Сюрприз от предков_2

      — Кто он?       Деловито оглядывая кабинет, Граций со скучающим видом подкидывал излишне вычурный нож. Убранство узкого помещения едва ли соответствовало статусу его клиента, и он искренне ожидал возмущений в надежде на занимательный скандал, итогом которого станет втыкание ножа в одно до ужаса белое горло. Но мужчина напротив не реагировал на окружение, с удавьим спокойствием раскладывая предметы первой необходимости в выделенном ему ящике.       — Этот мальчишка не похож на пирата или жулика, — не унимался пират, понимая, что первый его вопрос, скорее всего, так и не долетел до собеседника. — И тем не менее, ты с ним таскаешься. Не похоже на тебя.       Вопрос вновь остался без ответа. Граций нервно тряхнул головой, вызывая в умиротворённой тишине шелест и позвякивание монет и ещё Бог весть чего в своих волосах. Да кем возомнил себя этот ушлёпок? Да, он крупный феодал и вроде как самый страшный преступник своего времени, но как можно было, о, ужас, игнорировать его, Грация, — капитана крупнейшего пиратского судна на службе у самого испанского короля?       — Я не помню, чтобы тебе было разрешено разговаривать со мной. — Наконец, отозвался Астрагор.       — А на это что, ещё разрешение нужно?       — Да.       Непоколебимый бледно-голубой взгляд был красноречивее любых слов. Пират еле сдержался от того, чтобы не сплюнуть в сторону.       — Не слишком ли много чести? И у кого его спрашивать? У твоего любовничка?       — У меня. Тебе я не разрешаю. Мне не о чем говорить с пиратом.       — А пираты — не люди?       — Я не делю собеседников на людей и не людей. Это играет для меня последнюю роль. Скорее, я беру во внимание конкретный поступок. А наиболее отвратительные в моём понимании поступки как правило совершают пираты. Отсюда и принцип. Конечно же, не все представители твоей профессии одинаковы, но конкретно ты попадаешь в реестр тех самых отвратительных личностей, с которыми я не хочу иметь никакого дела.       Давление интеллектом и непрерывный поток словесных побоев блокировали в Грации всю злобу и остроязычность, что с избытком циркулировали в его теле, наверное, с самого рождения. Он впервые не знал, что сказать.       — И что это нужно сделать, чтобы добиться презрения твоего величественного Высокомерия?       — Больше всего на свете я ненавижу лжецов, насильников и предателей.       Лицо невольно приобрело землистый оттенок, а зубы рвались в остервенелый оскал.       — Не думал, что он пожалуется тебе.       — А мне не он пожаловался.       — А кто? Его братец?       — Разговор окончен. Уходи.       — А ты не забыл, что ты сам насильник? Твой пасынок типа так, не в счёт?       — Поэтому я не смотрю в своё отражение.       С этими словами губы Астагора изогнулись в лёгкой улыбке, что окончательно добило его собеседника. Граций скривил лицо и отшатнулся от своего клиента как от чумы почти до выхода из комнаты. Не смотря на собственный страх того, что безумие этого полоумного может его сожрать, Граций не мог перестать смотреть на эту хищную улыбку. И всё же с её исчезновением разум вернулся в лохматую, сплошь увешанную косичками черепушку, и её обладатель поспешил покинуть злосчастное помещение, куда он уже точно никогда не сунется.       Как только пират исчез из поля зрения, Астрагор выдохнул:       — Ненавижу это делать, — сказав это, он брезгливо потёр лицо ладонями и шлёпнул себя по щекам, — И почему это всегда действует? — После чего снова вернулся к упаковке своих вещей.       Пират же вылетел из каюты как ошпаренный и, растолкав зазевавшихся матросов, спрятался в своей каюте.       — Херов ушлёпок. — Злобно проскрипел он, слыша, как Астрагор и его принц вышли на палубу.       На этом его миссия с этим «высокомерзким мудаком» закончилась. Пропустив момент, когда он и его «привилегированная подстилка с членом» покинули судно, он ещё раз проклял всё сущее и через сорок минут спустился на землю. Неприятно. Даже когда судно было пришвартовано к пристани, оно продолжало приятно покачиваться и держало мозги в тонусе. Ровная земля же такими свойствами не обладала. По крайней мере, не в этой части света. Почти пошатываясь на ровном месте, мужчина побрёл в неизвестном направлении, минуя переливающуюся толпу и изредка выхватывая взглядом парня в красном и волочащегося за ним тощего парнишку, которого тот держал за руку.       