Немой маугли волшебного мира: становление Лорда

      Я вышел вслед за профессором снова в коридор подземелий. Прошли мы совсем немного, шагов десять, ну, моих двадцать, и остановились посередине коридора. Профессор что-то прикинул в уме, как я понял, и кивком головы, отчего его тяжёлые — настолько тяжёлые, что казались сальными — распущенные волосы мотнулись туда-сюда, указал мне на стену.       — Мои апартаменты находятся в другом крыле подземелий, рядом с кабинетом и классом Зельеварения, — пояснил он на мой недоумевающий взгляд. — Здесь портал, который ведёт прямо к классу. Чтобы не бегать километражи по замку. Хогвартс полон таких портальных переходов. Конкретно этот ничем не обозначен, но все слизеринцы о нём знают. Да и действует он только, если в него пытается пройти студент с отличительными знаками принадлежности к факультету Слизерин.       Он провёл пальцами по нашивке герба, появившейся у меня на лацкане мантии ещё как только Шляпа огласила свой «приговор».       — У остальных факультетов тоже есть свои «именные» порталы возле каждой из гостиных, которые ведут к кабинетам их деканов. Другие ими воспользоваться не могут. Прошу.       Кивнул головой, показывая, что усвоил информацию, которой, кстати, в «Истории Хогвартса» не было, и уже привычно «нырнул». Точнее, в книге присутствовали описания ложных дверей и портальных переходов, как и описания движущихся лестниц, и исчезающих ступенек, как и о прочих чудесах школы, но вот об «именных» порталах, как их назвал профессор, не было ни строчки. Выйдя из портала, чётко сделал несколько шагов вперёд и вбок, оставляя место для декана. Банальная техника безопасности при таких перемещениях, по моему личному мнению, даже не нуждающаяся в озвучивании. Даже если ты перемещаешься один — это не гарантирует того, что кто-то другой не перемещается вслед за тобой и при выходе не собьёт тебя, застывшего, с ног. Взять те же камины: ты перемещаешься в тот же «Дырявый Котёл» из — ну, откуда бы ты не перемещался, а кто-то другой в это же время тоже решил переместиться в тот же «Дырявый Котёл», только, например, из Косого переулка. Как я понял, какая-то там магическая страховка на такой случай в самой каминной сети есть, чтобы люди прямо в дымоходе не столкнулись, но вот если ты уже вышел — уступи место следующему прибывающему «пассажиру». Как-то так.       Декан, как и предполагалось, появился следом, не задерживаясь.       — Пройдёмте, мистер Берген, — он снова зашагал в направлении, для меня пока являющемся тайной, на ходу продолжая говорить. — Я не задержу вас надолго. Время уже позднее, понимаю, что вы устали. Но в гостиной нам бы не дали спокойно поговорить. Расспрашивать вас, конечно, будут, не без этого, но это ваше личное дело — отвечать на вопросы или промолчать, но мне, как декану, нужна о вас полная информация, понимаете?       Я снова кивнул, так как декан в этот момент остановился и резко развернулся, чтобы посмотреть на меня.       — А в гостиной ваши ответы невольно станут достоянием всех желающих подслушать наш разговор. Надежды на заглушающие чары мало — конкретно на Слизерине большая часть детей уже умеют с ними справляться к своей выгоде, даже первокурсники. Проходите.       Мы остановились прямо напротив неглубокой ниши, которую занимали старинные доспехи — такими часто замки украшают даже в мире простецов, создавая нужный антураж для туристов, любящих побродить по древним постройкам. Хогвартс не был исключением — их тут были сотни. Декан взмахнул рукой, и огромный камень, в котором и была высечена эта ниша, вместе с доспехами, с характерным, но приглушённым скрежетом каменных жерновов сдвинулась вглубь. Метра на полтора. А если зайти в эту ещё более глубокую, новообразованную сдвигом нишу, то справа от себя можно увидеть, что там открывается проход в комнату. Как я понимаю, в рабочий кабинет декана, из которого существовало ещё два выхода, помимо этого — в класс Зельеварения и личные комнаты. Но это пока только мои догадки.       