к груди руки, — всегда были явными признаками его ожидания.       — В-вечно у тебя в-все х… хорошие. Все, кроме м-меня. И всего… что со мной… с-связано.       Я всплеснул руками: опять он за своё! Нет, не хорошие! И нет, не все! Но после этих слов он ринулся в сторону углубления в пещеру.       — А ну стой, мы не договорили!       Но он не остановился, даже когда я успешно схватил его за руку. Он дёрнулся, но желание быстрее всё закончить придало сил, и поэтому ночная фурия оказалась в крепком захвате, после чего я дёрнул его на себя. Рывок получился слишком сильным и явно болезненным, чего я хотел в последнюю очередь, он вскрикнул, но развернулся лицом ко мне, как и надо.       — Я просто прошу тебя извиниться, — начал я. — Я не прошу перестать считать Астрагора тварью. Ты можешь его таким считать, но чтобы нас спасти, ты должен, блять, извиниться!       — Отпусти! — парень ударил по удерживающей его руке. — Отпусти, говорю!       — Роувелл!       — Да отпусти, мне больно!       Я продолжал его уговаривать, но когда по лицу потекли слёзы, я остановился. Тёмно-серая туманная поволока гнева прорвалась и начала таять. Он выдернул руку и в ужасе уставился на покрасневшее запястье с трясущимися пальцами. Кожа багровела на глазах, и я представил, какой же после этого останется ужасный синяк. Я только что… сделал ему больно. Но я ведь… не хотел. Я не хотел…       Он убегал. Его светлая фигура отдалялась всё быстрее, стремительно наливаясь всеми красками окружающей среды. А я врос в землю и не мог пошевелиться. Я опомнился когда он почти достиг стены из розовых цветов.       — Роувелл! — наконец, я опомнился и молнией дёрнулся за ним.       Мне почти удалось ухватить его за плечо, но он отбил мою руку.       — Не трогай меня! — слёзно воскликнул он. — Ты сам становишься, как Астрагор! И я не один это заметил!       — Я никогда не стану таким, как он!       — Уходи, — слишком зло и слишком спокойно. — И не возвращайся сюда больше.       — Тебя забыть спросил*. Роувелл! — я всеми силами пытался поймать эту спокойную волну, уже понимая, что… всё. — Прости меня, мне не стоило перескакивать на этого придурка, н…       — Уходи!       Слово оборвалось из-за невероятно быстрой трансформации. Вместо него — истошный драконий крик, от которого что-то где-то с грохотом обвалилось. Ночная Фурия чуть не наскочила на меня, расправив крылья и одарив ещё одним криком, но уже тише. Я будто снова оказался в лесу четырёхлетней давности. Слёзы у драконов не текли, но из-за слишком быстрого преображения блестели под бешеными зелёными глазами. Когда он убедился, что я не собираюсь нападать, метнулся в заросли и в них же исчез. Колени не подкашивались, нет. Вся злость, не злость, да вообще всё, умерло внутри меня. Я ничего не чувствовал. Ничего не слышал. Всё будто было сном. Самым страшным кошмаром, что я видел разве что однажды в ужасной лихорадке. Даже тогда, ко всему прочему сгорая изнутри, я не испытывал такой… пустоты. Я сглотнул ком в горле. Нет, я же… должен…       Выскочившая фурия с крапинками на морде чуть не отхватила мне руку. Я даже не испугался, просто глядя вникуда. Дракон же принюхался и посмотрел куда-то в район моего живота и под ноги. Её озадаченный, а затем довольный взгляд заставили начать реагировать. Я равнодушно опустил голову вниз. Чёрные капли. А между безымянным и средним пальцем правой руки полоска, идущая почти от локтя. Готов поклясться, я видел там свою кость. Наконец я почувствовал невыносимую боль. Пальцы тряслись. И я не смог сдержать сдавленного крика. Сангия довольно фыркнула и снова попыталась наскочить. Я отшатнулся. Если я срочно себе всё не перевяжу — прямо здесь кони двину. Я кое-как поплёлся к выходу. Не знаю, сколько времени за мной наблюдали. Не помню, как вообще добрался до верха. Способность запоминать испарилась. Единственное, что я заметил, это зарёванный принц. Кажется, уже слишком поздно. Но его одежда была чистой. Он нервно что-то искал и постоянно стирал слёзы. Значит, только готовится. Вот он нашёл свой «любимый» нож и коротко посмотрел на меня.       — Помешаешь — убью.       Я слабо кивнул и подошёл к нему — в ящиках, закрытых его телом, вроде ветошь водилась. Он любезно подвинулся. Я взял первую попавшуюся тряпку и обернул ей предплечье. Это оказалась та самая ткань, на которой обычно сушили соль.