Скоро он пришёл в безлюдный переулок и осмотрелся: из достопримечательностей здесь раскинулась разве что дородная избушка, развалившаяся на две части начиная от крыши и заканчивая громадной дырой в середине стены, поросшей изрядно высохшим хмелем. Оно и не мудрено, середина августа на дворе. Вокруг же царил обычный такой июль, со всеми вытекающими из этого последствиями: полчищем глубоких луж, ядовито-зелёными лугами и цветущими деревьями, прорывающимися сквозь развороченные бочки, доски и крыши брошенных домов. Вдруг взгляд уловил движение за одним из покосившихся столбов.       — О, принцесса уже тут как тут. — Окликнул он как можно громче.       — Не зови меня принцессой, ублюдок.       Стараясь придать лицу максимальную грозность и забыв об охапке разномастных листьев в ладонях, из-за заинтересовавшего его обросшего столба выглянул… Йен. Пират осмотрел его с ног до головы и с презрением усмехнулся: «а девкой был бы краше». Впрочем, взглянув на стремительно тянущееся к берегу солнце, мужчина вспомнил, что времени на обмен колкостями у него почти не остаётся, и поэтому быстро потерял к по всем фронтам жалкому мальчишке всякий интерес.       — Последний раз Илия вернулся от тебя побитый. Не знаешь, кто мог бы его покалечить? — сам же мальчишка затыкаться не собирался.       — Дай-ка подумать… — пират издевательски потёр подбородок, готовый в любой момент раскрасить этой крысе физиономию. — Почему я должен это знать? Мало ли, с каким столбом он по пьянке поцеловался.       — Он не был пьян!       — О, серьёзно? А по-моему он пьян постоянно. Неудивительно, что, несмотря на количество его девок, он так ничего от них не подцепил: всё себе продизинфицировал.       Йену же хотелось поскорее вцепиться в это смуглое горло хоть зубами. Но он держался.       — И чья это вина?! — вместо нападения воскликнул он.       — Не моя точно.       — Уверен?       — Более чем. Он пьёт из-за своих грехов, а не из-за меня, сопляк.       — Грехов у него не больше, чем у тебя. И они уж точно не страшнее твоих!       — У-у, как страшно! — стараясь сдержать смех, пират демонстративно поднял руки вверх, видя, как пацан заводится. — Ну, даже если это и я его ударил, что ты мне сделаешь? Злобно на меня посмотришь? Или ещё какие спецэффекты провернёшь? Так вот, силёнок не хватит. Так что не выпендривайся. То, что он тебе наплёл — плод его воображения.       Юноша напротив него вздрогнул.       — У меня никогда не встанет на мужика, даже из желания сделать ему очень плохо. Тем, что он обвиняет ни в чём не повинных людей, он скрывает свои извращенские желания. И похождения. То, что кто-то был с ним не так уж нежен — его проблемы. Такие как ты, он, Астрагор со своим сосунком — все такие.       Теперь Йен побледнел.       — Ага, чё побледнел? Думаешь, я не догадаюсь, что ты на своего брата по ночам…       — А ну заткнись!       Пират не сдержал победной ухмылки: херов ребёнок заорал на всю улицу.       — Ты со своими вспышками ревности уже скоро доведёшь всех. У него две метки мужеложца, если ты не забыл. Так что в следующий раз, если его запалят с парнем,, даже с тобой, ему отрубят голову. Или повесят, смотря где вы будете находиться.       Нет, Граций не собирался затыкаться. Эта функция срабатывала только с передавленным горлом.       — А ведь если задуматься, переживал бы Илия, если бы с тобой что-то случилось? У него вроде бы новый предмет воздыханий появился. Как у них там дела?       — У Арлета есть партнёр. — Теперь Йена по-настоящему трясло. — Он и Илия не будут вместе.       — Ага, и именно потому что ты в этом уверен, ты связался с Каином.       — Я начал работать на него не из-за ревности, придурок!       — Чёрт, ты же сейчас заревёшь как девчонка!       Громогласный хохот точно бы привлёк к себе внимание, если бы в радиусе ста метров бродили люди. Но никого не было, и оттого сотрясающий всё и вся смех остался безнаказанным. Йен почувствовал, что и правда приблизился к точке кипения и готов бездарно разрыдаться. Но вместо этого он посильнее сжал пальцы в кулаки и ощутил, как кожа стала нагреваться до температуры калёного железа, а в ладони вонзились ставшие слишком острыми ногти.       — Э… эй, слышь, сказал же — без фокусов!       Когда на нём слишком сильно натянулась всегда свободная туника, юноша в один шаг достиг уставившегося на него пирата и схватил его за воротник. Сверху заглядывая в эти отвратительные карие глаза с узкими зрачками, принадлежащие субъекту всегда возвышающегося над ним на целых две головы, Йен захотел сорвать его лицо. И даже потянулся к нему почерневшей рукой, но его остановили.       — А ну хватит!       Со стороны города на них смотрел хрупкий юноша с искрящимися, коротко стриженными волосами. Его длинный чёрный балахон изрядно запылился, что он тут же поспешил исправить, нервно стряхивая пыль с ткани. Йену пришлось разжать пальцы и виновато спрятал взгляд в траву.       — Грёбаный Сатана! Чтоб тебя черти ебали.       Выросты по бокам головы не могли ассоциироваться ни с чем, кроме рогов.       — Не выражайся так при мне!       — Да ему понравится, бьюсь об заклад. Такие как он точно попадут в Ад. Один — чудовище, другой с русалками таскается, охренеть можно. Вот вы недоумки!       — Вы все здесь недоумки. Оба. — Не выдержал юноша. — Кто-нибудь выяснил, где находится база Астрагора?       Пират и Ютенфор-младший переглянулись.       — Нет. — Отмахнулся Граций. — Если я не вычислил, то эта плаксивая принцесса бесполезности — тем более. Может, — он перешёл на шёпот, — прям щас её грохнем?       — Эй!       — Я не стану убивать человека! — воспротивился Каин. — Никогда.       — Ах, да-а, ка-ак я мог забыть. Вы же у нас будущий Святой отец. Все такие важные, хуи, блять, бумажные.       — Мне нужна эта информация. Срочно! Астрагор слабеет с каждым днём, и мне нужно покарать его за грехи прежде, чем это сделает природа.       — Кстати о грехах. Святой отец, всё хотел спросить: у вас ведь тоже они имеются, причём побольше нашего.       — О чём ты? Я безгрешен! — юноша насупился. — Моя цель — освободить мир от Белой смерти! Это вы погрязли в своих грехах, погрязли и провалились в них. Именно поэтому вы служите мне, не так ли? Чтобы отпустить их.       На секунду присутствующим даже стало интересно: как он собирался убивать Астрагора, если не убивает из принципа? Своими нудными речами задавит? Или он просто не считает его за человека?       — Чем ненормальное желание Йена быть со своим братом отличается от твоего желания владеть Изабель, а?       — В… в том… — «бедняга» Каин даже запнулся от такой наглости. — В том, что она не моя сестра!       — А разница?       — Я хочу просто жениться на ней. И только убив Астрагора, я могу обеспечить нам светлое будущее!       — А-а, так теперь это называется. Грёбаные дети. Давай так: если я убью Астрагора раньше тебя, ты встанешь на колени и признаешь, что ты такой же хуев грешник, как и мы. Идёт?       — Зачем тебе это?       — Просто люблю смотреть, как кто-то позорится.       Юноша в длинном балахоне почувствовал, что ему становится дурно:       — Мне нужно идти.       — Куда это? Своему рыжухе в жилетку плакаться?       — На встречу с отцом Изабель. И чтоб ты знал, сегодня я попрошу у него её руки!       — Так она же скоро замуж выйдет.       — Её отец ненавидит Генри. А меня, наоборот, одобряет. Он замечательный человек и очень мудрый, поэтому он отдаст её за меня.       — Против её воли? — говоря это, Граций мерзко захихикал.       На это Каин опешил и смолчал, разворачиваясь и растворяясь в пустыре. Граций наконец сплюнул в сторону и побрёл обратно на корабль.       — Вот ведь пацан охуеет, когда познакомится с её папашей. — Напоследок бросил он, победно выпячивая грудь и убирая руки в карманы.       Йену же не оставалось ничего, кроме как на ватных после недотрансформации ногах побрести в гостиницу. Естественно, они не могли не знать о том, кто конкретно скрывается за личиной мудрого отца Изабель. Но Граций не был бы Грацием, если бы так просто позволил кому-то добиться своей цели, не заставив при этом испытать весь спектр негативных эмоций.       — Он тебе понравится!       Изабель как всегда сияла ярче рассветной звезды, утаскивая отца вглубь переулков. Родитель же пытался удержать на голове чёрный капюшон.       — Каин — послушник, в будущем хочет продолжить служить Богу. А ещё он любит тёплые вещи, носит религиозную одежду и боится огня. Не знаю, почему. И… — девушка прихватила подол платья и мечтательно обернулась вокруг себя. — Кажется, я ему нравлюсь. Ты можешь определить, как мужчина, нравлюсь я ему, или нет?       Астрагор слабо усмехнулся: если бы он обладал способностью с точностью угадывать чувства людей, почти половину моментов его биографии можно было бы избежать. Однако попытаться стоило.       — Постараюсь. А ты сообщила ему, кто я?       — Ну… — девушка застенчиво спрятала лицо в волосах. Какой же редкий для неё жест. — Я только сказала, что вы с папой оба дядьки. Он был в шоке, но пообещал понять и принять. А твоё имя… ну, пусть это будет сюрприз!       — Не слишком ли много потрясений за один день для бедного юноши?       — Да ничего, он хороший, всё поймёт. Он скоро придёт.       Стоило Изабель уверить отца в скором визите своего воздыхателя, на горизонте показался тонкий силуэт светлого юноши в идеально чистой мантии. В руках он сжимал букет самых свежих садовых цветов, перехваченный узкой белой лентой. Астрагор посильнее натянул на глаза капюшон, чтобы молодой человек не испустил дух раньше времени. Его дочь радостно проприветствовала своего товарища и даже кинулась ему в объятия. Юноша не ожидал такого выпада, но с радостью, хоть и смущаясь, обнял её в ответ. Фигуру в чёрном он пока не заметил.       — Прекрасно выглядишь, — робко прошептал он, протягивая свой подарок. — Точно светишься…       В светло-серых глазах теплился искренний трепет, стоило изящному образу юной леди предстать его взору. Он был осторожен в движениях, точно Изабель была белой, хрупкой бабочкой в его ладонях. Так мог смотреть только юноша, впервые познавший чувство безнадёжной влюблённости.       — Она определённо ему нравится, — отметил Астрагор про себя и слегка улыбнулся: — Человек, смотрящий на Изабель такими глазами, стал бы для неё отличным супругом. Не то, что этот похабный трус Генри. — Пожалуй, отвратительность этого молодого во всех смыслах клоуна, стала первым, в чём Ниальт целиком и полностью разделял его мнение с самой первой секунды. — Как бы сжить паршивца со свету?       Наконец, молодые люди заметили его. Юноша заметно разволновался, но всё время пытался справиться с собой, пряча трясущиеся руки за спиной до того момента, пока Изабель, тряхнув вьющимися локонами, не подхватила его за ладонь и не повела навстречу к родителю.       — З-здравствуйте, — стараясь держать лицо достойно, Каин почтительно поклонился своему, как он надеялся, будущему зятю.       — Здравствуй.       Астрагор отозвался сразу же. Как можно было не отозваться столь приятному юноше?       — У вас замечательная дочь.       Мужчина беззлобно усмехнулся. Фраза, поражающая своей банальностью. Но на Каина нельзя за это обижаться. По рассказам дочери, Каин редко покидал церковь, и почти не умел разговаривать с людьми.       — Благодарю. Но это не моя заслуга.       — Па-ап…       — И всё же достойными нас делают те, кто воспитал нас.       Фраза не показалась вымученной, а это значит, он ещё и уважает старших. Комбинация одобряемых черт достигла пика, и Астрагор решил, что юноша готов.       — Рад знакомству, — с этими словами он медленно спустил с головы тёмную, пошитую редкими серебряными узорами, ткань, и протянул руку в приветственном жесте. — Астрагор.       Однако Каина будто подменили. Его лицо вытянулось, а глаза расширились от ужаса.       Кровь застыла в жилах. Что это всё значит? Отец его возлюбленной, этот мудрый и справедливый человек, взрастивший кроткую и в то же время живую Изабель… сам… Астрагор? Тот, кого он поставил целью своей жизни уничтожить? Тот, кто продал всех его сестёр, после чего одну из них сделал частью своего гарема? Тот, для кого нет ничего святого?       Белая подрагивающая (от известной Каину травмы) рука, протянутая в приветливом жесте, показалась ему лапой истинного монстра. Утратившего цвет Сатаны, белой смерти, и много чего ещё. Его пальцы предательски затряслись. Он смотрит на него. Своим взглядом, с навсегда замершими брызгам крови прямо на небесно-голубых радужках. Точно на него. Опасность будто заглядывала прямо ему в душу. Он в страхе отступил назад.       — Каин? — обеспокоено позвала Изабель, дотрагиваясь до худосочного плеча.       Юноша с запозданием ступил назад. Затем ещё. И бездарно попятился назад, чтобы, хрипло бросив какое-то оправдание, сбежать.       — Чего это он? Он всегда был таким понимающим. Говорил, что не верит ни в какие слухи, пока не узнает человека лично.       — Всё-таки тебе следовало сказать моё имя. Не все готовы принять меня таким, какой я есть с первой попытки.       Девушка попыталась скрыть своё переживание, но всё-таки не смогла не уронить головы. Мужчина заметил это и, отпустив лучи ненависти самому себе, прижал к себе едва достающую ему до груди дочь за опустившиеся плечи. Она раздосадовано вздохнула, и Астрагору ничего не оставалось кроме как погладить светлые локоны рукой, настолько, насколько это было возможно, склоняя голову и касаясь щекой макушки.

