Вернуть утраченное

Бородатый таксист привез его в узкий переулок на окраине города, сжатый с двух сторон безликими пятиэтажками с наглухо закрытыми жалюзи. Припарковав машину под единственным работающим фонарем, он включил в салоне свет и косточкой указательного пальца постучал по счетчику: — Сор-рок пять дирхам, сэр. На фаланге его пальца росли черные кучерявые волоски, под крепким желтоватым ногтем скопилась грязь. Эрик улыбнулся, протягивая банкноту на пятьдесят дирхам. Видя что таксист забрал купюру, но и не думает тянуться к кожаному мешочку с монетами за сдачей, он поспешно добавил: — Сдачу оставьте себе. До свидания! Под подозрительным взглядом бородача Эрик выбрался из машины и ступил в кружок белого света, отбрасываемого энергосберегающей лампой, — точно вышел из кулис на сцену. Он почему-то вспомнил о докладе, который читал на конференции по астрофизике в Женеве в прошлом году, и страдальчески выдохнул сквозь сомкнутые зубы. Конечно, его речь получила шквал аплодисментов, на которые он не рассчитывал и которые совсем не заслужил, но зато коктейль после оказался сущим кошмаром. От волнения Эрик проявил себя неловким и неостроумным, точно подросток на первом в жизни свидании. Хуже всего было, когда, отдавая честь Артуру Макдольнальду, получившему «Нобеля» за открытия в области элементарных частиц, он нечаянно присудил ему заслуги другого ученого. Как злорадствовал его давний соперник Стивенсон, случайно оказавшийся свидетелем этого разговора, какая ядовитая ухмылочка расцвела на его губах! Эрик вдохнул воздух на четыре счета и выдохнул на десять. Огляделся по сторонам. Не считая скудного света лампы над головой, улица почти полностью утопала во мраке, лишь метрах в двухстах вдали мигал еще один фонарь, как луч прожектора в ночном клубе, да у мусорного бака сияли два желтых огонька — глаза насторожившейся кошки. Женщина в тюрбане тихо курила в окно. Кроме нее на улице не было ни души. Легкий ветерок доносил запах табака и жареного мяса со специями, но и они не перебивали вездесущую вонь помойки. Эрик рассеянно сделал два шага вдоль обочины. После десятичасового перелета он смертельно устал, а от голода и местной воды болел желудок. Таксист, отъезжая, показал рукой на дом напротив. Эрик подошел к подъезду и наугад ткнул в кнопку домофона. Нет ответа. Попробовал другую кнопку, и низкий мужской голос что-то прогудел по арабски. В третьей квартире снова не отвечали, а в четвертой к домофону подошел ребенок. Наконец, пятая попытка оказалась успешной. До боли знакомый звонкий голосок прощебетал «Алло», так что у Эрика на мгновение пропал дар речи. — Алло, я вас слушаю. Алло? Эрик в ступоре смотрел на медную панель с кнопками и молчал, впервые осознавая, как близко он подошел к концу путешествия растянувшемуся на два с половиной месяца. Ему вдруг стало страшно. Два с половиной месяца он жил оглушенный, опьяненный злостью, разочарованием и чувством невосполнимой утраты. Он ставил гипотезы и искал ответы в старой переписке, фотографиях и забытых вещах, но то, что он находил, оказывалось слишком противоречивым, чтобы складываться в стройную теорию. Он пытался представить себя на месте Хай Лин, понять, как она рассуждает и чем руководствуется в принятии решений, но его навык эмпатии уступал аналитическим способностям. Он не понимал ее поступка и тосковал, как закрытый в пустой квартире щенок. Он не мог уснуть. Ночами его мысли возвращались к обманчиво будничным мгновениям утерянного счастья, к танцам на кухне и рисованию миллиона кленовых листьев на стене спальни. Они ведь были счастливы вдвоем, ведь были? Он точно был. Два с половиной месяца он жил надеждой догнать ускользнувшую синюю птицу и вернуть ее домой. Он искал бы ее и сейчас, если бы добросердечная Ирма не сжалилась над ним и не черкнула адрес на бумажке из-под печенья. Эрик был удивлен, узнав, что искать Хай Лин ему следует в Марокко, но, поразмыслив, решил, что этот выбор ей под стать. Он представлял