И раскроет крылья в оковах

Проулок темный и продуваемый городским сквозняком. Мелкая растительность, которую можно увидеть только в желтом круге света фонаря, пригибается от этого ветра к самой земле. Чиркаю зажигалкой, но прикурить удается только с четвертого раза. Затягиваюсь, выдыхаю — весь дым уносит в темный арочный провал. После убийства здесь теперь всегда так, никто больше не суется, чтоб сбыть наркоту или нанять киллера. Только я, но у меня объективная причина. Убийца всегда возвращается на место преступления. Присаживаюсь и легко провожу пальцами по потемневшему от засохшей крови бетону. Она — кровь — впиталась в мелкие трещинки и поры, окрасила в буро-коричневый песчинки. Здесь я убил человека, и это место впитало мою кровь тоже. Непролитую, но запятнанную. Обоняние от острого, оргазмического удовольствия обостряется до зверинного, и нос щекочет другая кровь, чужая, не принадлежащая моей жертве. Подползаю — почему-то не могу подняться — к стенке гаража и поднимаю с земли осколки «розочки». Кто-то неудачно поставил на нее ногу или руку. И я знаю, кто. Мальчишка, непричастный, чужой совсем, в темном пальто с черными, длинными волосами. Он видел меня, а значит сможет опознать и раскрыть мое преступление. А значит он должен быть мертв. Провожу языком по кромке стекла, и кровь — чужая и моя — оседает горьким привкусом на порезанный язык. Я выслежу его по его крови, как собаки загоняют раненного зверя. Он будет следующей жертвой… Сзади раздается звонкий стук каблучков. Из темноты, освещая свое лицо алым огоньком сигареты, выходит Лиззи. Я хмыкаю на ее короткую юбку и кофточку-сетку. Холодно, наверное. И чего она сюда пришла? Лиззи прислоняется спиной к стене и приветственно кивает мне. Киваю в ответ, а потом иду к ней. Лиззи оживляется. Ее тонкий голосок прорезает тишину и тьму, и я морщусь: — Расценки ты знаешь. Половину суммы вперед. — Что ты здесь делаешь? — спрашиваю у нее. Лиззи невесело пожимает плечами: — Работаю. Но после убийства сюда никто не ходит, и денег вообще нет. Достаю кошелек и отдаю добрую половину ей. И пока она замерзшими, взволнованными пальцами пересчитывает купюры, достаю пистолет и спускаю курок над ее макушкой. На ботинки брызгает кровь и еще что-то мерзкое.