***

      — Ты делаешь записи для него?       В ответ Роувелл глупо уставился на «рейгрем», будто его глубоко синие лепестки только что выросли из земли. Все фурии безмятежно спали, поэтому около часа назад, всё ещё не привыкший к «смене часовых поясов», он незамедлительно подхватил блокнот и начал бездумно портить его размашистыми штрихами. Пока линии не начали неосознанно сливаться в растущую из земли синюю звезду, которая всегда мешала ему спать. Он хмуро сдвинул брови и снова вернулся к работе. Сангия раздражает. Раздражала с самой первой встречи вне поля зрения Иккинга.       — Для себя. Научный интерес.       — Брось, — девушка вмиг оказалась сидящей совсем рядом и заглянула за его плечо. — Я видела, как он тоже рисовал наши растения. Это всё для него       И сейчас Роувелл вспомнил его лицо, когда он наносил на бумагу что-то новое, когда был подростком: задумчивое, даже хитрое, искрящееся интересом и детским задором. Наверное, тогда, в тени скандинавских лесов и предрассветном холоде, впервые в истории дракон влюбился в человека.       — И что с того? Я хочу сделать ему приятно, что в этом странного?       — Ты ещё спрашиваешь? Он предал тебя, а ты хочешь «сделать ему приятно»?       — Н-не начинай! Я тоже поступил как последний уёбок, если не хуже. Я ранил его, понимаешь? Ты видела кровь? Что, если он больше не сможет ничего записывать?       — Я думала, ты больше не захочешь его видеть.       — Много думаешь…       — Тогда почему ты не поднимешься наверх?       А ведь и правда. Логичнее всего было просто подняться на поверхность и поговорить. Но ещё раз увидеть его ослабленное лицо и рваную рану… Он был не готов.       И всё-таки она права.       Захлопнув импровизированный блокнот, Роувелл в беспамятстве направился к выходу, не одарив должным вниманием сделавшую уместное замечание девушку. Он мастерски проскользнул сквозь липкие лианы, источающие прогоркло-сладкий запах, и скрылся в неизведанном сумраке. Достигнув их, Сангия замерла: она ещё никогда не покидала Скрытого мира. Что ждало её там, за стеной? И всё же, собрав всю волю в кулак, она нырнула в заросли, устремляясь за молниеносно отдаляющегося от неё сородича. Она миновала камни, всё время прижимая отростки к голове, будто совсем забыла о крыльях.       — Иккинг! — закричал Роувелл по всё горло.       Пространство острова отозвалось тишиной. Он был зол на неё, и поэтому не собирался уступать ей место, закричав ещё раз:       — Иккинг! Куда ты провалился? Нам нужно поговорить!       Подумав о целебных свойствах драконьей слюны и крови, он на секунду опустил голову вниз, сталкиваясь взглядом с… ничем. Ящики, сумки, травы — все признаки разумной жизни и непосредственного нахождения интересующего его викинга на острове… исчезли. свидетельствовать о том, что здесь вообще кто-то жил, могли лишь притаившиеся в углу сиротливо прикрытые ветошью части страховки. Дракон внутри пещеры изумлённо выглянула из-за убежища и опасливо двинулась вперёд. Стоило ей поднять взгляд, как и без того приглушённый завесой туч свет обжёг привыкший к полумраку взгляд. Взвизгнув, фурия попятилась назад и, в попытке справиться с разразившимся сильным дыханием, предпочла остаться внутри скалы.       — И… Иккинг…       Запнувшись об свои же слова, поражённый Роувелл уставился в развернувшуюся пустоту. Море рвалось и трещало об скалы, тучи на небе спокойно тянулись куда-то на север, а поросшие травой дорожки сводили с ума своей безмятежностью. Последнее было свидетельством того, что здесь слишком долго никто не ходил. А это могло значить только одно.       — Иккинг? — беспомощно вторил он.       Сангия опасливо озиралась по сторонам, готовая в любой момент пустить в ход весь арсенал своих смертоносных навыков. Каково же было её удивление, когда оказалось, что эти навыки… не на ком применить. Фурия опустила напряжённые крылья, позволяя им свободно волочиться за собой. Поднимаясь сюда, она ожидала увидеть всё, что угодно, но только не одинокую пещеру и пару-тройку пустых ящиков безучастно доживающих свой век у выхода. Девушка с недоумением и лёгким подозрением уставилась на изуродованную спину своего сородича. Сам же сородич продолжал таращиться вникуда, пытаясь отсрочить момент осознания… чего? Того, что за эти три дня белые и пушистые твари разделались с его любимым, пока он корчил из себя обиженного ребёнка или…       — Я боялась тебе об этом говорить.       Голос этой женщины едва ли можно было спутать с каким-то другим. Та самая ведьма, что когда-то помогла ему стать драконом и на данный момент решившая довести этот процесс до победного конца, убивая в нём все человеческие качества.       — Мы боялись.       Следующим же голосом было впору пугать маленьких детей. Застарелый, со скрежетом, наверное, он испугал бы его, если бы он не научился мириться с ним.       — Ч-чего боялись? — и всё же парень обернулся, будто боясь сделать резкое движение и повысить голос.       Опираясь о плечо своей человеческой соратницы, Эдиатре протягивала пожелтевший лист бумаги. Сангия виновато прижала отростки к голове и попятилась назад. Она постаралась сделать это максимально незаметным для Роувелла и, кажется, у неё даже получилось.       — Прочти это письмо. Валка нашла его экземпляры в трёх местах. Твой человек позаботился, чтобы оно обязательно попало к тебе. Поразительная «забота» о ближнем.       Произнесено с издёвкой. Ужасной издёвкой и презрением, усилившимся на чуждом ей слове «человек». Роувелл принял кусок бумаги из иссохших пальцев и тут же открыл. Сангия снова попятилась к входу. По мере прочтения лицо Роувелла менялось: от беззлобной ухмылки до первобытного ужаса и… до блеска в глазах. Губы и пальцы затряслись.       — Ч-что это? — прохрипел он на выдохе.       — Его письмо. Именно это он передал Сайори.       — Это м… н… это не… не он… п… писал…       — Мне правда очень жаль.       — Нет.       С этими словами дракон смял кусок бумаги и отбросил его куда подальше.       — Это враньё. Он бы с-сам мне… с-спуст-тился бы и сказал. Он…       Слова давались чертовски тяжело. Они застревали в горле и душили. Почерк совершенно точно принадлежал Иккингу. Эмблема из близкорасположенных рунов его имени, которыми он с недавних пор начал подписываться — тоже. Ни одна живая душа не могла об этом знать.       — И тем не менее, это письмо существует. Он спешил скрыться, и поэтому счёл ненужным искать тебя лично.       — Замолчите!       Роувелл постарался вложить в этот крик больше злости и сопротивления, и всё же не смог скрыть рвущуюся наружу горечь. Всё слишком похоже на правду.       — Ради меня он п-покинул с-свой остров! С-согласился жить как дикарь! — парень старался дышать глубже и чаще делать паузы между словами, чтобы дефект речи не запутывал его ещё больше. Получалось плохо. — Он бы ни за что не… не… б… б-бросил меня!       И всё же он бросил Астрид. К которой испытывал симпатию с далёкого детства. Это воспоминание полоснуло по горлу не хуже вражеского клинка, и говорить стало в разы тяжелее. Слова и звуки оказались окончательно заблокированы. Астрид могла стать для него женой, вызывающей зависть у всех соседей. Но он предпочёл другого, его, Роувелла, и сбежал. Могло ли такое… повториться?       — Насколько я помню, он говорил тебе о каком-то Илии. — Наконец, и Валка отважилась раскрыть свою варежку. — И довольно давно.       — Этот Илия никогда не сможет заменить ему тебя, — с другой стороны на него нападала Эдиатре. — Ты намного лучше его. И всё же человек предпочёл человека.       Колени сами собой тянулись к земле. Женщины пропали из поля зрения. И остров месте с ними. Зрение заволокло тысячами белёсых мушек на чёрном экране, будто он утратил способность видеть. Сквозь мушки изредка пробивался образ веснушчатого парня, смотрящего на него с такой обидой, которую, впрочем, всегда заслуживал. Неужели он… он и в правду… довёл его?       Без слов он побрёл назад к фуриям. Даже не запомнив, как вообще оказался внизу.       — Это правда?       Сонный Сайори не сразу понял, зачем кому-то понадобилось так грубо будить его. Он по-кошачьи потянулся на земле и приподнялся на лапах.       — А?       Недалёкий от срыва дракон протянул ему безнадёжно скомканный лист бумаги.       — Иккинг передал его тебе и сказал вручить мне?       Дракон бегло прошёлся по аккуратным, и всё же искривлённым от волнения строчкам и утвердительно кивнул.       — Да. Сказал, что это важно.       — И всё? Больше ничего не сказал? Он не с-сказал, что куда-то улетает?       — Да не сказал он ничего. Просто развернулся с траурным лицом и ушёл. А это правда, что он тебя бросил и ушёл к человеку?       Сердце пропустило удар.       — К-кто тебе сказал?       — Валка. Она меня застала, когда я до тебя пытался достучаться. Но ты меня не услышал.       — Она его забирала?       — Нет.       Что-то внутри него умерло. Значит, это… или всё же... ох... Однако вера в лучший исход, неприятие, нормальное для здорового существа и являющееся защитной реакцией, не давали так просто упасть и сдаться. Надежда была настолько ничтожна и хрупка, но всё-таки она ещё жила. И Роувелл старался придерживаться легенды, выстроенной своей же головой.       — Я не верю им.       Неосторожное движение, и Сайори едва не поскользнулся на ветках.       — Что?       — Выглядит правдоподобно. И возможно так всё и есть, н-но… — волнение не давало сносно соображать.       — А что ты будешь делать, если это окажется правдой?       — Откушу этому Илии голову. — Незамедлительно без запинки сказал Роувелл. В этом он был уверен совершенно точно. Тогда он точно убедится, что все люди — полнейшие твари. Иккингу он ничего не сделает. Не сможет. Или сможет? Вся ненависть сконцентрировалась и нацелилась только на этого моряка, о котором так нелестно отзывался Принц.       — Воу. А если неправдой?       На это парень смолчал. В таком случае Эдиатре свистела ему абсолютно всегда, лживая тварь, и Иккинг не виновен. А, значит, и Астрагор?       — У меня ребёнок в соседней комнате… — задыхаясь без видимой причины, проговорил Астрагор ещё юным и приятным голосом, пятясь назад с выставленной вперёд рукой. — Вы его напугаете. Пожалуйста… не надо… не здесь…       Отвратительные воспоминания из прошлого. По истине мерзкие картины всплыли в его памяти, когда он впервые увидел секс во всей его красе. Расширившиеся в ужасе глаза белой смерти, а за ними то, что он так отчаянно пытался забыть. Но короткий вскрик, когда огромный человек с чёрными волосами и смуглой кожей схватил его за руку, был последним, что произнёс Астрагор. Он молчал. Не произносил не то что ни единого слова, даже ни единого звука, пока его…       Могло ли это и правда быть насилием? Конечно, могло. Если бы ему это нравилось, он бы, ну, стонал хотя бы?       — Я должен сам убедиться в том, правда это или нет. Он справедливо посчитал меня идиотом.       — Но вне острова опасно! Астрагор стольких себе подражателей настрогал, диву даёшься!       Роувелл мысленно вздохнул. Если бы это было главной проблемой…       — Плевать.       — Ты кукурузнулся?!       — Я смогу остаться незамеченным. Думаю, что с-смогу. Я… должен его найти.       Сайори перестал изображать высунувшуюся на воздух рыбину и просто смотрел перед собой.Он хотел что-то сказать, но его прервали:       — Роувелл? — вышло, скорее, возмущённо, чем вопросительно. Впервые на его памяти Сангия хмурилась. — Ты правда бросишь фурий?       — Я просто хочу во всём разобраться!       — Но ты нужен здесь! Фуриям нужен вождь! Все и каждый считают тебя достойным этой роли.       — Потому что я сын своего отца? Только поэтому?       На это он, как ни странно, ответа не получил. Одним движением проломив породу, парень скрылся за стеной из лиан, потащив за собой только что проснувшегося дракона.       Роль наездника показалась Роувеллу настоящей дикостью. И всё же он сильнее вцепился в хлипкие поводья и сжал губы, стоически сдерживая дрожь во всём теле. Ночная фурия оторвалась от пологого берега, скрываясь в облаках.