ее на крыше белоснежного здания: она любуется звездным небом, а вокруг шелестят пальмы и издали доносятся звуки берберских песнопений под первобытные ритмы тамбурина и африканских барабанов, — и думал, что, конечно, жизнь университетского профессора и старательного, но бесталанного ученого, которую он может ей предложить, совсем не сооответствует стремлениям ее сердца. Два с половиной месяца спустя он нашел ее в трущобах Касабланки, в обветшалой пятиэтажке около разбитого мусорного бака, и наконец признался сам себе, что давно перестал что-либо понимать. Он вдруг в полной мере почувствовал всю шаткость своего предприятия и недостижимость конечной цели: ему не удастся уговорить Хай Лин вернуться к нему, она давно обратила их отношения в ноль. Это был голос интуиции, к которому Эрик не привык прислушиваться, но ему вдруг стало невыносимо горько. — Алло? — вернул его на землю голос Хай Лин, прозвучавший забытой музыкой из других миров. — Это Эрик, — наконец сипло сказал он, когда она уже почти была готова повесить трубку. — Третий этаж, — ответил ему тот же бойкий голос. Она словно и не удивилась. По лестнице Эрик поднимался почти вприпрыжку. Хай Лин ждала его в дверях в изумрудном шелковом халате, расшитом цаплями, и мечтательно улыбалась. Он затормозил, так что она шагнула ему навстречу и, молча взяв его за обе руки, втянула в квартиру. Там, почти на пороге, она поцеловала его так, точно они все еще были любовниками, и отстранив лицо, испытующе взглянула ему в глаза, нежно коснувшись его щеки своей узкой прохладной ладонью, пахнувшей мускусом. — Ирма проболталась? — М-да, — оторопев, покраснел Эрик. У него вдруг захватило дух, как от большой высоты. — Тем лучше, — довольно хмыкнула Хай Лин. — Я втайне на это рассчитывала. И я очень рада тебя видеть, правда. Мне столько всего хочется тебе показать. Начиная с Новой Медины и кончая Корнишем… Ты надолго приехал? — Я… — Когда у тебя самолет? — Послезавтра, в шесть утра. — Времени не то чтобы много, — нахмурилась Хай Лин, закрывая входную дверь на цепочку, — но я что-нибудь придумаю. Можно многое успеть за сутки, если следовать за ветром. Ты голоден? Позже, в самолете, прокручивая в голове эту сцену, Эрик понимал, что ему следовало сразу прояснить, что он приехал сюда не для туристического визита, а получить объяснение ее эгоистичному и трусливому поступку и призвать к ее здравому смыслу, но эксцентричность и непоследовательность Хай Лин подействовали на него странно, и он в тот момент словно забыл обстоятельства, сопутствующие его визиту, забыл свою обиду и разбитое сердце, и пошел ей навстречу. — Вообще-то очень, — сказал он. Хай Лин тут же принялась за готовку лапши «чоу мейн» по фамильному рецепту, попутно развлекая его рассказами о маленьких и забавных неприятностях, с которыми ей пришлось столкнуться в Касабланке. Ее квартира внезапно оказалась светлой, просторной и чистой, хотя и в совершенном беспорядке — точно ураган прошелся. Эрик не заметил следов присутствия другого мужчины, зато отметил изобилие городских акварельных пейзажей, наспех приклееных скотчем к стене, и множество глиняной керамики, причудливо расписанной арабеском. Он почти ничего не говорил, только смотрел по сторонам, спрашивал и слушал, как Хай Лин с сияющими от восторга глазами делилась впечатлениями о местных обычаях. — Ты надолго еще планируешь здесь задержаться? — спросил Эрик, когда они перешли к десерту: приторным ореховым слойкам, пахнущих флердоранжем. — Вовсе нет, — пожала плечами Хай Лин, помешивая черный кофе изящной ложечкой. — Только вот закончу серию пейзажей. На месяц другой. У него отлегло от сердца. Всего-то? Значит, ей нужна была лишь короткая передышка? Возможность найти вдохновение в новой обстановке? А теперь экзотика Востока ей наскучила, и она вернется домой? — Следующий пункт программы — Перу! — весело подмигнула ему Хай Лин, — Но сначала заскочу повидать Корнелию. — Что ты все ищешь? — улыбнулся Эрик, пытаясь скрыть