Мир, в котором меня нет

Я думала, меня уже ничем не испугаешь. В этом царстве туманов и странных существ мне довелось только недавно уничтожить одного из монстров, но… Сейчас страх распространялся от кончиков пальцев на ногах. Мурашки охватили мою кожу. Озноб. Судороги в конечностях. И страх, страх. С тех пор, когда я впервые проснулась посреди привала ребят во время дождя, я не чувствовала такого ужаса. Волосы встали дыбом на холке и затылке, чувствовалось, как они шевелятся. В свете уличного фонаря копошились твари. Они никогда не были людьми, как побеждённое мною чудовище. Это было что-то иное. Тела тварей то извивались, то становились бесформенными. Одно было неизменно — чёрные тела, отливающие на свету. Они перекатывались. Снова извивались. И пожирали. Хорошо не Хаято, — мелькнула запоздалая мысль. Твари отрывали куски плоти от того, чем когда-то была крупная собака. Ошмёток кожи с бурой шерстью и торчащая лапа. А челюсти тварей всё отрывали и отрывали от её плоти шмотки. И жрали, жрали… — Ты видела когда-нибудь что-то подобное? — выдернул меня из объятий ужаса голос Цуны. Я медленно повернула голову в его сторону, видя едва ли не своё отражение ужаса в его глазах — Цуна тоже был испуган. А потом я вспомнила про Ламбо и кинулась к нему. Он забился под кровать и тихо плакал, обхватив голову руками. — Тише, Ламбо… Тише… — Я прижала к себе Ламбо, слыша сдавленные рыдания. — Прости, я больше не буду тебя игнорировать… — Об… обещаешь?.. — он поднял на меня заплаканные глаза. Не сдержавшись, я стиснула его в объятиях и начала покачивать. Влажный нос Ламбо уткнулся мне в щёку, а я всё гладила и гладила его по кудрявым волосам. Уставший, перепуганный, он так и отключился у меня на руках. Я поблагодарила что-то там свыше за это спасение для психики Ламбо. У меня же не было сна ни в одном глазу. — Уснул? Я кивнула, укладывая Ламбо на нагретую мною постель под тёплое одеяло. И только убедившись, что он действительно уснул, я позволила себе вспомнить о тварях и подойти к окну. — Просто отвратительно… Даже не знаю, что это… — Я встала около Цуны, глядящего наружу через отогнутый краешек шторы. — Завидую я Ламбо, — Цуна фыркнул и повёл плечами. — Испугался, поплакал — уснул. Между тем твари почти доглодали собаку. Только кости и торчали. Мне бы пожалеть её, но себя было жальче. Я не слышала отвратительных звуков чавканья, которые наверняка производили эти пугающие твари, благо, окна у нас были закрыты. Но это ничего не меняло. — Как бы я тоже хотела уснуть, а проснувшись, ничего этого не видеть, — поморщившись, я привалилась к стене и вздохнула. — К сожалению, такова реальность. О, они уходят! — Цуна с облегчением выдохнул. Я посмотрела на него с сомнением. — Ни на что не намекаю, но с Хаято всё будет в порядке? — Мы стали осторожными, — Цуна ещё раз оглядел улицу и отстранился от шторы, после чего опустился на стул. — С ним всё будет в порядке. Он найдёт для тебя одежду и вернётся к нам целым. Мне не хотелось напоминать о Хром, труп которой мы видели распятым. Что-то ей это не помогло. Но не стала говорить вслух. Вместо этого я опустилась на соседний стул, поглядывая на электрический чайник и кофемашину. — Может, кофе? — предложила я. — Можно. Я всё равно не усну после этой жути… — согласился Цуна, зачёсывая волосы пальцами назад. Мы разобрались, как пользоваться кофемашиной, и минут пятнадцать спустя сидели с двумя отельскими белыми чашками, наполненными горячим угольно-чёрным напитком. Цуна разворошил из пожитков снедь, и я смогла наслаждаться сушёным хлебом и орехами, что меня вполне устроило. О тварях словно ничего не напоминало, если бы не закоченевшие пальцы ног, облачённые в тапочки. Я отхлебнула кофе. Жидкость мягко коснулась нёба и языка, а потом, стоило проглотить, тепло разлилось и внутри. Стало чуть спокойнее, хоть и не слишком. Я бросила взгляд на мирно спящего Ламбо. Вот уж действительно, хорошо быть ребёнком. Такая гибкая психика, аж зависть берёт. Через шторы пробивался свет фонаря, чуть разбавляя сумрак. Мы сидели друг напротив друга. Я — успокаиваясь, Цуна — изучая меня. Двое, случайно оказавшиеся в равном положении посреди творящейся вокруг неразберихи. — Ада, кто ты? — первым разрушил ночную тишину он. — Чуть раньше ты сказала, что ты не враг. Но кто ты тогда? — Хороший вопрос, — я вздохнула; взяв из тарелки орех, положила его в рот и хрустнула, раскусывая, — но мне нечего тебе ответить. Не потому, что я не хочу. Мне особо нечего тебе поведать. — Всё равно расскажи о себе, — попросил меня Цуна и улыбнулся так располагающе, что я не смогла смолчать. Рассказывать о себе оказалось той ещё задачкой, но главное было начать. Под ароматный кофе разговор шёл плавно. Я вспомнила, как очнулась. Воспоминания были всё ещё свежи. Поделилась впечатлениями. Подумав, я упомянула и Хром, то, что я увидела в конце вместо ребят. Тот мираж-реальность. Для Цуны это стало ударом. Он, весь скрючившись, обнимая себя за плечи, слушал мой рассказ. Цуна не попросил замолчать, прекратить. Нет. Весь его вид говорил: продолжай. И я продолжала. Вакуум, в котором до недавнего времени я находилась, мои ощущения, урывки разговоров. И пробуждение посреди жутких звуков. — Спасибо, что рассказала, Ада, — Цуна поднял на меня мертвецки бледное лицо. — Правда, спасибо… Я отставила на стол чашку и поднялась на ноги. Под таким добрым, но таким уставшим взглядом Цуны я подошла к нему и просто заключила в объятия, поглаживая спину. Меня захватило с головой чувство одиночества. Я внезапно почувствовала дыру в сердце, оставленную кем-то важным, но о ком я не помню. — Знаешь, а я ведь тоже кого-то потеряла…  — По щекам покатились слёзы, и я сильнее обвила руками спину Цуны. — Знаешь… Сегодня нам можно и поплакать, да?.. — Голос Цуны дрогнул. — Да… Той ночью было очень страшно, боязно, но ещё сильнее было иное чувство. Словно я обрела новый смысл жить и семью. Я не могла не думать о Ламбо и ребятах как о семье. Сейчас они самые важные для меня люди. Они были со мной с тех пор, как я очнулась, и будут со мной до самого конца. Это очень важное, согревающее душу понимание. Дыра на сердце не то, чтобы затянулась, но стала заметно меньше. Я много потеряла, но обрела не меньше. Цуна содрогался в моих объятиях. Я содрогалась в его объятиях. С рассветом мы сделаем вид, будто нам и не было так тяжело, слёзы высохнут, но крепость наших связей останется. Теперь мне было, кого защищать.