***

      — Как обстановка на острове?       Спросил Астрагор, скорее, из вежливости. Эта беседа совсем ему никуда не впряглась, и едва ли он был готов тратить на неё свои силы. Однако он ошибся со своим расписанием, и оттого стоически терпел порядком неприятную для себя атмосферу.       — Нормально… Эмир поддерживает легенду.       — Отлично. Докладывай мне обо всех событиях. Эдиатре не догадывается о том, что я жив?       — Начинает. — Женщина нервно спрятала руки за спиной. — Она говорит, будто чувствует тебя.       — Исключено. Друг друга чувствуют только особи из двойни. А я не мог родиться в двойне, иначе мой брат или сестра также родились бы альбиносами. Это было бы заметно.       — Она подобралась к возрасту смерти, и когда она поседела, она… стала похожа на тебя, будто твоё отражение…       — Исключено!       Глупо было полагать, что он никогда об этом не думал. Думал, ещё как. Особенно ярко в тот момент, когда Эдиатре прилипла к нему как пиявка, едва они научились сносно ориентироваться в пространстве. Однако добровольно признать, что судьба обошлась так несправедливо… оказалось слишком тяжело. Настолько, что он так и не смог поверить в эту прописную истину.       Через минуту в кабинет вошёл ещё один человек: низкорослый, с чёрными усами, в щёгольской одежде с белой повязкой на голове.       — Слушаю.       — Кажется, все впечатлены до чёртиков.       Филимон с недоверием поглядывал на женщину, фоном мельтешащую сбоку от кресла. Она была здесь абсолютно лишней.       Астрагор со скучающим видом махнул рукой, указывая своей предыдущей собеседнице на скамью в другом конце кабинета. Рассеянный взгляд слабо коснулся вошедшего и вернулся к бумагам.       — Не могу поверить, что это снова сработало. А Илия?       — Тоже поверил. Ещё как поверил. Сразу пошёл к Арлету, говорить, что не повезёт его.       А вот эту информацию Астрагор не оставил в стороне, скривив губы в усмешке.       — Паршивец. А что Арлет?       — Взбеленился и хочет на остров. Но у него ничего не получится. Никто его туда не повезёт. А Илия упёрся рогом, что хочет оставить его в экипаже, и всё. Баран упрямый. Влюбился он.       — Насколько мне известно, Арлет тоже тот ещё упрямый баран. Он всегда добивается своего и готов пойти на любое безрассудство.       — Ну, знаешь, у любого безрассудства есть предел…       — Благодарю за информацию. Продолжай докладывать мне обо всём. И особенно, если Арлет поддастся на провокации.       Коротко кивнув, Филимон покинул помещение. Лицо Астрагора наконец озарила задумчивая усмешка: мальчишка не станет отсиживаться в стороне, это и дураку понятно. Извернётся точно уж на сковородке, и всё же добьётся своего. Но вот что он предпримет? Пойдёт ли на риск столь отчаянный, что его можно будет ставить в один ряд с ним, с Астрагором, по уровню безумства? Истина, отнюдь, довольно не очевидная.       — Как думаешь, что он предпримет? — решил поделиться своими размышлениями мужчина, слабо поглядывая в очертание синего пятна, обозначающего свою недавнюю собеседницу. — Пойдёт на риск?       — Я не знаю, — сдавленно отозвалась она, поднимаясь со скамьи. — Мой сын…       — Не называй его своим сыном. — Вдруг Астрагор грубо прервал её. — Мало привести ребёнка в этот мир. Для того, чтобы зваться родителем, нужно обучить маленького человека в этом самом мире жить. А ты бросила семью, Валка, почувствовав, что не такая как все. Ты могла вернуться, но не вернулась. У Иккинга не было выбора, и именно поэтому он покинул остров. Между прочим, заботясь о его безопасности.       Сколько же презрения в этом голосе. Женщина смягчилась, потупила взгляд в пол.       — Я думаю, он не станет рисковать. Или убедит этого Илию. Я очень хочу на это надеяться. Ему была уготована лучшая судьба стать вождём своего народа и жениться на воительнице, но отчего-то он предпочёл совсем иную жизнь.       — Не тебе решать, как ему жить и с кем. Итак, по поставкам у тебя всё?       