Собственно, согласно предыдущему повелению-приглашению, я шагнул в этот проём в комнату. Кабинет как кабинет — очень характерный для средневекового замка. По стенам — полки-стеллажи с книгами и не только, там ещё стеллаж со склянками — видимо, с зельями — присутствовал. Небольшой камин с горящим в нем нормальным желтовато-красным пламенем, факелы в простенках, посередине располагался огромный массивный стол. Не скажу, из какого дерева, знаний не хватает, но о таких принято говорить — дубовый. Украшенный резьбой по этому самому дереву. Стол завален книгами и свитками, а так же письменным набором из чернильницы, пресс-папье, держателем для перьев, прочей канцелярской мелочёвкой и пятирожковым подсвечником, вместо настольной лампы, надо полагать. За ним удобный стул с прямой спинкой, перед ним ещё два — для посетителей. Провинившихся студентов, которых предполагается «воспитывать», декан вряд ли приглашает в них присесть. Но декан провёл меня не за стол, а к двум мягким и удобным креслам у камина — всё-таки беседа будет иметь полуофициальный характер.       — Присаживайтесь, мистер Берген.       Я фактически утонул в предоставленном мне кресле и во все глаза уставился на декана, который так же устраивался в «своём». Я нервно сцепил руки в замок и зажал их между своими коленями, абсолютно не предполагая, в каком ключе сейчас со мной будут говорить и «как» декан это собирается делать.       — Итак, мистер Берген, судя по вашей реакции на мои последние слова в гостиной факультета, вы или полукровка у которого только один из родителей маг, а второй маггл, или и вовсе магглорожденный. Только они, те, кто ничего не знает о магическом мире и обществе, могли выдать реакцию подобную Вашей. Чистокровные волшебники, пусть даже они с самого дна Лютного переулка, усваивают информацию о том, что в магическом мире естественны однополые отношения и союзы, как и то, что в союзе не обязательно должны состоять только два волшебника, едва научившись ходить и познавать мир их окружающий. Я прав?       Я кивнул.       — В чём я прав? Вы полукровка или магглорожденный?       Я сначала отрицательно помотал головой, потом, наоборот, согласно, как бы давая ответ на оба предположения последовательно, согласно озвученному вопросу. Нет — не полукровка, да — магглорожденный.       — Так не пойдёт, — вздохнул мужчина, — Почему я должен тянуть всё клещами? Вы разучились говорить?       Вот тут я усиленно согласно закивал — «да, говорить не могу».       — Отчего же? — явно удивился мужчина. — Вы так сильно нервничаете, что у Вас приключился спазм голосовых связок? Уверяю, я детьми не питаюсь, хотя по Хогвартсу ходят прямо противоположные слухи, которых вы уже, вероятно, успели нахвататься в Хогвартс-Экспрессе, — на этот раз усмешка была специально злой и ехидной.       Я вздохнул и расстегнул пару пуговиц воротника рубашки, оттягивая ворот и демонстрируя причину своей немоты, и попытался сказать хотя бы «привет», но вместо внятных и членораздельных звуков у меня как всегда получилось сипение и хрип. Выражение лица у декана моментально переменилось.       — Весьма неожиданно, — констатировал декан. — После «беседы», — он сделал ударение на слове «беседа», — мы отправимся в Больничное Крыло, возможно, с этим ещё что-то можно сделать. Когда это с Вами случилось?       Я чисто детским жестом растопырил пальцы на ладони. Учить языку глухонемых меня было некому, и хоть я знал о его существовании, сам же не имел представления, как они «говорят» жестами. Да и кто бы тут, в магическом мире его знал, чтобы меня понимать, даже если бы я и умел «говорить» на этом странноватом языке?       — Пять лет назад или в пять лет? — снова уточнил декан.       Опять изобразил пантомиму: сначала качнул головой отрицательно, потом положительно. Подумал, достал из кармана мантии блокнот и нормальную маггловскую перьевую ручку.       /Объяснять долго, в смысле писать, мою историю долго, давайте я её напишу, а потом дам Вам почитать?/       Писал я чёткими меленькими печатными буквами. Как умел. Учиться, после того единственного года, когда я ещё ходил в школу, было негде. И продолжил я своё занятие грамотой, только по выброшенным уже за ненадобностью газетам или найденным на помойках книгам. Меня мало интересовал смысл их содержимого, по ним я учился грамотно составлять предложения и, собственно, писать. Чисто визуально-логическим методом: обводя буквы статей и текста огрызками карандашей. И это оказалось куда как действенней того фонетического метода, когда детей учат «слышать» звуки, а потом записывать, который практиковали в школе под конец года, после того как мы освоили алфавит. Именно поэтому я писал печатными буквами, а не прописными.       И повернул исписанный лист к декану.       — Разумно, — хмыкнул мужчина, прочитав написанное. — Согласен. Но всё-таки кое-что мне нужно знать уже сейчас. Поясню почему. Уверен, что пока вы ехали в поезде, ты многое успел услышать и увидеть, а потому, подозреваю, что недоумеваешь как так получилось, что тебя — магглорожденного — занесло на Слизерин, где учатся только чистокровные, да ещё и Тёмные волшебники.       Кивнул. Действительно, я недоумевал.       — Общество волшебников несоизмеримо меньше, чем маггловское, но… Оно всё же не настолько мало, чтобы знать всех и каждого. И да, в основном на мой факультет поступают дети из чистокровных семей, и не обязательно это дети тех, кто в своё время примкнул к Тому-Кого-Нельзя-Называть. На самом деле наш факультет остался фактически единственным в школе, кто не изменяет древним традициям жизнеустройства магов, и попадают сюда в основном дети из тех семей, что ведут строгий, консервативный уклад жизни. Как сам понимаешь, это в основном дети чистокровных семей. Но… бывают и исключения. Полукровки на нашем факультете тоже не редкость. Дети тех, кто рассказывал своим детям, рождённым от второго родителя-маггла, о существовании магического, секретного, мира и воспитывали своих детей в соответствии с традициями и законами магического. Я — полукровка. Моя мама была из старинной волшебной семьи. Как так получилось, что она вышла замуж за маггла, моего отца, мы тут обсуждать не будем, тебя это не касается, но воспитывала она меня в соответствующем ключе. И в своё время, когда приехал в школу, я тоже оказался на Слизерине. С магглорожденными гораздо сложнее. За последние сто лет, таких на нашем факультете насчитывалось всего двое: некий Том Риддл и теперь ты.       Я внимательно слушал декана, впитывая в себя информацию как губка. То, что я знал, кто такой Риддл, постарался не показать даже мимикой, слава… Мерлину, раз уж я маг, практика в удержании «покер-фейсов» или любой другой, чаще умильно-просящей мордашки, у меня была очень богатая. О том, что все в мире уже давно и прочно позабыли настоящее имя Тёмного Лорда, я уже понимал и сам.       — И этому были определённые причины. Мистер Риддл, как впоследствии, оказалось, тоже был полукровкой, ведущим своё происхождение от старинной магической аристократической семьи. Однако его воспитывали в маггловском приюте с самого рождения, так как он оказался сиротой с момента самого своего рождения. И естественно, не мог быть воспитан в заданном ключе. Но шляпа его всё равно распределила на Слизерин. Почему? Потому что, он, как только узнал, что он волшебник, сразу и прочно решил вести себя именно как волшебник, а не маггл с инструментом типа лома, против которого нет приёма. Этим отношением к магии грешат все магглорожденные и практически все полукровки. Поэтому ортодоксы магического мира, к которым принадлежат все мои ученики, их называют — грязнокровками.       Профессор отстранился от спинки кресла и немного наклонившись вперёд, пристально посмотрел мне в глаза. В голове раздался предупреждающий звон. Я первый раз почувствовал на себе атаку легиллимента, и то, как сработал мой артефакт. Очешуеть! Беспалочковая легиллименция! А декан крут!       — Вот и ответ на вопрос, почему именно ты оказался на моём факультете. Ты уже живёшь по волшебному. Принимаешь этот мир таким, какой он есть, и не стремишься его переломать в привычный тебе маггловский мир, применяя здесь маггловские понятия и принципы построения общества и его отношений между своими членами. На тебе есть защитные артефакты. Молодец. Ты уверен в том, что ты магглорожденный?       Принялся писать, декан терпеливо ждал.       /Мне это неведомо. Мать точно была из магглов, отца я никогда не знал. Но я осиротел в момент получения этого шрама, Ольгерд Берген — не моё настоящее имя. Это имя мне дали опекуны при оформлении бумаг на усыновление. Впрочем, никакого другого имени у меня до этого момента не было вообще, и, видимо, магия решила «закрепить» за мной право так называться, раз уж известие было адресовано именно Ольгерду Бергену. И я очень сомневаюсь, что мой отец может быть волшебником. /       Декан прочёл написанное, и недоумённо приподнял свою бровь.       — Как понимать то, что до пяти лет у Вас отсутствовало собственное имя, раз уж у Вас была мать?       Я залился краской. Говорить правду было безумно стыдно, хотя я понимал, что сам я к этому имею мало какое отношение — не мог же я «выбирать», у кого родиться? Но это было необходимо.       /Вы сами сказали, что Вы — полукровка, значит, знакомы с терминологией маггловских понятий? И хотя бы азов существования маггловского общества? /       Профессор кивнул.       /Моя мать была бомжом. Проституткой и наркоманкой. Она родила меня прямо под мостом, где располагался лагерь таких же, как и она, отщепенцев, отбросов общества. И совершенно не горела желанием оформлять на меня официальные документы. Она даже не дала мне имя. Я был совсем неожиданным «подарком» от какого-то такого же бомжа, проведшего с ней приятную ночь. Сомневаюсь даже, что она в своём наркотическом угаре вообще понимала, что я её плоть и кровь. Вы думаете, что на такую женщину мог польстится кто-то из волшебников?/       Декан снова откинулся на спинку своего кресла, и по его лицу скользнула едва уловимая гримаса брезгливости. Я вздохнул. А чего я ещё мог ожидать с такой-то родительницей? Видимо, профессор заметил мои метания.       — Это я не в отношении вас, мистер Берген, — тут же подал он голос. — Так, вспомнилось кое-что… Видимо, ваш шрам — это результат реакции… окружающих Вас людей на ваши стихийные выбросы?       Кое-что о биографии профессора всплыло в моей «памяти». Видимо, он провёл некие параллели между моей судьбой и своей собственной с отцом-алкоголиком, ненавидящем волшебство. Слабенькие такие параллели: всё-таки где его семья, пусть и не самая благополучная, но семья, дом, и возможность учиться — и где маггловские «бомжи», что живут хуже самых последних отребьев Лютного.       Я отрицательно покачал головой и снова взялся за ручку и блокнот. Видимо, позже писать мою историю уже не будет иметь смысла. Я же сейчас почти всё «рассказал».       /Окружающие меня взрослые и так постоянно находились в своём «волшебном мире грёз и видений», так что сомневаюсь, что хоть кто-то вообще заметил, что со мной происходит что-то из ряда вон. Нет. Просто в какой-то момент очень, или, судя по последующим событиям, не очень удачливому нашему «соседу» по картонным коробкам, служившим нам с матерью «домом», очередному её сожителю, если быть точнее, удалось где-то достать партию какого-то наркотика. Огромную партию, прямо в «заводской» упаковке, а не просто несколько пакетиков этой дряни. Барыги криминального мира воровства не оценили. Они налетели на наш «лагерь» и попросту вырезали всех. Мой шрам, как и отсутствие возможности говорить — результат той ночи. Как я выжил — сам не понимаю. С такими ранами — не живут. Теперь вот думаю, а не магия ли мне подсобила?/       — Это вполне возможно, — согласился с моими выводами профессор, потирая тонкими и длинными пальцами гладкий, без единого намёка на щетину, подбородок. — Скорее всего — это именно так и есть. Только… — он с сомнением посмотрел на меня. — Слишком глубокая рана, чтобы её возможно было зарастить почти мгновенно, а это не могло быть иначе, только практически мгновенно, иначе вы бы выжить не смогли. Но… Другого объяснения нет и в помине, придётся принять эту версию за основную. Ладно, время уже позднее, и вам пора отправляться на отдых. А ещё нужно зайти к мадам Помфри — эта наша школьная медиведьма, — пояснил он для меня. — Пойдёмте.       И мы покинули кабинет. Пока мы шли по сумрачным коридорам замка, освещаемым только редкими факелами, он продолжил разговор.       — В связи с тем, что вы являетесь магглорожденным, но всё же попали на мой факультет — чтящих магию, я назначаю вам дополнительные занятия, помимо тех, что вы будете проходить по расписанию. Занятия эти будут проходить со мной, три раза в неделю: понедельник, четверг и субботу. Увы. Больше времени выделить не могу — у меня есть множество других обязанностей.       Он посмотрел на меня — я кивнул, принимая и соглашаясь.       — Отношение всех остальных детей с факультета к вам будет определено тем, насколько вы хорошо усвоите и примете к сведению темы наших с вами занятий. Это понятно, надеюсь?       Опять мой кивок. За этим мы и подошли к Больничному Крылу.       — Поппи! Ты ещё не покинула свой пост? — спросил декан в темноту огромной палаты, заставленной рядами кроватей, в конце которой виднелась полоска света — видимо, рабочий кабинет медиведьмы.       Дверь раскрылась шире, образовав светящийся прямоугольник, на фоне которого появился тёмный силуэт женщины.       — Что-то случилось, Северус? Сегодня только первый день!       Она замысловато хлопнула в ладоши, и палату залил свет вспыхнувших факелов.       — Случилось, да, но не в том смысле, что ты уже себе напридумывала, Поппи. У меня для тебя есть необычный пациент.       Меня взяли за руку и вытолкнули пред светлы очи ведьмы.       — Это мой новый студент, Ольгерд Берген — магглорожденный, — медиведьма в немом изумлении всплеснула руками. — Сама знаешь, что нужно сделать. Полное обследование, назначение лечения, судя по его «рассказу» тебе будет, где развернуться. Плюс — основная проблема.       — Какая, Северус?       Медиведьма уже вовсю включилась в работу. Взмахами палочки взбила подушку на одной из больничных коек, встряхнула одеяло и матрас с простынями, призвала из кабинета какие-то свитки и склянки с зельями. Отгородила эту кровать от других ширмой. Ясно, ночевать мне предстоит тут, а не в собственной постели.       — Он — немой, Поппи. По причине механического повреждения гортани.       — Ох! Так, давай сюда, мальчик, раздевайся. Нечего меня стесняться, медиков вообще не принято стесняться, ничего нового я там для себя не увижу. Да и декан твой тоже, — заметив мой косой взгляд в сторону этого самого декана. — Мерлин! — это она увидела обнажившийся из-под одежды шрам.       Дальше меня уложили на кушетку, и с палочки мадам Помфри в меня полетели лучи заклинаний. И всё это невербально! Спустя минут пятнадцать ведьма оставила меня в покое и повернулась к ожидающему декану.       — Мальчика придётся оставить в моих владениях, как минимум на неделю, Северус.       Приподнятая в ответ бровь профессора.       — Крайне низкие жизненные показатели, — пояснила свои выводы медиведьма, — и сильное магическое истощение. Видимо, молодой человек, не удержался и пробовал колдовать, после получения письма и похода в Косой переулок?       Вопросительный взгляд уже на меня. Покраснел, безмолвно, соглашаясь со сказанным. А кто бы не попробовал, узнав, что он волшебник?       — К тому же, учитывая, невозможность произносить заклятия, выложился на невербальном, — уверено закончила медиведьма. — Плюс старая магическая травма в связи с повреждением горла. Не мне тебе говорить, Северус, насколько опасны такие магические выплески для нестабилизированного ядра волшебника. Магия спасла мальчику жизнь, но слишком концентрированный и сильный поток… Он мог остаться сквибом. Есть искривления и прорехи в магическом ядре. За ночь такое не вылечить.       — Ясно, — выдохнул декан. — Делай всё, что посчитаешь нужным, Поппи. А как насчёт немоты?       Ведьма огорчённо покачала головой.       — Если бы сразу, Северус… Возможно, тогда ещё что-то и можно было сделать. Но сейчас? Хрящи перебитой трахеи уже давно срослись — и срослись неправильно, повредив голосовые связки. Нужна операция — это снова всё ломать и заново выращивать. Но не с такими магическими повреждениями ядра, что я наблюдаю сейчас.       — Но вылечить это можно? — не сдавался профессор.       — Можно, — согласилась ведьма. — Но не сейчас и даже не через неделю. За эту неделю я только и смогу, что залатать и исправить самое опасное, он пропьёт курс укрепляющих и восстанавливающих зелий да вылечит начинающуюся язву желудка. Налицо многолетние недоедания и истощение, отставание в росте и прочих физических показателях. За неделю, повторяюсь, я смогу только-только привести всё это в норму. Для закрепления результата потребуется ещё не менее года. Это только по общему прогнозу. Что же касается операции… Её нельзя будет сделать до полного созревания и становления ядра, то есть не раньше пятнадцати лет.       Снейп пережал себе переносицу, как будто у него разболелась голова.       — Хорошо, — выдохнул он. — Делай всё, что можешь сделать, сейчас. И после.       — Мне твоё согласие и не требуется, — ухмыльнулась на это ведьма. — Это мой долг и клятвы целителя. Иди, отдыхай. А вам, молодой человек, я сейчас дам небольшую порцию «Сна без сновидений», слишком насыщенный событиями даже для здоровых день Вам пришлось пережить. Боюсь, самостоятельно Вы не уснёте. Вытаскивайте свой артефакт против зелий, здесь вам нечего бояться, я целитель — клятву магии давала.       — Что ж, мистер Берген, — ко мне обратился декан, когда штанга артефакта звонко звякнула о поднос, который мне для этого предоставила мадам Помфри, — учитывая обстоятельства, наши с вами занятия переносятся на следующую неделю, когда вы уже будете в относительном порядке, ибо до полного выздоровления, как вы только что слышали сами, вам ещё идти и идти.       Мне оставалось только кивнуть, выпить залпом принесённый ведьмой мерный медицинский стаканчик с «лекарством», в каких эти самые лекарства подают даже в маггловских больницах при стационарном лечении и…       Всё — свет погас, глаза закрылись, я провалился в блаженную тьму.