от нее свое разочарование, но в интонации вопроса против его воли просквозила обида. Чтобы скрыть от Хай Лин выражение своего лица, он сделал крошечный глоток кофе, и поморщился: до чего ужасный кардамоновый привкус, точно пьешь лекарство. Но Хай Лин, конечно, обо всем догадалась. Эрик часто поражался ее проницательности. — Ищу? — иронически подняла брови она. — Да ничего. Мне интересно, как живут люди в разных уголках планеты, только и всего, — она отломила кусочек пирожного. — Ты ведь знаешь, когда я работала стюардессой, мне удалось побывать в семнадцати странах. Но что это на самом деле значит? Обычно обратный рейс уже на следующий день, максимум насколько удавалось задержаться в новом городе — трое суток. Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать? Это все равно, что поднести сладость к носу, — она приблизила кусочек пирожного к его лицу, так что он почувствовал аромат апельсина, грецких орехов и корицы, — но никогда-никогда не узнать его истинный вкус. — Как по мне, так это все равно, что смотреть телевизор, — хмыкнул Эрик, отворачиваясь от руки Хай Лин. — Подглядывать за другими людьми и за их жизнями, вместо того чтобы жить собственной. — Да, я знаю, что ты так думаешь, — виновато улыбнулась она, поднимаясь с места и начиная убирать тарелки со стола. — Ведь мы это уже обсуждали, правда? И именно об этом я тебе и написала в записке. Мы хотим двух разных судеб, поэтому не можем оставаться вместе. — Мы не обязаны пока заводить ребенка, если ты не хочешь, — тихо сказал Эрик, рассматривая столешницу. Он сжал пальцы в кулак. — Прости, если тебе показалось, что было какое-то давление с моей стороны… — Я вовсе не это имела в виду, — остановила его Хай Лин, резким движением заправив за ухо выбившуюся прядь. — Вернее, не только это. Это лишь элемент в общей картине. Правда в том, что я хочу быть свободной. И выбирать нежиться ли мне в постели до полудня или вскакивать засветло. Выбирать видеть из окна городской пейзаж, деревенские домики или полосу пляжа. Выбирать окружить ли себя красивыми вещами или избавиться от всего лишнего. И я не хочу оставаться заложницей собственного характера, только потому что окружающие привыкли к определенному типу поведения и не ждут другого. Я хочу выбирать, быть ли мне серьезной или смешливой, умной или дурочкой, доброй или бессердечной. — Ты не можешь выбирать. Ты такая, какая ты есть. — Неправда, — смеясь, покачала головой Хай Лин. — Я — разная. Просто ты знаешь лишь одну сторону. Эрик вздохнул и по дорожке тканного ковра прошел к окну и выглянул во двор. Стекло отражало комнату за его спиной, так что улица оставалась неразличимой. Трудно поверить, но несмотря на все эти прошедшие годы Хай Лин осталась в душе сущим ребенком. А способны ли дети понять язык логики? Можно ли ждать от них уважения к чувствам окружающих? Хай Лин тихо подошла и встала рядом. — Но ведь ты была счастлива со мной? — упрямо спросил он. — Ну конечно, — подтвердила она, осторожно касаясь его ладони. — И очень. — Я никогда не понимал этого, — сказал он, продолжая глядеть в окно. –Почему тебе все время нужно убегать? — Сама не знаю, — ответила Хай Лин. — Казалось бы, все идет прекрасно, как вдруг что-то словно зовет меня, какой-то внутренний голос, и вот я уже на чемоданах. Но веришь ли, начинаешь ценить время по-настоящему, когда знаешь, что скоро ему придет конец. И чем скорее должен наступить конец, тем больше твое счастье. Ну не странно ли? — она крепче сжала его ладонь. — Эту гипотезу можно проверить, — улыбнулся Эрик. — Ведь послезавтра у меня самолет. Она засмеялась, и он почувствовал, как что-то громоздкое и давящее, что было у него на сердце, оставляет его, словно с дыханием из груди его выходит призрак, и душа вновь наполняется первозданной легкостью, так что кажется, вот-вот ноги оторвутся от пола и он взлетит. Он перевел взгляд вниз, и на мгновение ему показалось, что они с Хай Лин действительно парят в воздухе, точно воздушные шарики.