Дверь приоткрылась, и на порог ступил Ниальт. Увидев, что его партнёр занят, он хотел спешно удалиться, но, получив одобрительный жест, всё же передумал. Опустив колкость, женщина кивнула и захлопнула дверь. Принц проводил её взглядом и тут же растерял к ней всякий интерес, подходя к столу и тут же усаживаясь на него рядом со своим компаньоном.       — Не могу поверить: ты забыл?       — Не забыл. Перепутал числа. Становлюсь совсем рассеянным.       Принц ласково огладил скулы и зацепился за прядь свободно лежащих волос, без нажима потянув её на себя.       — После сегодняшнего, надеюсь, я наконец расстанусь с ними.       — Если бы я не знал, что они значат, я бы сказал, что они потрясающие.       В подтверждение собственным словам, Ниальт приблизился, касаясь волос губами. Мужчина довольно выдохнул.       — Ты мне лучше скажи, почему ты покончил с собой, а не остался с дочерью, как и было условлено?       — Ну, я бы… — принц замялся. — Я бы тебя выдал.       — Ну да, справедливо.       — Можешь напомнить, для чего нужна вся эта клоунада? — принц пытался, но не мог оторваться от этих прекрасных белоснежных прядей, перемещаясь на середину стола и припадая губами к вискам. — Уже и так понятно, что он отдаст всё, чтобы туда попасть. Илия просто отвезёт его и всё.       — Вот только Илия его не повезёт. В последнее время он стал слишком упрямым.       — Тогда… как?       — Это я и хочу узнать.       — По-моему, это бесчеловечно…       — Глупо рассуждать о человечности, поедая человеческую плоть.       — Ну…       В который раз за чёртов вечер дверь снова скрипнула. На пороге оказался мужчина. Черноволосый, высокий, в пору викингам. Будто с облегчением он в одно движение отклеил от подбородка чёрную бороду, являя миру абсолютно гладкое, красивое лицо с вздёрнутым носом.       — Я вижу, вы уже начали?       Принц отнюдь не был рад появлению этого человека. И всё же он, плотно сомкнув губы, взял под руку странно затихшего любимого, и повёл на середину комнаты.       — Не увлекайся, — процедил он сквозь зубы, глядя на расширившиеся прямоугольные зрачки в зелёных глазах, глядя поверх белой макушки.       — Не тебе меня учить, сынок.       — Хватит пререкаться, — возможно, они могли бы перегрызть друг другу глотки, и поэтому Астрагор мудро остановил их. — Время дорого.       — Точнее, его совсем нет, — с этими словами неизвестный мужчина взял Астрагора за талию и, огладив длинные локоны, наградил поцелуем в губы. Но Астрагор не отвечал, точно ожидая разрешения. Тогда мужчина усмехнулся и отпрянул, разворачивая его спиной к себе.       — Лебединая верность. Аж противно.       — В отличие от некоторых, — еле слышно пролепетал дракон. — Да. Но я постараюсь…       — А меня твой принц белоконевый не угробит?       — Глумингалл… не зови его так. Мы уже всё обсудили. Ниальт ведь сам это предложил.       — Мелкий извращенец.       Хотелось послать хмыря ко всем чертям. Но, зная, что его возлюбленному это не понравится, Ниальт невесомо коснулся его губ своими, ненавязчиво увлекая в трепетно-нежный поцелуй.       Он мягко дотрагивался пальцами острых плеч, почти невесомо паря над лёгкой тканью и задевая рвано вздымающуюся грудь. И в то же время, противореча невинным ласкам принца, Глумингалл прижался к нему со спины, впиваясь губами в шею, скользя по рёбрам к животу, обратно и снова вниз, с лёгкостью развязывая шёлковый пояс и освобождая верхнюю часть тела от плена одежды. Астрагор потерялся в их движениях и, не в силах справиться с многообразием чувств, зажмурил глаза и попытался спрятать лицо у плеча отпрянувшего принца. Ниальт прильнул к другой стороне фарфорово-бледной шеи, спускаясь к ключицам и дальше по услужливо освобождённой старшим соратником коже. Глумингалл же не медля ни секунды захватил бледные губы, сминая их и проникая языком в промежуток. Бледные руки потянулись к воротнику из драконьей кожи, расстёгивая его сверху донизу и стягивая с меченого шрамами тела.       Комната услышала первый тихий стон.